⏳ ⏳ ⏳
К этой поездке Тэхён готовился намного тщательнее, ведь ему предстояло попасть в Сеул середины осени 1987 года, как раз в небольшую политическую передышку после июньских студенческих волнений и накануне первых демократических выборов, что пройдут в декабре. Он напросился на консультации по искусству к Чимину. Хотя его личные изыскания в библиотеке тоже давали ему дофига пищи для запоминания. Теперь он не позволит себе так попадать впросак по любому ничтожному поводу! Хувед предупредил, что у Чон Хосока случилась какая-то беда, что ему, возможно, понадобится моральная поддержка. Но цель путешествия снова связана с программированием. Ну, оно и понятно, ведь не засылать же человека почти на сорок лет назад в прошлое, чтобы поддержать леворадикального электронщика! Старт через два дня. ⏳ — Ты уже готов, я смотгю? — Да, уважаемый, — улыбается Тэхён. — Наш инженегный отдел пгиготовил для тебя вот такой подагочек, — Мордехай с лицом волшебника из Страны Оз показывает кварцевые часы-будильник, которые ещё сохранились, наверное, в некоторых семьях — достойные полупроснувшиеся аджосси честно шлёпают такие по корпусу, затыкая пиликающий нервозный звук. — О, спасибо! Какой душевный презент! Инженерам мой поклон, — весьма культурно благодарит Тэ. — Это статус-кво под пгикрытием, — объясняет Риневич. — Да-а? — а вот теперь уже искренний интерес. — А ты думал! Гебята как газ хотят опгобовать его в дальнем походе. На семьдесят два часа впегёд и назад пощупали — всё габотает. Так что ты возьми эти часики с собой, гасскажешь, хогошо? — Конечно! Очень удобная форма! Поставлю возле кровати и буду лупить по кнопке, чтоб он не будил рано, — весело планирует использование возвращающего модуля Тэхён. — Вы посмотрите на него! Лупить? Нет уж, Кимхен, не надо рисковать ценной аппаратурой! — Шлисхен, не волнуйся! Я их буду нежно шлёпать, — поиграл он бровями на Шлисселя. — Ах, мальчики, какие ж вы с ног до головы толегантные! — не устаёт поражаться Риневич, ведь он помнит времена, когда ориентироваться в своей ориентации можно было только с ориентиром на линию партии. Но это было до 1991 года, когда он, сорокалетний талантливый физик, с женой и двумя маленькими дочерьми выезжал из Киева в Землю Обетованную. В Израиле с этим было тихо, но тоже строго. — Ну-с, не стану вам мешать, молодёжь. Пойду со стагичками о политике понегвничаю. — Да, ребе! — Шлисс очень гордится, что он знает несколько слов на идиш. — Хогоший он пагень, — замечает с теплом Ким, когда дверь за Мордехаем закрывается, а его шаги удаляются по коридору. — Мне тоже нгавится, — солидарен Шлиссельбаум, — будильник свой не забудь. Когда ты в дорогу? — Послезавтра. Вернусь и стану самым экспертным экспертом по тем временам. Теперь на три недели! — Говорят, что это личное задание Хуведа, правда? — разведывает немец. — Шлисхен, это не для обсуждения, — улыбается по-партизански Тэ. — Шпион, — правильно определят Шлисс. — Именно! Промышленный шпионаж! — смеётся Тэхён. — Кстати, что там с экспедицией на Луну? — Всё путём: наши добыли все доказательства по наводке Илона Маска. Американцы нигде не были. Фальсификация в чистом виде, но очень масштабная! И знаешь, на чём их больнее всего ухватили за яйца? — На чём же? — Илон, похохатывая так, как он любит, спрашивает их Директора NASA: «А как ваши астронавты умудрились на Луне выжить, не отливши ни разу аж в течение 21 часа 36 минут и 21 секунды?» — И что америкосы? — с интересом улыбается Ким. — Вот лицо космического директора стало как раз таким, как будто ему не давали ссать двадцать часов, — ржёт немецкий физик. — А когда наши ребята на несколько часов посмотрели в американскую замочную скважину, там уже совсем сомнений не осталось. Но NASA будет стоять насмерть. Так что пока ничего не сдвинулось. — Н-да… Имеют ли в этом случае наши исследования какой-то смысл? — серьёзнее размышляет Ким. — Спорно. Но игрушка ведь интересная, да? — хитро прищуривается Шлисс. — Очень! — согласен Тэ.⏳ ⏳ ⏳
На этот раз господин Чон постарался просчитать всё, чтобы не вышло такой осечки, как в прошлую экспедицию Тэхёна. Тогда, осенью восемьдесят седьмого, Хосок пережил сразу два предательства. И первым его предал Чонгук. Брат без сучка и задоринки поступил на факультет живописи, как и хотел. В университетском кампусе и общежитии теперь проходила большая часть его жизни. Он приезжал к Хо намного реже, чем когда жил в Пусане. Ну да, старший брат был уже почти бронтозавром, с ним не так интересно, как с ровесниками! Хоби-хён аж два года работает на настоящей работе, можно сказать и забыл, как пахнет ковёр в приёмной ректора. А вот и не забыл! Потому что во время своей учёбы Хосок нарвался на все неприятности, на которые можно было — исключил только тяжёлые наркотики, торговлю оружием и людьми. Всё остальное было в его послужном списке. И тут младший братик, так резко ставший взрослым, заявляет, что станет жить самостоятельно — в общежитии для приезжих. Так, допустим, живи! Теперь Гук по выходным старается заехать к родным. Тоже понятно и даже похвально. Но какого хера в свои редкие приходы к брату (дай бог раз в месяц!) он старается выбесить так, что Хосок орёт и посылает этого молокососа на все известные хуи?! Нельзя что ли, блять, рассказать об учёбе, о девушках, спросить о работе, спокойно выпить пива или соджу, или пива с соджу, а не заводить разговоры о политике — и ведь знает, сука мелкая, что у них диаметрально разные взгляды на происходящее! Вот специально, сволочь! Старший брат яро отстаивает идею революционных преобразований, допуская сценарий Кванджу. Если борешься за свои убеждения, можно пожертвовать собственной жизнью, уверен он. А этот мягкотелый художник считает, что всё можно решить мирным и ненасильственным путём. Но Хоби был решительно с этим не согласен: — Реформы? Х-ха! Какие реформы с этими бывшими военными, прикидывающимися президентами?! — А такими! Я не подам тебе руки, если на ней будет хоть одна капля крови! — Что-о-о? Хочешь остаться чистеньким? Блядь капиталистическая! — А ты со своими коммунистами херачь в Северную Корею, там тебя быстро звездой разложат! — О чём ты пиздишь, мелкий? Ты вообще хоть что-то понимаешь, что там в твоей тупой башке?! — Всё с моей башкой в порядке! Пусть на моих руках будет только краска, но не кровь! И так каждый раз. Каждый, сука, раз! Хосок не выдержал и в очередную такую перепалку заорал на полном серьёзе: — Всё, блять! Выметайся из моего дома! Ты мне нихуя не брат! Ублюдок капитализма! — и прямо-таки взашей, со всей злостью, подогретой алкоголем, вытолкал Чонгука за дверь, швырнув побольнее в широкую спину, обтянутую клетчатой рубашкой, тяжёлые ботинки. И всё. Это было в конце мая. Больше Чонгук ни разу не пришёл. Через несколько недель, когда в июне начались волнения, Хосок изо всех сил старался выследить в толпе рабочей и студенческой молодёжи чёрную макушку брата. Нет, он не боялся за младшего, он бы обязательно ухватил Гука за грудки и нашёлся бы, что сказать! Но Чонгука он не видел на демонстрациях, не слышал о нём ни от кого, у кого спрашивал. Значит, так и есть — его брат из другого лагеря. Предатель! Всё! Нет у Хосока брата! А потом самого Хосока на сходке их леворадикальной ячейки обвинили в правоцентризме и обозвали перебежчиком! Его?! Чон Хосока, который с самого начала стоял за революцию?! Ну вот не захочешь — а охуеть можно от таких заяв! Но, как говорится, круги пошли. Его товарищи стали смотреть на него косо, как на потенциально-неблагонадёжного, он чувствовал, что ему теперь даже информацию дают не всю. И всё почему? Потому что он отказался вынести из своего КБ экспериментальные приборы, которые вообще не опробовали! — Неизвестно, можно ли ими пользоваться для связи на расстоянии! Мобильная телесвязь?! Проверять и проверять! — орал, брызгал слюной и доказывал Хо. А вот работу своей мечты за такое воровство, особенно в период беспорядков, можно потерять и хорошенько посидеть в тюрьме за кражу. И вот за это теперь ему ебут революционные мозги! — Да пошли вы все! Сами вы предатели! — Товарищ Хосок, выбирай слова! Зубы не держат язык? Может, тебе вообще нельзя доверять? И опять ругань, ор, посылы и хлопанье дверьми. Хо был чрезвычайно горячим парнем. Даже как-то излишне… Можно было бы и попрохладнее. Но менять себя он не собирался. Поэтому на следующие две сходки он не пришёл, полагая, что недостойно ему выпрашивать доверие у товарищей по борьбе. Когда пришло время следующего собрания ячейки, он вышел из подъезда и пониже — почти на глаза — натянул трикотажную шапочку, втиснул руки в тонкие кожаные перчатки и огляделся. Фонари разбиты все. Только на дальнем конце баскетбольной площадки мутным светляком висела лампа в проволочной оплётке. Её защитили от мяча, а получилось, что теперь она чуть ли не единственная на весь район. Время очень неспокойное, в одиннадцать вечера люди сейчас предпочитают не ходить, а те, кто ходят, вызывают подозрение… — Чон Хосок! — нервно разорвал напряжённую тёмноту за его спиной звонкий голос. — Я объявляю тебя предателем! Хоби недоумённо обернулся на парня, который неожиданно отклеился от стены дома, лихорадочно блестя глазами, отражающими свет фонаря. — Кто ты? — успел лишь удивиться Чон и тут же закричал от невыносимо резкой боли, разорвавшей его лицо и шею — от шапочки до расстёгнутой вьетнамской куртки. Инстинктивно прижав руки к горящей щеке, он сделал себе только хуже: кислота, стекающая вместе с кожей с его щеки, глубже разъела лицо… … И ни разу за те две недели, когда на лице и шее Хосока врачи старались нейтрализовать последствия химического ожога средней тяжести (его спасла та самая шапочка, защитив глаза и лоб), Чонгук не пришёл к нему в больницу. Ведь он обязательно должен был узнать, что с братом случилась такая беда! Каждый раз, когда к кому-то из пятерых лежащих в палате мужчин приходили родные или друзья, Хо надеялся, что это к нему. А зря… Наверное, если бы пришёл Гук-и, Хоби ему простил и его пацифизм, и свою закостеневшую с самого детства ревность. Но к нему в палату не пришёл никто. Никто! Оно и к лучшему. Это означает, что всю радость и благодарность за участие Хосок отдаст Тэхёну. А внимание и сочувствие Тэхёна будет сосредоточено на Хоби. Вуаля! И никто не станет мешать их связи. А за те три недели, которые Хувед определил для нового путешествия во времени, Тэхён успеет хорошо узнать Хосока. По расчётным срокам, Ким придёт в больницу за два дня до выписки и проводит пострадавшего до дома, потому что никому другому Хо не стал бы доверять. «Он сам тебе расскажет, что с ним случилось, но я тебя очень прошу — не спугни его, расспрашивай очень деликатно, ему пришлось нелегко, — очень тяжело вздохнул Хувед, — нам нужно выведать у этого парня его дальнейшие планы и идеи. Втереться в доверие — пожалуй, я бы так назвал твою возможность узнать то, что нам нужно.» «А что нам нужно?» — не очень всё же понимает Тэхён. «Если бы я знал, ты бы не летал в прошлое, как в деревню на уик-энд, — теперь мужчина чуть усмехнулся, — этот парень был гений, нам надо покопаться твоими руками в его мозгах.»⏳ ⏳ ⏳
Отель на этот раз располагается в другом районе, намного дальше от дома Чон Хосока. Но ближе к больнице. Почему такую локацию дал господин Чон, Тэ разберётся на месте. Но инструкции он получил очень чёткие: появиться в больнице в приёмные часы, в регистратуре спросить о Хосоке, прийти к нему в палату — а дальше по вдохновению. Больница, конечно, за прошедшие тридцать лет стала совсем другим заведением. Тэ сильно удивился, когда ему выдали какой-то затрапезный халатишко, который только с большой натяжкой мог быть назван белым. Пока его данные кое-как записывали в потрёпанный журнал, он увидел, что посетители лишь накидывают халат на плечи, даже не застёгивая, а бахил так вообще нет! Но он проглотил своё асептическое возмущение, сдал пальто в гардероб, небрежно набросил на свою джинсовую рубашку халат и пошёл разыскивать палату. ⏳ Киму нужно подняться по лестнице на пятый этаж, в ожоговое отделение. Где Хоби умудрился обжечься так, чтобы в больнице оказаться? Наверняка, что-то связанное с его левыми взглядами и делами… В холлах довольно пусто и неуютно — Тэ понял, что это вообще был господствующий стиль. Один и тот же дизайн: несколько кресел, как в кинотеатре, в углу чахлая пыльная беда под видом цветка и вялый свет, демонстрирующий всё это равнодушие. Пара-тройка посетителей сидят на каждом этаже в ожидании. Уныло до такой меры, что в этом месте скорее можно не выздороветь, а заболеть! Побыстрее бы пробежать… второй, третий этаж, четвёртый… — Тэхён?.. Он как в стену врезался в этот изумлённый голос, в чёрные глаза, распахнутые в восторженном удивлении. Наверное, Тэ его не узнал бы — он так изменился! Ведь теперь ему девятнадцать лет. Волосы отросли и закрывают чуть не пол-лица, оно немного осунулось и стало взрослее, мужественнее. Только глаза такие же — большие, влажные. Тэ останавливается и в первые мгновения не знает, что ему сделать: очень хочется подойти и просто обнять, но чем дольше смотрит, тем больше затопляет желание не просто обнять. Это какой-то магический парень! Но он явно теряется, неуверенно приподнявшись с откидного сиденья, стоящего в самом тёмном углу, и не делает ни шагу навстречу. — Чонгук. Привет, — всё-таки не удерживает улыбки Тэхён. — Ты к Хосоку, да? — сдавленно спрашивает Гук. — Да. А ты тоже к нему? Это ж четвёртый этаж, а мне сказали, что он на пятом — или нет? — за градом вопросом прячет смущение. — Нет. Я не могу к нему пойти… — Почему? Сейчас неприёмные часы? — Не поэтому. Мы с ним… Мы с ним очень сильно поссорились. — А что мешает помириться? — Очень сильно поругались. Он выгнал меня из своего дома и сказал, что я ему не брат, — Гук кусает губы и почти прячет слёзы в глазах. — Нихуя себе… — присвистнул Тэ и, наконец, подошёл ближе к Чонгуку. Он снимает халат и кладёт на спинку киношных кресел. — Что ж вы так-то? Братья ведь… — Я не знаю, почему мы так ссоримся, мне кажется, что я стараюсь говорить с ним мирно, я вообще не люблю конфликтовать… — что?! правда плачет? — Ну-у, Гук-и, иди сюда, — тихо говорит Тэхён и обнимает парня, как старший: крепко, пряча его лицо у себя на плече, давая плакать, почти не стесняясь. Гладит Гука по широкой спине и помимо воли чувствует его мышцы, прямо-таки видит пальцами эту красоту. Вот так… Не видел его всего два месяца, а как будто вчера вместе с ним шёл по ночному летнему Сеулу и говорил, что его надо перестать называть малышом. Руки Чонгука несмело, но очень плотно оплели Тэ за талию. Та-ак… А вот это не перепутать ни с чем: Гук уже не плачет, но сопит в шею Тэхёна, не давая разомкнуться объятьям, от которых жаром расходятся волны по всему телу, оседая самым плотным слоем в паху. — Гук-и… — чувствуя свой сладкий отзыв, шепчет Тэ. — Где ты был так долго? — тоже очень тихо, задевая губами шею, рассыпая нежные горячие мурашки. — В Тэгу. — Я ездил туда, — ещё тише говорит Гук, словно обжигая кожу своим дыханием. Тэ чувствует, как под его руками, по-прежнему обнимающими и чуть поглаживающими по инерции спину парня, напряглись мощные мышцы. — Зачем? — выдыхает в волосы Чонгука. — Искал тебя… — Что? — не верит Тэхён. — Я хотел найти тебя, но не нашёл, — чуть громче говорит Гук, переместив свою голову так, что теперь он дышит Техёну в ухо. — Тебя там не было, я даже в городской справке узнавал, я обыскал всё, что можно. — Господи, Гук-и… — обречённо выдыхает Тэ. — Да, меня там не было. — Блять… Я так и знал, — чуть отстраняется Чонгук. — Я не могу тебе сказать, где я был, мал… Ох, прости! Ты уже совсем мужчина, — извиняющаяся улыбка и постепенно слабеющие объятья. — Тоже какая-нибудь революционная херь? — прищуренные глаза и соскальзывающие с чужой тонкой талии тёплые ладони. — Нет! Что ты! Это наука, но… Наши изыскания пока… Гук, я не могу об этом говорить. — У тебя подписка? — Да. — Понял. Гук делает шаг назад, опуская голову и стараясь не заглянуть в глаза Тэхёну. — Иди к Хосоку, а то сейчас приёмные часы закончатся. — Подожди, а зачем ты здесь сидишь? — внезапно озадачивается Тэ. — Я каждый день прихожу, как только узнал, что он в больнице. Уже неделю. Но не могу набраться храбрости — боюсь, что он меня опять пошлёт и наорёт. Вроде понимаю, что надо, а не хочу опять ругаться. Мой хён такой вспыльчивый, — горько хмыкает Гук. — Так может?.. А? — кладёт ему руки на плечи Тэхён и заглядывает в глаза, пытаясь ободрить весёлым взглядом. — Со мной под шумок и зайдёшь, давай! — Нет, Тэ… Это плохая идея, — он крест-накрест накрывает своими ладонями Тэхёновы, — вот ты ушёл тогда, типа в магазин, а я искал тебя на улице. А когда вернулся, хён мне устроил такую сцену… Вообще я не ожидал, что он может такое ко мне… и к тебе чувствовать. Так что ты давай сам, а я пойду в общагу. — Подожди меня, Гук! Не уходи, пожалуйста! — Тэ, не нужно… — чуть гладит пальцами косточки Тэхёна. — Нужно, я хочу с тобой снова прогуляться, честно! — и крепче, с удовольствием сжимает мускулы на плечах Чонгука. Гук пустил глаза, остановив движения своих ласковых пальцев. Тэ ждёт решения, ради интереса считая про себя. На шестнадцати младший отвечает: — Хорошо, я подожду тебя, — негромко, но уверенно. — Столько, сколько нужно. — Ура! Я постараюсь быстрее! Чонгук снова отступает в свой тёмный угол — потрясённый, очарованный, счастливый…⏳ ⏳ ⏳
В дверь палаты обычно никто не стучал. А тут постучали. На раздавший стук кто-то в шутку сказал «Войдите!», и дверь действительно сразу открылась. И когда Хо поднял глаза на вошедшего, у него просто остановилось сердце… — Тэхён? — прошептал он. В это невозможно было поверить, но это был действительно он! Нисколько не изменившийся за полтора года. Такой же поразительный, нездешний, с невыносимой нежной улыбкой. — Привет, Хоби, — очень тепло поздоровался он. — Привет, — слабо шевеля губами, отвечает Хо. Ему ещё немного больно улыбаться. Рана только начала рубцеваться, на каждое движение тянет поперёк лица и переходит на шею. Повязка прикрывает ожог, так что ничего страшного не видно. Ему врачи сказали: самое главное, что не задеты глаза, а остальное до свадьбы заживёт. Вот он и заживает. — Я присяду? — Тэ подвигает стул. — А давай лучше прогуляемся, — храбрится Хо. — Давай! Тебе можно выходить на улицу? — Нет, пока нельзя. Но послезавтра меня выпишут, и тогда я уже буду по чуть-чуть прогуливаться. Хосок быстро встаёт, запахивает поплотнее тёмно-синий больничный халат и приглашающе показывает Тэ на дверь. — Мы можем пойти в холл или… Ты хочешь есть? — спрашивает Хо. — Нет, я сыт, не волнуйся! Ты лучше расскажи, что с тобой случилось? — и легко берёт его под руку, ведь это как-то само собой — здоровый поддерживает больного: и морально, и физически. А Хосоку не просто очень нравится, он счастлив! Ведь наконец-то его пришли проведать, и не кто-то, а Тэхён. Пропажа! Да ещё так ласково придерживает его за локоть, задевая рукой рёбра. — Тэ, где ты был так долго? Дома всё хорошо? — вежливо начинает Хосок. — Да-да, у меня всё хорошо! Ты про себя расскажи, — уворачивается Тэхён. — Да что рассказывать?.. ⏳ Они ходят туда-сюда по коридору, делают круг в холле и опять возвращаются — гуляют. Тэхён кивает в нужных местах, иногда говорит положенное «Ого!» или «Кошма-а-ар…» или «Ты молодец!», но все его мысли ровно на этаж ниже. Он, конечно, сочувствует Хосоку, но… хочет быть сейчас рядом с Чонгуком. Безусловно, он поможет Хо с возвращением домой, но… украдкой поглядывает на часы, чтобы не заставить Гука слишком долго ждать. На помощь приходит санитарка, которая начинает движение от самого дальнего конца коридора, заглядывая в палаты и вежливо предупреждая об окончании посещений. — Ты завтра придёшь? — с надеждой спрашивает Хоби. — Конечно, бро! — уверяет Тэхён. — О-о-о, я уже и забыл, — глазами улыбается Хосок, — бро-о-о! Я так рад, что ты пришёл, Тэ… Ты не представляешь как. — Я тоже, Хоби. До завтра! Не скучай и выздоравливай, — протягивает руку. А Хосок порывисто обнимает его и отвечает с радостью в голосе: — До завтра, Тэ. ⏳ Тэхён выходит в холл и не спешит спускаться к Чонгуку. Краткая передышка, что даст возможность немного прийти в себя. Очевидно, что оба брата испытывают к нему не самые дружеские чувства. Оба. Н-да, красота… Эта треугольная ситуация — не совсем то, в чём он бы хотел разбираться. Но ему так явно хочется к Чонгуку — никаких сомнений! Хотя казалось, что за эти два месяца он и не вспоминал про мальчика. А вот и нет. Показалось! Потому что так резко захотеть — да, именно захотеть! — парня, чтоб аж сейчас от мысли о нём тихонько застонать, прикрыв глаза, это тебе не влажные салфетки изобрести. Это гораздо важнее и сложнее. Ну что ж. Вопросы останутся без ответов, если их не задать. Себе он уже ответил. Надо бы и Чонгука спросить — а то вдруг он жениться собирается через три дня? Тогда вопросы отпадут сами собой. Тэхён спускается вниз, когда уже все посетители жидкими струйками утекли — кто пешком, кто на лифтах. В холле Чонгук один. Увидев Тэ, он сразу поднимается и делает пару шагов навстречу. От его взгляда, полного чёрных искорок, Тэхён плавится и улыбается со всей правдой. Подойдя вплотную, он решает прямо и сразу обозначиться — берёт нежное юношеское лицо в ладони и серьёзно спрашивает, глядя ему в глаза: — Гук-и, скажи мне, я тебе… нравлюсь? — и совсем легко гладит большими пальцами его щёки. Чонгук на секунду дёрнулся, пропустив удар сердца и полыхнув мгновенным испугом в глазах, который тут же потух. Очень быстро он принимает решение сказать правду — была не была: — Да, очень. Очень… Один ответ получен. А вместо второго вопроса Тэхён закрывает глаза и нежно прижимает свои губы к сладким ярким губам Чонгука. И тоже получает ответ. Очень положительный, влажный, глубокий ответ…⏳ ⏳ ⏳