Пташка

— Где ты была?!       Девушка вздрогнула. — Господи, только не это…       Сашка подняла глаза. На лестнице, ведущей со второго этажа, стояла мать. Очень недовольная, с искорёженным злобой лицом и, судя по всему, пьяная. Пьяная просто в хлам, но это было меньшей из бед. Хотя бы потому, что к такому состоянию матери Сашка за последние пару лет как-то уже привыкла. Сашка глубоко вздохнула и, повесив дублёнку на вешалку, попыталась тихонько улизнуть из прихожей, надеясь, что мать не заметит. Она вообще редко что замечала, будучи в «состоянии нестояния». Но, видимо, не в этот раз… — Стоять! Я спрашиваю, где ты была?! — Ольга Борисовна сделала пару шагов вперёд, лишь чудом не навернувшись на ступенях.       Сашка брезгливо поморщилась. — А твоё какое дело? — Не дерзи… м-маме! — произнести даже столь короткую фразу у Ольги получилось не сразу, однако тон стал ещё на пару тонов жёстче, — Моё, не моё, не тебе р-решать! Я мать твоя! — Я знаю… — Сашка покачала головой и попыталась продвинуться ближе к кухне.       Ольга Борисовна расхохоталась. Расхохоталась, как смеются или злобные гении в мультфильмах и комиксах, или бухие в говно люди, мнящие себя хозяевами жизни. Второе было ближе. Сашка удручённо покачала головой. Началось…       Следующие полчаса прошли в попытках поймать норовящую упасть с лестницы и переломать себе все кости мать, отвести её в гостиную и, плюнув на наличие в доме стаканов, чашек и кружек, напоить её лимонной водой прямо из графина, заботливо оставленного домработницей в холодильнике. Да, в этом доме, кажется, все знали, как лечить алкоголизм хозяйки. — Напилась? — Нет ещё! — рука, держащая графин, полетела в сторону, оставив половину содержимого на некогда кремовой блузке Старцевой-старшей. — А, по-моему, уже вполне, — Сашка скривилась. Ей же для полного счастья только пьянющей матери не хватало, после всех этих грёбанных… событий. — Хватит! — Ольга плюхнула графин на журнальный столик, — З-заебала! Шляешься неизвестно где, п-приходишь домой за… запло… заполночь, бля! Где шаталась, Сашенька? — У меня были дела…       Женщина снова зашлась в истерическом хохоте. А потом подняла глаза на дочь и, резко схватив её за ворот платья, притянула к себе. Сашка, не ожидав такой силы от критически нетрезвого человека, запнулась о край ковра и, не удержав равновесия, полетела прямо матери на колени, ощутимо ударяясь об пол. — Больно!       Ольга Борисовна растянула губы в ухмылке: — А мне… н-не больно? Не больно смотреть, кого я род… родила? Мало того, что дура, так ещё и ш-шлюха поди!       Сашке показалось, что её ударили. Щёки вдруг зажгло огнём такой силы, будто ей отвесили пару хороших, смачных пощёчин. — Что?.. — А что? Я не права? — Ольга вдруг с силой схватила дочь за волосы, притягивая к себе ещё ближе, — У мужика была? Признавайся, д-дрянь!       Сашка попыталась вырваться. Но мать держала её настолько мёртвой хваткой, что все попытки освободиться доставляли только новую боль. О том, сколько её волос останется после в материном кулаке, Сашка старалась даже не думать. — Хотя, м-можешь не отвечать. У мужика, точно. Уж явно не к-картинки свои… сраные рисовала. Блять, думала, нормального человека… в-выращу. А тут это… Что ты, блять, умеешь-то… кроме как рисовать? Нихуя! Да ты и рисовать-то… не умеешь. Айзв… Айвазовский, блять! Ты ни-ху-я не умеешь, хорошая моя… Ни кожи, ни рожи, ни т-таланту! — Прекрати!.. — непрошенные, злые слёзы сами скатывались по лицу. — Прекр-ратить? — Ольга Борисовна перехватила зажатые в руках Сашкины волосы и рывком подняла её голову, пристально заглядывая ей в глаза, — Я-то прекращу… Да кто ж тебе кроме меня… п-правду скажет? Кому ты вообще кроме меня нужна?       Резкий толчок руки, и Сашка полетела на пол. С трудом поднялась, глядя, как мать снова заливается отвратительным смехом. Что-то тошнотворное комком подкатывало из глубин живота. — Спасибо, мамочка… — Сашка уже не обращала внимания на текущие по щекам слёзы. И уже не говорила даже, а кричала, не помня себя, — Спасибо, мамочка, за правду! Я, наверное, действительно никому не нужна. И тебе, в первую очередь! Как ещё ты меня унизишь? Как вообще меня сегодня ещё унизят?! То ты, то Миклашевич эта твоя… Вы и в этом соревнуетесь, да?! Да идите вы обе к чёрту!..       И пока Сашка, перескакивая через две ступеньки и хлопая дверью своей спальни, падала там же на кровать, заходясь в очередных рыданиях, Ольга Борисовна, кажется, внезапно протрезвела. — Миклашевич, значит…       Она одним глотком осушила остатки воды в графине.       Утро наступило предательски внезапно. Открывать глаза не хотелось совершенно, и Сашка буквально заставила себя подняться с постели. Всё тело ломило, как при простуде и, в целом, очень хотелось заболеть. Чтобы потом, как в детстве, лежать под тёплым одеялом, закутавшись в колючий вязанный шарф, и целый день смотреть любимые мультики, попивая тёплое молоко, заботливо приготовленное Антониной Аркадьевной. Но Сашке, увы, было давно не восемь, хорошо знакомые мультфильмы сменились какими-то новомодными, телевизор так и вовсе никто не смотрел, а Антонина Аркадьевна давно уже была на заслуженной пенсии. Да и Сашка ничем не болела. Ничем, кроме странного чувства внутри, заставляющего раз за разом возвращаться ко вчерашнему вечеру. И даже не к «обожаемой» матери, которая за своим эгоизмом и любовью пропустить стаканчик-другой не заметила, как стала пьяным чудовищем. Нет, это — как ни странно — волновало Сашку меньше всего. Может быть потому, что давно уже привыкла к материным запоям. А может, потому что что-то внутри говорило ей, что в целом, после всего произошедшего, она заслужила такое отношение. Заслужила… Мысли её крутились вокруг Альбины, чёрт бы её побрал, Игоревны.       Когда размышления эти стали слишком уж явными и навязчивыми, а вместо завтрака на хорошо знакомой кухне перед глазами вставал так и не случившийся ужин на той, чужой, Сашка поняла, что ей просто до одури необходимо хоть что-нибудь предпринять. И если не объяснить самой себе, откуда возникает это болезненное чувство внутри при воспоминаниях о том, как проходил вчерашний вечер, то хотя бы спросить об этом у «виновницы торжества». Потому что иначе получалось, что матушка-то права. И Сашка действительно заслужила. Потому что иначе Сашка и правда выходила шлюхой…       До головного офиса «Эвридики» Сашка добралась быстро. И молилась, чтобы госпожа Миклашевич оказалась сегодня на месте. Потому что ещё раз ехать к ней домой Сашка бы точно не выдержала. Потому что какое-то совершенно необъяснимое чувство сопровождало каждое из недавних воспоминаний. Как будто бы ей это всё было нужно…, как той самой девочке по вызову. Приехала, дала, получила сполна. Но ведь это было не так. Ей это не было нужно. Совершенно не нужно, и потому сейчас она хотела расставить все точки. — Добрый день, Альбина Игоревна у себя? Я бы хотела с ней поговорить.       Секретарша, бдящая за огромной приёмной, недовольно оторвалась от экрана компьютера и подняла глаза. Окинув Сашку оценивающим взглядом и скучающе причмокнув губами, произнесла: — Девушка, Вам по какому вопросу? У Альбины Игоревны сегодня неприёмный день.       Сашка хмыкнула, бросая взгляд ответный. А у Миклашевич губа не дура. Дура у неё в приёмной: бюст, призывно выглядывающий из-под блузочки, длинные, ярко накрашенные ногти, пара журналов с краю стола и полное отсутствие интеллекта на лице. — Девушка, так Вам по какому вопросу? Если что-то срочное, я могу записать Вас на ближайший четверг. — Срочное, — Сашка кивнула, — Но вопрос у меня личный. И четверг мне не подойдёт, я бы хотела пообщаться с Альбиной Игоревной сейчас. — Альбины Игоревны сегодня нет, но я могу передать, что Вы заходили. Но раньше четверга она Вас всё равно не примет, — секретарша поднялась со своего кресла и участливо покачала головой, — Так я Вас записываю? Как Вас зовут?       Сашка вздохнула. Подобную картину она видела несметное количество раз, — только тогда пытались прорваться к её матери, — а потому соглашаться на предложение этой девицы не собиралась. Сашка была готова поставить сто к одному, что Альбина у себя. — Не надо меня никуда записывать. Просто проводите меня к Альбине Игоревне. — Де-вуш-ка… — секретарша начала говорить по слогам, видно надеясь, что так до надоевшей ей уже посетительницы дойдёт лучше, — Я Вам в который раз повторяю. Альбина Игоревна сегодня не принимает. Её вообще сегодня нет на мес…       Праведную тираду преданной собачки прервал звук открывающейся двери. — Юля, мать твою, научись, пожалуйста, своими красивыми пальчиками не только в телефон тыкать, но и на кнопочки переговорного устройства нажимать. Или вызови ремонтников, если оно у тебя не работает… — на пороге собственного кабинета возникла злая, как чёрт Миклашевич. Но тут же переменилась в лице, увидев рядом со своей секретаршей гостью, — О… Сашенька… Здравствуй.       Под очередным масляным взглядом вся Сашкина бравада куда-то улетучилась. Решимости к серьёзным разговорам стало значительно меньше, а вместо дерзкого приветствия получилось выдавить из себя только что-то не очень внятное. Хотя Альбине это, видимо, даже понравилось, судя по тому, что уголки её губ поползли ещё выше, а серые глаза стали смотреть ещё откровеннее, ещё двусмысленнее. — Юлечка, что же ты держишь девушку на пороге… — Альбина Игоревна, так Вы же сказали, что сегодня не… — брови секретарши поползли вверх. — Юля, включай свою прелестную головку. Надо думать, для кого я «не», а для кого я «да». Сделай два кофе. И коньячку. А ты проходи, Сашенька, проходи… — Миклашевич подмигнула.       И под чуть визгливое «Сейчас сделаю, Альбина Игоревна!» взяла Сашку под руку и сама завела её в кабинет. — Располагайся!       Где-то Сашка это предложение уже слышала. И, на беду, точно знала — где. И когда. И знала, до чего это радушное приглашение довело, хотя, казалось бы, узнавать вовсе не собиралась. — Что тебя ко мне привело? — Альбина Игоревна вальяжно положила голову на руки, говоря этим, мол, я тебя внимательно слушаю. Этакая бабушка-рассказчица из русских народных сказок. Всегда выслушаю, всегда помогу, чем смогу. — Помогла уже… — Что?       Сашка поморщилась. Дурацкая привычка говорить то, что думаешь. Сколько раз она уже подводила её за последние дни, и к чему — а главное, к кому, она в итоге её привела… — Ничего… — Сашка глубоко вздохнула, собираясь с мыслями, — Я бы хотела с Вами поговорить… Точнее, хотела бы понять, что вчера произошло…       Альбина Игоревна сделала удивлённое лицо. Вскинула бровь и, поднявшись с кресла, отошла к подоконнику, зажигая сигарету. Пару раз затянулась, выпуская дым в приоткрытое окно, и пожала плечами: — А что вчера произошло?       Сашка задохнулась. Нет, она, возможно, и ожидала чего-то подобного, но не так же в открытую… Миклашевич не была похожа на человека, который для одноразового секса может выбрать вдруг дочь своей главной конкурентки, скорее уж кого-то попроще, вроде той же Юлечки-секретарши. А уж на человека с амнезией была похожа ещё меньше. — Ну, мне казалось, что мы с Вами вчера… — Сашка замялась, подбирая слова, — Переспали?       Альбина Игоревна сделала очередную затяжку, потушила окурок и подошла обратно к столу. Картинно оперлась на вытянутые руки, перегибаясь через него, и, поравнявшись взглядами с Сашкой, рассмеялась: — А мы разве переспали?       Сашка, вспыхнув, резко поднялась со стула и буквально вылетела из кабинета, прижимая руки к раскрасневшимся щекам. — Прекрасно… Прекрасно! — Альбина Игоревна довольно улыбнулась, — Вот ты и попалась, птичка…       После чего выкурила вторую сигарету и, всё ещё удовлетворённо усмехаясь, нажала на кнопку селектора: — Юленька, зайди ко мне.       Юленька появилась на пороге тут же и виновато потупилась, держа в руках поднос с кофе. — Я так понимаю, вторая чашка уже не нужна… Простите, Альбина Игоревна. Давайте я поставлю и схожу за коньяком…       Миклашевич чуть приподняла уголки губ и, подойдя ближе, забрала у секретарши поднос. Поставила его на стол сама и покачала головой: — Юль, ты знаешь, коньяк, в принципе, тоже уже не нужен.       Девушка понимающе кивнула и, расстегнув пару пуговиц на блузке, томно произнесла: — Мне закрыть дверь, Альбина Игоревна?.. — Умница девочка, вот не зря денежку получаешь.       Когда щёлкнул дверной замок, Миклашевич рывком притянула секретаршу к себе и, расстегнув остальные пуговички самостоятельно, шумно втянула носом воздух. Толкнула девушку на маленький кожаный диванчик, коротко рыкнула, одним движением задирая наверх узкую чёрную юбку, и провела ладонью по внутренней стороне бедра. Довольно ухмыльнулась, глядя, как девушка рвано выдохнула и прикрыла глаза. Покачала головой и переместила руку под ткань белья, сильно натягивая его и, вероятно, доставляя девушке лёгкий дискомфорт. Но Альбине Игоревне было плевать. Здесь, собственно, всем было плевать, хотя бы потому, что под подушечками пальцев Альбина ощущала липкую призывную влагу.       Миклашевич свободной рукой чуть сжала полную, налитую грудь секретарши и, пробежавшись пальцами по шее, приподняла её лицо за подбородок. Посмотрела ей в глаза. И скривилась. И тут же вошла сразу двумя пальцами, даже не снимая белья. С пухлых, сделанных у хорошего косметолога губ девушки сорвался стон, который Альбину, видимо, позабавил. Настолько, что, не прекращая правой рукой вколачивать секретаршу в диванчик, она вдруг наклонилась к ней и оставила короткий, похожий больше на укус, поцелуй в уголке её губ. И тут же снова скривилась и, разочарованно выдохнув, сделала ещё пару резких движений рукой, вводя пальцы на всю глубину.       Когда девушка содрогнулась от подступившего удовольствия, Альбина Игоревна выпрямилась и размашистым жестом вытерла пальцы прямо о внутреннюю сторону её юбки. После чего протянула ей руку: — Поднимайся.       Девушка мягко улыбнулась, хватаясь за протянутую ладонь. Оправила юбку и, застегнув пару пуговиц на блузке, спокойно произнесла: — Что-нибудь ещё, Альбина Игоревна?       Миклашевич только помотала головой: — Приведи себя в порядок и иди работай… А, и девочку, что ко мне приходила, всегда пропускай без лишних вопросов.