Никто, кроме тебя

Было темно, но скорее сумерки, чем настоящая ночь, и Джерен не знала, было ли это утро или вечер. Туман окружал высокие деревья вокруг нее, и было холодно. Тот же пронизывающий холод, что она чувствовала, когда проснулась среди ночи с именем сестры на устах, и ее словно ударило – она спала. И, как ни странно, она неосознанно поняла, что это не ее сон. Джерен пыталась сложить вместе факты, вспоминая, как она поссорилась с Дженком, как велела ему убираться, а потом, когда он ушел, упала на диван, с Мелике на коленях, пытаясь успокоить вырывающуюся девочку, которая продолжала громко плакать. И только когда они с дочкой сели на диван, вымотанные громким криком Мелике, Джерен почувствовала знакомый запах кожи и одеколона, запах, который знала слишком хорошо, и поняла, что из ее глаз льются слезы. Наконец успокоившись, она отвезла Мелике к тете Эбру и оставила на ее попечение. Потом поехала на работу и попила кофе. А потом была темнота. А теперь туман. Плотный, как молочный дым. И этот холод. Джерен вытянула руку, пытаясь понять, насколько далеко она может видеть на своем пути, и пошла в перед, как сомнамбула, все так же вытянув руку перед собой. И она начала звать ее. Это не был ее сон... Ей надо было найти Джемре. Джерен двигалась вперед, с нарастающим ужасом замечая следы пребывания ее сестры в этом таинственном лесу. Сломанные ветки под ногами, царапины от чего-то острого на стволах деревьев. Словно Джемре пыталась найти выход и помечала одно за другим деревья, которые уже видела. На некоторых были шесть или семь горизонтальных линий. Джерен даже не приходило в голову, что это мог быть кто-то другой, другой метил деревья. Это должна была быть Джемре. Джерен видела этот лес во сне в прошлый раз, это был тот самый лес. Ей просто нужно найти дорогу к Джемре. Она может это сделать, просто еще чуть-чуть... Джемре стояла, уткнувшись лбом в столб дерева. Она не могла больше это терпеть. Холод высасывал из нее силы, каждый вздох был тяжелым бременем, ей казалось, что мороз уже полностью покрыл ее тело, проникая внутрь, замораживая ее органы, один за другим. Она уже не чувствовала своих внутренних щек, как если бы дантист сделал ей анестезию перед операцией. Джемре боялась того, что случится, когда это же случится с ее горлом, голосовыми связками, а потом легкими. Она не сможет больше кричать, зовя на помощь, не сможет позвать Джерен, останется без ничего. Ей надо было идти, она не могла стоять на месте, но она не могла пошевелиться. У нее было впечатление, что здесь она и умрет, возле этого дерева, и никто никогда не найдет ее. Она стояла, замерев, тупо глядя в одну точку, все время думая, что она не хочет умирать. А потом она услышала голос. Голос, которого она так долго ждала. Голос Джерен. Джемре пыталась заговорить, но ее собственный голос замер в ее горле. Она должна была... Она упала, ноги подломились под ней, как сухие ветки, сломанные ветром, но в этот самый момент она почувствовала, что теплые руки касаются ее щек. Джемре оторвала взгляд от земли и улыбнулась, наконец вернув свой голос. – Ты меня нашла, – прошептала она, глядя в наполненные слезами кошачьи глаза своей сестры, и упала в ее руки. Джерен подхватила ее, всем телом, всей силой удерживая ее. – Я нашла тебя, идем домой. Не засыпай, нам надо выбраться отсюда, – быстро шептала Джерен, пытаясь заставить сестру сделать шаг. – Еще чуть-чуть, я вижу, там справа туман рассеивается, нам надо туда, – говорила Джерен, закидывая руку Джемре на шею, но та словно начинала умирать, и каждый шаг давался ей все тяжелее, и Джерен смахнула слезы, заставляя себя взять инициативу, практически тащить Джемре за собой. – Скажи что-нибудь, что угодно, расскажи про лес, ты что-то ведь знаешь... – Здесь ничего нет, – пробормотала Джемре, пусто глядя перед собой, но Джерен отказывалась повиноваться и продолжала. – Я не могу... – Хорошо, тогда я буду говорить, а ты слушать, слушать и подтверждать, что слышала, хорошо? Мне нужно это от тебя слышать, хорошо? – Угу, – подтвердила Джемре, издав неопределенный звук. – У меня есть дочь, ты должна ее увидеть. Мы не можем здесь оставаться, потому что Мелике должна встретить свою тетю. Она чудесная, два месяца назад ей исполнился год. Ее первым словом было "сухой", ну то есть, она пыталась его изобразить. Ее первым словом было мама, конечно... Джемре, ты слушаешь? – Джемре подтвердила, издав еще один стон, еще более наваливаясь на плечи своей сестры. – Отлично. Я живу на другой стороне пролива, я недалеко убежала, хотела быть рядом, я не могла... Не могла просто уехать, но я должна была... Джемре? – Джерен почувствовала, как голова сестры шевельнулась на ее плече, что она восприняла как сигнал, что Джемре слушает ее, как и раньше. Никогда еще в жизни Джерен так не боялась, как теперь, пусть даже она знала, что ничто из этого не было реальностью, она все же не могла заставить себя рационализировать этот страх. Страх был настоящим. И хотя она не знала, что происходило, как это могло случиться, она не могла спорить с фактом, что она была во сне своей сестры. В кошмаре, который ее разум создал их фантазий и страхов, рожденных в детстве, когда они бегали по лесам вокруг их деревни и пугали друг друга. – Джемре? – Я слушаю, – подтвердила Джемре, еле слышно, и Джерен почти чувствовала, что время ускользает, скользит между ее пальцев. Она не знала, сколько еще могла оставаться в состоянии бессознательности, но она не могла оставить Джемре одну. Она вытащит их отсюда, обеих. Они должны проснуться. – У меня есть квартира. И работа. И дочка. Полный набор. Я в порядке, только из-за твоей болезни у меня вернулись старые привычки, и опять анемия. И я думаю, я без сознания, потому что я сумела попасть в твой сон. Из-за анемии и этого идиота... Черт побери! – Прокричала Джерен, споткнувшись о корень, выпиравший из земли. Они еще шли к полянке, месту, где туман терял свою плотность и можно было увидеть чистое небо. – Какой идиот? – Спросила Джемре, спотыкаясь, ее голос дрожал. Джерен вдохнула морозный воздух, едва не задыхаясь, но не перестала идти, чувствуя, что впереди шанс вырваться из этого кошмара. – Что? А, идиот. Я поспорила с Дженком. Потому что он идиот, – прорычала Джерен, почти без сил преодолевая последние метры до их цели. – Думает, может просто пролезть в мою жизнь, будто ничего не случилось, – продолжала Джерен свой односторонний диалог, чувствуя, как тело сестры, прижатое к ней, становится все более и более вялым. Еще один метр, еще, они смогут, у них получится. – Думает, я прощу его, будто ничего плохого не было не случилось. Никогда! – Прорычала Джерен и вскрикнула, когда они вдруг остановились на краю обрыва. Еще один шаг, и они упали бы вниз. – Я же говорила, что здесь ничего нет, – сказала Джемре, все еще тихо, но с заметной улыбкой на лице, и когда Джерен перевела взгляд от пустоты внизу на ее лицо, она увидела улыбку на ее губах и, что важнее, в ее глазах, и тут ее словно что-то ударило. Кожа Джемре снова стала обычного цвета, ее руки больше не были холодными как лед, и в ее теле была энергия, которой не было раньше. Значит вот оно что, вот чего хотел от них сон... Им нужно сделать один последний шаг, и довериться, что они не разобьются о камни. Им нужно прыгнуть в пропасть. Им нужно просто поверить. – Ты думаешь о том же, что и я? – Спросила Джерен, убеждаясь, что она не спятила, и когда Джемре кивнула, Джерен схватила ее руку и... Они прыгнули. *** Прошло много времени, прежде чем Джерен почувствовала себя достаточно спокойно, чтобы посреди ночи подняться с больничной койки. Осторожно обойдя Дженка, спавшего на пластиковом стуле, Джерен открыла дверь и пошла к палате Джемре. В первый раз за несколько недель она не чувствовала страха, когда встала перед стеклом, отделявшим коридор от комнаты, где лежала ее сестра, потому что она знала, что ждет ее на другой стороне. Улыбка Джемре, видневшаяся из-под кислородной маски дала ей понять, что это не воображение играло с ней шутку, ее сестра действительно очнулась от комы. Не думая о следующем шаге, Джерен нажала ручку двери, ведущей в комнату Джемре, и на босых ногах пробежала к кровати сестры. – Никогда так больше не делай, – сказали они хором, и обеих обхватил смех, нарушившийся кашлем Джемре. Джерен позабылась, но в горле Джемре все еще было трубка, и тело Джемре требовало осторожности. Джерен погладила волосы Джемре и забралась на кровать рядом с ней, чтобы обнять ее. – Я знала, что ты проснулась, как только открыла глаза, – прошептала Джерен, глядя в темные глаза сестры, повернув к ней голову, и они лежали рядом на одной подушке, почти касаясь друг друга носами. – Ты вытащила меня оттуда. Прости, что втянула тебя в это, чтобы ты мне помогла, – Джерен подняла руку и коснулась губ сестры, затыкая ее. Хотя холод из кошмара, в котором они обе были, все еще пронзал ее тело, она не смогла сдержать улыбки. – Все хорошо, ты очнулась, ты сможешь пойти домой, – сказала Джерен, хмурясь, а потом, рукой, тяжелой, как свинец, Джемре сняла кислородную маску и сердито посмотрела на Джерен. Как можно сердитее, как только может выглядеть... Ну, пациент, что две недели был на аппарате искусственного дыхания. – Мы можем идти домой, – твердо сказала Джемре, и Джерен это показалось насмешкой, хотя она и знала, что сестра не имела в виду ничего дурного. – Ты можешь идти домой, к маме, а я пойду к себе, – Джемре открыла рот, словно чтобы поспорить, но Джерен повторила фокус с пальцами на ее губах. – У меня ребенок, Джемре. У меня теперь другой дом, другая жизнь, но ты, ты можешь возвращаться домой. К маме, к Недиму... При упоминании Недима Джемре отвернулась, глядя в потолок. Этот жест каким-то образом подтвердил подозрения Джерен о состоянии дел между ними двумя. – Почему ты не показала, что очнулась, тогда, раньше? Когда Недим и Дживан были здесь? – Спросила Джерен, пытаясь найти подтверждение своей теории. Она должна была знать, Недим стал ее другом, но ее сестра всегда была важнее для нее, и она должна была знать правду. – Тогда, в лесу, окруженная туманом... – Они обе вздрогнули, словно их снова охватил кошмар. – Я звала тебя, потому что знала, что ты придешь за мной, – сказала Джемре, улыбаясь словно самой себе. – Осознанно или нет, я знала, что могу на тебя полагаться. Я хотела, чтобы ты меня нашла. Хотела, чтобы ты вернулась. Это единственное, что давало мне силы бороться, – сказала Джемре, все еще почти шепотом, словно не хотела напрягать голосовые связки. – И я ни разу не подумала о Недиме, – и при этих словах стало понятно, что она ближе к истерике, чем к радости. – Если я так люблю его, почему я думала только о тебе? – Она спросила скорее себя, чем Джерен. – Может, это не честно... – Это не должно быть честно, чувства не поддаются логике, вот почему они называются чувствами, а не здравым смыслом, – указала Джерен, но одна мысль о выражении лица Дженка, когда она открыла глаза, едва не ввела ее в панику. Она не знала, что делать со всеми этими эмоциями, обхватившими ее, когда их глаза встретились, когда она очнулась от кошмара, который они делили с Джемре. Его лицо... Такое отчаяние смешанное с счастьем. Человек, которого она разорвала на куски несколько часов назад, сказал, что любит ее, так... С таким пылом, такой страстью, так убедительно... Это было нелогично. – Он любит тебя, – сказала Джемре, вспоминая их разговор во сне, пусть даже она поняла из него только, что Дженк обидел ее сестру, и пусть Джерен этого не сказала, было понятно, что вызвало ее побег. И ребенок. Джемре не могла забыть о ребенке, у ее маленькой сестрички был ребенок. От Дженка. У нее был ребенок от Дженка, и он обидел ее, и она отказалась его простить, и она сбежала. Джемре хотелось ненавидеть его, правда хотелось, но в последние несколько часов, как она проснулась, у нее было много времени подумать, и все загадки, что она не могла до сих пор разгадать, начали складываться в понятную картину. Джерен закрыла глаза, когда сестра коснулась ее лба своим, словно она могла прочитать ее мысли. Она надеялась, что это неправда, несмотря на странную комбинацию их общих снов (или кошмаров) и связи, что сформировалась в их разумах, когда она была нужна Джемре, она все еще надеялась, что это было только один раз, совпадение. Такая связь на долгое время была бы невыносима. – Перестань беспокоиться, – сказала Джемре. – Прежде чем что-то делать, подумай. Я не знаю, что произошло между вами. Может быть, ты расскажешь, когда будешь готова. И если тот разговор, который у меня в голове словно эхо, обрывки воспоминаний, всего лишь иллюзия, ты должна мне будешь рассказать все с самого начала... – Джерен вздохнула, что само по себе было подтверждением. – А если это правда, то знай, он любит тебя, ты можешь мне поверить. – Как ты можешь такое говорить? – Джерен почувствовала нежеланную влагу на своих щеках, и отвернулась, чтобы сдержать слезы, яростно моргая. Джемре позволила прижаться к ней ближе, пусть все ее тело болело, она знала, что Джерен это нужно. – Потому что никто не крадет фотографии сестры у своей "жены", если не имеет на нее планов, – заявила Джемре, и пальцы Джерен, которые бродили по щеке Джемре, замерли. Что? Невозможно! – Не смотри на меня так, я знаю про Дженка. Тебе не нужно ничего объяснять, не теперь, но знай, в чем бы ты его не обвиняла во время этой вашей ссоры, не отрицай его любовь... Знаю, ты думаешь, я несу чепуху, что я на лекарствах, но... – Джемре остановилась, словно ожидая вмешательства сестры, но когда ничего не случилось, продолжила с другой стороны.– Сначала я думала, это еще одна интрига Карачаев, – продолжила Джемре, словно не замечая, как Джерен практически разрывает от эмоций. – Если я скажу тебе, что там творилось, ты не поверишь... Но вернемся к фотографии... – Джемре поколебалась, но Джерен должна была знать. Джемре давно подозревала, но боялась признать, потому что не знала, что на самом деле стояло за поведением Дженка, но теперь, когда она знала то, что Джерен сказала во время их приключений во сне... Она должна была вернуть сестру на верный путь. – Однажды я нашла твое фото в комоде у кровати. Моей кровати, то есть, кровати в комнате, которую мы делили с... – Джерен дернула ее за волосы, показывая, куда пошли ее мысли. Это было неважно. Джемре была женой Дженка, и Джерен не могла забыть, что этот брак так и существовал бы, если бы не вернулся Недим. – Неважно. Это неважно. Этот брак был игрой с самого начала. Джерен нахмурилась, приподнимая голову с подушки, вдруг понимая слова Джемре. – Как это? – Тихо спросила она, не сумев проигнорировать эти слова. Она не должна была об этом думать. Ей не должно быть дела до Дженка, до того, что он делал последние два года. Это ведь неважно для нее, ведь так? Джемре понимающе улыбнулась, несмотря на боль в раненой щеке. – Игра, фальшивка, фарс. Между нами с Дженком никогда ничего не было. Это была идея его отца. Вернее, дяди. Черт, я запуталась. Агях – дядя Дженка, чтоб ты знала, но никто кроме меня, Шениз и... – Бабушка? – Нервно спросила Джерен, когда Джемре остановилась, наверное, ища правильные слова, чтобы рассказать Джерен, что их бабушка не была невинной старушкой, что Джерен знала и так. – Да, откуда... Неважно, не хочу знать, – пробормотала Джемре, потирая лоб, что Джерен поняла как знак ее усталости, и начала подниматься, думая предложить Джемре отдохнуть, но сестра притянула ее назад на матрас, с удивительной для ее положения силой. – Я нашла твою фотографию, когда обыскивала его вещи, не спрашивай, почему, я расскажу тебе однажды, но потом, – Джемре сказала это, замечая, что вместо того, чтобы все больше понимать, у Джерен появляется все больше вопросов. – Это фото пропало из моего альбома, – Джемре принялась за эту тему, словно она не открыла только что, что обыскивала вещи своего бывшего мужа. – Я искала его раньше, но не могла найти. Там ты одна, на гамаке, на тебе комбинезон с узором из подсолнухов, и волосы ужасно перепутаны, но ты там так счастлива. Эта фотография была у тебя в фейсбуке, но, когда ты сбежала и удалила свои аккаунты, она тоже пропала. – Джерен помнила это фото. Ей было тогда восемнадцать, не больше, и она и правда была тогда счастлива. Они тогда поехали на пикник, она, Джемре, Дживан и мама, и весь день провели вместе. Джерен не помнила, чтобы такое часто случалось. – У меня были скриншоты, – прервала ее мысли Джемре. – У меня есть эта привычка, помнишь? Я всегда делаю скриншоты того, что для меня важно, так что он у меня был, когда понадобился. И когда ты пропала, мне были нужны твои фотографии, я собиралась обклеить ими весь Стамбул. И я бы так и сделала, если бы ты не прислал тот мейл, – сказала Джемре, вызывая новое чувство вины у Джерен при напоминании о сообщении, которое она отправила сестре после побега. Джерен даже не помнила, что там написала. Точно было про то, что она любит ее, и что это не ее вина, что она пропала. И приложила к нему видео, как Шениз измывается над Недимом, пытаясь что-то влить ему в рот. – Прости, я должна была все сделать по-другому, – начала Джерен, но Джемре покачала головой, печально глядя на нее. – Ты могла бы, для примера, не убегать. Мы бы что-нибудь придумали, – сказала Джемре, и Джерен рассмеялась. – Джемре, я была беременна от мужчины, который этого не хотел, а бабушка всеми силами пыталась заполучить деньги Карачаев. Мой ребенок стал бы предметом торга. Я должна была уйти, или ничего хорошего бы не случилось, – сказала Джерен, всем сердцем зная, что это было правдой. Если бы она осталась, ей пришлось бы выбрать сторону. Если бы она послушала Дженка, Мелике не было бы в этом мире, а если бы она послушала бабушку, то потеряла бы саму себя. Джерен вздохнула с печалью, что была очевидна на ее лице. – Это фото, – Джемре вернулась к главной теме их разговора. – Я нашла его в комоде. Это не могло быть совпадением, ведь так? Он думал о тебе, когда забрал его, – уверенно сказал Джемре, пусть ее голос был совсем слабым, еле слышным. – Я спросила о нем Дженка, он заявил, что я сама его туда положила. Но это неправда. Все твои фотографии, все наши фотографии были в моем альбоме, а эту вынули и спрятали в его личных вещах. В его ежедневнике. С чего мне класть фото в его ежедневник, это смешно просто. И почему он держал его в своем ежедневнике, если для него оно было неважно? Джерен поколебалась, она не хотела верить заверениям Джемре, но если это правда... – Он сказал, что любит меня, – вдруг сказала она. Его заверения в любви, когда она очнулась после обморока. Когда-то она все отдала бы за это, но теперь не знала, что с этим делать. Так много всего изменилось, они тоже изменились, он был для нее теперь незнакомцем. – Но как мне ему поверить? И к тому же, это только фотография, – Джерен попыталась преуменьшить все. Серьезно, это просто фото. Распечатанное фото, выкраденное из личного альбома, но просто фото. Но с чего бы ему вообще красть ее фотографию? С его контактами и ресурсами, он легко мог найти ее в любой момент? Почему он этого не делал, почему был таким? – Ты не обязана ему верить. Ты сказала то же о Недиме, тебе не надо. Но ты можешь проверить, – сказала Джемре, собрав столько силы в голосе, сколько смогла, – что ему есть дело, пусть докажет... – Я ничего к нему не чувствую, – сказала Джерен, ощущая, как ее горло свело, когда она выдавила эти слова. Они не были правдой. Джерен много что чувствовала, когда смотрела на лицо Дженка. В основном плохое. Гнев, боль, раздражение... – Тогда почему ты плачешь? – Мягко спросила Джемре, стирая слезы с щек сестры здоровой рукой. – Просто так больно, – ответила Джерен, чувствуя, как невыносимо больно стало в районе носа от сдерживаемых слез. Ей казалось, что в ее сердце была рана, которая так и не зажила, и как бы она не пыталась это скрыть, его слова до сих пор причиняли ей боль. – Было бы так больно, если бы ты ничего к нему не чувствовала? – Без злобы спросила Джемре, и Джерен застыла, не сумев произнести ответ. Она хотела сказать да, но когда слова были готовы сорваться с ее губ, слова об отсутствии любви к Дженку, она не сумела это произнести. – Я не знаю, – правдиво ответила она, и Джемре ласково посмотрела на нее из-под ресниц. – Я правда не знаю. – Проверь и тогда реши. Я всегда буду на твоей стороне. Всегда. *** Джерен вошла в свою палату через полчаса, когда медсестра выгнала ее от Джемре, вдруг обнаружив, что ее вовсе не бессознательная пациентка беседует с пациенткой из другого отделения. Джерен не спорила, зная, что у Джемре долгий путь до выздоровления, и помощь врачей была неоценима. К тому же, она сама уже чувствовала слабость, и подозревала, что и ей пришло время принять лекарства. Должно быть, неожиданный щелчок замка разбудил Дженка, который смотрел на нее так, словно не верил, что она настоящая. Только через секунду он вспомнил, где он и с кем. – Почему ты встала? Что-то случилось? – Дженк вскочил на ноги, и Джерен видела, как он тут же пожалел, ощутив последствия сна на неудобном пластиковом стуле. Джерен долго не могла ответить, ее голова была заполнена мыслями, сны переплелись с реальностью. Настоящие воспоминания из сна. И эхо разговора с Джемре. "У вас ребенок, и он любит тебя, он это сказал. Проверь это, если не для себя, то для малышки" – эти слова Джемре эхом пронеслись в ее ушах, словно жужжание надоедливой мухи. – Джемре очнулась, – сказала Джерен, когда тишина стала невыносимой. На лице Дженка появилась странная гримаса, выражение, которое она не поняла. Она подумала, что это порадовало его, но не так, как она могла бы думать. Наверное, Джемре говорила правду, когда сказала, что их брак был фарсом. – Я рад, но ты не должна была из-за этого вставать с постели. Доктор сказал... – Начал Дженк, но Джерен перестала слушать его, двинувшись к больничной койке, на которой должна была провести ночь. Она пыталась не анализировать его тон, тревогу, которая была в нем, то, что он провел ночь на стуле рядом с ней. И главное, она не хотела анализировать, почему она ему это позволила. – Я знаю, что сказал доктор, я там была, – сказала Джерен, пряча лицо в ладонях, чтобы не смотреть на него. – Нам надо поговорить, Дженк, но не теперь, не сегодня, но надо... Я не представляю, чего ты ждешь от меня... – Начала Джерен, поднимая глаза от пола, но останавливаясь на его ухе. Она не могла смотреть ему в лицо, но хотя бы так не казалось, что она говорит сама с собой. – Я люблю тебя, – повторил он уже, наверное, двадцатый раз за день, но Джерен не могла это больше слышать. – Это не ответ. Я не знаю, чего ты от меня ждешь, – продолжила она, наконец набравшись смелости посмотреть ему в глаза. – Что мне делать теперь с этой твоей любовью? – Спросила она, и не дождавшись ответа, легла на неудобный матрас больничной койки. Что ей теперь было делать?