Друг семьи

      Назойливое чириканье канарейки вырывает из приятной дрёмы. Слишком жестоко как для такого крохотного и безобидного существа… Поэтому и терпения хватает от силы на пять мяо . — Да тише ты! Вот раскричался… Только раз пропеть надо было! — Чирик! Чирик! Фью! Чирик!       Канарейка мечется по клетке, хлопает крохотными жёлтыми крылышками и, кажется, распаляется только сильнее, едва заметив, как тяжело ты спускаешь с кровати ноги. — У-у-у-у, глупый Сянцзян … Я же заколдовала тебя прочирикать и разбудить меня в половине пятого, а не в пять. Снова всё сделал по-своему… У тебя такой же нрав, что и у заклинателя, который мне тебя подарил!       Где-то на подъезде во владения ордена Гусу Лань, вероятно, со вкусом чихнул глава ордена Не, но менее беспокоиться за него ты сейчас просто не могла. Память услужливо подбросила напутствие Лань Сичэня, призвавшего тебя вчера в ханьши перед отходом ко сну и попросившего взять на себя организацию церемонии по встрече гостей. Как до этого просил разослать приглашения. И договориться о том, как разместить прибывших. И оповестить все постоялые дворы в Гусу и Цайи. И поделиться с поварами секретами приготовлений блюд юньмэнской кухни... О, небожители. Для аскетичных Облачных Глубин были чужды шумные торжества, но надвигающееся с неумолимостью горной лавины событие не позволяло клану «белоснежных» ударить в грязь лицом. И кто же справится с ним лучше, чем человек, проживший двадцать семь лет в Юньмэне?       Свадьба Второго Нефрита клана Лань и бывшего Старейшины Илина, столь внезапно возвратившегося в этот мир! Два поклона они уже успели принести в родовом святилище клана Цзян, третий ещё только предстояло отбить, и старый сухарь Лань Цижэнь не был бы собой, если бы не настоял на том, чтобы превратить это таинство в полноценную церемонию. За неё-то с радостью и ухватились досужие и злые языки спустя год после происшествия в храме Гуаньинь. Главы Четырёх Великих Кланов переглядывались, адепты сплетничали и шептались, враги скрежетали зубами… И только ты была спокойна, как мёртвый удав, даже при том, какую на твои плечи возложили ответственность.       Причина же тому проста — никого, кроме тебя, кто помнил бы все вкусы, нравы и характеры семьи Цзян, уже не осталось в живых. А, следовательно, никто не знал младшего жениха лучше тебя. Да что там мелочиться! Кто бы теперь рассказал, как помогал пудриться Юй Цзыюань в первой и последней попытке привлечь внимание супруга? Кто подливал чай в хозяйскую чашку, пока Цзян Фэнмянь вздыхал о безвозвратно ушедшей Цансэ саньжэнь? Кто присутствовал при рождении и сестры, и брата Цзян, а после — при появлении Вэй Усяня? Кто помогал старшей вышивать шёлком и сворачивал в трубочку уши, когда младший господин сюсюкал над щенками?       В конце концов, кто вечно отдавал приблудившемуся мальчишке лишнюю коробочку с семенами лотоса?... Кто обрабатывал все его раны, стараясь опередить даже Цзян Яньли, до конца сохранявшую за собой это право на людях? А кто… просил научить пользоваться самыми первыми талисманами и всячески поддерживал любое новое открытие, радуясь, когда видел улыбку на его лице? Не сходить с ума по первому ученику Юньмэн Цзян (ну хоть немножко!) не получалось в те беззаботные и довоенные времена даже у самых напыщенных девиц.       О да, ты помнила всё вплоть до первого огонька над Пристанью Лотоса и до свиста клинка, который пронзил грудь твоей единственной подруги.       Верная обычаям ордена Мэйшань Юй, Юй Цзыюань озаботилась, чтобы у её дочери обязательно была дева-телохранительница, которая росла бы вместе с юной госпожой — совсем как в своё время служанки Иньчжу и Цзиньчжу. Поэтому с шести лет, оторвавшись от родной многодетной семьи, ты неотступно следовала за Цзян Яньли, в двенадцать уже скользила тенью за её одеждами, пряча в своих собственных четыре остро отточенных кинжала, а в пятнадцать показательно затачивала их перед вытянувшимися физиономиями сразу троих: Цзинь Цзысюаня и еще пару мяо назад бранившихся с ним Вэй Усяня и Цзян Чэна. Эта девушка была тебе дороже собственной жизни…       Поэтому день, когда глава ордена Цзинь возжелал её себе в качестве невестки, ты проклинаешь до сих пор, потому как привыкла считать, что с него начались все беды для вашего шумного, но такого родного тогда семейства. — Покажите мне в Ланьлине хоть одного несчастного, в семье которого этот мерзкий старикан своим нефритовым не наследил! — возмущалась ты (разумеется, только убедившись, что не слышит госпожа Юй). — Потому что он даже не павлин, а петух, взлетевший на забор и вообразивший, что только поэтому лучше всех. Весь Ланьлин — паршивая кровь, да и невооруженным глазом видно: сынок недалеко от отца ушёл. Решили, значит, твоей кровью своё болото разбавить! — Не верь всему, что болтают злые люди, А-(Твоё имя), — миролюбиво отвечала Яньли, стараясь сильно не краснеть: выражений ты по меркам утончённых придворных дам не выбирала, и уже успела этим заработать удар Цзыдянем и безмерное уважение обоих шиди. — А молодой господин Цзинь только с виду кажется похожим на отца. Приглядись, он ведь копия матери! — Даже не старайся, А-Ли! — парировала ты. — Вся кровь в жирном теле этого старого борова и его поросёнка не стоит и капли крови с твоего пальца!       Но даже если ты от и до поддерживала раздражение А-Сяня и А-Чэна, от начала и до конца все равно оставалась только на одной стороне — стороне Цзян Яньли, своей лучшей подруги и госпожи, за которой без колебаний последовала в это золотое змеиное гнездо, когда были принесены Три поклона с Цзысюанем.       Ты подвела её всего лишь раз и, по жестокой иронии, в том не было твоей вины. С последней встречи когда-то неразлучной троицы из Юньмэна в Илине ты ушла не в компании горячо любимой подруги, а бок о бок с Вэй Усянем: терзаемая беспокойством за названого брата, Яньли чуть ли не на коленях умоляла тебя присмотреть за ним. Тогда впервые за всю жизнь ты решила примешать к чужой просьбе собственный эгоизм: рядом не будет разнузданных красавиц. А вдруг… если повезет… Впрочем, точку в твоих рассуждениях поставило её окончательное решение: «Я буду в порядке… Я выйду замуж… Молодой господин Цзинь сможет меня защитить…». С тех пор не прошло и дня, чтоб ты не прокляла себя за то, что поверила этим словам. И Вэй Усянь, словно чувствуя чужое недовольство, старался избегать тебя, не подозревая, что своим отчуждением делает только хуже. Когда же он пал вслед за самым дорогим для тебя человеком… Оказалось, что более ты никому не нужна.       Осиротевшего Цзинь Лина, который, как и ты сама, являлся для Цзян Чэна кровоточащим, болезненным напоминанием о погибшей сестре, спасало лишь кровное родство. Тебя же — нет, поэтому спустя пять лет после осады горы Луаньцзан, месяц от месяца все сильнее наливавшийся злобой хозяин Пристани Лотоса указал тебе на дверь. Он никак не мог забыть, что ты по своей воле последовала за Старейшиной Илина, и даже то, что он своими ушами слышал, что тебе сказала Яньли, не умаляло его гнева. — Я, нынешний глава ордена Юньмэн Цзян, освобождаю тебе, (Твоя фамилия) (Твое имя), от служения мне и моей семье. Иди и умри любой смертью на своё усмотрение, — сухо завершил он долгий и жёлчный монолог, после чего дал тебе две палочки благовоний на то, чтобы собрать свои вещи.       Оседать в ордене Ланьлин Цзинь, где уже загодя заботливо раскинул свои паучьи сети Цзинь Гуаньяо, ты бы не стала, даже если бы истекала кровью, а потому, наступив на горло жалобно взвизгнувшей гордости, отправилась в Облачный Глубины и попросила пристанища у ордена Гусу Лань. Чудом осталась в живых: плещущий направо и налево клокочущей ненавистью к юньмэнцам Лань Цижэнь едва не обезглавил тебя на месте, но в последний миг вмешался Лань Сичэнь. Прекрасно понимая, с каким маниакальным упорством его отбывающий наказание брат по освобождении примется собирать все, что хоть как-то ценил почивший Вэй Усянь, глава клана Лань грудью встал на твою защиту и сам настоял, чтобы ты осталась и утихомирила разбитое сердце Ванцзи. Не ожидавший бунта самого кроткого племянника, старик Лань заработал себе разлив желчи, успев только пробормотать: «Тащат кого попало… Оборванцев, развратниц, животных… Позор на мои седины!».       А дождавшись, пока старейшину препроводят в его покои и облегченно выдохнув, Цзэу-цзюнь рассеянно тебе улыбнулся, погладил прутья клетки с канарейкой, которую ты прижимала к себе подобно бесценному сокровищу, а затем позвал тебя вновь встретиться с тем, что определило твою судьбу на все последующие восемь лет.       А-Юань. Лань Юань. Вэнь Юань. Воскресшее чудо. Маленькое солнышко, делающее жизнь на горе Луаньцзан менее невыносимой без особых усилий. Ребёнок, которого считал своим твой бывший шиди и которого Второй Нефрит ордена Лань вознамерился воспитать как своего ценой собственной репутации и здравия. А заодно… самое милое и очаровательное создание, что ты когда-либо видела. В заботе и нежной привязанности к нему для тебя текло время. Цзинь Лин, к тому времени живущий на два ордена и явно знавший, кем ты приходилась его матери, успел послать тебе несметное количество испещренных корявенькими детскими иероглифами приглашений, просьб и даже требований поселиться в Башне Золотого Карпа. Но… ты, скрепя сердце, неизменно отвечала юноше отказом. Слишком глубока была рана, нанесенная его дядей, а горький поток, пролитый из твоих глаз со дня изгнания, не смог бы утихомирить даже Великий Юй . К тому же, Цзян Чэн не умел прощать, а Цзинь Лин не понимал слова «нет», поэтому крошка Юань так и оставался твоей единственной отдушиной.       «Шицзе! Шицзе!» — радостно щебетало дитя, а по твоим щекам перед этой святой простотой катились слёзы. Ты корила себя за недостаточную верность Цзян Яньли, но, наблюдая за Цзинь Лином во время редких собраний орденов, не могла не ломать себе голову: как же распределила своё милосердие Гуаньинь, если она наделила надежду семьи Верховного Заклинателя неугасимым гневом, эгоизмом и вздорностью уличного торговца, а беспризорнику, отпрыску проклятого клана, даровала сердце императора? Кажется, на подсознательном уровне Цзинь Лин ощущал твоё смятение — и злился от того ещё больше… Но после разоблачения Цзинь Гуаньяо он оказался просто разбит. Юноша не был настолько глуп, чтобы не понимать, что после смерти второго дяди, которого он любил не меньше главы клана Цзян, всеобщее презрение с персоны Цзинь Гуаньяо перекинется на него самого, и придется изойти всеми духовными силами, чтобы выйти из этой липкой тени враждебности. Однако и тогда (особенно тогда) он не мог надеяться на твою помощь. — Гляжу я на вас всех, и меня тошнит, — глубокомысленно изрекла ты, озирая руины храма Гуаньинь. — Лучше бы я вместе с Вэнь Нином сразу на Луаньцзан подалась.       К слову, о Вэнь Нине, который при этих словах смущенно спрятался за храмовую колонну, хотя то, что он польщен, заметил бы и Яблочко. С недавних пор он в принципе смотрел на тебя полными слепого обожания глазами. Неслыханно, ведь во время последнего слёта в Башне Золотого Карпа (кажется, иначе, чем скатываясь в сплетни, ни один ни разу не завершили) ты во всеуслышание заявила главе клана Яо, что весь его орден вместе не стоит и лоскутка мертвой кожи с тела Вэнь Цюнлиня, а Цзинь Чанго на глазах остолбеневших старейшин и Цзинь Лина бросила, что принадлежать к гнилому золотому болоту Ланьлин Цзинь — настоящий позор. Спустя два дня чёрный голубь принёс в Гусу гневное послание от Цзян Чэна, гласящее, что Жулань слёг с горячкой от твоих слов. Ты и не подумала навестить его. Всё-таки не одни они, бедные такие, имеют право на обиду. Пусть тоже платят за своё невежество, хоть немного… … — (Твоё имя)-цзе! Ты просила разбудить тебя! — звонкий голос прогоняет сонные видения окончательно, и ты подскакиваешь с кровати. — Скоро начнут прибывать первые гости, а надо распорядиться о том, чтобы повара отдельно готовили завтрак ещё на восемьдесят человек! И ещё, мне отправить по голубю на постоялые дворы в Цайи?       Крошка Юань (о, небожители, семнадцать лет крошке, жениться скоро, а ты все никак не привыкнешь!) просто убийственно прав. Такого оживления Облачные Глубины не видели даже после своего падения и бунта Лань Ванцзи. Хотя то, что творилось сейчас, иначе как вторым бунтом, ты бы и не назвала. Отверженный и вновь обеленный обществом Старейшина Илина выходил замуж за Второго Нефрита Ордена Лань, без пяти минут Верховного Заклинателя! Мужчина с мужчиной. По любви. По законам предков. С благословения Самой Лань И. Только вдумайтесь, сколько народу возжелало собственными глазами увидеть, как Великий и Ужасный Вэй Усянь добровольно засунет голову в хомут! Некоторые только для этого не гнушались проехать или пролететь тысячи ли . Самые важные гости прибыли ещё вчера и теперь обитель «монашьего» ордена полнилась шепотками, слухами, смехом и криками: приезжие без зазрения совести утягивали молоденьких адептов в свои словесные баталии.       Их галдёж было не сравнить даже с воплями речных чаек с Билина, которые пару месяцев назад попытались заявить свои права на источники Облачных Глубин. Обычные речные чайки. Но для замшелых пней Гусу Лань было недопустимо, чтобы правила их ордена нарушали, будь то человек или животное, а потому старших адептов согнали в отряд и направили избавлять целебные воды от птиц. Старый Лань, видно, тронулся умом от своего одиночества, ещё и детям своё безумие навязывает, думала ты, когда во время очередной ночной охоты четверка приятелей во главе с Лань Юанем (как среди них затесался Цзинь Лин, ты так и не спросила) увлекла тебя в гущу леса за территорией ордена и показала маленькое убежище меж корней старого клена, одиноко растущего у крохотного болотистого ручья. Там теснилось гнездо, в котором сидело три чайчонка. — Правила Гусу Лань запрещают умерщвлять живых существ, — серьёзно заметил Оуян Цзычжэнь, — вот мы и перенесли их сюда. Иногда подкармливаем.       «Зелень» в полном облачении ждёт на крылечке. Твой дом крохотный, меньше, чем цзиньши, но уютный. Окруженный небольшим прудиком, на котором, к вящему недовольству Лань Цижэня, ты высадила несколько сортов лотосов уже в первую неделю своей жизни в Гусу. Но главное — находящийся четко на границе между мужской и женской половиной ордена Лань. Образцовой благовоспитанной дамой тебя здесь никто называть и не подумал, так что на женской половине ордена заранее отказались принимать новую постоялицу. Мужчины же на твои «ужимки» (Ужимки, ха! И это говорят те, кто струсил на совете в Ланьлине, а потом с завистью провожал взором Мяньмянь, прилюдно отрёкшуюся от клана!) смотрели сквозь пальцы, так что не особенно возражали против твоего присутствия. А молодые — так вообще радовались. — О, вы уже все в сборе? Отлично, отлично! — ты начинаешь говорить, едва ступив на помост. — Тогда вот вам первое задание: сходите в голубятню и отправьте еще два письма в самые большие постоялые дворы в Цайи. Кто-нибудь ещё должен достать список приглашённых и передать его стражнику у ворот, чтобы он сверялся с прибывшими. И, кстати, фейерверки уже доставили? — Ещё вчера. А что им сделается? Я вообще поражаюсь, как тебе удалось получить на них разрешение. Почему глава Лань потакает всему, что ты придумываешь? — да, прямолинейный и смелый Цзинъи тебе нравился. Далеко мальчишка пойдет. — Ты же шум не убираешь, а только громче его делаешь!       Ты ничуть не теряешься. — Во-первых, дорогие мои шиди, никто здесь, кроме младшего жениха и меня, понятия не имеет о том, как готовиться к свадьбе с огромным количеством гостей с разными предпочтениями. Разными, понимаете? Не будет же глава Цзинь на свадьбе хлебать травяной суп? В Юньмэне об этом знают больше вашего, не обессудьте. А во-вторых, хе-хе… — выдерживаешь паузу, чтобы убедиться, что внимание «зелени» безоговорочно приковано к тебе, — тут получается, как народный юмор говорит. — Как? — тут же заглатывает наживку Цзинъи. — Жених перед свадьбой является к будущей тёще и говорит: «Раз мы с вашей дочерью завтра женимся, у меня есть три желания. Хочу, чтобы приехали все мои друзья, чтобы столы ломились от яств и чтоб играли целых шесть музыкантов». Молвил и ушёл, а мать дочери жалуется: «Доченька, что за привереда твой жених! Не ошиблась ли ты?». «Матушка, — отвечает дочь, — пусть его желает! Ведь это его последняя воля!».       Не успеваешь досказать, как Цзинъи, бесцеремонно схватившись за живот, сгибается пополам от хохота, за ним не выдерживает будущий глава Оуян, и даже А-Юань кое-как прячет за рукавом хихиканье. — Воистину! — провозглашает Цзинъи. — Ханьгуан-цзюнь взялся за перевоспитание Вэй Усяня, едва повстречал его в деревне Мо!       Дальнейшие распоряжения юноши принимают уже гораздо активнее и, откланявшись, буквально брызжут с крыльца в разные стороны. Не успеваешь даже похвалить такой энтузиазм. И только вспомнив, что в предпраздничной суматохе не упомянула о животных, мысленно отвешиваешь себе оплеуху. Наскоро перехватив в поварне несколько корешков лотоса и дайкона вместо завтрака, ты заполнила корзинку свежей морковью и листьями салата и отправилась в обитель кроличьего клана.       По пути тебе встретилась стайка адептов из Молин Су. Ещё бы, как это приспешники не явились перед хозяевами, чтобы «нагреть» им место! Между их манерностями с кланом Ланьлин Цзинь не было даже особых отличий, зато своей любовью к сплетням в Молин Су многократно их превосходили. …— А какое может быть приданое у Вэй Ина? Его мать, Цансэ саньжэнь, пригнала в Пристань Лотоса одного-единственного осла, да и того обстриженного, а Вэй Усянь, должно быть, пригонит в Гусу Призрачного Генерала!       Уловив краем уха эти пересуды, ты досадливо поморщилась. Тот, кто мог бы дать приданое за твоим другом, но у кого никто и не стал бы просить, не ответил ни на одно приглашение, хотя ты лично послала ему целых три. Не потому, что так уж сильно хотела — того требовал обычай. По нему же ты тайно написала ещё три письма от имени Вэй Усяня его настоящей матери, Цансэ саньжэнь, и сожгла, глубоко в душе надеясь, что её дух услышит тебя на небесах и ниспошлёт своё благословение.       А если вдруг Цзян Чэн действительно возьмёт и придёт?! Эта мысль притягивала тебя, но в той же степени и пугала. Ты не представляла, что скажешь ему теперь, когда ваши пути разошлись и горькая правда выплыла наружу и расцвела: облезлым, уродливым цветком. Ему явно было одиноко — по нынешнему нраву, который он демонстрировал на людях, только дурак бы не понял — но вместо того, чтобы хоть немного притушить свою гордость, которая, впрочем, и так уже была попрана известием о золотом ядре и ей бы ничего не повредило, он только отталкивал всех, кто пытался с ним заговорить. И тем на корню убивал любые пробуждающиеся зачатки былой привязанности. К тому же, при редких встречах на собраниях кланов Ханьгуан-цзюнь, словно было мало, то и дело бросал на главу Цзян полуснисходительные-полузлорадные взгляды, и ты не сомневалась, что будь он хоть немного менее воспитан — и ничто не помешало бы ему торжествующе вскричать: «Ага! Вот видите, Саньду Шеншоу, как вы глупы?! Оттолкнули последнее дорогое, что у вас было! А я не такой, я забрал себе то, что ты не доглядел! И теперь ты остался с носом, а я успел, себе забрал!». Прекрасно читая это желание в жестах Лань Ванцзи, ты не могла не признавать, что самую малость ему завидовала. Ведь если бы тогда, тринадцать лет назад, он не появился вдруг в Илине, хоть как бы заранее не связывали небожители этих двоих между собой... Вэй Усянь мог бы… Да что уже об этом сейчас думать. Их общее счастье слишком прекрасно, чтобы его порушить.       На Кроличьей поляне обнаружился Яблочко, сосредоточенно общипывающий кусты чертополоха — дождавшись, пока ты выложишь из корзинки овощи, он ткнулся в рукав твоей одежды крупным носом и не прогадал: жестом ярмарочного фокусника ты извлекла из ткани плетеную сумочку яблок. — Гордись, дружочек, ибо праздник сегодня и у тебя. Как-никак, ты тоже поспособствовал воссоединению своих хозяев. Заслужил. — Еще бы! — раздался из зарослей папоротника у тебя за спиной протяжный голос. — Я даже осмелился почистить его и украсить ради такого дня!       Кусты шатаются под весом тяжёлого тела, и из зарослей неловко вылезает Вэнь Нин. В его бледных пальцах зажаты сорванные явно на окраине Юньмэна лотосы и пара криво обрезанных лент. — Вэнь Нин! Ты почему здесь? — вот тебе раз: день еще не начался, а уже принес столько треволнений и забот! Но как бы там ни было, а Цюнлиня, памятуя, как сильно он помогал Вэй Усяню на горе Луаньцзан, ты рада видеть всегда. — Меня пригласил А-Юань, — невинно хлопнул глазами Призрачный Генерал. — Он даже выхлопотал у главы ордена Лань официальное разрешение.       И тут, выпустив цветы из одной руки, он спешно достает из потрепанного бурого ханьфу аккуратно свернутый свиток шелка, в котором ты без труда узнаешь пригласительный бланк, и демонстрирует тебе выведенную идеальным почерком Лань Сичэня надпись: «Вэнь Цюнлинь имеет честь быть приглашенным на церемонию бракосочетания Ханьгуан-цзюня, младшего брата ордена Гусу Лань, Лань Ванцзи и первого ученика ордена Юньмэн Цзян, Вэй Усяня. Сей печатью приглашение заверено при участии главы клана Гусу Лань в третий год Земляного тигра». — А-А-Юань сказал, что мне будет позволено даже посетить банкет! Он даже не послушал, когда я сказал, что все равно не смогу ничего съесть, — радостно сообщает Вэнь Нин, бережно спрятав приглашение на груди, и нагибается подобрать упавшие цветы. — Провел меня в Облачные Глубины вчера вечером и даже позволил переночевать в павильоне своих друзей!       Нервно хохотнув при мысли, что Цзинъи и Цзычжэнь, вероятнее всего, от волнения не сомкнули глаз сегодня, ты внезапно понимаешь, что их реакция может быть всего лишь репетицией того, что ожидает беднягу Цюнлиня на самом торжестве. — Вэнь Нин, с какого дерева ты упал? Нельзя появляться на свадьбе в таком виде! — в самом деле, черно-серые лохмотья, усеянные пятнами травы, земли и невесть чьей крови вряд ли порадуют что хозяев, что гостей. — Н-но у меня же нет других одежд… — Вздор! Сейчас же пойдем ко мне в комнату, и я достану тебе комплект чистой одежды! Ткацкая мастерская на днях прислала новые одежды для адептов. — Не смею надеяться… — если бы Вэнь Нин мог, то давно бы харкнул кровью — так сильно бы она затопила его шею и плечи. — А ты посмей! Хоть немного о себе подумай, за тридцать-то лет... Давно пора выкинуть твои тряпки и приодеться во что-то приличное. — Н-но сначала приоденем его, — вдруг упрямится Призрачный Генерал и, подступив ближе к ослу, принимается вплетать награбленные цветы в жиденькую гриву непослушными во всем, кроме сражений, пальцами. Это смотрелось до того фантастически нелепо, что ты в который раз послала к Яме все правила Гусу Лань и залилась смехом. — Вот уж воистину почётный гость! Но почему ты вообще решил завернуть на Кроличью поляну? — Когда я заглянул на кухню, мне сказали, что с банкетом помогать не стоит… Я настаивал, ведь А-Юань сказал, что приглашен почти весь мир заклинателей, однако меня попросили вместо этого покормить кроликов.       Фыркаешь, старательно пряча смех. Цюнлинь не обидчивый, но лишний раз расстраивать это кроткое создание не хочется. Но ведь правда: к готовке Вэнь Нина допускать было категорически нельзя — это стало ясно во время одной из ночных охот, когда адепты устроились на привал с ужином. Вэнь Нин предложил помочь в лепке рисовых колобков и «зелень» сразу же согласилась. Но никто не догадался сказать ему, что сначала нужно вымыть руки в ручье! Так и пришлось есть рис с жучками да червячками, ведь больше положенной нормы адептам для похода брать воспрещалось. — Вы приняли предложение главы клана Не? — чуть позже интересуется Призрачный Генерал, неловко ёжась у тебя в доме за столом, пока ты достаешь из шкафа новое ханьфу. — Какое предложение, Цюнлинь?       Вместо ответа тот кивает на клетку с канарейкой. — Он послал вам птицу. — А, это… Он пытался, — во второй раз за день пробивает на смех. — Но я сказала, что канарейка мне для пробуждения позарез нужна, а вот муж — совсем нет.       Справедливости ради, искусство убеждения Не Хуайсана просто чудовищно, но, если самому Незнайке сказать правильные слова, этот соловей разревется в три ручья и запоёт так, что молва поднимет из могил всех обитателей горы Луаньцзан и Некрополя вместе взятых. Он и пел. Получив первый отказ, он пустил в ход всю свою обходительность, но ты осталась непреклонна. То, что этот человек мог иметь отношение к злоключениям твоего друга и твоего… второго дорогого человека, слишком отталкивало, а потому Не Хуайсан, заливаясь слезами, выбрал тебе самую лучшую канарейку, и больше вы к этому вопросу не возвращались.       Вэнь Нин хихикает, но обрывает свой смех, стоит канарейке панически забиться в клетке. Притихнув вслед за этими двумя, ты понимаешь, что их насторожило: со стороны главных врат ордена доносятся чьи-то крики. — А ну отпирай ворота! — заорали откуда-то со стороны барьера между Облачными Глубинами и внешним миром. — Ты что, не видишь, кто перед тобой? Или тебе Цзыдянь лучше напомнит, а?       Ноги сами понесли тебя к вратам, и по мере приближения ты смогла расслышать виноватый лепет адепта-часового: — Для этого недостойного не было бы большей радости впустить вас, Саньду Шеншоу, но у меня есть чёткое указание: в Облачные Глубины пропускать только по приглашению… И список есть… — У меня есть приглашение! — перебил пронзительный мальчишеский голос, в котором ты без труда узнала Цзинь Лина.       Цзян Чэн, подбоченясь и угрожающе поблескивая кольцом на пальце, стоял перед съежившимся юношей и всем своим видом выражал оскорбление человека, которого резко обделили тем, что он очень долго и отчаянно ждал. — Сказано же тебе, олух ты этакий, нет их у меня, всех трёх нет! Сжёг! — Но тогда… — Что тут происходит? — предупреждая закономерный вопрос: «Тогда что же вы здесь делаете?», ты приземлилась рядом с бедным стражем.       Цзинь Лин с несчастным видом топтался позади дядиной широкоплечей фигуры. Пожалуй, впервые вы с ним сошлись во мнении: разразившийся скандал нужно было срочно нейтрализовать. — Но позволь, Синго-шиди, у главы клана Цзян есть приглашение. Я самолично отправила его вчера самым быстрым голубем. Но, вероятно, они разминулись с ним в воздухе. — Замечательно, — с мрачным торжеством заключил Цзян Чэн и, обернувшись назад, крикнул: — Тащи сюда!       Только сейчас ты разглядела за двумя главами орденов несколько богато обряженных в фиолетовые оттенки мужчин и женщин. Каждый из них нес то узелок, то сундучок, то украшение. Под горделивым взглядом Цзян Ваньиня они прошествовали через врата в обитель ордена Гусу Лань. Поймав твой неверящий взгляд, бывший шиди ухмыльнулся во весь рот — эта ухмылка почти походила на оскал. — Позор, если наш адепт, и вдобавок первый ученик Юньмэн Цзян женится без соблюдения надлежащих традиций и без приданого. Кстати, те письма, что вы с Цзинь Лином писали друг другу считаются за обмен письмами? — По настоянию Цзэу-цзюня, невеста… кхм.. расположилась в домике, принадлежащем некогда матери обоих Нефритов, — подсказала ты, поражённая тем, что услышала. Практически Цзян Ваньинь только что признался, что за все шестнадцать лет имя Вэй Усяня всё ещё не вычеркнули из списков адептов его ордена. — Попросите Синго, он отведет вас. Дом, окруженный цветами горечавки – захотите, а не потеряетесь. — Цзинь Лин! — окликнули сверху, и перед вратами приземлились мечи Сычжуя, Цзинъи и Цзычжэня. — Ты все-таки пришёл! А говорил, что попасть будет тяжело! — Не было такого! — тут же возмутился юноша в золотом. — Я бы и не явился, если бы дядя не настаивал! — Пра-авда? Не ты ли на последней охоте так громко возмущался, что тебе пришло приглашение, а дядя чуть его не порвал? — взял его в оборот Цзиньи. — Но теперь мы оба тут, что, довольны? Все должны быть довольны! — теперь лицо Цзинь Лина напоминало по цвету гранат. — Как-то вяло ты радуешься, — усмехнулся в рукав Сычжуй. — Точно! — подхватил Цзинъи. — Придется показать тебе, как надо!       И прежде, чем глава клана Цзинь успел вымолвить слово, он и Цзычжэнь подхватили его под обе руки и потащили за собой. — Свадьба! Свадьба! Свадьба! — радостно трубили Лань Цзинъи и Оуян Цзычжэнь, увлекая в свой хоровод Цзинь Лина, а мнущийся рядом с ними Лань Сычжуй явно страдал от одной из жесточайших схваток между своим разумом и сердцем. И следовал бы далее правилам Гусу Лань, но в то же время ничего так не желал, как присоединить к общему радостному галдежу собственный голос.       Дождавшись к тому времени, когда Облачные Глубины примут ещё сотню гостей (ибо именно столько явилось в свите ордена Юньмэн Цзян — сколько явится от Цзиней, ты и представлять боялась), ты в полном недоумении воззрилась на всё так же стоящего рядом Цзян Чэна. — Честно говоря, я не особо надеялась, что ты придёшь. — Поэтому послала мне целых три приглашения? И четвертое? — Надо было как-то выкрутиться. Я тебе его не посылала. Если не прислал ответ, а сжёг все три — кто тебе виноват, — увидев, как помрачнело лицо бывшего шиди, ты осекаешься. — Что? Кто бы тебя осудил, ответь ты отказом? Как бы я на тебя ни злилась и как бы ты ни злился на меня, я бы словом никому не обмолвилась. А формальности соблюсти все надо было, иначе старый Лань живьем бы меня сожрал. Свадьба, в конце концов, дело добровольное, никто сидеть на ней не заставляет. — Так ты правда думаешь, что я не хотел приходить? — с какой-то отчаянной интонацией давит Цзян Чэн. — А что же мне ещё думать было? С Вэй Усянем вы так и не поговорили, со мной тоже, при каждой встрече один из вас пытается убить другого… И тут ты приходишь сюда и даже почти не кричишь. Цзинь Лина с собой приволок… Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком опасно.       Лицо Саньду Шеншоу искривилось, будто он съел стряпни Вэй Усяня, и Цзинь Лин, как раз в этот момент обернувшийся в вашу сторону, сдавленно пискнул и поспешил за гусуланьской «зеленью» к домику с горечавкой. Отсутствие племянника словно сняло с его дяди невидимую печать. Цзян Чэн глубоко вдохнул и разразился целой тирадой: — Ты думаешь, так просто показаться ему на глаза после всего? После того, как он отдал мне свое золотое ядро и ничего не сказал? После того, как я увёл от него псов клана Вэнь и тоже ничего не сказал? После того, как он возродился и Цзинь Лин пырнул его мечом, когда он сам спас ему жизнь трижды? После того, как тот сын шлюхи признался, что он подставил Вэй Усяня! После того, как я понял, что на месте Лань Ванцзи при его защите должен был быть я, в то время как я струсил и его предал? Поверил старым сплетникам, которым ничего не стоило обвести желторотого юнца вокруг пальца! Плакался, что остался один, когда Вэй Ина все бросили!       С каждым новым предложением он распалялся все больше и больше, а под конец почти кричал. Но заключил поразительно тихо и горестно: — И все равно, зная, что обязан ему многим, я не могу не бранить его за смерти матери и отца. За то, что умерла моя сестра. Даже за то, что помер Цзинь, чтоб его, Цзысюань! За то, что Цзинь Лин остался сиротой. И даже за то, что ты пошла вслед за ним… Где именно я ошибся? Надо было держать его подальше от Лань Ванцзи? Не сработало бы. Погляди на них: две улитки так не склеятся, как эти двое. Встать против всего мира заклинателей? Я не мог допустить, чтобы орден Юньмэн Цзян был стерт с лица земли. Не отвлекать псов клана Вэнь и сохранить свою жизнь ценою его собственной? У меня не возникло и мысли. Не знаю, сколько ошибок я совершил за жизнь, но твердо уверен, что моя самая последняя ошибка — это когда я приказал тебе покинуть Пристань Лотоса. И уж поверь, потому что я скажу это всего раз — о своем запальчивом решении я не раз пожалел. Так что… Это самое меньшее, что я могу сделать для него сейчас. И… для тебя тоже. — Вот это да. — Ответить получается не сразу: слишком сильный и неожиданно подлый удар нанесли тебе его слова. — Неужели ты наконец-то засунул свою гордость и зависть подальше и сделал так, как правильно, а не чтобы выгородить себя?       Цзян Чэн дергается, как от пощёчины, и досадливо морщится. — Не в бровь, а в глаз. Как всегда. Ненавижу, когда ты права.       Впервые за несколько лет позволяешь себе при нем усмехнуться. — А ты думал! Я не вечно мягкая и все прощающая Яньли, на меня ваши жалобы никогда не действовали. — Да… — как бы нехотя соглашается Цзян Чэн и, не выдержав, улыбается вновь: уже не настолько самодовольно. Впрочем, его улыбка быстро превращается в кислую мину, когда ты напутствуешь: — Считаем, что мы с тобой уже поговорили. Но вы двое все-таки должны поговорить. Не обязательно сегодня. Но рано или поздно вам придется это сделать: старым ранам нужно позволить зарубцеваться, а не ковырять их ещё глубже. Долги окупаются после смерти, а вы оба продолжаете тянуть все свои за собой. — Я попробую, — уклончиво отзывается Цзян Чэн. — Но ничего не обещаю. — Что ж, уже хлеб. Почему бы тебе не начать с того, чтобы пойти в домик невесты и помочь с приготовлениями к свадьбе, а потом — к Цзэу-цзюню, чтобы передать ему последнее письмо? Знаю, что принёс, иначе чего бы ты припёрся. И постарайся никого не убить.       Ваньинь пренебрежительно фыркает, но, расходясь каждый по положенному месту, вы оба знаете, что душой никто из вас не покривил.       «Зелень» кучковалась около помостов дома с горечавкой. Им явно не терпелось увидеть, как будет выглядеть Вэй Усянь, когда его искупают, облачат в алые одежды и придадут его извечно неряшливому телу «божеский вид». Ты бы соврала, если бы сказала, что тебе не интересно тоже, но дела не требовали отлагательств. — Уже пора готовить павильоны для разлития чая, — робко пискнул Сычжуй. — Я могу послать за сервизом и встать в дверях для официального приветствия… — Замечательно, солнышко! — с жаром подхватила ты. — Полагаюсь на тебя!       Сычжуй покраснел: то ли от детского прозвища, но скорее от удовольствия, как при хорошей похвале. Все-таки сквозь благовоспитанность клана Лань нет-нет, да и проглянет то пухлощёкое улыбчивое чудо, перед щенячьими глазками которого не устоял сам Ханьгуан-цзюнь. Зато Цзинь Лин сбоку высокомерно хмыкает. — Меня от этих ваших милостей уже выворачивает.       На самом деле он безумно завидует, что это А-Юаня назвали Солнышком, а не его, даром что золотые одежды носит. То, что у Сычжуя намного больше прав так называться ввиду того, что его первоначальный клан буквально избрал солнце своим покровителем, он предпочитает умолчать, хотя о том, что третий молодой господин Лань — Вэнь по крови, по милости патологически честного Сычжуя теперь вся «зелень» знает.       По крайней мере, он не рискует тебя злить: ты никогда не кричишь, как его дядя, но ущерба наносишь больше, чем мог бы сделать он. Когда у тебя заканчивается терпение, ты всегда говоришь только одну фразу: «Твоим отцу и деду несказанно повезло помереть пятнадцать лет назад. Будь они здесь, я бы позаботилась, чтоб оба не прожили дольше двух фэнь . Цзинь Цзысюань не был образцом добродетели, как и его отец и брат, так что с их повторной смертью мир бы ничего не потерял». Что ж, если Цзинь Лин ещё помнит об осторожности, то ещё не всё потеряно. Авось когда-нибудь наступит тот день, когда слово «Солнышко» будет адресовано и ему. … — Получается, он за всю свою жизнь ни разу и никому не сказал слова «прости»?       Костёр на заднем дворе твоего домика почти догорел, но никто из мальчишек этого и не заметил. Они обсели пространство вокруг тебя, как воробьи, ожидающие хлебных крошек, и разве только клювов не разевали. Собственно, крошки всё-таки были, только приняли облик воспоминаний о жизни Вэй Усяня, Цзян Чэна и их старшей сестры в ордене Юньмэн Цзян. Засвидетельствовав свое почтение предкам и высидев основную часть свадебного пира, ты, чувствуя себя бесконечно уставшей, решила сбежать от большого скопления людей. А «зелень», сменив своё количество с трёх до пятерых (Вэнь Нин отказался оставлять любимого племянника), увязалась за тобой следом.       Видеть, как излучающая счастье и умиротворение пара после обмена чаем с родственниками жениха и невесты преклоняет колени в святилище Гусу Лань, было одновременно блаженно и больно. Вэй Ин в ярко-алом шёлке был прекрасен, как небожитель, то же самое можно было сказать о его супруге, а ты с трудом могла вызвать в себе гордость. Ведь теперь, когда шиди вышел замуж, названый сын вот-вот войдет в лета, а о названном племяннике и так давно есть, кому заботиться, в голову все назойливее закрадывалась мысль, что твоё общество больше… никому не понадобится. Снова… Снова… От этих мыслей хотелось прятаться, притворяться мертвой, как пойманный кролик под волком, и кричать до хрипоты, бия ногами и руками во все стороны. Они ранили хуже техники Смертельных Струн. Поэтому ты поспешила перебить это неприятное ощущение воспоминаниями. Эти тоже болели, но с годами вызывать их в памяти было не труднее, чем выпить необходимое горькое лекарство. — Да, Цзян Чэн никогда не меняется. Если он хочет извиниться, он никогда не подойдёт и не скажет тебе это слово в лицо. Он предпочтет написать свои извинения на клочке легко портящейся рисовой бумаги, сидя один-одинёшенек в пустой комнате, и, не перечитывая, тут же сожжёт её в пламени свечи, чтобы, не приведи Гуаньинь, никто не узнал о его слабости. — Да ну? Он правда так сделает? — недоверчиво свёл брови Цзинь Лин. — Не говорила бы, если бы не видела сама, — ухмыльнулась ты. — Взять хотя бы тот случай, когда Вэй Ин взял на себя вину за то, что Цзян Чэн разбил дорогой хрустальный чайный набор, который привезли его матушке из-за океана. Она полоснула его Цзыдянем дважды, вложив в него всю свою ярость, и восьмилетний мальчишка потом не мог подняться с постели до утра следующего дня. Он так и не узнал, что А-Чэн столько же времени мучился, размышляя, как бы ему восстановить справедливость. — Зато теперь знаю, — обрывает поток твоих откровений сердитый голос, и из-за колонны появляется Вэй Усянь со скрещенными на груди руками. Сейчас он напоминает всклокоченного феникса; щёки его раскраснелись: то ли от волнения, то ли от выпитого вина, то ли от смущения. Или от всего сразу. Тенью маячащий за ним Лань Ванцзи спешит напомнить: — В Облачных Глубинах запрещено сплетничать. — Ханьгуан-цзюнь! — пятеро молодых мужчин вокруг тебя подрываются с колоды и поспешно кланяются. Только ты не шевелишься, и в итоге через каких-то полминуты во дворе остаются только трое. — А мы и не сплетничаем. Мы вспоминаем, — нарочито медленно произносишь ты, устраиваясь повальяжнее. Пусть не думают, что кто-то портит им свадьбу своей кислой миной. Нельзя, чтоб они узнали. — Эх, взяли мне всех слушателей разогнали…       Но пытаться скрыть что-либо от Вэй Усяня или Лань Ванцзи — всё равно, что на Стене Послушания красными чернилами написать. Поэтому в следующий миг старое дерево натужно скрипит: с одной стороны к твоему боку приваливается худое и жилистое тело, а со второй, к другому — тяжёлое мускулистое. — А я ведь не слепой, А-(Твоё имя), — Вэй Ин тихо, переливчато смеётся и трётся распустившимися волосами о твою щёку. — Знал, что скажи я тебе хоть слово — и ты спрячешься, как улитка в своём домике, почище Цзян Чэна. Во всём, что угодно, ты кристально честна сама с собой, но почему-то то, что в мире ещё остались люди, которые любят тебя просто за существование в Поднебесной, из внимания всегда выпускаешь. Молчишь из года в год, молчишь… И я подумал, что дальше ждать просто не хочу. — Ч-что?! — первая реакция — отчаянное неверие. Вторая — огромное желание втянуть голову в плечи и бежать, потому что Лань Ванцзи по-прежнему вжимает тебя в тело Вэй Ина с правой стороны, и неужели Вэй Усянь настолько сошёл с ума от хлещущего через край счастья, что заявляет такое при собственном муже???? — Мы оба не хотим ждать, — ровным голосом поправляет Второй Нефрит, окончательно выбивая из головы любые домыслы. — Ты — часть жизни Вэй Ина. Часть моей жизни. И без тебя наша тропа самосовершенствования кажется просто пугающе пустой. Это немыслимо. — Поэтому сейчас, А-(Твоё имя), мы специально оставили гостей, чтобы наконец расставить точки над «и», задав тебе самый важный в наших трёх циклах перерождения вопрос. Только он определит всё наше будущее. И никак иначе. — Дождавшись, пока неподдельное изумление затопит всё твоё сознание, Вэй Усянь прицельно запускает в чужое сердце последнюю стрелу: — Ты согласишься стать матерью для нашего второго ребёнка? А-Юань будет просто счастлив братику или сестрёнке.