Новая эра - Сопричастие

Ты псих. Это удобно. С таких слов Дазай Осаму и начал в Порту. Сначала просто свидетелем, потом пошел вверх по лестнице и трупам. Всю жизнь Тсунаеши сдерживался рамками морали и приличного поведения. Ты должен быть добрым. Должен быть хорошим. Должен не доставлять проблем. Хорошая семья, приличная школа. Милая подружка, которая аки садовый цветочек никогда не слышала ни одного грубого слова за всю жизнь. Даже мафия в лице Реборна в жизни Савады Тсунаеши была ванильная. Никаких реальных трупов, никакой реальной грязи и никаких реально принятых решений. У тебя есть путь, тебе его проложили, так иди, не думай. И ради бога, не делай ничего лишнего. Когда все маски пали, а все связи оборвались, Тсунаеши было больно. Не только метафорически от «внеземной» потери и «безумного предательства». А вполне себе физически, обычно. Как если кто-то медленно вытягивает из тебя кишки через маленькое отверстие. Как будто нервную систему в теле подожгли и этот огонь все не гаснет и не гаснет. Разорванные связи Небо-хранители. Тсуна может и был лишь ширмой для старшего брата, но его-то об этом предупредить забыли. Он был Истинным Небом и для него связь была не только словами, Савада вполне себе беззаботно пустил всю шестерку себе под кожу. Не только дань традиции. Он привязался к ним нервными окончаниями, тонкими, но очень прочными нитями, которые его хранители, его «друзья», безжалостно рвали причиняя ни с чем не сравнимую боль. Они не понимали. Тсунаеши вскрыл вены. Больно было так сильно, что жизнь была уже и не нужна. Больно было все время, и вытекающая из вскрытых в ванной вен кровь все не останавливалась и не кончалась. А он не умирал. Потому что сошлось что-то звездами или проведением, но его пламя всегда стремилось защитить своего носителя. Пламя хотело гореть и жить и заставляло Тсунаеши гореть и жить. Он ненавидел это и даже не мог прекратить. Не мог выбрать. Он вскрылся еще четыре раза, прыгнул с обрыва, на котором когда-то проходили тренировки в стиле Вонголы и когда лежал на земле с пробитыми ребрами легкими и задыхался, он все равно не умирал. Утопиться тоже не вышло. Все найденные в доме таблетки просто не действовали, сводили судорогами желудок, но он все не умирал. Савада Тсунаеши не мог покончить с собой, но стремился к смерти. Это стало идеей фикс. Следить за ним было некому. Нана уехала вслед за Емицу и хранителями. Она поехала помогать и поддерживать любимого сына. Она всегда его любила больше, ненавидела то, что его забрали на Сицилию, а ее оставили с Тсунаеши. Рвалась к нему при любом удобном случае, а пламенная установка в их доме прикрывала для маленького тогда еще Савады мамино отсутствие. Не даром Савада Нана часто казалась ненастоящей, бредово выдуманной мамочкой из аниме. Она и не была дома большую часть времени. Тсунаеши даже вырастила считай чья-то фантазия на тему идеальной родительницы. У Тсунаеши никогда не было ничего своего. Не его мама, не его место, не его друзья-хранители. Он был пустым местом для них для всех. Он был пустым местом даже для себя. Он хотел умереть. Тогда, в ту секунду, когда сознание начинало ускользать, только тогда он начинал чувствовать ток жизни. Только тогда он осознавал себя как себя. Тсунаеши сбежал. Не то, чтобы он был хоть кому-то нужен, но просто так его бы и не отпустили. Он позвонил Бьякурану и попросил помочь исчезнуть. Джессо звал в США, но Тсуна отказался. Слишком приметно, слишком близко к прошлому. Они убили его множество раз, он съезжал день за днем с катушек, и не хотел видеть их снова. Джессо помог с документами, Савада собрал вещи и одним днем просто сел на самолет. Тсунаеши покрасился на пару тонов темнее, просто чтобы стать менее приметным. За прошедшее время волосы порядком отросли, и он не стал их обрезать. Он долго путешествовал от города к городу, пока не залез в одном из городов в медицинский кабинет в порыве срочно намешать себе что-то ядовитое, и его не застал там Мори Огай. — Человек боится смерти, и в то же время стремится к ней. Что в больших городах, что в литературе, смерть следует за всеми. Только этого момента в жизни нельзя избежать. Именно этого я и желаю. — Ты псих. Это удобно. — Сказал ему Мори и приобнял за плечи. Элис, что до этого мирно поливала его грязью исподтишка, исчезла. Осаму Дазай, как представился парень, оказался эспером и сам об этом не знал. В настоящей, не выдуманной специально под него мафии Осаму понравилось. Он носил черную одежду, бинтовал следы своих неудавшихся суицидов, стрелял в людей. Оказалось, это тоже помогает почувствовать мимолетность жизни. Просто убить кого-то. Выпустить в чью-то тупую бесячую тебя голову всю обойму, потому что тебе все еще больно, а эта боль не утихала и никогда не уйдет. Только если Дазай найдет себе других хранителей. Но он не найдет, ведь запретил себе использовать пламя, он больше не Савада Тсунаеши, фальшивый наследник Вонголы, он Осаму Дазай, глава Исполнительного Комитета Портовой мафии. — В обычном Мире смерть далека от повседневной жизни. Но в Мире мафии смерть с рутиной идут рука об руку. И мне кажется, что так правильнее. Смерть — не противоположность жизни, а лишь один элемент из бесчисленного множества. Нельзя познать жизнь во всех красках, если смерть не будет маячить поблизости. Мальчик, которого ему поручили притащить умный и видит его насквозь. Но Чуе пофигу, Чуя даже не совсем человек. Накахара просто следует за своими убеждениями, собачится с Осаму по любому поводу и безупречно подстраивается под него в бою. Чуя идеальный, от того бесит сильнее всего. Осаму ненавидит все картинное, рабочее. Ему все хочется сломать. Ему нравилось причинять боль. И чем меньше в нем оставалось рамок и правил, тем больше раскрывалось его истинное я. Его сумасшествие прогрессировало и вот он уже лучший по пыткам в свои едва семнадцать лет. Он находит какого-то жалкого, но перспективного мальчишку и под предлогом учебы его ломает. Он стреляет ему в лицо в упор, и ему плевать, выживет Акутагава или станет сильнее. Акутагава носит его плащ, заглядывает в рот и стоит перед ним на коленях. Он сделает ради Осаму Дазая все что угодно, но преданность больше не нужна Дазаю. Он больше не верит в нее, не любит, может только если использовать смеха ради. У него, злого, радостного, все время съезжающего с катушек, неожиданно появляются друзья. Не такие как Чуя, Чуя ему не друг. Один даже слишком целый и устойчивый, и в своей попытке расшатать эту лодку, Дазай неожиданно влезает в дружеские отношения. Это помогает. Рядом с Одой он неожиданно не чувствует себя так отвратительно, как обычно. Он не понимает Сакуноске, но и ковырять особо не пытается. Ода стал первым человеком в новой жизни Осаму Дазая, которого он просто принял как есть. Позже в их компанию вписался как бы сам собой Анго. Анго был еще старше и еще меньше подходил ему в друзья. Но так уж вышло. Они пили вместе и только с ними Дазай был посдержаннее. Он не хотел их пугать, травить их собой, как Чую или Акутагаву. — Если поставить себя в место, где много чистых эмоций, где контактируешь с насилием, смертью, чувствами и желанием, можно едва, но коснуться истинной природы человека. Я думал, что смогу… смогу найти причину, чтобы как-то продолжать жить. В какой момент Мори пришел к тем решениям, к которым пришел, Дазай так и не смог вычислить. Это же был Мори, он был гением настолько альтернативного мышления, что пускай и дохрена гениальный, как оказалось, но все еще неуравновешенный, Дазай просто не был способен понимать его как следует. Огай просто использовал все, до чего дотянулся. Дазай Осаму даже восхищался им. Восхищался тем, как тот одним ударом избавился от конкурентов, нагнул правительство на лицензию и выдворил его самого. Он помнил запись, как горел автобус с детьми Оды. Помнил и то, что ничего тогда не почувствовал. Впервые его торкнуло только когда Одасаку умирал. Он истекал кровью у него на руках, и сказал много глупостей. Много бессмыслицы. Он попросил его. И Осаму Дазай решил эту просьбу исполнить. Даже если сам в добро не верил. Даже если не верил, что долго продержится. Он ушел из Порта с концами. — Видимо, такова моя судьба — терять то, что я так долго искал, в момент обретения. К чему бы я ни стремился, это лишь продолжит мои жизненные страдания. Мори был почти доволен и не преследовал его. В то время ревел в ужасе Акутагава, как брошенный щенок и как дикий оставленный хозяином кот страдал Накахара. Как истинный кошак, он ненавидел Дазая за предательство всем сердцем. Куда ему там разобраться, не для его хорошеньких мозгов, прикрытых шляпкой. Анго помог ему спрятаться, а после найти другое место. Вооруженное детективное Агентство Дазай выбрал специально. Идеологический враг Мори — Фукудзава был идеальным кандидатом в новые начальники. Огай этого точно не ожидал. В Агентстве о нем никто не знал. Для них он был просто Дазай Осаму, парень, которого привел Фукудзава. Все они были чистенькие, не запятнанные кровью либо совсем, либо не по своей воле и ни с кем из них Дазай так и не сблизился. Они мерили жизнь рамками морали и правильного поведения и думали ограничено и ограничивали его. — Куникида, справедливость — это оружие. Оно может использоваться, чтобы приносить вред. Им нельзя спасать или защищать других. Дазай чаще стал вскрываться еще и потому, что просто стал менее интересно жить. И теперь, когда Чуя его ненавидел, Ода был мертв, а Анго служил в правительстве, не имея ни интереса, ни опоры, он снова чувствовал боль так отчетливо. Он уже пять лет почти не пользовался пламенем, а его все не отпускало. Как же он всех ненавидел и как хотел кого-нибудь убить. Не мог, потому что правила Агентства и обещание, мать его. Верность — это больше принципиально не про него, но поглядите-ка, слушается какой-то труп. Работает. Честно, ограничено, со скрипом. Эффективнее, чем кто-либо до него. Ацуши стал новой отдушиной в жизни. В тот день, когда он пытался утопиться, потому что асфиксия самый долгий вид словить кайф, мальчик-оборотень вытащил его просто потому, что заняться ему было нечем. Ацуши был покалеченным и Осаму почти сразу его раскусил, даже если сам Накаджима ничего не знал. Он всего пугался, смотрел на Осаму как на психа и отчаянно нуждался в поддержке. Впервые за очень долгое время у Дазая что-то внутри дрогнуло. И он за шкирку притащил пацана в агентство. Взялся его учить, считай что больше мучить, но по факту он был к нему мягок. Сильно мягче, чем к Акутогаве. Дазай Ацуши не ломал. Не калечил, не стрелял, не подминал под себя. Он был хорошим наставником для тигренка и нет, он не размяк вдруг в нормального человека, просто что-то в глазах котенка заставило его хоть ненадолго чувствовать себя нормальным. Малышка Кека, которую притянул сердобольный Ацуши Осаму уже своей не воспринял. Но был рад, потому что и издеваться над ней было прикольно, и последовавшая за ней Озаки попалась в его загребущие, давно соскучившиеся по веселью руки. Дазай умел делать бесконечно больно не нанося при этом видимых следов и от того кайфовее было то, что Кое это прекрасна знала, еще тогда, когда он сказал про разговор наедине. Она знала, что он с ней сделает и запах ее ужаса был глотком свежего воздуха в обыденности его праведной жизни. Ну, не убил же он ее, хотя и хотелось. Озаки воспитывала из Чуи какую-то надменную принцессу и никогда Дазаю не нравилась. Выжила — считай успех. С Гильдией было почти не весело. Потому что все знающие понимали, останься Дазай в порту, и Гильдия бы никакого урона не нанесла. Вся трагедия, все разрушения в городе, всего можно было бы избежать. Особенно бесится Чуя. Как могло бы быть он понимает лучше всех. Двойной черный был дьявольски сильным дуэтом, но не было ничего страшнее объединённого гения Мори и Осаму. История, как известно, так себе относится к сослагательным, Агентство радовалось, ведь они по сути в выигрыше вышли, среди них никто и не пострадал толком, в отличие от количества смертей в Порту. Но Накахара видел в глазах Дазая, как тот бесится. Руки у него чесались, как после хреново выполненной миссии. Город был почти в руинах. В тот вечер, после того как все окончательно закончилось, Дазай завалился к Чуе пьяным и Накахара его даже не погнал. Не то, чтобы он в принципе мог, Осаму не свернешь с дороги, если он чего-то хочет. Но и не хотелось тоже. Хотелось открыть бутылку дорогущего вина и молча смотреть с бывшим напарником из окна. Попиздеть может ни о чем и просто почувствовать, как оно было до. Накахара даже в обвинения ни в какие не сорвался, а вот Осаму ночью вполне себе вскрылся у него в ванной. Чуя привык. Он умеет оказывать первую помощь и с таким долбанутым напарником это не раз ему пригождалось. — Интересно, а в этой твоей богадельне кто этим дерьмом занимается? — Спросил Чуя Дазая, перебинтовывая зашитую руку. — Никто. — Подозрительно не насмешливо ответил Осаму. Словно на все сразу, и на этот вопрос и на все незаданные. Достоевский был угрозой. Самым сильным противником в жизни Дазая может быть, и дело тут было вовсе не в ранении. Он был очень умным и бесконечно безжалостным. С целью и идеологией, такие проблемнее всего. Объединились вообще все. И концепция трех времен подъехала и даже старый учитель Фукудзавы и Огая влез, о котором Дазай даже и не знал. Учеников пришлось как следует вместе столкнуть, пулю словить. Чего только не было. Даже разговор с Мори, где тот прямо предложил Дазаю вернуться назад. Он вроде как требовал Йосано, прекрасна зная, что проигрывает тот, кто первый раскрывает свои потребности, но все, кому надо, поняли. К тому моменту Дазай так вымотался, что всерьез думал бросить все и вернуться. Он был на перепутье между своими желаниями и долгом мертвецу, когда в только восстановившемся городе заметили тех, кого он видеть не пожелал бы даже в самом страшном сне. Разве что, если бы это был их кошмар. В город прибыли представители Вонголы. Реборн осматривался почти с неделю. Дазай следил, не мог оставить это без внимания, как бы ни хотелось. Бывший репетитор кого-то искал, Осаму не слишком это с собой связывал. И лет-то сколько прошло, подумать только, и вообще. Мало ли мафиози из Италии могло понадобиться в Японии. Следом в город приехал Емицу и Гокудера. Махинатор, управленец и аналитик. На самом-то деле, действительно сильная команда. И в боевом плане просто зверская, и в интеллектуальном. Но что-то у них не складывалось. А потом они заявились прямо в Агентство. С заказом на поиски сына Савады Емицу — Савады Тсунаеши. Дазай не ржал прямо там, в офисе, смотря отцу в глаза только титаническим усилием воли. Он просмеется позже. Может поистерит еще, кто знает эту эмоциональную нестабильность. Так хотелось их пристрелить. — Каштановые волосы ближе к русым, карие глаза. Смесок, Итальянские корни. Невысокий, хрупкого телосложения, характер мягкий. Ну, был по крайней мере, когда последний раз видели. Все могло сильно измениться. Куникида задумчиво смотрел на фотографию и не знал, от чего отталкиваться. Есть следы, ведущие именно в Йокагаму. Но ни имени по новым документам, ни каких-то внятных предположений. Он привычно потянулся за ответами к Дазаю, у того точно созрел какой-то план, но наткнулся на такой холодный взгляд, что аж замутило. Осаму никогда не был образцом дружелюбия, если не дурачился конечно, но тут на месте гостей Агентства он бы уже сквозь землю провалился, особенно зная то, что они все узнали о коллеге в последнее время. Дазай маялся дурью. Он делал вид, что что-то делает, но на самом деле никак не помогал. Это было заметно, потому что привычный плюс-минус ход расследования разваливался на каждом шагу. Не то, чтобы без Осаму они и шагу не могли ступить, но Рампо глядя на Дазая тоже отказался работать. — Не знаю, в чем дело, но против Дазая не пойду, — отрезал Рампо на все возмущения Куникиды по поводу, — и тебе не советую. Куникида чертыхнулся, подавив в себе недостойное его желание закурить, посмотрел в непроницаемые глаза друга. — Приказ Фукудзавы. Мутные эти ребята, но они с ним о чем-то договорились. С меня требуют результат. — Я уважаю Фукудзаву, — сказал Рампо беззаботно, перекатываясь с пятки на носок, — но Дазая боюсь больше. К делу подключили Ацуши, и тут уже Дазай ничего сделать не смог. Не незаметно, по крайней мере. Вывести мальчишку из игры можно было разве что отправив его в больничку. На долгую минуту он в красках себе представлял, как блокирует способности котенка и методично избивает его до полусмерти, затыкает ему рот угрозами и с концами теряет доверие этого ребенка. В принципе очень хотелось. В ту же секунду его было жаль. Удивительно, на самом деле. Осаму Дазай уже давно никого не жалел. Ацуши дают что-то из старых, сохранившихся еще со школьных времен, вещей Тсунаеши. Мальчик берет след и несколько дней мечется по городу. Мнется, снова и снова приходя к общежитию, к бару Люпин, к собственному месту работы. Ацуши уже знает. Ему страшно и не хочется. Он боится разочаровать важного человека, разозлить. Тигренок помнит, как Дазай рассказал ему о наставнике из его приюта. О том, что тот собирал вырезки из газет с расследованиями Ацуши и очень им гордился. — Я могу сказать тебе только общеизвестные вещи… Когда у кого-то умирает отец, он может плакать. Но Накаджима понимает, что Дазай знал, чем дело закончится. Не остановил, не сказал ничего, ждал. Значит с результатом был согласен. На собрании были все и все смотрели, как мнется тигренок, держа в руке потрепанный личный дневник. Он в него заглядывал, интересно было узнать, каким учитель был в детстве, как будто бы совсем другим человеком. Под поторапливающие оклики Накаджима медленно передал дневник в руки. — Дазай-сан, это ваше, возвращаю. Осаму ухмыльнулся, почти жестоко, но дневник взял мягко, не дергая. — Все прочитал? — Было любопытно. — Краснея как маков цвет промямлил Ацуши, склонившись в поклоне. — Простите! Дазай вздохнул, похлопал тетрадкой по руке и потом треснул ей в шутку, совсем не больно, тигренку по макушке. — Ой, — Ацуши прикрыл голову двумя руками, словно его всерьез бить собирались и еще раз промямлил, - простите, Дазай-сан. — Что тут происходит? — Нахмурился Реборн. Совсем взрослым уже стал, как когда проклятье временно снимали, на представительстве. И сотрудники Агентства, и гости, смотрели недоуменно. Ни у кого, кроме Рампо и Ацуши два и два не сходилось, а Дазай только посмеивался, да смотрел иронично, снисходительно, на приезжих. — Когда я уехал из Намимори, то подделал парочку страховок на разные личности, одна из которых в итоге и прижилась. — Сказал он, отклонившись на спинку стула. Реборн недоверчиво разглядывал Дазая во все глаза. Высокий рост, точно как и у Емицу, потемневшие на пару тонов волосы, крашенные — подметил опытный взгляд профессионального маскировщика, оттенок радужки, без пламени один в один как был у Тсунаеши. Как будто бы и другой разрез глаз, да только когда он видел его в последний раз, этот разрез — лет восемь назад. Тогда еще и щеки пухлые были, детские, и шевелюра вверх торчала, не зная гравитации, и ростом Савада младший был метр с кепку. Но он был подростком совсем, изменился до неузнаваемости, но это вполне могло быть правдой. Тсунаеши подтвердил. Просто позволил Емицу, Реборну, шокированному Гокудере и своим коллегам увидеть золотой блеск, прошедшийся кольцом по радужке, высвечивая глаза. И сразу назад. Дазай не собирался позволять пламени бушевать в нем, давать ему надежду. — Тсунаеши, — выдохнул почти с облегчением Емицу, глядя сыну в глаза. Такой взрослый, такой не похожий на мать, с этим широким разворотом плеч, стильным костюмом и стальным холодом во взгляде. — Если ты продолжишь меня так называть, — на грани шипения выдал Осаму, наклонившись к отцу, — то я выпущу обойму тебе прямо в лоб. Гокудера вздрогнул, больно твердый голос был у бывшего друга. Реборн хмыкнул, но как-то напряженно, Емицу остался почти спокоен. Чего ему теперь-то бояться уже? — Но это же твое имя. Осаму рассмеялся. Издевательски, театрально взмахнул руками и состроил одну из своих гримас, которыми тролил окружающих. — Нет-нет-нет! Ка-те-го-ри-чес-ки. — Нараспев протянул он. — Это имя подставного наследника Вонголы. Он был Истинным Небом, а потому, когда его хранители уехали, разорвав все пламенные связи с ним, он испытывал такие адские мучения, что вскрылся в ванной старого домика в Намимори еще до того, как ему исполнилось пятнадцать лет. Тсунаеши был сильным Небом, и его пламя лечило его. И продолжало лечить, когда он сделал это снова. И еще два раза. Так что не говори мне, что это мое имя, потому что вы его убили. Это имя мертвеца. Впрочем, кому сейчас уже на это не наплевать? Голос у Дазая был веселым, играющим. Таким же, как всегда. Члены Агентства потихоньку вышли. Тактичные милые ребята. Свою работу выполнили, а разборки — это без них. На пороге застрял только Ацуши. Тигренок мялся, не зная, должен ли он оставить наставника с этими людьми наедине или остаться как поддержка. Тигр внутри него требовал защищать своих, но спокойный кивок от Дазая помог принять решение. Дверь закрылась бесшумно. — Когда мы сами потеряли след, нужные люди посоветовали нам обратиться в Агентство, потому что в нем работает Осаму Дазай. — Хмыкнул Реборн. — Самый молодой глава исполкома Порта и лучший оперативник в команде эсперов. В Японии тебя считают гением. — Какие почести, — скучающе протянул Осаму, закатывая глаза. — И как никчемный Тсуна стал человеком, о котором в иных местах шепотом говорят? — Да так, просто оказалось, что я такой, какой есть. Не самый хороший человек на свете. Не самый правильный. Ты знаешь, — Дазай и сам всерьез задумался над тем, что собирался сказать, — мафия мне удивительно подошла. Она меня раскрасила в свои цвета и, хотя я все еще не видел, да и не вижу, никакого смысла в жизни, мне было не так уж скучно и не так уж паршиво, пока я просто делал все, что хотел. — Тогда возвращайся. — Почти мягко попросил Емицу. — Мафия везде одинаковая. — О, видишь ли. Есть одна проблема. Если я поеду на Сицилию и не сдержусь, в семье резко станет на 6 человек меньше. — Осаму повернулся к молчащему Гокудере и посмотрел тому прямо в глаза. — Не убивать — это одно из правил Агентства, а правила непреложны. Наш начальник тоже эспер, у меня буквально связаны руки. Но если я уйду с работы, что будет, если ты окажешься первым, Хаято? Гокудере часто угрожали. Он вырос в мафии и прекрасно знал, каково это, быть под прицелом. Пускай и с привилегиями — сын семьи Гокудера, член десятого поколения Вонголы, все равно безопасным его существование не было никогда. Но что-то было во взгляде Тсунаеши, что-то такое глубокое, пустое. — Мы все часть мафии. Пуганные, знаешь ли. — Огрызнулся он, хоть и не хотел. Не хотел видеть своего детского почти друга таким. Холодным, окруженным ореолом жутких слухов. Гокудера не ожидал в ответ услышать яркий, чистый смех. Тсунаеши-Дазай закинул голову, обнажая бинтованную шею и громко смеялся над ним, ситуацией в целом или чем еще. Кто его, этого нового Тсуну знает. — Что ты знаешь о запугиваниях, щеночек? — Почти ласково протянул Дазай, явно развеселившись и потеряв свой меланхоличный настрой. — Что ты знаешь о боли и страхе? Это жалко, у тебя же все в глазах. Несчастный, неудовлетворенный песик на привязи у нелюбимого хозяина. — Можно подумать, у тебя как-то по-другому. Осаму, казалось, задумался над ответом. Задумался потому, что по правде, он давно себя не анализирует, это всегда мешает. Мешает логично действовать и отстраняться от ситуации, призма собственных чувств становится только ярче, если разобрать их и осмыслить каждое по отдельности. Так их сложнее игнорировать. — Конечно нет. — Наконец выдал он. — Но я, хотя бы, могу признать это, не строя иллюзий о жизни, которой нет. О жизни, которой никогда не будет. Все платят за ошибки, меня, пожалуй, удовлетворяет тот факт, что вы все глубоко несчастны. — Ты не можешь их винить, они выполняли приказ. Они не принимали решение. — Вклинился Емицу. — Выполнять приказ — это тоже решение. Нет смысла винить Девятого, он сдох. Реборн сторонний исполнитель, мамочка меня не любит, жалость какая. Даже ты, толку тебя ненавидеть, ты умираешь. — Дазай приблизился к Емицу, удовлетворяясь его реакцией, — Не смотри так. С чего бы тебе еще припираться сюда и разговаривать со мной. Ты скоро кончишься и ищешь за что уцепиться. Мальчишка ваши ожидания не оправдывает и тебе страшно отпускать вожжи, ищешь кого-то ему на подмогу. На чьих чувствах можно сыграть. Пускай не особо умного, но достаточно сильного для поддержки. Так что, если уж выбирать, то я выбираю мишенью тех, кого лично мне просто хочется заставить страдать. Чуя курил в открытое окно своей квартиры и пил ради разнообразия виски. Разнообразие, притащившее виски к нему домой стояло рядом и вкратце пересказывало ему события сегодняшнего дня. Не то, чтобы у них это было принято, разговаривать о личном, да и в целом что-то обсуждать не особо. Но Осаму в кой-то веке нужно было высказаться, обдумать вслух, как он выразился. А со своими щенками в Агентстве это дохлый номер. Слишком ванильные ребята. Слишком мало знают Дазая. Хотя, кто вообще знает Осаму? Он сам не всегда понимает, что творится в его голове, куда уж Чуе. Но Накахара лучше, чем ничего. Он может молча пить виски, делиться сигаретой и без нравоучений, даже если Дазай вскроется. — Понятно теперь, почему ты такой ебанутый, — зато на оскорбления Чуя никогда не скупился. Но это ничего, вобле полезно. — На что это похоже? Осаму не оборачивается, не смотрит, просто докуривает сигарету и молчит. — Вместо крови кислота. Все время. Ты не можешь притушить это чувство, заглушить, даже сдохнуть не можешь, только пытаешься. Было интересно, смогу я сделать кому-то больнее. Херня. Чуе было почти жаль. Почти — потому что жалеть этого отбитого Дазая было выше его сил. Слишком много он сделал и сказал, чтобы вызывать жалость. Достаточно было и того, что он постоянно вызывал слишком много других чувств. Да и что тут скажешь, глядя в эти непроницаемые глаза. Он говорит о своих демонах и боли, а на лице пусто. Так же пусто у него на лице, когда он кого-то спасает и так же, когда пытает. Можно ли вообще считать его человеком? — Скатайся, посмотри на них. Что тебя тут держит-то сейчас? Узнаешь, как брат устроился, мать ты в последний раз когда видел? — Чуя сказал, но понимал, что фигню. Это же Осаму, какая мать, брат и прочая чепуха. Нет у него никого, иначе бы он был другим человеком. — Ой, да похуй мне, — тут же подтвердил его мысли Осаму, — на эту мать недоделанную. Ее и не было у меня никогда, на брата, которого я в глаза не видел, даже имя не знаю. Эмоциональные связи — не мое, пустое место. Думаю, могу спокойно Нану пристрелить и даже не поморщиться. Может так и сделать? Согласиться, слетать и развлечься? — Развлекись, — хмыкнул Накахара. Он не брался бы предсказать исход поездки. Но он бы поехал. Хоть на рожи эти посмотреть, хоть прикончить кого. Лучше, чем одному все это дерьмо переваривать. Да даже если и не в одного. У Чуи была простая логика, приехать, разъяснить все для себя и оставшихся и забыть. Может и Дазаю бы помогло. Для поездки в Италию Дазай впервые за долгое время надевает черное. Он выглядит почти как раньше, почти как когда уходил из мафии. В черном костюме, который нельзя позволить себе на зарплату детектива и фирменном своем черном плаще. Только галстук он оставил техасский, с брошью. Больно любимая стала для него вещица, памятная. В особняке Вонголы его явно ждали, но видимо никто не докладывал заинтересованным лицам о личности искомого. Да и встречать его пришел только Ямамото. Дождь почти не изменился, вырос только, шрамом на лице приметным обзавелся, стоял, улыбался как старому другу, может даже верил в это в принципе. В его духе. Дазай припоминал, что Реборн считал Ямамото прирожденным киллером, и может даже был прав. Осаму не мог не прикидывать, как бы он использовал такую фигуру в своей игре, удобную, исполнительную, но компетентную. Хороший сотрудник. Такеши было любопытно. Когда они раскрылись и позже уехали, Тсунаеши выглядел несчастным побитым щенком. Сейчас же перед ним стоял мужчина, в котором он никогда бы Саваду не узнал. У него был жестокий взгляд. Глаза человека, без раздумий отнимающего чью-то жизнь, чуйка у Ямамото была хорошая, он ей доверял, в его работе без этого никак. Этот новый Тсуна был выше него самого, худой, сильный. В дорогой одежде и ни капли не нервничавший. Что бы ни сказал ему Емицу, он тут не для того, чтобы помочь и не из-за семейных чувств. И точно не из-за страха. Этот человек приехал развлечься. Этот человек смотрел на всех как на игрушки в своем распоряжении. — А ты….изменился, — выдал растерянную улыбку Ямамото вместо приветствия. — А ты нет. — Не стал идти на поводу у игры Дазай. — Как жизнь? — Пока в Йокагаму не приезжают какие-нибудь Гильдии из США, скучно. Потом повеселее. — Занимаешься чем-то… Чем-то. Такеши не знал, как обрисовать свои ощущения, не скажешь же в светском диалоге в лицо, что посчитал Тсунаеши опасным. Но Тсуна понял. — Мамочки, за кого ты меня принимаешь? — Принял самый безобидный свой вид Дазай, — Я детектив из Агентства эсперов. В кабинете главы семьи было не протолкнуться. Помещение хоть и было солидным, набилось туда слишком много народу. Присутствовал даже Дино Кавалоне, видимо, как дружественный элемент. Дазай такое решение точно бы не одобрил. Дружба-дружбой, а шкурный интерес дело такое, первостепенное. И внутренние конфликты семьи не должны выставляться на показ, это слабость, которую обязательно используют. Забавно, насколько же они не воспринимали его всерьез? Присутствующие с любопытством оглядывали Осаму, он знал, какое впечатление производит. Не такое, которое они ожидали — определенно. — Что… Что это значит? — Первым отмер Мукуро. Раньше, чем якобы брат Дазая, который был на две головы ниже и даже на Емицу был похож не слишком. — Но это не может быть правдой. Это не Тсу-кун, его зовут Дазай Осаму, исполнитель Портовой мафии Йокогамы. Список его преступлений, написанных кровью, ужасает даже самых прожорливых мафиози… — Как мило. — Хмыкнул Осаму, хлопнув в ладоши. — Мукуро-кун, я уже несколько лет как веду исключительно легальный образ жизни. Впрочем, мы собрались здесь не за этим, ведь так? — Тсу… Дазай, — поправился Емицу, не желая провоцировать, — твоему брату нужна поддержка. Ты был прав, Тимотео больше нет. Меня скоро не станет. Мальчик недостаточно силен, на него накинутся и начнется война за территории. Погибнет слишком много людей. Пострадает семья. Дазай скосил глаза на того самого «мальчика», недовольно поджавшего губы на такую характеристику и постановку вопроса. Но, что о многом говорит, «мальчик» промолчал. Видимо ситуация и правда была критической и Вонголу за неполный десяток лет успели подразвалить. Настолько, что любая помощь семьи — теперь-то помощь. Раньше было не надо никому ничего. Даже присутствия в жизни, хоть бы кто позвонить попытался, так нет же, просто бросили. И смешно уже, а не обидно. Вот никак. И на людей в этой комнате так плевать, чужие. — И чем яростнее будет схватка, тем больше в ней будет убитых, которые останутся лишь числами в списке погибших. Кто-то умер вчера, кто-то умрет сегодня. Они запомнятся только как потерянные деньги и ресурсы. Не останется личности, души, ничего, чтобы почтить память мертвых. — На распев, побольше хоть каких эмоций. — Мне плевать. — Это же твой брат, твоя семья, — попробовал Реборн, хотя уже знал реакцию. Осаму смотрел скептически. На него, на «брата», на остальных. Словно спрашивал, сам-то Реборн понял, что сказал, словно это не ради «брата» его всю жизнь обманывала его «семья», а он этого «брата» и в глаза никогда до сегодняшнего дня не видел. И желанием не горел. — Я должен это как-то комментировать? — Слишком нагло, травоядное. О, эту манеру говорить ни с кем не спутаешь. Почему-то именно в Вонголе и всех к ней причастных собралось исключительное количество людей со странными приметными привычками говорить-смеяться. Все эти «мусор», «травоядное», «врооой», «ку-фу-фу», «чаосу». Такой детский сад, словно они сами себя этим развлекают. Отвлекают абсурдностью от реальной жизни, в которой все они убийцы и преступники. А Дазай не хотел себя отвлекать. Быть, а не казаться. И сейчас как никогда стало заметно, насколько мрачный мирок Йокогамы ему ближе. Ночь — хорошее время. Время Портовой мафии. — Как глупо, — сам себе сказал Дазай, сам до конца не веря, что ему нужно было тащиться в гребаную Италию, чтобы дойти до чего-то настолько простого. Хибари напал. Со своим очередным идиотским «камикарос» просто прыгнул в момент вперед, нанося удар тонфа, но Дазай конечно же уклонился. Он учился этому еще когда с пламенем практиковался, а уж как перестал его использовать, в том, чтобы быстро уйти с траектории удара он стал профи. Кея наносил быстрые рубящие удары, но Осаму с легкостью его игнорировал, практически играя, насмехаясь над нелепой агрессией противника. Продемонстрировал всем наблюдающим свою гибкость и даже пару па в воздухе — места для таких трюков все же было маловато, пока не надоело. Надоела эта надменная постная рожа бывшего хранителя. Эта придурковатая манера кидаться подобно псу, сорванному с привези, которого давно пора пристрелить. Идея показалась просто отличной. Дазай разорвал дистанцию и следующий выпад встретил огнестрелом. Свинец полетел в живот Кеи. Одна пуля, еще она. До тех пор, пока Осаму не опустошил в него обойму. — А ты довольно жалкий, не находишь? Хибари завалился вперед на колени и харкал кровью, зажимая руками рану. — Ты совсем псих? — Взревел Дино, гневно смотря на Дазая. — Ой, неужели? — Хмыкнул тот безэмоционально, закатывая глаза. — В голову я не стрелял. Или в вашей богадельне нет ни одного пристойного врача? И пока Рехей пытался помочь истекающему кровью Облаку, а все остальные пытались переварить увиденное, здание едва заметно тряхнуло. — Напал на хранителя королевской семьи. Ты же понимаешь, что тебе по идее нет отсюда ходу теперь? — Реборн прикрыл глаза шляпой, как делал, когда был маленьким. Как всегда поступал, когда хотел скрыть эмоции. Будто Дазай не мог прочесть их в его позе, наклоне головы и едва видимо дрогнувших кончиках пальцев. Тряхануло еще раз. И кусок стены на третьем этаже просто распался, впуская окутанного красным светом эспера. Чуя Накахара появился во всей красе, в излюбленной шляпе и с руками в карманах. Мелкий, надменный и дышащий силой настолько мощной, что перехватывало дыхание. — Что, уже успел влипнуть? — Чуууя, а ты что же это, волнуешься за меня? — Дазай округлил глаза, но быстро сбросил эту гримасу, став привычным собой. — Харе выебываться. Так и знал, что тебя нельзя одному сюда. Дазай смотрел серьезно. Без юмора, без ужимок. И понял вдруг, что действительно был благодарен. Он знал, что если он попросит, за ним сюда и толпа бы приехала из Агентства и оставшихся в мафии повязанных. Но он не просил. А Накахара все равно пришел. Зная, как силен Осаму на самом деле. Зная, насколько он неубиваем. Может даже решивший, что Дазай изначально на него и рассчитывал свой план. Пришел потому что просто хотел помочь. — Хотел посмотреть. Это вообще была твоя идея. — И как? Посмотрел? — Да вот знаешь…перегорело. Думал, ненависть там злость, а я совсем разучился. Как на Мори я даже не злюсь, так и их не ненавижу. В упор стреляю и насрано. Как в любое другое тело. — Если не злишься, — почти шепотом выдал Накахара, вычислив самое главное, — то почему не возвращаешься в порт? В комитет. Босс ведь тебе уже предлагал? — Предлагал. — А ты? Осаму видел, с каким сложным выражением лица говорил это Чуя. Вроде как и не заинтересованно, но кого он этим хочет обмануть. Укрепление позиций его интересует, как же. Наивный маленький Чуя. Приперся за ним в Италию, влез в разборки, и все еще как кошак, брошенный хозяином. Я похожу где-то рядом, но я как бы и не из-за тебя тут, не обольщайся. Подранный уличный котик в шляпке хочет быть домашним. Хочет на ручки, и чтобы рядом кто-то был. Такая прелесть. — Я вернусь в Порт, если ты этого хочешь. — Паскудно выдал Осаму, желая вытравить это признание из Чуи. — Выбор за тобой. Накахара аж задохнулся возмущенно. Вытаращил свои глазки и открыл в удивлении рот, а после заорал. — Выбор за мной? Когда ты так говоришь, то значит, выбора нет совсем! Возможно про пустоту и одиночество во тьме Одасаку был не прав.