«…Прошлая жизнь обработала Белого Клыка слишком усердно; она ожесточила его, превратила в свирепого, неукротимого бойцового волка, который никого не любил и не пользовался ничьей любовью. Переродиться — значило для него пройти через полный внутренний переворот, отбросить все прежние навыки…» «Белый Клык» Джек Лондон
— Мне нужно две. — Ого, а ничего не треснет? — его ехидство можно было ощутить кожей, неприятное покалывание тысяч мелких иголочек скатилось вниз по позвоночнику, заставляя девушку ощетиниться и чуть ли не зашипеть. — У тебя этих шестерëнок, хоть каждому встречному поперечному раздавай, меньше не станет! — Милочка, спрос, рождает предложение, а ты, насколько я помню, ничего ещё не предлагала, — старик пакостно захихикал, выдувая в лицо Сирены облако дыма, она медленно закипала, краснея от кончиков ушей. — Вот ушлёпок, я сейчас вернусь в Дом и тебе колеса-то пооткручиваю! — Но-но! Я бы на твоём месте повоздержался бы от угроз. — Ты, Шакал, совсем из ума выжил, я ведь сейчас их из тебя просто вытрясу. — отпивая из кружки до безобразия горький кофе, она мотает головой из стороны в сторону разгоняя дым и меняет стратегию торга, — а если ты думаешь, что у меня кишка тонка Слепому на тебя настучать, то ты ой как заблуждаешься, он последнее время такой нервный, — озорно продолжает девушка, её голос источает сладость, достойную рвотного позыва. Тюбетейка на макушке индуса дёргается в такт с его поднимающимися бровями: — Ты так не поступишь… — шепчет он. — Ооооооо, именно так и поступлю… — доверительным шепотом отвечает Сирена заискивающе протягивая раскрытую ладонь. В пятерню с тихим звоном падают две шестеренки, поменьше и побольше, с победной улыбкой девушка поднимает глаза на торговца, и тот осуждающе покачивая головой оправдывается: — Милая, не считай это своей личной победой, я просто придерживаюсь того что, на этом свете нужно бояться лишь несколько существ, а именно Ральфа в отчаянии и Слепого в гневе. И тот и другой сожрут не пережевывая. — И ты в корне прав, — она спешно раскланивается, пряча трофей в нагрудном кармане комбинезона, — увидимся, еще столько дел нужно уладить, а часики то тикают. Под крики и причитания она испаряется из захламленной лачуги, лишь ее широкая, белозубая улыбка и стылые, колкие глаза, висели в воздухе еще пару секунд, насмехаясь над хранителем времени, который боится часов…***
У Призрака была обманчивая внешность ребенка и пугающая способность рационально размышлять над сложными вещами, да так что уши в трубочку скручиваются от правдивости сказанного.С приближением выпуска мальчик становился все спокойнее и спокойнее и Сирену это чертовски пугало. Она не знала как близок он другой стороне Дома и что выберет в финале, но честно выбитая из Шакала маленькая шестерня грела карман. Они сидели под дубом греясь в лучах закатного солнца и лениво наблюдали за стаей грачей облюбовавших пятачок выгоревшей земли за забором двора. Птицы шумели и остервенело выискивали что-то съестное в золе, прыгали и кидались друг на друга, борясь за место под солнцем. — Ты уйдешь? — неожиданно подал голос Призрак не отрывая взгляда от птиц. Сирена вздрогнула и медленно оборачивая мысль в слова ответила: — Да… — она судорожно сжала металический кругляш, — я должна. — Я все понимаю, честно, — задумчиво протянул мальчик все-таки поднимая глаза на девушку. — Но грущу, потому что больше никогда не смогу увидеть тебя. — Ты всегда сможешь возродить меня в своих воспоминаниях. — вот оно, то самое ощущение скручивающихся ушей. — Наверное… — он замолчал на секунду, всматриваясь в ее профиль и продолжил, — все люди в чем-то противоположны. Даже у самых лучших друзей найдется то, что поставит их на разные стороны пропасти. Даже у нас с тобой. — своими словами он медленно наматывал ее внутренности на кулак. Ей показалось, что она гвоздь, а он — молоток, который каждым словом вбивал её глубже в землю. Сирена раскрыла рот, чтобы поспорить, но была лишь тишина. Слабые попытки сказать хотя бы «а», и то получались без звука. Она и не припоминала, как давно в последний раз испытывала шок от слов детей. Да, наверное, никогда такого и не было. Но вывод, который он сделал, напролом, сшибая все преграды, ринулся прямо в её сердце. Ком в горле и жгущие глаза слезы мешали говорить внятно, Сирена порывисто дернулась и обняла мальчика, крепко прижимая его к себе одной рукой, второй она с силой всунула спасение в его ладошку и сжала. — На какой бы стороне пропасти ты не оказался, это поможет тебе, помни свою крестную, а я всегда найду способ тебе помочь, где бы я не оказалась. — судорожно шептала ему на ухо, успокаивая скорее себя чем его, ведь если бы была возможность, она бы уже рыдала навзрыд. Обнимая ее в ответ мальчишка рассеяно убрал шестеренки в карман и успокаивающе похлопал девушку по спине. Может быть, будь Призрак обычным мальчиком, заплакал бы, но он знал что его защитница, девушка, которая могла абсолютно все, определенно знала лучший выход. Призрак был умным и все понимал, единственное чего он не понимал до конца, так это то, почему она, такая сильная и смелая, сейчас изо всех сил сдерживала слезы будто совсем не знала что будет с ними дальше… Спустя пару минут в двор вывалились Логи во главе с Лэри, с ними были девушки, зябко кутаясь в кожаные куртки, они озорно стреляли глазами в парней и хихикали громче обычного. Шумная компания заливисто смеялась, размахивая бутылкой с какой-то мутной жижей, отдаленно напоминающей одну из настоек Стервятника. К моменту когда они заметили парочку у дуба, Сирена была уже весела и ничем не выдавала то, что пару минут назад была готова разрыдаться. Лэри помахал ей рукой привлекая внимания и пытаясь перекричать толпу, что-то крикнул, но слова затерялись в пьяном гомоне. Он что-то шепнул недовольной Спице и отделившись от компании, скорым шагом двинулся к дубу. — Там Табаки что-то шумит. — протянул он почесывая зализанную макушку. — Лэри… — устало вздохнула девушка, поднимаясь с земли, — конкретизируй, Шакал постоянно шумит. — Я то что, — Лог недовольно насупился складывая руки на груди, — я просто слышал краем уха, тебя костерит. Кричит что ты бесчестная лиса, у Сфинкса уже уши вянут. Сирена рассмеялась и медленным шагом двинулась к Дому, оставляя непонимающего ничего Лэри в компании Призрака. Лог проводил ее удивленным взглядом и недовольно пробурчал, направляясь обратно к своим: — Мдаааа, тяжела голова, которая носит корону…***
Он по-кошачьи следует за ней. Она невольно любуется. Ну красивый же, зараза такая… Сирена всегда принимает правила игры, если ему нравится быть хищником, она с удовольствием сыграет жертву. Когда он неожиданно ловит ее за локоть уволакивая в темный угол коридора, где сама мгла скрывала их от глаз прохожих, девушка показательно вздрагивает и делает удивление лицо, но все же в душе ликует скрывая коварную улыбку. Слепой облокачивается на стену рядом с ней и протягивает потрепанный портсигар: — Ты правда выбила из Шакала две штуки? — Да, — она жмет плечами поджигая сигарету и глубоко затягиваясь. — Как? — немногословен, как всегда, но где-то в глубине глаз, в мимолетной мимике, если присмотреться, можно увидеть блеск гордости. — Всего лишь угрожала, умоляла, просила, требовала, но больше все-таки угрожала, — Сирена не стала озвучивать, чем угрожала, справедливо опасаясь едкой насмешки. — Зачем тебе столько? Сирена неопределенно повела плечом, увиливая от ответа: — На всякий случай. В Доме ничего нельзя знать наверняка, посмотрим, как карта ляжет… Слепой резко оказывается слишком близко, выдыхая дым практически в ее приоткрытые губы: — Ляжет так, как я ее положу. — в подтверждение его слов, темнота коридора еще сильнее концентрируется вокруг них, скрывая от поздних гуляк. — Говори. Сирена млеет, но Хозяин Дома ждет ответа, и она чувствует, как липкие ручонки страха подбираются к ее горлу: — Я отдала одну Призраку. — Ты опять вмешиваешься в порядок вещей Сирена…— эти покачивания головы, хуже ударов плетей по голой спине, осуждающе и больно. — Я не… — Мы говорили об этом множество раз, ты злоупотребляешь. — Он заслужил второй шанс. — тихо, но твердо сказала девушка, не осмеливаясь поднять взгляд от пола. — Он бы получил его сам. — Я… — Сирена хотела что-то ответить, но слова застряли в горле и скатились обратно в желудок, когда за спиной у Слепого выросла знакомая тень. Вожак видимо так увлекся распятием нерадивой, что просто не обратил внимания на приближение очевидной опасности. Ральф последние недели бегал по Дому, как угорелый, заглядывая под каждый камень, на всех рычал, втыки раздавал, как конфетки и уже был готов лезть в канализацию, когда его осенило, кто сможет ответить на его вопросы. Но эти люди очень хорошо чувствовали вибрации или возможно сам Ральф был так заметен, что им удавалось через чур хорошо прятаться, иногда казалось, что эти двое просто растворялись в воздухе, стоило ему их заметить. Но сейчас он поймал обоих, если бы не тихий шепот, прошел бы мимо темного угла коридора, но спор у стены заставил его обратить внимание на пару. Огонек узнавания мелькнул на секунду и сразу же сменился ликованием. — Так вы, красавица и уебище, вы идете со мной, молча! И вот воспитатель за шкирку тащил двух не сопротивляющихся подростков по коридору. У Ральфа не было больше сил на разговоры и игры в загадки, ему нужны ответы и он получит из на своей территории. Они остановились только в гараже, запихнув Слепого в машину, словно тот был не более чем тряпичной куклой, Черный Ральф выжидающе обернулся на Сирену, галантно придерживал дверь, он будто давал ей выбор, сесть самостоятельно или быть утрамбованной в машину, как и ее приятель. Девушка посмотрела на него взглядом, который в обычный день пробрал бы мужчину до костей, своим напором и бунтарством, но сегодня он был в отчаянии и буквально балансировал на грани безумия. Сирена не отводя взгляда, села в машину прижимаясь ближе к Слепому, цвет лица которого стремительно приближался к трупному. Сыр пах мышеловкой, но выбора особо не было. Сарай горел, хата тоже полыхала, и больше ничего не оставалось, кроме как самой сигануть в это инфернальное жерло. Задребезжал старый мотор и машина тронулась, с каждым оборотом колеса набирая скорость, она уносила их все дальше от безопасности… В авто пахнет бензином, горьким парфюмом и не немного алкоголем, чувствуя последнее, Сирена улыбается, вспоминая любимую поговорку ее отца «Что у трезвого на уме, то у пьяного в багажнике.» Хорошо конечно, что они не оказались в багажнике, но общую ситуацию это не облегчает. За окном проносится лес, самый обычный, еловый, достаточно редкий и не сильно живописный и очевидно совершенно не живой… Слепой глубоко дыша вцепился в руку Сирены до хруста костей, казалось, что с каждым пройденным километром он становился все бледнее, не ровен час начнет покрываться пятнами. Сама девушка уже чувствовала неприятный зуд на лопатках, а голова кружилась от скорости, где-то в желудке скручивался ком, он медленно двигался вверх по пищеводу, явно угрожая мягкой обивке в машине: — Ты позеленела, если у тебя есть хоть малейшее намерение сделать что-то из ряда вон, пожалуйста, постарайся сдержаться на несколько мгновений. Я люблю свою машину. — Ральф усмехнулся глядя в зеркало заднего вида. — Нормально, — пробормотала девушка, злобно зыркая в ответ. Старый пикап надрывно затормозил, съехав на обочину. Кроссовки Сирены ударились о землю, поднимая в воздух облачка пыли. Слепой вывалился из машины следом и еле переплетая ногами отошел. Ральф не нежничая, привычно схватил обоих за шкирки и потащил к кромке сосновника. Прошло не больше десяти минут, когда он остановился, резко оттолкнул Слепого к дереву и тот чудом устоял на ногах, оперся на ствол ели, принимая оборонительное положение. Цвет его лица был уже не зеленый, это был оттенок свежего покойничка. Сирена дернулась в руках воспитателя стараясь вырваться в сторону стремительно теряющегося Хозяина Дома, вне своих владений он выглядел неорганично, Наружность отторгала его, а он в свою очередь покрывался красными пятнами отторжения Наружности. Крепкие руки Ральфа не давали двигаться, и все что могла девушка, это рвано дергаться, стараясь освободиться: — Сейчас вы мне все расскажите, от самого начала и до конца. — взгляд голубых глаз бездушный и холодный, а в них — черти совокупляются. Мужчина рывком откинул трепыхающуюся Сирену и словно глянул куда-то за глазное яблоко, миновав сетчатку и хрусталик. Рассмотрел что-то, что она не показывала другим. В этот момент девушка почувствовала, что сердце рухнуло куда-то в левую пятку. Его отчаяние было таким явным и яростным… Как коллапсирующая галактика, или свечение радиоактивных частиц, или снег в июле. Словом, красиво. И убийственно… Она медленно вытерла с лица землю, чувствуя, как губы растягиваются в улыбке, раз уж они на последнем рубеже, она вытащит из него всех чертей: — Ммммммм, отчаянный человек, мой любимый типаж. — опираясь на ствол близстоящего дерева Сирена поднялась, косясь на Ральфа, который буквально вспыхнул и двинулась ближе к Слепому — Чтобы поймать маньяка, нужен второй маньяк, да, уважаемый воспитатель? Вожак Четвертой уже вполне устойчиво стоял на ногах, он протянул руку Сирене настоятельно задвигая ее за спину. Вне Дома он уже не был собой, жалкий, тщедушный, растрепанный и очевидно больной: — Говорите или останетесь здесь, — Ральф натянуто улыбнулся, сверкнув чистым домовским безумием. — А вот и черти, приятно познакомиться… — пробормотала девушка осматривая доступные участки кожи, на которых, как пятна акварели растекались красные пятна. Слепой усмехнулся, стирая кровь с разбитой губы: — Нельзя начинать с окончательной угрозы, потому что сильнее пугать будет нечем. Брось Ральф, ты же хороший человек, ты не оставишь двух детей одних, в лесу, ночью. — Дай хорошему человеку оружие у него сразу появится кого убить. — мужчина напротив закурил, пристально разглядывая парочку у дерева. — Говорите, времени у нас предостаточно. — Или что? Бить будешь? Опять? — искра вины блеснула где-то на лице воспитателя, но быстро потухла, он откинул тлевшую сигарету, и угрожающее двинулся вперед. Схватив Слепого за грудки, Ральф встряхнул его с такой силой, что органы парня вполне могли перемешаться, а мозги встать на место. Но он только смеялся, бросаясь отрывистыми фразами: — Какого это… какого это? Быть убийцей? — Последний раз спрашиваю. Где тело?! Слепой откашлялся, продолжая посмеиваться, как умалишенный: — В месте, которого нет, хотя оно есть. Там где я прячу то, чего нет и не было, хотя оно есть и оно было. Например, мой отчаянный вой в самые невыносимые дни. Разойдясь не на шутку, Черный Ральф с каким то утробным рычанием, отбросил Слепого прямо в руки девушки. Она уложила его на траву, мимоходом поправляя волосы, упавшие лицо, с каждой секундой нахождения в Наружности он слабел. Сирена встала и вышла вперед, встав перед мужчиной, силясь заглянуть тому в глаза: — Ральф, посмотри на нас, просто на секунду, опусти пелену своего неоправданного гнева и взгляни, — она закатала рукава, развеяла руки в стороны, демонстрируя пятна расползающиеся по телу, — ты же знаешь что это? Воспитатель потерял свою былую уверенность в том что он делает, и предстал пред ними потерянным ребенком, взгляд его походил на взгляд оленя в свете фар. На белых руках девушки пятна выглядели инородно мерзко, как пятна крови на свежем снеге. — Болезнь Потерявшихся… — отвращение к себе затапливало, сдавливая горло, — бывший директор что-то говорил, так это правда? Сирена осторожно подошла ближе к задыхающемуся Ральфу. Она понимала человеку напротив нечего терять. Это ферзь, сражающийся за одного себя, а у нее осталась лишь одна фигура — один король за ее спиной, у которого в запасе максимум пара шагов. Проще, конечно же, сдаться, но, когда ставки высоки, остается лишь рисковать.: — Ты видишь, — девушка говорила ласково и медленно, как с ребенком в истерике, — ты сам все знаешь, слышал шепот Леса, видел надписи. Осев на землю воспитатель снова закурил, всматриваясь в траву под собой, позволяя Сирене вести: — В доме важна не правда, а сила, пойми нас Ральф, она бы убила Стервятника, Крестная использовала людей, как фигуры на шахматной доске. Нам пришлось это сделать, и ты нас просил. — присев перед ним девушка потрепала и так раскиданные в беспорядке волосы. Мужчина уворачивается от ее руки, скрывая лицо. Сирена пытается научить старую собаку новому трюку, старая собака рычит… Она улыбается, валится на колени крепко обнимая: — Хреново выглядишь. — шепчет девушка, на секунду прикрываясь глаза. Ральф усмехнулся и наконец-то обнимает в ответ: — Спасибо, всё вашими молитвами. Он вдыхает воздух пропитанный загадочно знакомым запахом. Она пахла гвоздикой, кедром, дубовым мхом и ледяной грушей. Неприятностями. Вдыхает глубже и думает о том что, лучше палку недогнуть, чем перегнуть и сломать, а отломанная часть прилетит тебе в лоб. Хорошо, если не убьёт, а оставит заживающую шишку и болезненные воспоминания на долгую перспективу. Люди живут своей жизнью, связанные тем, что считают правильным и истинным. И об этом стоит помнить. Ральф знал, он завяз по самые уши, он часть Дома, часть этих детей, о сросся с Лесом, который уже пустил корни в его сердце. Когда солнце забрезжило на кромке леса, трое выползли на обочину и устало остановились у машины. Сирена осторожно усадила Слепого на заднее сиденье оценивая ущерб. Несколько глубоких царапин на лице, разбитая губа, учитывая в какой ярости был Ральф, отделался легко. Она оставила легкий поцелуй на его скуле, прямо поверх царапины и с тихим хлопком закрыла дверь. Сирена прыжком залезла на капот пристроившись рядом с курившим Ральфом и зашарила руками по одежде стараясь нащупать зажигалку. Воспитатель наблюдает, как девушка пару секунд роется по карманам этого нелепого, цветастого абсурда, который она гордо именует комбинезоном и на асфальт валиться куча всякого: странного вида шестеренка, фантики от леденцов, маленький тюбик зубной пасты и неожиданно в маленький фольгированный квадратик, знакомый всем достойным юношам и девушкам достигшим полового созревания, но часто ими же и игнорируемый. Ральф вопросительно смотрит раздумывая к чему он все-таки склоняется больше, хочет он знать или нет, но она отвечает сама: — Если однажды мне в голову придёт скинуть водяную бомбочку на голову Акулы, я хочу быть готовой к этому душевному порыву. За неимением лучшего ответа, собеседник издает подобие нервного смешка: — Понял. Но… — воспитатель набирает в легкие побольше воздуха для последующего вопроса, — ты же знаешь о настоящем назначении этой вещи? Почти машинально Сирена спрыгивает с капота поворачивается и начинает уходить. В ответ на неозвученный вопрос Ральфа она глубоко вздыхает, полагая, что Слепой простит за то, что ее не было рядом в момент его слабости, если бы знал обстоятельства. — Я собираюсь пойти, найти реку и утопиться. Всё что угодно, лишь бы закончить этот до безобразия неловкий разговор. Хорошего вечера. Воспитатель закатывает глаза от огромного объема подростковой мелодрамы, которая, похоже, подействовала бы даже на Крëстную, как ни странно, — и догоняет еë за два шага. В машине Ральф поглядывая в зеркало заднего вида и против своей воли умиляется, стараясь, чтобы это не отразилось на его лице. Наблюдая за тем, как Слепой слабо поднимает руку обводя пальцами овал лица девушки, а она смотрит на него, словно на Бога, Ральф понимает… Хозяин Дома будет, словно чудовище, держать ее рядом с собой, не позволяя уйти. Он никуда не отпустит ее. Никогда. Да, любовь Слепого может быть так же уродлива, как и вся его жизнь. Жестокая, безусловная, преданная и всепоглощающая. Он был… собой. А она снова была рядом, прямо за его плечом. И, как всегда, была настолько жадной, будто нуждалась в нем, как в глотке воздуха. А он наслаждался этим невообразимым чувством. В такие моменты время хотелось поставить на паузу, чтобы любоваться ими вечно, потому что их любовь была красивой до отвращения, самоотверженной и такой… ощутимой, словно можно было протянуть руку и потрогать ее. Ральф приходит в себя, когда слышит насмешливый вопрос с заднего сидения: — Как там погода? — Солнечно, маленькие выродки, возможно увольнение. — он улыбается, паркуя машину в гараже, улыбается когда ложится спать, улыбался даже во сне, прорываясь сквозь лесную гущу прямо к зеркальному озеру.***
Душевая в Пятой всегда была пустой и стерильно чистой, хотя воздух отдавал затхлостью. На островке сухого кафеля в кучу была брошена одежда. Слепому стало лучше уже на входе в Дом, будто это место стало сразу же напитывать его силой, латая бреши, но все еще бредил лихорадочно хватая девушку за руки и что-то неразборчиво шепча. Он крепко держал ее, прижимал к себе как спасательный круг, ощупывал хрупкую спину, стараясь стереть отвратительные пятна с ее кожи. Сирена цеплялась за его плечи и судорожно дыша куда-то в длинную шею. Вдохнув исходивший от него солоноватый запах крови, она наконец-то услышала, что именно бормочет Слепой. Он шептал ей прямо в ухо, словно молитву: «Сирена, Сирена, Сирена…» Он обладал роскошным голосом. Тихий, бархатный рокот разливался по помещению, когда Слепой открывал рот, но сейчас, это были тихие мольбы убеждения, что она здесь, что он здесь, они не остались в Наружности, они дома. На его губах горечь, тлен и дым поминальных костров. Стоя под струями холодной воды, оба ясно понимали, что могли не вернуться сегодня, если бы Ральф не смог остановиться во время. Она дотрагивается до узкого подбородка, очерчивает большим пальцем восполненную кайму вдоль разбитой губы — чужое дыхание сбивается с ритма, идёт рябью. Всё кажется пластиковым.Дальний угол комнаты затоплен холодным светом утра, в дымчатой невесомости парят пылинки, по полу и стенам стелется вязкая тишина. Слепой гладит её щеки, восхищаясь стойкостью Сирены там, где он ничего не смог сделать. Целует, не в силах сказать хоть слово, ему оставалось лишь надеяться, что она все понимает и так, но почему-то он чувствует нечто-то странное. Ведь водопроводная вода на вкус должна быть пресной, но губы под его губами соленые… Когда рассвет расцвел, Слепой уже почти исчез в зелени Леса, но все-таки обернулся, Сирена сидела на подоконнике нагая, выдыхая сизый дым в открытую форточку, она не могла вздохнуть без сигареты — густой дым разъедал ком в горле. Прохладные лучи трогают её кожу, рассеиваясь приглушенным мерцанием. На бледные губы ложится тень новой улыбки. Слепой смотрит.***
Когда Четвертая вяло собиралась на завтрак, в комнату тихо, подобно приведению, проникла тень обычно яркой девушки. Она упала на кровать, не слушая причитания Шакала и игнорируя пронзительный взгляд Сфинкса. Сирена засопела, как только голова коснулась подушки. Никто может и не удивился подобному, кроме Рыжей и Русалки, которые молчаливо пили чай на углу общей кровати. Но все, на что они были способны в этой ситуации — молча ахуевать и пить свой чай. Система оповещения «Логи» сработала на «отлично», и уже к обеду весь Дом шептал, о ночном приключении. Они не знали подробности, они вообще ровным счетом ничего не знали, но не поговорить, на такую животрепещущую тему было невозможно. Сирена проснулась после ужина, в холодном поту и криком застрявшем в горле, разбитая и с головной болью, которая разрывала череп на части. — Что снилось? — спрашивает Сфинкс, как только она замечает его. — Все умерли. Я облажалась. Рыжий пляшет на костях.— Пожимает плечами и забирается обратно под одеяло.— Ничего нового, в общем. Парень качает головой и сметает шахматную партию расставленную на доске перед ним. Второй раз Сирена просыпается от хлопка двери и пробирающего до костей холода. По пустой комнате бродил сквозняк, заставляя занавески вздыматься в игривом танце. Она прошлась по комнате держась за стенки, чтобы не потерять хрупкое равновесие, дрожащими руками закрыла окно и заварила чай. Напиток получился на удивление не отвратительным или же просто обезвоженный организм, был готов что угодно принять, как дар небес. Сейчас сидя в кресле в темной комнате, Сирена явно чувствовала неумолимый ход времени, ведь с каждой секундой, Выпуск приближался, давя на сознание. Часы очень действуют на нервы своим ходом. Часов в этой комнате даже нет, но мерзкое тиканье ходит по мозгам, напоминая о том, что время идет, и жизнь проходит. В последнее время только так и ощущается. Скрип двери раздался слишком неожиданно, заставляя девушку подпрыгнуть. В комнату вместе с шумом коридора зашла Рыжая, заметив, что не одна, она нерешительно застыла, бросая раздраженные взгляды. Сирена потянулась к портсигару, краем взгляда замечая, как рыжеволосая истерично дернулась от её маневра: — Да хватит так трястись от каждого моего движения… Я сейчас не в настроении разрушать мир и убивать невинных младенцев в кровавых жертвоприношениях, так что расслабься. — подпалив сигарету, девушка наполнила вторую кружку чаем и подвинула ту ближе к противоположному краю стола — Чай вот попробуй, вкусный. Сама заварила, и даже без яда. Яростно сверкнув глазами, Рыжая присела на край стула, всем видом показывая, как омерзительно ей нынешнее общество. Сирена фыркнула выпуская в потолок облачко дыма. — Хватит прожигать меня взглядом, либо говори зачем пришла, либо проваливай, — рыжие брови взметнулись в возмущении, Сирена еле сдержала смех, она почти слышала, как крутятся шестерёнки в рыжей голове, выбирая лучший вариант, как огрызнуться. — Хватит быть такой мразью Сирена…— неожиданно Рыжая будто сдулась, избавляясь от напускной злости. — Ого, даже так? Что ещё скажешь? — Как можно быть таким счастливым и в то же время таким печальным? — спросила Рыжая всë-таки отпивая немного чая. — Вы так подходите друг другу, как два мать их кусочка пазла, но в то же время так разрушительны, что смотреть на вас подобно тому, что долго пялиться на солнце. — Аверс и реверс, сладкая — две противоположные стороны, но они всё равно являются частью одной монеты. Человеческие стороны бесконечно сложнее и не всегда могут быть взаимодополняющими, но они сосуществуют. Но не думай об этом слишком много, это только наша с ним проблема. — Сирена протянула девушке напротив сигареты. — Что же, теперь я хотя бы примерно понимаю, почему ты, — Рыжая нервно закурила, — Вы оба безумны, до крайности. — Так говорят… — девушка улыбнулась, всматриваясь в трещины потолка, а Рыжая вдруг ухмыльнулась в ответ. — Скоро всё кончится, тебе стоит подготовиться. — Да, ты права, — Сирена уже почти осталась в вожделенном одиночестве, когда сторожила обернулась, смущено глядя из-под прикрытых век, — и кстати, спасибо, что не убила меня тогда. — Всегда пожалуйста, иди уже, принц на костылях уже пять минут дверь подпирает.***
Круговерть событий вертелась со скоростью бешеной собаки, которая несётся под колеса машины. Слепой пропадал, решая последние проблемы перед грандиозным переходом. Драки между мужской и женской частью дома становились все более ожесточенными, а сплетни про беременность Габи и причастности к ней Рыжего, проникали в каждый угол. В поисках места куда забиться, чтобы прервать постоянный поток мусора в свои уши, Сирена шныряла по Дому в компании Зверя. Они сливались с тенями, стараясь обходить стороной скопления жителей. Заброшенная комната встреч на первом этаже, наконец-то даровала необходимое спокойствие. Лежа на старом кожаном диване, девушка тихо ворковала с крысенком, который мирно посапывал у нее на груди. Сквозь забитое досками окно просачивались лучи света, они падали на пыльное зеркало, а новорожденные солнечные зайчики прытко скакали по стенам комнаты. Долгожданное море одиночества, которым наслаждаешься так, что аж захлебываешься… Ах, никогда такого не было и вот опять. Скрип двери. — Почему все двери в этом Доме скрипят? — Сирена устало протерла глаза, сжимая переносицу, Зверь злобно ощерился в сторону открытой двери. — Хороший вопрос, я тоже в своë время об этом задумывался. — молодой человек, с длинными белыми волосами и острыми чертами лица, с усталым вздохом вкатился к комнатку, прикрывая за собой дверь, так мягко, что скрип свёлся к минимуму. — Седой… — рассмотрев посетителя, девушка снова прикрыла глаза, стараясь вернуть желанное ощущение дрёмы. — Умеешь выбирать время для визита, моё почтение. — Вице-Хозяйка Дома, я так понимаю? — в голосе послышалась добрая усмешка. — Мне не нравится это прозвище, можно просто Сирена. — Чувствую легкую руку Слепого в твоем имени. — Седой прокатился чуть ближе к окну, находу нащупывая под пледом табак для трубки. — Тебе подходит. — Мой девиз по жизни, всё хорошо, если одобрено мной, работает безотказно. Молчание лëгкой вуалью опустилось на помещение, смешиваясь с вишнёвым дымом из трубки. Зверь зашевелился, проснувшись окончательно, спрыгнул и скрылся сквозь щель под дверью. — Уже присмотрел домик? — невзначай спросила девушка приподнимаясь на локтях, чтобы лучше рассмотреть профиль выпускника. — Да, будем соседствовать. — Седой пожал плечами и лукаво щурясь перевел тему. — Твои волосы, что с ними? — Полагаю, то же самое что и с твоими — плата. — Хрупкий цветок с силой сотни. Настолько полюбилась Лесу, что он не хочет тебя делить, вообще ни с кем. — Я не сопротивляюсь. — Просто помни одно. Старая мудрость гласит: влюблённая лиса — мёртвая лиса. Звонкий смех огласил маленькую комнатку, хрустальный и лёгкий, как пение ветра: — Знаю, один рыжеголовый из моих снов, всë предвещает мне, — отсмеявшись Сирена, продолжила, — раз так нужно, я спалю всё за собой. Новая жизнь на золе хорошо растет. Посмотрев в ясное лицо собеседника, она тяжело поднялась поправляя рубашку и двинулась к двери: — Слепой скоро будет, но пока кое-кто хочет с тобой поболтать, увидишь мою крысу, скажи ему, чтобы нашел меня позже в столовой. — Сфинкс, появился бесшумно и смерив Сирену и Седого подозрительным взглядом. — Привет, граблерукий, Седой, увидимся. Сфинкс насупился, провожая девушку взглядом: — И создал Бог женщину. Существо получилось забавное, но вредное…— вздохнул парень, присаживаясь на диван. — Она то, что было нужно, такому как он. Удивительная связь с Лесом, такого я ещё не видел. — Да, они оба не отсюда. Но она периодически даже больше, чем он. И злить Сирену не стоит. У неё разгон от милой зайки до жуткой стервы полторы секунды, и тормозного пути нет. — Сфинкс внимательно рассматривал заметно постаревшего наставника. — Кому как не тебе знать, что когда мужчина любит женщину, тараканы в её голове кажутся ему божьими коровками. — мягкий смех заполнил задымленное пространство. — Хватит о нас Седой, ты вернулся. Зачем? — Всех тянет домой, умник. Да и рыбки все передохли…***
Бессонные ночи дают о себе знать, Лес караулит на каждом углу, за каждой дверью. Кажется, что она уже несколько часов просто бесцельно бродит от лестницы до подоконника. Настороженность выматывает, Сирена не помнит свой путь от первого этажа до комнаты, но помнит, как в один момент бросается в объятия, сидящего на полу Четвëртой Слепого и уже в следующий, чьи-то руки хватают их обоих и тащат в сторону столовой. Вожак не сопротивляется, лишь обеспокоено косится в еë сторону молочными глазами и сильнее сжимает кулаки, когда слышит болезненный вздох, от того, что Ящик особенно больно сдавливает руки за спиной девушки. Сирена в свою очередь не чувствует боли, яростно двигаясь в попытках увидеть Слепого и убедиться, что тот в порядке. В столовой было столпотворение, какие-то крики, споры. В одну секунду стало ясно — обыски. Судорожно вспоминая, нет ли в их комнате ничего предосудительного, Сирена вцепилась в руку Слепого, который тащил её в сторону их стола где все уже собрались, возбуждëнно переговариваясь о чём-то. Оставив Вожака показывать фокус с появлением вороны из-под свитера, девушка устало упала на стул рядом с Курильщиком, который что-то остервенело записывал в свою «доносную» тетрадочку. Тяжесть предстоящей ночи давила на плечи, последняя Ночь Сказок, а у неё даже не было подходящей истории. Силясь впитать в себя всё, что она, возможно, видела в последний раз, Сирена обвела взглядом зал, цепляя встречный взгляд жёлтых глаз. Стервятник поганенько усмехнулся, в его глаз так и читается: «Мдааааа, краше в гроб кладут, моя девочка». Сверкнув рядом острых зубов, кивнул головой в сторону выхода. Сирена перевела глаза куда он указывал и заметила, как Сфинкс и Слепой проходят досмотр и выходят восвояси. Ох и непростой разговор сейчас будет происходить, а Кофейник ведь до сих пор не оправился от срыва Македонского. Девушка покачала головой и медленно поднялась, обходя каждого своего состайника, она, пританцовывая, направилась на выход, надеясь, что Стервятник всё понял и двинулся за ней. Легко пройдя досмотр, презрительно стреляя глазами в Ящиков она вышла в пустой коридор, с удовольствием слыша трëхногие шаги за спиной. В Третьей пахло остывшим кофе и недавно расцветшими фиалками Слона. Сирена устроилась в глубоком кресле и с интересом глянула на вошедшего за ней Стервятника: — Выпьем? — Фи, мадам, обедня только пробила, это же моветон! — поддельно ужаснулся Стервятник. — Так что, — беловолосая прикурила взятую со стола самокрутку — да или нет? — С тобой всегда да. — Стервятник рассмеялся, ставя на стол пару бутылок самодельного вина. — Так бы сразу, моралист хренов, — фыркнула Сирена, забираясь в кресло с ногами. Вездесущий закат заглянул в комнату, окрашивая белые волосы девушки золотом. Вся эта встреча отдаёт странной горечью и незыблемой фальшью, они оба знают об этом, но всё равно ведут пустую беседу, опираясь на контекст, как на ломаный в десяти разных местах костыль. Пьют домашнее вино с самого обеда, а сейчас делая вид что трезвые, ждут когда заварится чай, старательно избегая прямого взгляда друг другу в глаза. — Травяной или грушевый? — громко спрашивает Стервятник, прекрасно зная, что у Сирены болит голова и каждый звук колоколом отдается в пустом черепе. — С ядом, пожалуйста, — отзывается она и с трудом садится прямо, принимая из рук Птицы исходящую паром кружку. — Извини, — зубоскалит друг, — яд кончился. — Жаль, был бы яд, я бы ещё утром отравилась, — прихлëбывает ароматную жидкость, едва не обжигая язык. — Кстати, не было возможности рассказать, но ты наверняка слышал, Ральф недавно вывез нас в Наружность и навтыкал по самое не хочу… — Если хочешь, можем и Ральфа, так сказать «исчезнуть». — смеется Вожак Птиц. — Да-да. А что касается алиби, я всегда могу сослаться на то, что была с тобой в день убийства. — подхватывает девушка, почесывая затылок. — Можешь на меня положиться. — Если бы я плохо тебя знала, подумала, что ты издеваешься. — Как смею я. Девушка смеётся ярко и заливисто и где-то под ребрами замирает льдина, которая гоняет кровь по венам Старой Птицы: — Я не заслуживаю такого друга, как ты… — Прости, но я — именно то, что ты заслуживаешь. — хитро подмигивает Стервятник, отмирая. Вот он, простой катализатор, и фальшь падает с грохотом, которому позавидовал бы залп из пушки. Сирена умолкает и внимательно смотря в кружку говорит, не осмеливаясь поднять взгляд: — Сегодня… В жёлтых глазах мелькает что-то, очень похожее на панику. — О дорогой, не переживай. Я буду всего лишь историей у тебя в голове… Только пусть это будет хорошая история, потому что, знаешь, это и была хорошая история. Самая лучшая. — она нежно улыбается всматриваясь в тонко сжатые губы, которые в миг размыкаются и шепчут наперекор своему хозяину. — Я люблю тебя… — Это пройдёт. — она отзывается моментально. Тяжёлое молчание зависло где-то в районе ажурного абажура, свет которого не смог скрыть скупую слезинку скатившуюся из янтарного глаза по впалой скуле до самого подбородка. Ведь самые красивые глаза у того, кто смотрит на тебя с нежностью и любовью… Дождавшись, пока слеза упадёт в кружку, Сирена потянулась за ней и залпом осушила остатки чая: — Чай остыл, — нежным прикосновением пальцев она повторила путь слезы по щеке друга и продолжила охрипшим от боли голосом, — остынешь и ты. Надрыв и голос срывается куда-то в глотку, слова звучат карканьем подбитого ворона: — И долго ты ещё будешь посещать мои сны? Вино Стервятника, которое пьётся как компот, а по факту является крепкой настойкой. Ловушка захлопывается, как только поднимаешься на ноги. Тогда понимаешь, насколько ты пьян. Если обернётся, потеряет равновесие и упадет замертво, поэтому она не оборачивается и тихо шепчет куда-то в дверь: — Пока не прогонишь… Тихий щелчок двери заставляет вздрогнуть, как от пощёчины и пару раз моргнуть, фокусируясь на её кружке, опустошённой лишь на половину. Если все осмыслить, она ведь никогда не обещала ему, что останется навсегда… Боль, потери — формируют нас так же, как счастье и любовь. Будь это мир или отношения, всему отмерен срок. Всё кончается. «Лучше иметь разбитое сердце, чем не иметь его вовсе» — думает Стервятник, выуживая длинным ногтем шестеренку со дна чашки. По ту сторону двери Сирена аккуратно прислонилась лбом к косяку, неразборчиво шепча: — Скоро тебе станет лучше, скоро, но не сейчас, милый…***
Четвертая представляла из себя неконтролируемый ком рук, ног и других конечностей, местами торчали ножки стульев. Все галдели и кричали, настойки лились рекой. Слепой и Сфинкс присоединившиеся последними, выглядели ошарашенными. Минут через пять после их появления Табаки влез на стремянку, которую, как думалось многим казалось, принесли для Стервятника, и прокричал, что приветствует всех собравшихся и рад сообщить, что будет ведущим на этой Ночи Сказок, «потому что нас многовато здесь сегодня собралось, и требуется координатор». Все зааплодировали. Сказки, стихи, песни и даже короткие тосты, лились рекой. Сирена терялась в потоке, сливаясь в один многоногий организм со всеми в комнате, молчала крепко держа руку Слепого в своей, она очнулась только услышав знакомые нотки отчаяния… Стервятник говорил, глаза его лихорадочно блестели, стараясь поймать еë взгляд, но она упорно смотрела на сплетённые руки, сильнее впиваясь ногтями в холодную ладонь, лишь бы Призрак, привалившийся к её боку не увидел слëз. »…У подножия Желтых гор, там, где золотая глина смешивается с синим песком и текут синие ручьи, где облака, цепляясь за летящие пики, рвутся и проливаются вниз тягучими каплями тумана, гибкими пальцами оплетающего стволы необъятных деревьев с листьями, распускающимися только при свете Луны, где трава отливает бирюзой, а камни дышат в тишине, плача на рассвете об уходе Ночного Солнца, живут Поющие. Глаза их темны от вечного воскурения дымных кореньев, их лица бледны и скрыты под масками, в волосах их — перья, на шеях — бусы из раковин, а кожа покрыты татуировками. Живут они в кронах деревьев, что, словно цветы, закрываются с первыми лучами солнца, чтобы распуститься с Первой Звездой. Тогда Поющие спускаются из своих висячих домов и собираются вместе на залитых молочным светом полянах. Самый старший разжигает костер и бросает туда травы, остальные приближаются к огню и начинают вдыхать дым, мерно раскачиваясь в такт только им слышной мелодии, пока их ритмы не сольются в один и не породят Песню. Но бойтесь услышать Поющих в ночь Белого Солнца — они уведут за собой, их голоса, сплетаясь вместе, подобны рокоту волн в часы прилива, с неудержимостью водной стихии несутся они вперед, чтобы с плеском и грохотом разлететься на сотни искрящихся брызг, зазвенеть, рассыпаться, собраться снова и стрелой устремиться ввысь, к янтарным облакам, всё выше и выше, к бархатно-чëрному небу, пронзить его и разорваться, рассредоточатся по всей Вселенной, хрустальным звоном всколыхнув музыку Сфер. В эту ночь Поющие творят миры, которых никогда не увидят…» Потом он рассказывал, что-то о старой и страшной ведьме, которая мечтала избавиться от всех своих родственников, но эту историю так и не закончил, Ральфу неожиданно захотелось узнать как она выглядела, и они долго препирались, в итоге сойдясь на том, что это совершенно не важно теперь. И так всё закрутилось, что следующим рассказчиком оказался сам воспитатель. Подгоняемый бурными аплодисментами, он весь раскраснелся, но всё же собрался и начал. «Одни бьют стекла, ища за каждым ехидную усмешку судьбы, другие просто ждут, внимательно прислушиваясь — не шуршат ли где её юбки, не слышны ли тихие шаги. Третьим давно надоело искать эту даму, и они медленно доживают свой век, отчаявшись узнать — где же, где это самое место под дьявольским солнцем, на котором мне суждено сгореть в уголёк? Где та дыра в этом мире, которую нужно заткнуть именно мной, а иначе все будет по-другому, зачем же меня вышвырнули сюда в командировку с облаков? Но и они ждут, возвращаясь вечером с работы, считая деньги, глядя на дно стакана, забывая вкусы, цвета и запахи — в глубине души они ждут эту привередливую безответственную суку, которая должна бы вести, а сама где-то шляется. А ангелы болтают ногами, сидя на облаках, и смотрят на всё это безобразие. Оно бы, конечно, слетать кому, разобраться, да только пока из такой командировки вернешься, сам вконец очеловечишься. Будешь бродить, стонать да искать потерянные и почти забытые крылья, давно сгоревшие под этим дьявольски горячим солнцем.» В следующий раз Сирена очнулась от ощутимого тычка в бок, Призрак заигрывающе улыбался и кивал на Слепого. Вся комната замерла, перестали звенеть бутылки, не шуршала одежда, угасли шепотки. Хозяин Дома говорил… «Сбрось своё бесчувствие к моим ногам, чтобы я мог подойти ближе, коснуться нежнее, увидеть тебя каждой клеточкой обветренной в долгих странствиях кожи. Не опускай глаза, когда стоишь передо мной обнажённая, лишившаяся покрова из шелков и запретов, освобождённая от сомнений и страхов — я стану частью тебя, той, которую ты не вытравишь из своего отражения до самой до смерти. Поверь мне сегодня — и не пытайся обмануть, ведь я читаю мысли по самым кончикам дрожащих твоих пальцев, по каждому биению твоего притворно жестокого сердца. Ты мягче, чем облака… Позволь себе поддаться моему колдовству и забудь все то, что существовало до этой минуты. Забудь свое имя — я дам тебе новое. Забудь даже, что такое дышать — и я подарю тебе целое небо тайн и секретов. Но прежде ответь на последний в этой твоей реальности вопрос, моя девочка. Ты хочешь жить вечно?..» Слезы стоявшие в глазах чуть-ли не весь день, высохли в за считанные минуты. Из его уст звучало признание, успокоение, отчаяние, надежда, всё это смешалось и будоражащим опустилось на голову сидящей рядом девушке. Слушатели переводили взгляды с одного на другого, и только один из них неотрывно смотрел в свой стакан с вином, ловя отблески жёлтой радужки. Все в этой комнате теперь знали, что как только закончится эта безумная ночь, эти двое возьмутся за руки и растворяться, оставляя всё позади, это было более значимо, чем свадьба Спицы и Лэри, чем автобус запрятанный в листве за забором, это затмило даже то, что сегодня они приняли в свой мир одного взрослого…***
Первыми уходят те, кто садиться в автобус, затем медленно растворяются те, кто получил второй шанс, в их рядах и Призрак, он прижимается к Сирене в последний раз, и всë-таки роняет на её колени пару слезинок… Затем звучат Мадригалы и всё идет по плану, Слепой не сильно подталкивает девушку в сторону лестницы на чердак, и утягивает в противоположную сторону Ральфа. Дождавшись, пока они исчезнут в хвойной тьме, Сирена идёт на чердак. Дом разваливается на глазах, надписи на стенах растворяются, бумажные объявления рассыпаются в прах… Неумолимое тление пока не касается чердака. Девушка стоит среди памяти этого места, коробки с личными делами и старыми фотографиями, грамоты, старая мебель, от всего этого хлама веяло теплом и пылью. Этой ночью, впервые Расчески не мелькали за окном, все окна были черны и безжизненны. Может это не дом истлевает, а весь мир вокруг него? Пока она думает, выискивая на небе хоть одну звезду, слышится надрывный звук мотора и видится тёплый свет фар, от Дома отъехал старенький автобус, пару раз мигнув на прощанье, он скрылся в предрассветном тумане. Спустя пару минут, привычно скрипят половицы у люка, руки Слепого крепко обвили её тело, утягивая в глубь чердака. — Нам пора… — Значит идём, — улыбается, глядя на него, зная, что там куда они уходят он совершенно другой. И вот последний рывок, лес крутится рядом и она уже готова ступить на траву… Но нет. Она пытается ещё и ещё, крутясь на месте, но не выходит, упругая стена держит её и не дает занести ногу. Слепой тянет её за собой, старается выдернуть из разрушающейся реальности, непонимающе мотает головой и снова тянет. Рваный всхлип и она падает на колени, вырываясь из его рук, тяжело дыша шепчет: — Убей меня, Слепой. — она бы кричала, если бы слезы подступающие к горлу душили не так сильно, — я утратила благосклонность Леса, он не пустит меня, просто так. Он требует платы кровью, ты сам знаешь, чувствуешь это. — Нет. Я переведу тебя. — Я — вся сплошная любовь к тебе, Слепой… — слезы победили, быстрыми ручейками побежали по щекам к подбородку и дальше по шее. — Я не хочу оставаться там, где никогда не будет тебя. Ты не хочешь признавать, но знаешь, что не сможешь перевести меня. Ты можешь только облегчить мой переход. Она не видела, как он открывает и закрывает рот, впервые не зная, что сказать, как распахиваются в растерянности его молочные глаза, и как остервенело длинные пальцы сжимают рукоять уродливого ножа, который унес жизнь Лося, но услышала и увидела, как он взорвался: — Ты правда думаешь, что я годами бился головой о стены этого дома, просто потому что рядом не было тебя, чтобы сейчас так глупо тебя потерять. Я переведу тебя, да даже если и не смогу, ты останешься жива здесь. Ладонью Слепой забирается ей в волосы, чувствуя пропускаемый меж пальцев холодок от скользких прядей, и дышит: от Сирены пахнет так же, как и в тот первый день, но теперь ещё — от неё пахнет и всеми другими днями тоже, и Слепому ничего больше не надо, чтобы навсегда к ней привязаться, как глупому, потерянному у обочины животному. Он оказывается уже настолько отчаянно влюблён в неё, что был готов не просто целовать песок по которому она ходила, а жрать его ложками, если потребуется: — Не могу без тебя, — выпалил он на выдохе, отбрасывая нож в сторону. — Ты мне нужна, даже если останешься тут. Не смогу тебя убить… Что? Сирене казалось, она ослышалась, да и не мудрено — кровь текла с шумом стада слонов, а сердце колотилось между ушей. Он не мог этого сказать. Не мог. Это неправда. — Неправда, — прошептала она, отчаянно надеясь на то, что он её переубедит. Но он целовал её так, что Сирена поняла — всё правда, до последнего удара сердца правда. Она даже не уверена, кто тянется друг к другу первым. Первое прикосновение — оно легче дуновения ветра, но Сирена всё равно вздрагивает, как если бы ей под кожу вонзилась игла. В ту же самую секунду ещё одна невидимая игла входит Слепому меж рёбер. Не вдохнуть. Больно. Пальцы тянут Слепого за конский хвост, а его руки прижимаются к её спине. На вкус поцелуй — смесь из отчаяния и потери, и последний, последний, последний… Последний поцелуй Последний вздох Последняя правда Под утро она медленно тянет носом пропитанный пылью и петрикором воздух, и наверняка он чувствует, как на его руку, на которой покоится её голова, скатываются две слезинки. Утыкается носом в светлую макушку и обнимает другой рукой за талию, прижимая ближе. Сирена шмыгает, порывисто вздохнув, но затихает. Говорить не хочется. Сколько они так лежат, девушка не знает, потому что потеряла счет времени, но в какой-то момент понимает, что Слепой спит. Девушка лежит, смотрит в окно, чувствуя спиной его тепло, слушая его ровное дыхание. И впервые за все это время ей хочется спросить: «Почему мы?» Когда получаешь от жизни лимоны, сделай лимонад? Неуверенно подсказывает внутренний голос. Девушка пытается немного подумать об этом, правда пытается. Лимонада нет. Она поднимается, лениво натягивая рубашку, медленно застегивается на все пуговицы. Слепой спит слишком крепко, будто сам Лось помогая девушке, укачивает его, не давая проснуться. Красивый нож ловит луч света на лезвие прежде, чем прервать такую хрупкую нить. На пыльном паркете под безжизненным телом девушки в белой рубашке, явно снятой с чужого плеча, медленно расплывалось блестящее кровавое пятно. Она ушла из Дома, так же как и появилась в нём — победительницей.