***
– Да не спеши ты так! – Паоло дружелюбно отнял бутылку у Ричарда, успевшего отполовинить её содержимое за несколько глотков, – что, не согрелся ещё? Дик качнул головой – и комната, освещённая лишь слабым лунным светом и одной-единственное свечой на столе, тут же поплыла перед глазами. Или же он сам поплыл? Вероятно, сказывалось выпитое почти без закуски вино – кэналлийцы смогли утащить только пироги с яблоками, но их было явно недостаточно на трёх человек. Сидящий слева от Ричарда Альберто вовремя придержал товарища за руку, помогая восстановить равновесие. – Ты совсем не умеешь пить, Дик, – без усмешки, совершенно по-доброму заметил Альберто, – если бы мы пили у нас под палящим солнцем, тебя бы совсем развезло. – Куда развезло? – не понял надорец. Его товарищи почему-то рассмеялись, а Паоло взъерошил Ричарду волосы – тепло его руки в постылой ледяной комнате чувствовалось особенно ярко. Такое же тепло исходило от Альберто, что прикончил бутылку и теперь устроил голову на коленях Дика, походя на довольного чёрного кота. «Наверное, воображение разыгралось из-за выпитого, – размышлял Ричард, – но, по крайней мере, наконец-то удалось согреться. И компания… хорошая». Дику подумалось, что ему должно быть странно или неприятно распивать вино с ненавистными южанами, но рядом с Альберто и Паоло он ничего такого не ощущал. Возможно, они могли бы выйти из Лаик друзьями. Ричард бы пригласил их в Окделл, где угостил… не вином, вино у них, признаться, сильно уступало южным сортам, а вот надорский сидр или виски налить было бы не зазорно. – Мы будем рады, если позовёшь, – сказал Альберто, подмигнув, и протянул новую бутыль Паоло, – если ты серьёзен насчёт друзей, конечно. К щекам надорца прилила кровь – всё это время он говорил вслух! Однако брать свои слова назад Дик не собирался: – Разумеется серьёзен! В это время Паоло расправился с пробкой и, отпив, рассеянно отметил, глядя на бутылку: – Тогда и ты приезжай в Кэналлоа… Будем петь, танцевать с доритами и пить вино – лучшее из тех, что есть на юге. И не по-варварски, как сейчас, а перелив в кувшин. Соглашаясь с товарищем, Альберто хмыкнул, а вот Ричард совершенно ничего не понял и переспросил у него: – В кувшин? – Да, чтобы дать ему подышать. Дик нахмурился – он впервые слышал о таком способе. Надорские вина были в основном молодые, и их не оставляли, чтобы не выдохлись. – У вас, кэналлийцев, чудные способы пить вино, – задумчиво протянул Ричард, принимая бутылку и делая несколько глотков под двумя внимательными взглядами. – Даже не знаю, стоит ли оскорбиться, – Альберто хихикнул, – тем более, что я не кэналлиец. – Берто с Марикьяры, – пояснил вконец запутавшемуся Дику Паоло, – у них свои причуды. От этой новости Ричард просиял – марикьяры, всё-таки, не были предателями с точки зрения Людей Чести, в отличие от тех же кэналлийцев. Однако Паоло – кэналлиец, и его бы Ричард ни за что не назвал предателем! Может быть, не все они такие уж и плохие? Но ему говорили… От всех этих мыслей о долге и чести голова начала нещадно раскалываться, так что надорец поспешил избавиться от них, пока не запутался окончательно – хорошо, что тревоги быстро выветрились под воздействием вина и возобновившего разговора. – А что касается способов, – начал Альберто, приподнимаясь, – то у нас говорят, что вино вкуснее… – …если попробовать его на чужих губах, – закончил за ним Паоло. – То есть? Вопрос Дика – слишком невинный для мальчишки его возраста – потребовал от кэнналийца и марикьяре определённых усилий, чтобы скрыть ухмылки. Альберто сориентировался первым: – Ну, например, когда прижимаешь к себе дориту и даёшь ей испить вина из твоего рта. Ричарду понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать и представить эту картину – в груди тут же вспыхнул жар, распространившийся по всему телу. – Тц, слишком по-марикьярски! Кэналлийские поцелуи куда чувственнее! – заявил распалившийся Паоло, явно собравшийся отстаивать свою точку зрения и дальше, если бы не заметил, что Дик покраснел словно варёный рак, – отчего вы так смущаетесь, герцог? – Погоди-погоди, – Альберто сел и, прищурившись, пристально взглянул на надорца, – может ли быть, что ты никогда не целовался? Ричард тут же отвёл взгляд и, выхватив бутылку, осушил её почти залпом. Говорить что-то было излишне – реакция Дика сказала всё за него, и двое других унаров это отлично понимали. – А в чём… ик! …в чём разница между поцелуями по-марикьярски и по-кэнналийски? – в попытке увлечь тему в иное русло спросил совсем захмелевший Ричард. В комнате повисло странное молчание – Альберто и Паоло переглядывались, будто бы общались без слов, однако выражения их лиц Дик прочитать не смог. Неожиданно товарищи повернулись к нему с абсолютно одинаковым блеском в чёрных, шалых глазах. – Ну, смотри, – хмыкнул Альберто, откупоривая очередную бутылку, – это поцелуй по-марикьярски. Альберто поднёс горлышко к губам, однако не глотнул, лишь набрал вина в рот, а затем вмиг отвёл бутылку, схватил Паоло за ворот рубахи и притянул себе, целуя. Ричард замер не в силах ни отвести взгляд от порочной картины перед собой, ни сказать что-то – он просто наблюдал. Будто ощутив внимание надорца, Альберто сильнее прижался своим ртом к чужому. Зачарованный столь постыдным действием, Дик наблюдал за тем, как кадык Паоло дёрнулся, а из уголка его губ начала стекать тонкая рубиновая струйка. «Попадёт на одежду – и все узнают», – пронеслась пугающая мысль в голове Ричарда. Однако Альберто, разорвавший поцелуй, кажется тоже об этом подумал, и скользнул языком по шее Паоло до подбородка, слизывая винные капли вовремя, не дав им пролиться на одежды. Это чудовищно. Чудовищно порочно и… красиво. Дик забыл, как правильно дышать, потому что Альберто совершенно по-кошачьи вылизывал Паоло, покрывая смугловатую кожу жадными, страстными поцелуями. Паоло, плавящийся в руках Альберто, сжал того за плечи, отстраняя ненадолго, и повернулся к Ричарду, подмигивая ему: – А это – по-кэналлийски. Смотри внимательно. Ven aquí, Berto! В следующий миг марикьяре позволил Паоло усадить себя на колени и обнял кэналлийца за шею, приблизившись. Дик судорожно выдохнул – мир перед его глазами словно бы замедлился, когда Паоло коснулся губ Альберто. Сначала легко и мягко, почти невесомо – Ричард не уверен был даже, что это невинное действие можно назвать поцелуем. Но это обман, и Дик понял это, стоило ему заметить дерзкую, предвкушающую куда больше ухмылку Паоло. Всё изменилось, стоило кэналлийцу прикусить нижнюю губу Альберто, чуть потянув и позволив ей выскользнуть. Паоло снова целовал, однако куда более рьяно в этот раз, не давая марикьяре опомниться. Это не было похоже на обычную близость, скорее на охоту, в которой Альберто являлся добычей – несомненно желанной, судя по тому, как Паоло голодно целовал его, кусая чуть ли не до крови. Губы Альберто быстро покраснели, став такими яркими, словно сказочные алые ройи, и Паоло то посасывал их, то проводил по ним языком. Ричард находил то, что вытворяли товарищи греховным, постыдным, диким, в конце концов, но, наблюдая за ними, он не мог не признаться себе, что ему становилось жарко. И речь шла не только о залившем щёки румянце, но и об ощущениях, накапливающихся внизу живота. – Какой поцелуй лучше, Дик? Вопрос застал надорца врасплох – он дёрнулся от него, как от пощёчины, совершенно не заметив, что Паоло и Альберто перестали целоваться и теперь смотрели на него. От их тёмных взглядов с томной поволокой хотелось сгореть на месте. Дик резко отвернулся. – Я… я не знаю, – голос вышел слишком хриплым и тихим, – я же не пробовал… – Логично, – лицо Альберто неожиданно оказалось слишком близко – Ричард мог почувствовать его горячее дыхание на своей щеке, – тогда попробуй – и скажи своё мнение. Кончики пальцев Паоло коснулись подбородка Дика, заставляя повернуть голову и посмотреть на бесстыдных товарищей… друзей? Ричард сглотнул и, собрав всю твёрдость и незыблемость духа, поднял глаза на них, чтобы высказать всё. Но надорец понял, что теряется, и вместо вызова на дуэль – пускай они и запрещены в Лаик, пускай Дик был не столько хорош, в отличие от Паоло и Альберто – он произнёс, запинаясь: – Это… это грех. Явно подавляя очередной рвущийся наружу смешок, Альберто фыркнул и погладил Ричарда тыльной стороной ладони по щеке – прикосновение оказалось столь нежным и тёплым, что северный герцог, никогда толком не знавший ласки, не смог ей воспротивиться. – Лаик – забытое и Создателем, и Леворуким место, Дикон, – заверял Паоло, прижавшись к надорцу всем телом, – Никто не узнает. – Te puedo besar? – мурлыкнул Альберто на незнакомом Ричарду языке. Незнакомом кошкином языке, звучавшем чарующе, если не дурманяще. Пока сознание не затуманилось, Дик переспросил: – Что ты сказал? – Можно тебя поцеловать? – повторил Альберто уже на талиг. Они с Паоло замерли, выжидая. Ричард не понимал, почему ему вообще задали этот вопрос? Кошкины дети могли поцеловать – и не только поцеловать, а сделать с пьяным надорцем всё, что угодно – его и просто так, но отчего-то им оказалось важным согласие Дика. Как будто считали друга равным, как будто прислушались бы к его мнению и отпрянули, скажи Ричард «нет». Как странно. С желаниями Дика не считались уже много лет – ни матушка, ни слуги в собственном замке, ни жаждавшие взвалить на хрупкие плечи юного герцога тысячу обязательств Люди Чести. Так какая разница «навозникам», преданным своему соберано-убийце, чего хотел бы Ричард? Однако же, Дика спрашивали – и покорно ждали ответа. Но как он мог ответить на греховное предложение, если не отказом? Воспитанный в эсператизме, строгости и холодности, что ещё мог сказать Ричард порочным развязным южанам? – Да. И гори оно закатным пламенем… Они не говорили, что Дику понравится – это обещание, чрезмерно самоуверенное, читалось в блеске чёрных глаз и в каждом прикосновении. Ричард боялся сделать что-то не так и опозориться, но интерес, разгоравшийся в груди, пересиливал страх, поэтому, когда Альберто потянулся к надорцу, он закрыл глаза и позволил себе поддаться на искушение, посланным Леворуким. Губы марикьяре – пухлые и мягкие – накрыли губы Дика, а скользнувший между ними язык заставил приоткрыть рот, и в следующую секунду Ричард почувствовал вкус красного вина. По правде, красное вино Дик не любил, но сейчас, делая глоток, находил его удивительно приятным. Как и в случае с Паоло, несколько капель скатились из уголка рта Ричарда, но Альберто слизнул их, вызывая по телу северянина волны мурашек. Язык Альберто оказался таким горячим, что Дик невольно вздрогнул и вцепился в чужие плечи. В тот же миг марикьяре коснулся его шеи губами, поцелуями поднимаясь выше и выше и иногда слегка втягивая тонкую нежную кожу – на ней остались бы следы, но Альберто держал себя в руках. Себя и Ричарда, запрокинувшего голову и подставлявшегося под поцелуи, от которых внутри всё полыхало. Альберто чуть прикусил кадык Дика – и с его губ сорвался едва различимый стон. Однако вспомнить о стыде надорец не успел из-за Альберто, зализывающего место укуса, точно закатная тварь, в чьи лапы попал грешник. – Каррьяра! Берто, не жадничай! – услышал Ричард рядом. Альберто недовольно цокнул, но, напоследок поцеловав Дика в уголок губ, оторвался от него и уступил Паоло. Вино, ударившее в голову, действовало всё сильнее, поэтому Ричард не сопротивлялся, стоило кэналлийцу усадить его к себе на колени и провести ладонями по спине. Дик совсем забыл, что поцелуи Паоло – это обман. Сначала невесомые и нежные, они играли с сознанием, пока не становились настойчивее, и вырваться из ловко сплетённой ловушки уже не представлялось возможным. Одурманенный вином и чужой жадностью, Ричард всхлипнул, когда Паоло прикусил его за нижнюю губу слишком сильно. Извиняясь, кэналлиец сладко поцеловал Дика, дав почувствовать безумное сочетание крови обычной и той, что они успели выпить. Это развратно – то, что Ричард позволял делать с собой, только властные и уверенные движения губ Паоло дарили одновременно со смятением удовольствие. Дику было нужно воспротивиться, оттолкнуть, но… он так устал от этого проклятого «нужно». Кэналлиец отстранился с влажным звонким звуком и посмотрел с улыбкой на запутавшегося в ощущениях Ричарда, в глазах которого читалось недоумение, стыд и, определённо, недовольство из-за того, что Паоло остановился. – Сейчас не думай, Дикон, – голос Альберто, прильнувшему к надорцу со спины, прозвучал будто сквозь толщу воды, – закрой глаза… – …и просто чувствуй, как хорошо, – закончил за другом Паоло. Ричард к ним прислушался. И не пожалел. Он чувствовал каждое прикосновение к себе – руки обнимали жарко и в то же время нежно, балуя тактильного, изголодавшегося по ласке северного герцога, скользили по телу, пробуждая те желания, о которых не исповедуешься, и, главное, напоминали, что он не один сегодня. В эту ночь замёрзнуть ему не дадут. Ведь Альберто – Берто, называть иначе сейчас марикьяре было бы неправильно – гладил по широким плечам, и тепло разливалось по телу морскими волнами. Дик никогда не видел моря, но изящные ладони Берто, забравшиеся под ночную рубашку, напоминали именно о нём. Кэналлийских танцев Ричард тоже не знал, но Паоло показал ему их, то беря его руки в свои, то прижимая к себе за талию. И поцелуи – десятки, сотни, тысячи поцелуев. С вином – сладкие, пряные, будоражащие кровь, и без вина – на влажной, разгорячённой коже, и рубиновых припухших губах. Дика целовали не только по-марикьярски и по-кэналлийски – были тягучие и глубокие, когда чужой язык проникал в рот, трепетные и волнующие, когда уста касались чувствительного местечка за ухом и впадинок ключиц… Ричард отвечал на них – несмело поначалу из-за собственной неопытности, но Берто и Паоло словно поощряли его попытки. А что ещё нужно юному герцогу, не знавшему похвалы? Так что Дик целовал, трогал, копируя действия друзей, пока вино в крови подстёгивало его, и позволил себе рискнуть, взять инициативу на себя. – Dios mío! – Guau! Кому какая фраза принадлежала? Ричард уже не был уверен, но слышал в произнесённом между негромкими стонами одобрение и продолжал искать с закрытыми глазами – губы, щёки, плечи, что можно было зацеловать и добиться ещё подобных слов и судорожного дыхания. Кого Дик целовал в эту минуту? Паоло? Или Берто? Ричард думал, что запутался. Окончательно и бесповоротно. Но истина, оказавшаяся в вине, что Дик сцеловывал с постоянно меняющихся губ, говорила ему: разницы нет. Сейчас в холодной келье он, по воле случая, целовал своих друзей, согреваясь и делясь своим теплом, и это главное. Никого не обделяя, никому не давая замёрзнуть, просто наслаждаясь моментом пьянящей юности. – Как будет «поцелуй меня» на кэналли? – спросил Ричард, разгоряченный осознанием. – Bésame! – Bésame! Два голоса ответили ему, счастливо смеясь, а потом Берто и Паоло вновь утянули его в настойчивые и пылкие поцелуи почти до самого рассвета. Дик отчего-то был уверен, что жара от них хватит до конца олларской зимы, пусть та окажется хоть четырежды отвратительно-промозглой. Как знать, может вскоре Ричард встретит человека, чьи прикосновения губ и рук не спутает ни с чьими больше – и пламя в груди Дика будет гореть ровно, согревая и в Олларии, и в Надоре, да куда только не заведёт его судьба. Берто и Паоло тоже на это надеялись – тогда, однажды сидя в замке своего северного друга, марикьяре и кэналлиец расскажут, что не перепутали комнаты в Лаик, а Ричард посмеётся, прижимая к себе любимого человека.***
Когда Первый маршал Талига вернулся в свой особняк, стояла уже глубокая ночь. – Вы не уехали. Сидящий на шкуре Дик даже не посмотрел в сторону Рокэ, продолжая отстранённо наблюдать за тем, как скачут огненные языки по поленьям в камине. Ричард постарался спрятать лукавую улыбку от Ворона за высоким резным бокалом: – Очевидно, я же здесь. – Дерзите, юноша. Алва опустился в кресло рядом и устало потёр глаза – боковым зрением Дик заметил, как герцог напряжён и раздражён. – Я дал вам подорожную и отряд солдат. Вы должны быть на пути домой! – Эр, вы же сами сказали мне, что Повелителю Скал никто не указ. – Ваша память весьма избирательна для столь юного возраста, – съязвил Рокэ, – но я напомню, что никто не может вам приказывать, кроме короля и меня. А что я приказал вам, герцог? Ричард наконец-то развернулся к Ворону, и искорки пламени блеснули в сером взгляде – в нём читался вызов и хмель. Нет, всё-таки, Дик никогда не научится пить. Оруженосец облизнул губы и произнёс отчётливо, не скрывая наглой ухмылки: – Вы приказали возвращаться домой, эр Рокэ. Я дома. Не такого ответа ожидал Алва – очередного вызова, юношеской грубости, сквозь стиснутые зубы произнесённых извинений, да чего угодно! Но не этого заявления. Потому что Ворона оно радовало в той же мере, что и пугало. А Первого маршала Талига ничто не должно пугать. Какое-то время они сидели молча, и каждый размышляя о своём. Ричард – о собственной дерзости, которой гордился без зазрения совести. Рокэ – о том, что теперь делать с оруженосцем. – Вы когда-нибудь мне врали, монсеньор? – первым тишину нарушил юноша. – Запомни навсегда, Дикон, – голос Алвы был серьёзен, но не холоден, – я могу недоговаривать, уклоняться от ответа, игнорировать, но я никогда не вру. Тем более – тебе. Ты и без этого слушаешь – и ещё наслушаешься – достаточно лжи от ызаргов вокруг. Дик думал, что ему следует что-то сказать, но правильные слова всё не приходили, поэтому юноша осушил бокал, не замечая сапфировых глаз, внимательно наблюдавших за тем, как дёрнулся его кадык. – Налей мне вина. Просьбу – не приказ, сейчас то была именно просьба – Ричард принялся исполнять, несмотря на лёгкое головокружение. Он перелил «кровь» из кувшина в бокал и подошёл к Ворону, однако замер на месте, стоило одной глупой мысли промелькнуть в пьяной голове. Рокэ хотел уже сказать что-то едкое, чтобы заставить пошевелиться, но Дик вдруг поднёс наполненный не для себя бокал ко рту, а затем неловко забрался на колени к эру и, зажмурившись, накрыл его губы своими. Мир для юноши замер, и только стук сердца – своего и чужого – напоминал ему о том, что время не остановилось. – Что это было, Дикон? – сглотнув и отстранившись спросил Алва. – Поцелуй по-марикьярски, эр, – выпалил оруженосец, прекрасно понимая, что суть вопроса заключалась не в этом. Вместо того, чтобы разозлиться или оттолкнуть Ричарда, Рокэ рассмеялся. Дик не смел и пошевелиться, зачарованно вслушиваясь в его смех. – Не буду требовать ответа на свой настоящий, – Ворон сделал ударение на последнем слове, – вопрос, но позволю отметить, что вышло неплохо, хотя практики однозначно не хватает. – У меня были отличные учителя, – пробормотал Дик смущённо. Первый маршал поймал его за подбородок, не дав отвернуться, и имел удовольствие лицезреть пунцовый румянец на щеках юноши. Всё происходящее походило на сумасшествие и пьяный бред. Впрочем, Алве не раз заявляли, что он безумен, а тогда… Да гори оно всё закатным пламенем! – Хм, а скажи мне, Дикон, – мурлыкнул Рокэ, – учили ли тебя поцелую по-кэналлийски? – Да. Хотите проверить? – хрипло прошептал оруженосец и подался вперёд, – Bésame… Берто и Паоло были правы – вино действительно вкуснее, если пробовать его на чужих губах. Но чего Ричард не знал, так это продолжение поговорки, гласящее, что вино куда вкуснее, если оно на губах поистине любимых. Ворон обязательно поведает об этом Дику, когда они прибудут в Алвасете, где проведут зиму, и не отвратительно-промозглую, как в Олларии, а тёплую и солнечную. Может быть, в ответ юноша расскажет о своих загадочных учителях – в конце концов, Рокэ должен знать, кого ему благодарить.