цвета любви

кэйа никогда не признается, что больно и плохо. что белые волосы остаются на руках, стоит ему распустить пучок, завязанный на ночь для удобства, что со временем даже оставлять глаз бога в другой комнате не помогает, что мороз разъедает кости и впивается в кожу льдинками. кэйа никогда не признается — и в первую очередь себе. потом, может, тарталье и дилюку. джинн и малышка кли, альбедо, розария — все они вспоминаются третьими. и всё равно кэйа никому не расскажет, как белеют волосы и бледнеет, покрываясь морозной коркой, кожа на кончиках пальцев. потому что он сильный, он капитан кавалерии и рыцарь ордо фавониус, в конце концов, он что, не может потерпеть? "само пройдёт, это временно, артерии земли снова не в порядке" — успокаивает себя кэйа, но что-то не видит, чтобы у обладателей пиро глаз бога загоралась одежда. ничего, ничего, это не страшно, может, им горячо так же, как обжигающе-холодно под древним проклятьем кэйе. он никому не расскажет, как когда-то давно, когда каэнрия процветала, лёгкой женской рукой на груди начертили проклятый знак. этот знак проявляется всё ярче. он убивает, ползёт в сердце, отравляя плоть, делает больно, но никто об этом не узнает, потому что магия древняя, питает силы оттуда, откуда не вернулись бы даже твари бездны, потому что кэйа не говорит об этом даже со своими тараканами с голове. аяксу и подавно не нужно было об этом знать. он возмущался вечным отказам кэйи, просил отгул взять у джинн на пару недель ("у тебя эти срочные миссии уже в печёнках, кай, хочешь в снежной отдохнёшь? мои младшие будут от тебя в восторге!"), за руку порывался схватить — ему, этому большому ребёнку, не нужно было даже думать о странном проклятии из недр земли, которое способно за половину года отравить жизнь и иссушить, заморозить, что не останется даже костей, которое способно пожрать глаз бога и посоперничать с богами селестии. — кэйа! — аякс заходит без стука. застывает на месте, взглядом проводит по уродливому узору на груди, почти клейму, по оледеневшим пальцам, кровящим и почти негнущимся, по сгорбленной спине и холодным синякам. — кэйа... — тебе... не следовало этого видеть. — кэйа отворачивается, прячет глаза, накидывает рубашку, скрывая длинные морозные полосы на спине, похожие больше на шрамы от хлыста. он не признавался даже самому себе, так почему его таким увидел самый близким во всём этом мире человек? — ты же не думаешь, что я теперь дам тебе, когда ты об этом знаешь? — истерический смешок. — кэйа, иди сюда. — в глазах аякса непонимание, смешанное с болью, в голове желание обнять, исцелить, помочь, но от прикосновений альберих уходит, мягко качая головой. — не трогай, а то замёрзнем оба как тот митачурл. — улыбка холодная, больно растягивает потрескавшиеся от мороза, прямо как сердце, губы. — кай, что происходит? — аякс в замешательстве и даже глаз бога снимает, чтобы прикоснуться. кэйа отстраняется вновь. — оно слишком... древнее. и мощное. из каэнрии и самых низов бездны. ты не поможешь и никто не поможет. — кэйа обречённо вздыхает, полагая, что о природе льдинок, до крови режущих смуглую кожу, аякс догадался. — ты же знаешь, я лучше других знаком с бездной! — а чайльд всё же ловит в объятия, сквозь хилые протесты прижимая к груди холодное тело. вздрагивает — как труп. — но... такого я и правда не видел... но я помогу! — мне поможет только чудо, аякс. — кэйа утыкается в плечо чайльда лбом, выдыхая жгучий лёд, который инеем оседает на пиджаке предвестника. — или сильная колдунья из каэнрии. как думаешь, найдёшь хоть что-то? — а как же, ну, этот, как его, алхимик? он ведь тоже... — аякс чешет в затылке одной рукой, другой проходится нежно по спине. нежно, да всё равно чувствует, как уходит от касания кэйа. на этот раз потому, что больно. — он не из каэнрии, я уже говорил тебе, да и что он может сделать? облегчить мне смерть, разве что. — не говори так! — аякс зажмуривается. выдыхает. расслабляет плечи. открывает наконец глаза, прогнав себя через отрицание. — сколько тебе осталось? — спрашивает на грани шёпота. — три месяца, но два их них я буду корчиться на кровати, постепенно рассыпаясь на льдинки. — горькая усмешка. он уже рассыпается. изнутри. два месяца понадобится, чтобы исчезла физическая опустевшая оболочка. — кай... у меня много знакомых с пиро глазами бога! или... или хочешь я тебе добуду глаз порчи? тоже пиро! дай мне... у меня есть неделя? хоть завтра, кай, пожалуйста... — аякс проходит торг. на гнев времени не осталось, он трещит пламенем на фоне. — только хуже будет, аякс. только хуже. только... я не хочу рассыпаться в одиночестве. не хочешь посмотреть на чудное действие древнего проклятья? думаю, полезная информация. — кэйа просит об ужасных вещах, но ему не стыдно, потому что вот такой он эгоист. но он действительно не хочет умереть в одиночестве. — или можешь отдать меня этому вашему доктору. пусть посмотрит, из чего состоит проклятый лёд. — нет, кай, я-, — аякс прерывается и думает, наверное, меньше мгновения. — конечно. если тебе так будет спокойнее. кэйа чувствует укол вины. или это лёд начал поглощать сердце, заставляя его рассыпаться?