— Поздравляю. Насколько я знаю, для людей это знаменательный день, когда они получают глаза бога.
Её голос звучит слишком тихо, и парень берёт клинок в руки, не понимая, с чем может быть связана смена тона. — Спасибо — он улыбается краешками губ, на мгновение прикрыв глаза. Проводит пальцами по тонким и почти незаметным белым трещинкам, и чувствует странное покалывание, будто ему захотелось коснуться чего-то наэлектрезованного, и это ощушение заставляет открыть глаза. Это точно не та комната. Ему открылся вид на тёмно-зелёное поле, контрастирующее с хмурым грозовым небом, плачущим дождём. На траве он видит много тел, и сломанные знамена, даже не разобрать, чьи. То там, то тут воткнутые в землю копья и мечи, реки багровой крови, размывающейся водными каплями и впитывающиеся в почву. Он судорожно вертит головой во все стороны, не понимая, где оказался. Вспышка молнии и противное шипение, раздавшееся где-то за спиной, а затем раскат грома, неизменно шедший за проявлением энергии электро. Кадзуха резко оборачивается, и перед глазами вдруг всё плывет. Он видит, как там, впереди, извиваясь, сычит огромный белый змей, обнажив клыки в открытой пасти. А ещё, прям перед ним, чья-то фигура, и знакомый голос вскрикивает, протягивая руку вперёд, руку того тела, в котором он находится: — Сасаюри! — и этот отчаянный возглас заглушает грохот грома, а ронин не видит больше ничего. Лишь чёрная пелена, и звон того имени. Перед ним всё та же комната, всё та же темень. А в руках меч, слабо искрящийся фиолетовым.—Кадзуха? Всё в порядке?
Собственное имя выводит его из непонятных ощущений, и парень испуганно смотрит на своё отражение в лезвии. — А? Да...порядок. Я просто...это было... — он не может подобрать слов. Сасаюри...он никогда раньше нн слышал этого имени. Наверное, этот человек погиб. И наверное, он был очень дорог ей. Ведь её голос он бы точно ни с чьим-либо другим не перепутал. А змей? О костях-остатках Великого Оробаси он слышал только раз. И видел пару картинок с изображением его черепа. Но это точно был он. Каэдехара уверен на все сто. — Сасаюри...он был дорог тебе?— Откуда ты о нём знаешь?
— голос веет холодом и недоверием, и юноша тут же вжал голову в плечи, не очень соображая, как ей правильно ответить. — Мне кажется, сейчас я видел кое-что личное. Полагаю, это был Ясиори, а белая змеюка — Оробаси... Она молчит, наверное, растроенная тем, что он увидел часть её воспоминаний. Но когда была та битва? Давно. Очень давно. Люди столько не живут. А вдруг она заперта в мече веками?— Сасаюри был...одним из мо...из генералов. И моим соратником и дорогим другом. Он, будучи тэнгу был, естественно, сильнее других воинов и командипов, но в тот день Оробаси оборвал его жизнь. Я ..знала Сёгуна, и Сасаюри знал. Мы...были друзьями тоже... — она замолкает, подбирая слова. Значит, она тоже занимала какаю-то высокую должность? Генерала, например? — Я потеряла многих — сестру, друзей, но и многим жизнь испортила. Я не хочу испортить ещё и твою. Поэтому, может, ты ещё раз подумаешь, тем более, что ты ра-
— Это моё решение. Я не отступлюсь. Она тихо вздыхает: — Я помогу. — Спасибо... — Эи. — ...Эи. Красивое имя — он улыбается, думая, как бы сказал это ей в лицо. Так-то она важная персона, а он кто? Преступник, которого тут, в Инадзуме, быть не должно. — Ты уже слышала о моём товарище, теперь я хотел бы, если соизволишь, послушать о твоих. Спустя мгновение молчания, она хрипло говорит: — Моя сестра, Макото, погибла пятьсот лет назад, в Каэнри'ах. Я так и не узнала, почему она отправилась туда одна, не предупредив меня. Ведь из нас двоих лишь я владела навыками боя. Помню, как держала её безжизненное тело на руках, и помню, как запечатала остатки её сознания. Я не бывала там с того самого дня. Думаю, это значило бы, что я таки смирилась с её смертью. Она грустно вздыхает, и Кадзуха даже не знает, что сказать. Тишину прерывают приближающиеся тяжёлые шаги гонца, и за мгновение слышен звон металлических ключей, прокручивающихся раза три в замке. Увесистая дверь открывается, показывая силуэт мужчины, пролившего свет закатного солнца на пол. Закатного? Сейчас вечер? Он запутался. Так сколько времени прошло? — Вставай. Нам в Инадзуму. После твоей казни этот камешек — он кивает на глаз бога — станет последним на статуе. Сердце сорвалось, наверное, прямо в Бездну. Конечно, он был готов к этому, смирился с самим фактом, но...вряд ли он его полностью принял. Всё тот же коридор, но теперь можно было хоть его рассмотреть. Дощатые стены и пол, за решётчатыми окнами было видно морскую поверхность и листья клёнов. Такого места Кадзуха что-то не припоминал. Его достроили? Или, может, они в комисси Тэнрё? Последнее было больше похоже на правду, потому что за ещё одними двустволчатыми дверьми показался зал и сидящая там госпожа Кудзё. Она встаёт и медленно разворачивается, устремляя взгяд золотых глаз на него. Осматривает и останавливается на клинке в его руках. — Кто бы сомневался. На тебе ещё одно обвинение. Теперь уже за кражу имущества нашего Архонта — Кражу имущества самого Сёгуна? Подожди-те ка. Что-то не сходится. Эи говорила, что знала Её Превосходительство, но этот меч — меч Владычицы Вечности? Солдаты, сидящие подле, тоже изумлённо смотрели то на парня, то на генерала. В какой-то мере, может, даже и логично. Вряд ли меч, обладающий собственной силой и сознанием, валялся бы просто так. — Не смей сопротивляться, Кадзуха, Всемогущий Сёгун хотела, чтобы этот поединок был в хоть немного, но честным. Он смиренно кивает, и тэнгу велит рядовому отпустить парня, приглашая за собой. Они выходят из комиссии, прямо к толпе народу. Никому, казалось, не было дела, и это радовало. Ему не хотелось привлекать к себе ненужное внимание. Широкий деревянный мост, соединяющий дворец с остальной Инадзумой. Статуя тысячерукого стоглазого божества зловеще отливала разноцветными камнями на свету последних лучей солнца, орашивающих её в бордовый. Иронично. Затем ворота со стражей, не проронившей и слова, стоило показаться госпоже Саре. Тонкая песчаная тропинка, ведущая по аккуратному газону, очередной мостик, но на этот раз маленький, через совсем небольшое озерцо. Левее возле каменных ступеней возвышается сакура, но не такая огромная, как в храме Наруками. Ступенька за ступенькой (Сёгун любит часто ходить вверх-вниз по ним?), и вот небольшая каменная площадка, ограждённая низким багряным заборчиком. Ещё стража, стоящая у крепких позолоченных дверей, расписанных мицу-домоэ и другими узорами. — Тут наши дороги расходятся, Кадзуха. Удачи. И она разворачивается, оставляя его одного. Почти одного. Эи рядом. На неё можно положится. И она сказала, что вместе они слелают всё, что возможно. Солдаты открывают двери, и, стоит ронину переступить порог тронного зала, закрываются с таким громким и зловещим "хлоп", что этот звук разносится эхом по пустому залу. Вернее, не совсем пустому. У противоположной стены расхаживает в стороны Сёгун, и тихий цокот её широких и тяжёлых каблуков теперь вытесняет наступившую тишину. Она останавливается, медленно обернувшись. Длинная фиолетовая коса плавно оказывается за спиной хозяйки, но он заметил, как концы прядей налились более светлым и ярким оттенком. — Кадзуха. Как насчёт отстоять имя своего рода? — она шагает вперёд, и вся её гордая походка с качающимися бёдрами источает опасность. Замирает на середине их поля для битвы. — В случае своей победы я заберу твой глаз бога и то, что принадлежит мне. — А если выиграю я? — выпаливает он, толком даже не обдумав. — В таком случае, я признаю тебя невиновным и законопослушным гражданином. — И это всё? — Чего ты ждёшь ещё? — Вам хорошо известно, что шансы мои ничтожно малы. Почему бы вам не поставить на кон ещё что-нибудь? — Исключено — она отрицательно качает головой — как ты сам сказал, твои шансы почти равны нулю. Сначала покажи мне, на что способен, а потом ставь свои условия. Он закусывает щеку изнутри. Что ж. Он не в том положении, чтобы желать ещё чего-то. В этом она права. Шагает на встречу своей сопернице, вблизи рассматривая её. Конечно, она красива. Но её светло-сиренивые глаза, устремлённые на Эи, были совершенно пусты. Будто она лишь марионетка, а не сама Сёгун. Тут же за её спиной появляется чакра — чакра вожделения, дарующая ей дополнительную силу, а глаза, бывшие выгоревшими, становятся одного цвета со светящимися прядями волос. В женских руках появляется копьё — Сияющая Жатва, легко косящая как растительность, так и головы врагов. Она атакует первой. Точный взмах — и Кадзуха улавливает в нём что-то знакомое, напоминающее движения Эи. Очень напоминающее. Ему довольно легко удаётся отразить выпад, но новый заблокировать гораздо труднее. Ещё атака, ещё, тут она делает замах вверх, и его тело само откатывается назад, и не зря, ведь дальше последовала подсечка, пришедшаяся ему бы по лодыжкам и знатно затруднившая бы отражение копья. Сёгун двигается так утончённо и элегантно, словно танцует. Танцует смертоносный танец — станцуй с ней и стопроцентно окажешься поражённым если не Жатвой, то ударом молнии. Все её движения говорили о власти, сосредоточенной в бледных руках, отточености и вечном совершенствовании навыков. Она не даёт ему никакого времени, чтобы одуматься и попытаться самому напасть. Да и зачем? Дай противнику поблажку, и он, если достаточно способен и умён, обязательно применит её. А кому это нужно? Точно не воину и опытному полководцу, прожившему века. Но вот, когда Жатва снова вздымантся вверх, Эи ведёт его прямо под руку Сёгуну. Совсем с ума сошла? Но Кадзуха быстро понимает, что к чему, и атакует сам. Соперница отпрыгивает, её сияющие глаза сужаются, и она ухмыляется. Так пусто и бездушно, словно неживой человек. А можно ли считать её человеком? Времени на подумать нет: она снова заносит своё верное оружие, но в этот раз не для длинного взмаха полукругом снизу вверх, а бросается прямо на него, и он едва успевает выставить меч для блока её атаки. И тот внезапно загорается бирюзой анемо стихии. Кадзуха удивлённо моргает пару раз, и может прочитать удивление на лице напротив. Но она быстро возвращает себе непроницаемую маску, и сильнее давит на его клинок. Ему кажется, что Эи не выдержит такого напора. Всё же, насколько бы сильной она не была, противостоять божеству не в силах даже самый сильный человек (коим она несомненно была, он в этом не сомневался). Однако он не слышит ни скрежета, ни противного скрипения стали, или из чего там эти оружия сделаны. Тут уже копьё загораеться бело-сиреневым, а чакра за спиной Сёгуна трещит и искрится тонкой паутиной молний, обещающих максимально болюче пройти сквозь тело и оставить то обожжённым трупом валяться на полу тронного зала. Но он держит её удар. Запястья предательски жгут и болят, протестуют, тянет в предплечьях и появляется невыносимое желание опустить наконец руки. Он пока может сопротивляться. И он должен. Должен, должен, должен. Ради себя, ради своего рода, даже, возможно, и ради Инадзумы, и ради Эи. Он пообещал ей, он пообещал себе и ей, что сделает всё, что сможет. Он не имеет права подвести её. Она ведь столько раз ему помогла, а когда наступил рещающий момент, он не может отступить. Она будет считать его предателем в таком случае? Как бы там ни было, проверять это у него желания нет совсем.— Не смей сдаваться!
Райдэн на секунду отводит руку, и только стоило ему облегчённо вдохнуть, как она, перехватив копьё удобнее, со всей силы смертельным ударом опускает её на него, и никаким мечом он уже не заблокирует удар. Чакра рассыпается, и яркой, ослепляюще белой молнией режет пространство. Он падает на колени, и хватается за голову, не сразу понимая, что под ногами не холодный голый пол Тэнсюкаку, а серый песок с аккуратными кругами и узорами на нём. В ушах звенит, но он отчётливо слышит уже как родной голос над ухом. — К сожалению, у нас мало времени, слышишь? — холодная рука аккуратно возвращает выпавший меч ему в ладони, и тут же отстраняется, стоит ему повернуться в сторону звука. На фоне красно-чёрного неба возвышаються бордовые тории, а перед этим всем стоит она. Ещё одна Сёгун Райдэн? Или всё та же? Голос точно Эи. У той, которая в том зале, он холодный и мёртвый, безэмоциональный и незантересованный от слова совсем. Тогда что тут, Бездна его поглоти, происходит? — Просто...поверь мне. Как верил раньше. Я объясню позже. Если тебя не будет слишком долго, она успеет подготовиться. Ты...будь внимателен — она наклоняется, и только сейчас он замечает их разницу в росте, её аметистовые глаза обеспокоенно смотрят в его рубиновые, и он поджимает губы, отворачивается и кивает, поднимаясь на ноги — Хорошо. И это последнее, что он слышит. Вот снова стены того зала, тёмные, зловещие. И вот сама Сёгун, стоящая к нему боком. Он бросается к ней, растерянно стоящей у стены, так быстро, насколько ему позволяет раненный бок и непонимание, бушующее внутри. Самый кончик клинка касается её бледной шеи в чёрно-синем вороте, и женщина замирает, не двигаясь. А позже поворачивается к нему, и в её глазах, он клянётся, от нежно-фиалкового не остаётся и следа, заменяя его дном самой Бездны. — Ох, вот как? — копьё исчезает, золотым блеском пропадая в пространстве. — Что ж, ладно, я признаю твою победу. Чего ты хочешь? Он думает. Теоретически, он может пожелать чего угодно. Или нет? Но предположим, что если она — не настоящий Сёгун, а настоя... — Кто ты в самом деле? Почему ты и Эи — почти одинаковые? — Так мы перешли на ты? — этот саркастический вопрос на секунду заставляет его залится краской, но Райдэн продолжает — думаю, не мне стоит это объяснять. И прежде, чем он успевает возразить, перед глазами зал снова сменяется пейзажем тёмного неба, песков и торий. — Эи? Это ведь ты, да? — она парит в воздухе, сконцентрировавшись, и открывает глаза на его вопросы. Плавно опускается на ноги, но потом уседается на песок, совершенно не заботясь о том, что будет с её узорчатыми одеждами. Хлопает ладошкой рядом, и он присаживается, выжидая. Девушка тяжело вздыхает и, кажется, собирается с мыслями. — Для людей всегда существовала только Сёгун Райдэн. Но на самом деле Архонтами были и Райдэн Макото, и я, Райдэн Эи. Но правила лишь она... Единственное что умела я - это вести войско. Сейчас мы в Эвтюмии — это созданное мной царство, моё сознание, помещённое в меч — в Мусо Иссин, в котором я закрылась на те пятьсот лет, которые прошли от смерти сестры. — При упоминании сестры девичьи губы еле видно дрожат, и она замолкает. Пауза длиться несколько секунд, пока Эи не продолжила говорить — Но народу нужен был Сёгун, и я решила создать куклу, которая могла бы быть и близкой к народу, как Макото, и воином, как я. Но первая Сёгун вовсе ею и не была. Это был Куникудзуши. Сейчас мне не известно, что с ним — она грустно вздыхает — Мико говорила усыпить его, и я так и сделала, зная, что он был не готов ко внешнему миру. Но он сам очнулся ото сна. Дальше...я создала ту, с которой ты сражался. Она просто Сёгун Райдэн. Конечно, ещё она является защитником вечности, и это одна из тех функций, что были заложены в неё. Она представляет из себя воспротивившуюся мою копию, над которой я должна одержать победу, если хочу изменить какое либо своё решение, чтобы это не было проявлением эрозии. Но она...не может заменить ни Макото, ни меня. Когда я осознала свою ошибку, а это было примерно в начало Охоты, Сёгун сломалась. Как и любое, исскуственно созданное что бы то ни было, ей тоже свойственно сбоить. Поскольку моё сознание запечатано в этом клинке, если мне нужно, я могу занять куклу-Сёгуна и делать, что понадобиться. Я узнала, какие жертвы, но было слишком поздно. Конечно, я подпишу прямо после нашего разговора отмены всего того, что было подписано, и...— она опять вдруг замолкает. Кадзуха, потрясённый вылитым на него потоком совершенно новой и не полностью понятной информации, только тянется к её ладони, крепко сжимая. — Спасибо. Но я знаю, насколько трудно тебе будет простить мне Охоту, забравшую у тебя друга и ещё много людей и их желаний. — Может, тех ты уже никак и не вернёшь, но ты можешь изменить будущее, которое сама им даёшь. Ты справишься. Даже отменой всех указов ты много чего изменишь – он молчит секунду-вторую, а потом добавляет, широко улыбнувшись — мы справимся. Она тихо смеётся, вспомнив свои же слова, и ему очень нравиться даже просто смотреть на неё. Слушать звонкий смех. И самому улыбаться тоже.***
Отмена Охоты и указа Сакоку вернули Инадзуму к жизни. Поток торговцев туда-сюда, счастливые улыбки горожан и подпись мирного договора с Ватацуми. Сёгунат вернул своих пленных, а Сопротивление — своих. Мирный перезвон парочки фуринов на раскидистой сакуре сзади от Тэнсюкаку и бело-рыженький зяблик, осмелевший настолько, что прилетел к самому Сёгуну и что-то щебетал. — Тебе определённо стоит чаще выходить на улицу. И за пределы своего дворца в том числе. — Ты прав — она отпивает чай из белой фарфоровой кружки и тянется за шпашкой с цветным данго — например, что бы поесть сладости. Кадзуха не может сдержать улыбки — он никогда и подумать не мог, что Райдэн Эи, вообще-то, очень общительный и приятный человек. И, о Архонты, очень весёлый и любящий сладости. — Я хотел бы узнать о Ясиори. Тот момент, который я видел... — Тогда Оробаси но Микото, или же Ватацуми Омиками, вторгся на этот остров с запада, по неведомым мне причинам. Точнее, я думаю, что в Энканомии он узнал что-то запретное, и за свой интерес Селестия наказала и его, и народ. Но он взял всю вину на себя, и, понимая, что должен погибнуть, наверное, попытался захватить территорию, ведь почва на Ватацуми совсем не плодородная, и людям там приходилось очень трудно даже в те времена. Тогда было много потерь, как с нашей, так и с его стороны, в том числе и Сасаюри... Тогда я одолела Оробаси ударом Мусо но Хитотати, оставив тот каньон на карте острова, нынче наполненный электро энергией, образовав ущелье Мусодзин. Собственно, на этом всё. Голова и кости змея покоятся там, на Ясиори. — Это была сила твоего Серца бога? — Нет. Его я отдала Мико уже очень давно. Мне связь с Селестией незачем — она равнодушно пожимает плечами, словно это что-то не столь важное. Хотя если она способна разрубить змея, а вместе с ним остров... ронин содрогается от одной лишь мысли о том, что она могла бы сделать, будь она до сих пор с Сердцем. Они одновременно отпивают чай. — Эи...— начинает Кадзуха, решив сменить тему. — Да? — Я до конца не уверен, но, я думаю, что хотел бы повидать мир. Возможно, просто короткое путешествие, например, в Ли Юэ, раз указ Сакоку больше не действует. — он вертит чашечку в руках, и тоже берёт данго. — Это... Хорошая цель — она улыбается уголками губ. — Интересно, повстречаешь ли ты там моего старого знакомого...Моракс наверняка не изменился, ха-ха. — Я буду регулярно писать тебе письма. — Ловлю тебя на слове.***
Алькор отплывает совсем скоро, а парень всё ещё стоит у разлогого красного клёна на Рито, никак не способный подобрать нужные слова. Они прощаются ведь не навсегда, правда? Он скоро вернётся. Они вдвоём это знают, но никто не собирается отпускать другого из объятий первым. — Я буду ждать — она отходит на шаг, выпуская Кадзуху, и тот был слегка расстроен. — Я тоже. Эи? — он отходит, а потом оборачивается — Я люблю тебя. И с широкой улыбкой машет ей на прощание, поспешив по деревянному помосту к Южному Кресту, гордо напнувшему свои багряные, прямо как этот клён, паруса. Эти слова заставили и её весело и немного смущённо улыбнуться, а потом с некой неловкостью помахать рукой на прощание. По возвращению у него наверняка найдётся куча историй. И она с радостью их все послушает.