Хватит шутить про свою смерть.

Риндо с трудом вернулся домой. Ноги казались ватными от усталости и эмоций, на душе буря, а сам юноша промок до ниточки и дрожал от холода. Ему хотелось рвать и крушить все вокруг, но за стеной спал старший брат, будить которого вовсе не хотелось. Страшно представить на что способен Ран, узнай то, как сильно Хару обидел его обожаемого братишку. Стены прихожей давят, давят, сжимают черепную коробку до физической боли. И Рин не в силах ее терпеть, изнутри все разрывает, хочется кричать, бить, ломать. Сил хватило только чтобы развязать шнурки. Терпение слишком на исходе, чтобы снимать мокрые, прилипшие к ногам кеды. Хлюпая резиновыми подошвами Риндо добирается до ванной, буквально на ощупь выискивает дверь. Комната встречает его тусклым светом, белоснежным хододным кафелем и маниакальной чистотой. Спина младшего Хайтани трясется, сквозь плотно сжатые губы прорывается отчаянное рыдание, а кислорода вовсе не хватает. Он трясущимися руками открывает один из шкафчиков, сметает все скляночки на пол, что-то напряженно ищет. Со звонкими щелчками по полу разлетаются антидепрессанты Рана, разлетается стеклянная баночка парфюма и комнату окутывает аромат «черного опиума». Маникюрные ножницы входят в тонкое запястье, можно почувствовать, как в барабанные перепонки бьется звук рвущейся плоти, словно канцелярский ножик режет бумагу, разве что глубже, рассекая верхние и средние слои эпидермы. Бледная кожа расступается по две стороны, открывается вид на желтоватые комки жировой прослойки, алое сплетение мышц. Практически сразу же столь отвратительный вид сменяется фонтанчиком алой крови. Риндо попал в вену. Ему страшно, он уже не сдерживает рыдания. Капли крови разбиваются о холод кафеля, капают на носки мокрых кед. Рука судорожно трясется, кровь заливает зеркало, стены. Младший Хайтани делает истерический шаг назад, наступая на скляночку от таблеток, с грохотом падает в лужу собственной крови. Он до боли кусает руку, лишь бы не кричать и не плакать. В эту минуту он мечтает о своей нешуточной смерти. Скрипят дверные петли, на пороге–испуганный Ран. Сонный и растрепанный, с ужасом и болью в глазах. Сейчас его глаза не мертвы, они живы, чувственны. –Риндо, господи..–Старший падает на колени, хватает хрупкое запястье брата. Серая пижама именованная в честь некого Кельвина Кляйна безнадежно испорчена.–Почему, Риндо, почему? Рин скулит на полу, поджимает колени к груди и жмурится. Ран быстро понял, что не довезет его до больницы. Будет поздно. Надо действовать сейчас, быстро и хладнокровно. –Рин-Рин, потерпи, я..Я сейчас..–Парень откидывает ухоженные волосы назад, суматошно роется в тех же ящичках, шкафчиках. –Будет больно, потерпи.. В его руках швейный набор, баночка спирта. В лиловых глазах решимость, природная только лишь старшему брату или матери, а для Риндо он был всем. Ран подхватывает мальчишку под мышки, прислоняет к холодной спине. Риндо плачет, неразборчиво бормочет что-то. –Мой мальчик, потерпи, умоляю.–Длинноволосый закусывает губу и щедро плещет спирт на открытую рану. Младший душераздирающе кричит. Руку жжет огнем, нет, раскаленной лавой или клеймом. Боль практически невыносима, в носу запах этила. Старший с трудом вставляет нить в иглу трясущимися руками. –Отвернись, Рин, не смотри.–Он старается держать маску спокойствия, но дрожь в голосе выдает Рана с потрохами. Однако назад пути нет. Игла входит в воспаленую кожу, с трудом пробивая ее насквозь. Риндо надрывно кричит, тело бьется в агонии. Нить протягивается сквозь плоть, натягивая ее друг на друга. Ран делает второй стежок. Риндо захлебывается воплем, срывает глотку. Он больше ничего чувствовать не может. Боль стала настолько привычной, что уже не ощущается, но юноша кричит, пытаясь хоть как-то от нее спастись. Он нешуточно мечтает о своей смерти. С третьим стежком Риндо жалеет, что не выбрал прыжок с балкона собственного дома. Он слышит и чувствует, как рвутся слои его кожи, как инородно ощущается толстая черная нитка, видит ужас в глазах Рана. Этой ночью в его брате что-то в очередной раз сломалось. Последующие стежки ощущались как посмертные ножевые ранения. Рин, кажется, потерял связь с реальностью. Ему казалось, что он уже умер, что его бренное тело наконец-то свободно, на душе ничего не осталось. Ах, вот бы блаженные объятия костлявой не были бы столь же нереальны, сколько его счастье. Видимо, такова его участь. Запах нашатыря вернул в реальнось. Ран наложил плотную повязку. –Рин-Рин, пойдем. Давай, иди сюда.–Старший аккуратно поднял мальчишку на руки, ужасаясь тому, как отчетливо его ладони сейчас касались чужих костей. Ран отнес его на кухню, усадил на стул и принялся готовить чай. Руки его тряслись, взгляд стал стеклом. Мало кто позавидует доле этого человека. В ту ночь Ран жалел, что его смерть все еще шутка. Только что он зашивал вскрытую вену брату, который так или иначе вскоре умрет. –Рин, почему. Зачем?–Его голос сиплый и тихий, точно у глубокого старика. Младший молчит. –Почему ты решил сделать это?–Кружка с чаем стоит перед Риндо, но тот боится к ней притронуться. Он сидит, обнимая колени, и думает о Хару. О его персиковых волосах, о сладости его губ, и о том, как Рин все это потерял. Дурак. –Рин, у всех бывают неудачи. Самые разные, тяжелые. Они не просто так нам даются, через них надо идти, надо бороться. Мир будет жевать тебя и выплевывать как отходы, но ты не должен принимать это и плыть по этому блядскому течению. Пока ты сам себя защищать не научишься, тебя никто не защитит. Ни я, ни кто-либо другой. -Ран налил себе виски и залпом осушил стакан. –Не все будут принимать тебя с распростертыми руками, даже, казалось бы, самые дорогие и близкие люди. Однако обязательно найдется и твое счастье, те, кому плевать. Плевать на принципы, на мораль и правила. Они примут тебя любым, с самыми тупыми мыслями и пустяками, понимаешь? Таких людей надо искать потом и кровью, а не тратить силы и время на тех, кому плевать именно на тебя. Я знаю, что у вас что-то случилось с Хару, но свет клином на нем не сошелся. Лишь показал то, кем он в самом деле являлся все это время. –Он другой, Ран..–Риндо говорил шепотом, неспешно попивая чай.–Он показал мне настоящую жизнь, научил любить, радоваться, дышать. А теперь я снова один, как всегда, у меня никого кроме тебя нет, а мне нужен Хару. Ты представит себе не можешь, как он мне сейчас нужен. Он понимает меня как никто другой, обнимает как никто другой. Я смог ему признаться, но теперь это смысла не имеет. Все конечно. –Значит, я был прав..Риндо, раз он не смог принять тебя, достоин ли он твоей веры, твоих чувств? Или ты кинулся на первую подачку судьбы? –Я не кинулся, что—то меж моих ребер кинулось, Ран.. Больше этой ночью они не говорили. Братья сидели молча, при глухом свете и аромате эрл грея с виски. Рин и вовсе не помнил, когда в последний раз они были столь близки друг с другом. Казалось, что они давно разные люди, с других планет, но нет. Они все те же маленькие дети с ужасной судьбой и кровью на руках. И ведь действительно, они действительно единственное, что было друг у друга все это время. Риндо мечтал бы забыть Хару, вкус его губ, озеро и крышу на закате, но не мог. Все это так прочно въелось в подкорку его больного мозга, что казалось совершенно естественным и нерушимым. В этот день Риндо так и не осмелился притронуться к личному дневнику, поскольку часть его личности умерла.