Тайны белых роз

      Тьма. Казалось, она была всюду. Нет. Она всюду и была. Пронизывала каждого вокруг. Наполняла легкие при каждом судорожном вдохе. Забивала бронхи, налипала на трахее, заставляя задыхаться, судорожно откашливаться в истерической попытке высвободиться из всеобъемлющих удушающих объятий. Жестокая боль вторила ей, заставляя давить стоны. В тщетной попытке умалить ее хоть немного, он накрыл ладонями повязку, что скрывала уродливо-пустые ныне глазницы.       Ослепленный, он был лишен радости не только созерцать этот мир, но и различать свет и тьму. Но зато слух его обострился настолько, что он услышал тихие шаги задолго до того, как открылась дверь спальни.       — Доброе утро. Господин голоден?       В голосе обращенной смертной, что отдала ему себя без остатка, послышалась улыбка. В то время как он сам не испытывал к себе ничего, кроме отвращения, — борясь с Тьмой, все же желая... видеть. Хотя бы ее глазами. И потому отвернулся, пряча удлинившиеся клыки.       Невесомо ступая, смертная подобралась ближе, чтобы осторожно присесть на край его огромной постели. Он чувствовал, как едва промялся высокий матрас, будто девушка была не более чем маленькой юркой кошкой. Теплая ладонь легла на его щеку, в попытке принести утешение. Аромат жасмина кружил голову. Тьма, пользуясь этой слабостью, пробиралась в измученный разум, привнося с собой образ искренне обеспокоенной рыжей красавицы, принадлежащей ему душой и телом.       Нет!       Тихо застонав, пленник усилием воли прогнал Тьму, захлопнув разум, вновь оставаясь в пустоте. Нет. Это обманка, не более. Он не сдастся.       Девушка вздохнула, и ее пальцы исчезли, оставляя пленника наедине со своей болью и горем. Невесомые шаги направились к двери. Но облегченно выдохнуть он не успел. Запах свежей человеческой крови вскружил голову не хуже его любимых духов, и под ложечкой засосало. Собственная кровь быстрее побежала по венам. Совсем рядом кто-то сонно захныкал...       И Тьма бесцеремонно ворвалась в его истерзанный болью и жаждой разум, открывая внутреннему взору маленькую девочку небесной красоты. Чистая, нетронутая Тьмой, та испуганно смотрела на обращенную, чьего имени он не удосужился узнать. Смысл слов не долетал до воспаленного сознания. Лишь металлические ноты детской крови набатом били в голове, заставляя клыки обнажиться полностью.       В этот момент рыжая повернула ребенка лицом к пленнику, и девочка пронзительно вскрикнула, пугаясь не то клыков, не то его облика. Этот звук впился в мозг, срывая остатки самоконтроля, он рывком притянул девочку к себе, чтобы не медля впиться в ее шею. Дурея от первого же глотка и уже не в силах остановиться. Проклятый инстинкт работал на его выживание, даже сейчас, когда единственным желанием было умереть…       И лишь с последним глотком, уже отдающим горечью, наваждение отступило. Обескровленное, едва дышащее дитя нашло приют в его объятиях, которые он был не в силах разомкнуть. Не в силах даже огородить свой разум. И Тьма заставляла его смотреть.       — Зачем?.. — прохрипел пленник, не повернувшись в сторону рыженькой чаровницы.       — Вам нужны силы, милорд. Вам нужно жить. Пусть смертные слабы, но они готовы подарить вам эту жизнь, — отозвалась собеседница, и пальцы ее скользнули по золотым локонам девчушки. Казалось, и во Тьме ребенок источал свет.       — Я поклялся защищать их… — проговорил он непослушными губами. Внутри все клокотало от неправильности, невозможности происходящего.       — Чтобы защищать их, нужно быть сильным, — в голосе красавицы вдруг проскользнула сталь. И он все же повернулся, стремясь постигнуть эту разительную перемену. Тьма, обволакивая ее, заостряла черты, делала жестче, но не пронзала насквозь. Девушка только поджала губы: — Чтобы спасти их, нужно выжить самому.       Он вгляделся в ее лицо, боясь поверить собственным домыслам, впустить их в захваченный Тьмой разум, открывая ей. А потом обращенная мягко отняла у него детское тельце и отступила, оставаясь где-то рядом, теряясь из поля зрения. Тьма обратила свой взор на новый объект, незаметно для пленника проникший в помещение.       Запоминающаяся маска ворона и рыжие локоны, выбивающиеся из-под темного капюшона, не оставляли сомнений.       — Корбу… — выдохнул он, подаваясь назад, избегая соприкосновения с правой рукой медика, ныне несущей смерть. И пусть она была сейчас затянута в тонкую защитную перчатку.       Однако тот не обиделся.       — Ты меня видишь? — обрадовался мор, и его губ коснулась улыбка. Ибрайтес слышал ее в голосе. — Отдайся Тьме, и она откроет тебе еще много удивительных возможностей.       Он снова потянулся к пленнику, но тот вновь ушел от соприкосновения, более не доверяя тем, кого когда-то любил.       — Надо осмотреть твои раны и сделать перевязку, — словно не замечая этого, сказал Корбу, шагнув к столу, на котором успел разложить медицинский инструментарий и бинты.       Как давно он тут находился?..       Желание оттолкнуть чужую ладонь было невыносимо, но что-то заставило его послушно замереть. Рыженькая права, чтобы что-то изменить — нужно выжить.       Ледяное лезвие огромных ножниц, коснувшееся ребер, заставило судорожно выдохнуть. Звук разрезаемой ткани казался оглушительным. Перспектива даже легкого касания к ране ужасала, заставляла сжиматься. Зажмуриться только не мог. И никогда уже не сможет… Мысль вновь сорвала с его губ стон. А может, то была боль, которую пробуждали даже легкие прикосновения уверенных пальцев, исследующих рану. И не было необходимости видеть, чтобы понять, что она воспалилась, если вообще не начался сепсис. Корбу недовольно цыкнул, запах духов и крови вытеснил резкий и неприятный, а потом бок опалило такой болью, что он закричал, не в силах ее вынести.       Даже Тьма на мгновение испуганно шарахнулась прочь, оставляя его в пустоте и полузабытье. Прохладная девичья ладонь, что легла ему на лоб, стала ориентиром в этом безумном океане боли.       — Дышите, милорд, дышите… — голос красавицы чуть дрогнул. Неужели беспокоилась о нем искренне?       — Ну, и что ты сразу раскис? — хмыкнул Корбу, продолжая работать с раной. Хотел показаться безразличным?.. Ложь. Медик был обеспокоен. Если не сказать напуган. Все так плохо? С губ сорвался нервный смех. Нет. Здесь он не умрет.       Когда Корбу закончил с раной, наложив свежие бинты, пленник едва осознавал реальность, смутно чувствуя, как мор перешел к следующей, снимая с его глаз повязку.       — Господина мучают сильные боли, — доложила обращенная, что постоянно вертелась рядом с ним, выхаживая с тех пор, как его, искалеченного и бредящего, перетащили в одну из спален чужой цитадели.       Корбу вздохнул, осторожно касаясь края пустой глазницы:       — Раны чистые и быстро затягиваются, — успокоил он девушку. — Полагаю, боли большей частью фантомны. Они уйдут, когда он смирится с потерей.       И пленник снова едва не выдавал себя. Смирится… Разве с этим можно смириться?.. Грудь изнутри когтями раздирал истеричный смех. А может, то были рыдания, которым никогда более не суждено было найти выход слезами.       Тьма, все еще таилась где-то поблизости. Не вторгалась в его разум, пережидая, касаясь нежно, словно в попытке утешить. Так же, как касался его Корбу.       — Бедное дитя, истерзал себя…       Голос. Он не знал, чей голос он слышал. Тьма? Корбу? Отмахнулся от них обоих. Оставьте. Просто оставьте. Сейчас в нем боролись два несовместимых желания.       — Возможно, ему станет легче, когда скроет уродство маской? — предположил знакомый, чуть насмешливый голос. И память нарисовала образ вплывающей в помещение Мизаннель, подол красного платья которой подметает камень под ее ногами. — Она готова. Жаль, что маска полностью не закроет это прекрасное личико.       Ледяные пальцы подцепили его подбородок, поднимая выше. Подушечка пальца нежно огладила в кровь искусанные губы. Нравилось ли ей то, что предстало ее взору? Пленник был уверен, что старшая из сестер отца улыбается сейчас.       Яд сочился с ее уст. Как и всегда. Какую свободу подарила ей Тьма? Не скрывать ни ревности, ни зависти? Так Мизаннель никогда себя этим и не обременяла. Все слова, обращенные к нему и его матери, всегда были подобны укусам змеи, а взгляды резали без ножа. Не смогла она простить красивейшей из смертных ее красоту, любовь ее брата, наследника, что родила не она. У них всегда были своеобразные отношения...       Не давая Мизаннель повод лишний раз позлорадствовать, он не вырывался, позволив вдоволь насмотреться, а после чуть отвернул лицо, разрывая неприятный контакт. Однако жесткие пальцы тут же ухватили его за подбородок, возвращая голову в прежнее положение. На лицо опустили что-то холодное, металлическое. Серебро. Определил он по ощущениям. Оставили, позволяя изучить пальцами, что заменяли слепым глаза. Маска была совсем простой, закрывающей верхнюю половину лица и гладкой. Лишь по краям шла некая шероховатость, имеющая повторяющиеся элементы. Инкрустация золотом?       — Прекрасен, — донесся со стороны входа голос Релижарта.       Они что, все тут столпились?! Раздражение лавой растеклось по венам. Тьма, воспользовавшись мгновением слабости, тут же проникла в его разум, открывая взору присутствующих.       Нет, и ныне суровый, отсутствовал Айр. Или последний из поддавшихся Тьме испытывал нечто сродни вины? А также близнецы, что не появлялись с тех пор, как, погруженный в вечный мрак, он проклял их.       Все те же. Но другие.       Внутри мешались горечь и ярость. Тьма клубилась вокруг, делая эти чувства густыми, осязаемыми. И это чувствовал не он один.       — Хо-хо-хо, — насмешливо хмыкнул толстяк Релижарт, вдруг схватив рыженькую за руку, потянув за собой. И смелость слетела с обращенной в одно мгновение. — Идемте. Племяннику нужно отдохнуть.       — Оставь, — хрипло выдохнул пленник, в упор посмотрев на когда-то весельчака и балагура. — Оставь девушку в покое.       Мысль, что несчастной придется разделить постель с другим, а может, она и вовсе окажется главным блюдом на праздничном столе ищущего удовольствий бога, заставила брезгливо передернуть плечами. Он даже заставил себя снова сесть, хватая девушку за другую руку.       Заметив, как Релижарт недовольно прищурился, между ними, оттесняя рыжую к кровати, вклинился Корбу:       — Нашему племяннику тоже не помешает расслабиться, брат мой, — сказал он, намеренно подчеркнув их родство, и напряженно улыбнулся. Не иначе, толстяк совсем потерял связь с реальностью, полностью отдавшись Тьме, позабыв о всех законах и принципах, все глубже погружаясь в пучины безумия и плотских удовольствий.       И тот отступился, первым покинув спальню.       — Благодарю вас, мой господин, — прошелестела красавица, когда за визитерами захлопнулась дверь. Склонила голову, залившись нежным румянцем. Протянув руку, пленник откинул с ее лица медный локон, задев кончиками пальцев пылающую щеку. Он мог бы часами любоваться красотой девушки, но все же нашел в себе силы изгнать из своего разума Тьму, не желая делиться с ней этими ощущениями, эмоциями. Тем, что хотел озвучить далее. И Тьма оставила его. Найдя приют в темном углу, клубилась там и недовольно шипела, подобно ядовитой старухе, что вечно была чем-то раздражена. Он долго молчал, лишь ища удовольствие и утешение в телесном контакте, зарываясь в удивительные рыжие волосы, вдыхая аромат жасмина, касаясь пальцами бархатистой кожи девушки. Решившись, склонился, целуя ее в шею, где остались метки от его клыков. — Я должен выбраться отсюда, и вернуться к отцу. Пойдешь со мной?       Фактически просил о помощи. Как умел...       Девушка замерла в его объятиях. Молчала, обдумывая. Вот только что? Релижарт ясно дал понять, что у него на красавицу планы. После их воплощения, девушки из его обширного гарема пропадали навсегда… Впрочем, раздражение он сдержал, терпеливо дожидаясь ответа.       — Господин даже не знает моего имени, — хмыкнула рыжая чаровница, и он чувствовал ее улыбку. — Но если он пожелает, я пойду за ним на край света и дальше.       — На этом пути, Ты будешь моими глазами, — объявил он, прежде чем коснуться губами губ, скрепляя уговор поцелуем. — И выведешь этой ночью.       — Но ваша рана...       — Я справлюсь.       Голова трещала, с губ сорвался болезненный стон, веки казались свинцовыми, неподъемными. Тошнота подступила к горлу столь стремительно, что казалось, будто Лигур лично побултыхал щупальцами в его желудке. Вот же Тьма! Винсент стиснул зубы.       — Чш… Все хорошо.       До боли знакомый голос звучал где-то вдалеке, за пеленой дымки, заполняющей голову. Сперва Винсент отчаянно пытался вспомнить, а потерпев неудачу, стал рваться к нему, преодолевая этот противный туман, что болотной трясиной обволакивал мысли, душа их в зародыше. Наконец с трудом открыв глаза, уставился в низкий каменный потолок, едва различимый в густом сумраке, слабо подсвеченном факелами. Попробовал сесть, и снова потерпел неудачу, лишь неуклюже перевернувшись на бок.       — Осторожно! — выдохнул обеспокоенный Рупперт, придерживая Винсента за плечо, не давая свалиться с узкой кушетки. — Помочь сесть?       Доктор Миллер был бледен словно полотно, и казался не то раздавленным, не то и вовсе напуганным. Однако все движения его оставались легки и отточены — профессионализм не пропьешь, хотя он и честно пытался.       — Где мы? — тихо спросил Винсент, пытаясь вспомнить, что произошло. Кажется, было письмо от короля, а дальше... Качнул головой, выгоняя остатки тумана, и застонал от боли. Его ударили. Он хотел было коснуться саднящего затылка, и только сейчас обнаружил, что запястья крепко связаны за спиной. — Что происходит?       Рупперт стыдливо отвел взгляд. Молча развел что-то в бокале с водой, чтобы затем поднести тот к губам Винсента.       — Выпей. Это немного облегчит боль.       Жест не терпел отказа, и Винсент послушно выпил горчащий напиток. Откинулся назад, привалившись к холодной стене, начиная понимать.       — Мы в замке Георга, верно? — спросил он. Сердце колотилось как ненормальное, как и всегда, когда он задерживался в горах.       — Да, — сухо отозвался Рупперт и чуть поморщился при виде того, как голова Винсента соприкасается с грязной стеной. Он ведь наверняка все обработал. Во всяком случае кровь на одежду не капала.       В коридоре, снаружи, послышались гулкие из-за эха шаги, и Миллер поднялся, определенно зная, кого ожидает. Как оказалось, Винсент тоже знал, только до последнего не хотел верить. Однако голос короля Георга, проникший в камеру раньше своего обладателя, развеял надежду в прах:       — Он очнулся?       Это было подобно удару под дых. Но Винсент не позволил себе судорожного выдоха. Лишь кривая усмешка коснулась губ:       — А вы все жаждете иного? — с вызовом взглянул он на человека, которому пусть и не был предан всем сердцем, но никогда и не предавал. Что ему теперь терять.       — Ну что вы, барон, — усмехнулся король в ответ, привалившись плечом к косяку, так и не заперев тяжелой двери. Куда пленник денется? — Даже сейчас, живой, вы куда более полезны, чем мертвый.       — Неужели? — усмехнулся Винсент, чувствуя, как удлинились клыки, выдавая клокочущие в душе чувства. Желание добраться до чужого горла, забрав жизнь. Пошевелил руками, пробуя на прочность путы. Бросил быстрый взгляд на Рупперта, уже и не зная, имеет ли в его лице союзника или у него еще на одного врага больше.       Рупперт же молчал. Отступил на шаг, отведя взгляд. С тихим вздохом устало распустил пепельные локоны, позволяя им свободно ниспадать на плечи. И только сейчас, когда они с Георгом встали рядом, Винсент отметил их поразительную внешнюю схожесть. Будто в этом темном подвале время совершило ошибку, замкнулось в петлю, и вот здесь стояли две копии одного человека: ранняя и поздняя.       — Любопытно… — словно вторя его мыслям, выдохнул Георг, заставив Винсента вздрогнуть. Оказавшись вдруг непозволительно близко. Изящные теплые пальцы приподняли подбородок барона, позволяя рассмотреть клыки. — У мальчишки из борделя они и вполовину не так прекрасны.       Винсент дернул головой, избавляясь от захвата цепких пальцев. И пусть боль с новой силой взорвалась внутри. Сердце забилось в надежде и тревоге за друга, тело которого так и не нашли.       — Где он? Где Алан? — забываясь, потребовал он, сбивая и без того затрудненное дыхание.       — Где и положено бесполезной шлюхе — удовлетворяет прихоти господ. А может, его уже отдали на развлечение собакам, — брезгливо усмехнувшись, король отстранился и кинул Миллеру: — Следи за тем, чтобы он дожил до ритуала.       — Как прикажете, — отозвался тот. И лишь когда тяжелая дверь захлопнулась за спиной монарха, позволил себе обессиленно выдохнуть едва слышно грязные ругательства.       Винсент отчаянно зажмурился, силясь проснуться, а может, впасть обратно в благостное забытье, но ни то, ни другое не получилось. От переполнявших его эмоций перехватывало дыхание, а может, это сказывалась высотная болезнь, и он закашлялся. Руперт было подался к нему, но сдержался. И правильно, ибо клыки не переставили зудеть от желания порвать чье-нибудь горло.       — Это ведь ты… Это был ты, там, в старом храме. А я-то думал…       Воздух кончился, не давая выдавить более ни слова. Крик болезненно обдирал горло, но так и не сорвался с губ. Идиот. Какой же он идиот! Потерял хватку, не смог сложить два и два, не прислушался к собственному подсознанию. Под сердцем жгло до одурения. Будто пуля, что выпустил в него Артур, осталась в теле. В глазах потемнело. И только густая горячая влага с привкусом металла, наполнившая рот, смогла прояснить в голове. Тело наполнилось знакомой неожиданной слабостью. Он провалялся без сознания более суток? Тогда, его, наверное, уже ищут. Что ответил на неудобные вопросы старой аристократии Георг? Что барон Файнс покинул его замок спустя полчаса после встречи, и дальнейшая его судьба королю неизвестна? Или?.. Нет. О самом худшем он не хотел думать даже сейчас.       Судорожный вдох. Еще один. Легкие заработали как им должно, продлевая жизнь изгнанника.       — Как ты?       Самостоятельно перевязав себе запястье носовым платком, Миллер привалился к стене в паре шагов от его ложа.       — Доживу, — отвернув лицо в другую сторону, успокоил Винсент.       Предательство друга все никак не укладывалось в голове. Хотя, разве можно обвинять его в предательстве? Вероятно, его подослали изначально… Хороший шпион, что обманул всех. Даже матушке в доверие втерся, Артуру… Нет, брат искренне любил Рупперта, потому и не смог выстрелить, когда встал перед выбором. А вот сам Миллер муками выбора явно не мучился.       — Я не стрелял, — эхом отозвался патологоанатом, вновь заставив Винсента вздрогнуть и даже допустить шальную мысль, что разум его открыт для культистов подобно книге. — Я бы не смог. Никогда…       Винсент недоверчиво посмотрел на собеседника, которому больше ни к чему было врать. И память подкинула воспоминание о ссоре Миллера с его практикантом, между которыми вдруг словно черная кошка пробежала.       — Миллс, — неожиданно выдохнул он, озаренный догадкой. — Это был Альфред?       — Мой воспитанник никогда не мог остановиться... — выдохнул Миллер. — В смерти Артура не было ни малейшей необходимости, но... Я вырастил монстра. Предназначение... Это все, что его волнует. И кровь.       Рупперт медленно сполз по стене, запустив пальцы в волосы. Впрочем, он достаточно быстро взял себя в руки, достав из внутреннего кармана флягу и сделав жадный глоток.       — Будешь? — предложил он пленнику. — Любимый бренди Артура.       Винсенту очень хотелось согласиться, однако, здравый смысл подсказывал иное решение. И он качнул головой. Не стоило усугублять свое положение. Да и незамутненный алкоголем разум ему еще пригодится.       — Предназначение? — уточнил барон. Не требовал, нет. Именно уточнял. Но большего и не требовалось: Рупперт давно потерял почву под ногами.       — Стать сосудом для Тьмы. Ее проводником в нашем мире. Тем, кто поможет Темнейшим переступить черту и станет новым богом.       — Так за чем же дело стало?       Винсент пошевелил руками, насколько это возможно, сохраняя их чувствительность, и попытался поменять положение. Он не сдастся так легко. Не позволит осуществиться замыслам этих людей, не понимающих, что играют со смертью.       — То звезды не сошлись, то планеты не в том порядке, то в королевском кофе три ложки сахара вместо двух, то рожденные для этой цели сходят с ума и мрут как мухи, — нервно засмеялся Миллер, чуть запрокинув голову. — Кто бы думал, что в этом нам помогут полубезумные церковники, желающие откопать несметные богатства прошлых эпох, и именно ты окажешься тем, кто нам нужен — хранитель двух ключей.       — Вы так думали и про Аарона. Вдруг снова ошибка? — предположил Винсент, надеясь узнать что-нибудь еще.       — Как будто это его остановит, — криво усмехнулся Миллер, прежде чем еще раз приложиться к фляжке. Зачесал волосы назад, но они пепельным шелком вновь рассыпались по плечам. — Ты же его знаешь — все ради цели, даже если придется идти по трупам и самому оказаться по локоть в крови.       Глотнув, Руперт потряс пустую флягу:       — Проклятье… Не уходи никуда, пообщаемся еще, — усмехнулся он Винсенту и, тяжело поднявшись на ноги, покачиваясь, покинул камеру. Сколько он опять не просыхает?       Оставшись один, Винсент позволил себе судорожный вздох. Мозг буквально кипел от полученной информации, а в груди клокотали гнев и ненависть.       Стиснув зубы почти до боли, Винсент зажмурился, стремясь обуять свои эмоции. Нет. Нельзя. Спокойно. Будет только хуже. Нужно дышать. И думать. Он должен выкрутиться из этой переделки. Остановить безумцев, что грозились погрузить этот несовершенный, но не лишенный радостей мир во Тьму.       Легкое прикосновение к бедру заставило барона вздрогнуть. Вот только быть покусанным крысами ему не хватало! Он резко дернул ногой, в попытке скинуть с себя грызуна, и услышал знакомое недовольное шипение.       Чеддер?       Проходящий сквозь стены, используя малейшее скопление тени, чистачер легко миновал охрану и хитросплетение коридоров, но…       — Как ты меня нашел? — спросил Винсент существо, по-кошачьи обвившее хвостом лапы.       Существо брезгливо дернуло лапкой, лизнуло ее пару раз, убирая эфемерную грязь, и посмотрело на него, как показалось Винсенту, каплю лукаво.       — Что тебя искать, Ибрайтес? Ты мерцаешь во Тьме путеводной звездой. Лишь слепоглухонемой не заметит тебя. И даже при таком раскладе тебя сложно не почувствовать… — голос звучал, казалось, отовсюду и одновременно только в его голове. Каким он был? Тихим или громким? Звонким или глухим? Грубым или мягким? Винсент не мог уловить звучания, но интонации, вкрадчивые и чуть насмешливые, буквально впечатались в его разум.       — Ты... что, владеешь телепатией?! — подобрал Винсент для происходящего термин, услышанный однажды от Александра Бейли, любившего блеснуть при случае знаниями из области науки и алиенистики. Если так, становилось понятным, как Чеддер втирался в доверие, ведь если ты можешь вложить мысль, кто помешает тебе прочесть чужую?..       — Неблагодарность — это то, что объединяет всех человеческих существ во всех мирах. И исток их неважен, будь то Свет или Тьма. — фыркнуло существо, обращаясь густым туманом, но лишь для того, чтобы плавно перетечь на колени барона, уютно устроившись на них. — Ты приходишь им на помощь, а они только и могут, что обвинить тебя во всех грехах…       — Позволю себе заметить: ты пока еще ничем не помог, чтобы предъявлять претензии, — усмехнулся Винсент, усилием воли удерживая пытающееся ускользнуть сознание.       Таких видений у него еще не было… Он зажмурился, пытаясь изгнать образ чистачера, но безрезультатно, продолжая чувствовать тяжесть его тельца, в реальности, определенно большего, чем у принятого за образец кота. Слышать в голове его голос. Тихий смех.       Распахнув глаза, Винсент возмущенно взглянул на глумящееся над ним существо. Вот совсем не смешно! Вновь попытался скинуть наглеца с колен.       — Ну-ну… Ни к чему быть таким агрессивным, Ибрайтес. Или ты хочешь остаться в одиночестве? — Все же удержавшись, Чеддер потянулся и принялся самозабвенно точить когти о жилет барона. — На самом деле этого не должно было случиться. Но, похоже, что-то в твоей голове окончательно сломалось. И теперь ты не только видишь Тьму, но и слышишь меня.       Винсент вновь покачал головой, отказываясь от приписанного ему безумия.       — Ты мог бы перегрызть веревки, Чеддер? — попросил он. Отчасти требуя доказательств, но больше из-за того, что пальцы уже совсем потеряли чувствительность, немея.       — Перегрызть? Я что, похож на крайта? — чистачер выглядел не то обиженно, не то оскорбленно. Но все же, вздохнув, стек с колен Винсента, скользнув ему за спину. — Ну? Может, ты все-таки отлепишься от стены? Или уже врос?       — Прости… — пробормотал Винсент, усилием заставляя себя податься вперед. Тело запротестовало, отзываясь болью. А спустя мгновение руки пронзили тысячи мелких иголок, мгновенно поднимаясь выше. — Ох, Тьма…       — Не поминай ее каждый раз, — скользнув на край жесткого ложа, Чеддер устроился рядом с Винсентом, по-кошачьи умываясь лапкой, зажимая длинные пальцы в кулачок, чтобы не оцарапаться, — откликнется, сам не рад будешь.       — Как может откликнуться Тьма? Или ты о Темнейших? — уточнил барон, растирая руки. А вязал-то его умелец, самому ему никогда бы не распутать те узлы… Не упуская редкой возможности узнать побольше о том, с чем они имели дело. Не из пыльных фолиантов, переведенных с грехом пополам, а из первых уст.       — Тьма — это стихия. Живая стихия. Такая же, как Свет. Его супруга и сестрица. Она не мыслит. У нее нет цели. Но она есть. Она слышит. И иногда приходит на зов, — Чеддер остервенело почесал за ухом, зажмурившись. — Вот только сможешь ли ты совладать с подобной силой? Даже тот, кого вы зовете Великим, и то не смог обуздать ее до конца. А вы ему и в подметки не годитесь.       Кто бы спорил. Куда им до богов…       — Если выберусь отсюда, поговорим?       Почувствовав себя в силах подняться на ноги, Винсент оттолкнулся от жесткой постели и, качнувшись, сделал шаг. Как же не вовремя это бессилье… Уперся рукой в стену, пережидая приступ головокружения. И только звук шагов снаружи, заставил снова помянуть ту, которой не место в этом мире.       Чеддер же вновь лениво потянулся, перебрав коготками, и, зевнув, заявил:       — Я приведу помощь. Постарайся продержаться до этого времени, Ибрайтес. Великий будет рад тебе. Но встречу вашу лучше отложить. На ближайшую вечность.       С этими словами он растворился в самом темном углу камеры за мгновение до того, как протяжно-противно заскрипела тяжеленная дверь. Ввалившись в камеру, едва не упав с маленького приступка головой вперед, Рупперт Миллер на миг замер, встретившись взглядом с освободившимся пленником. Еще бы немного…       — Вернись на кушетку, Винсент, — неожиданно твердо для своего состояния потребовал он.       Но барон Файнс так же твердо покачал головой:       — Помнится, ты не хотел терять еще и меня… Помоги же мне, Рупперт. Мы должны оставить их.       Судорожно выдохнув, Миллер упрямо захлопнул за собой дверь.       — На кушетку, Винсент, — холодно повторил он. Казалось, даже протрезвел за эти мгновения. Легким движением подтолкнул его к жесткому ложу. — Здесь полный замок людей. Никто не может ни войти, ни выйти. Даже Реджинальд. Что говорить про нас с тобой?..       Упав обратно на застеленную тонким матрасом кушетку, Винсент устало прикрыл глаза. Вся надежда была на Чеддера. Вот только спасение барона Файнса означало открытый конфликт с нынешней властью, а значит, ставило старую аристократию вне закона. С губ слетел тихий стон. Как ему сейчас не хватало мудрости Чарльза Беррингтона, холодной рассудительности Артура… Они бы наверняка нашли выход из положения.       — Чтобы попасть в старый храм, нам придется покинуть замок. Разве нет?       — Под охранной личной гвардии короля, — заметил Рупперт, тихо присаживаясь рядом с Винсентом. — Все последние сражения проиграны, враг подступает к столице. Георг цепляется за ритуал как за последнюю соломинку и своего шанса не упустит.       Как мелочно и глупо…       — Я своего тоже, — отрезал Винсент. — Лучше погибнуть, чем открыть Тьме двери в наш мир. Если не готов мне помочь, прошу лишь не мешать.       Откинулся на шершавую стену, позволяя телу набираться сил. Пожалуйста… ему надо лишь несколько часов… Когда же он вернется в форму, станет чуточку сильнее обычного смертного, пусть и вооруженного до зубов.       — Кровь нужна? — тихо поинтересовался Рупперт. И получив отрицательный ответ, тихо вздохнул, удобнее устраиваясь на кушетке, но лишь для того, чтобы, сломив слабое сопротивление, притянуть Винсента к себе. И только сейчас барон понял, что продрог. — Надо было соглашаться на предложение твоей матушки.       — Отравить предлагала? — хмыкнул барон, уже не находя в себе сил чему-то удивляться.       — Да. Уж не знаю, чем он ее взбесил… — выдохнул Рупперт, поглаживая его по волосам.       — Может, догадывалась… — Как бы там ни было, а матушке были открыты двери, куда никогда не было хода ее пасынку. А если прибавить к этому женскую интуицию, порой, поистине граничащую с мистикой, — он бы не удивился. Вот только, почему не сказала? Чуть нахмурился, задетый совсем другой мыслью. Развернувшись, взглянул на доктора: — То есть она знает, что ты?..       Миллер чуть передернул плечами:       — Их связывают общие тайны, и они чутко хранят секреты друг друга. Или ты думаешь, она бы подпустила меня к Артуру так близко, будь я простым смертным?       — Не знала только, что ты — шпион, — Винсент устало прикрыл глаза. Слишком много открытий для одного дня... — Я помню, как ты приехал в Старую Столицу с Артуром. Ваша искренняя дружба подкупала всех. Даже мой отец, что никогда не доверял смертным полностью, признал тебя…       Он лил на патологоанатома отравляющую обоих горечь, но не мог больше держать в себе чужой, разъедающий яд. Он никогда не смотрел на этот мир через цветные стекла, стараясь воспринимать объективно, и казалось, понимал, как он устроен: жестокий, несправедливый, а вот не доглядел…       Рупперт тихо хмыкнул чему-то своему. И чуть вздрогнул, когда вновь заскрипела дверь, однако Винсента из объятий так и не выпустил. Боялся, что он бросится на вошедшего?       Появившийся на пороге Альфред нахмурился, а затем криво усмехнулся:       — На кой черт ты его развязал? Окончательно допился?       — Рот закрой. И дверь. Желательно с той стороны, — жестко отрезал Миллер, позволяя Винсенту сесть ровнее, сверля убийцу брата взглядом. — Руки перетянуты были.       — Какая забота, учитывая, что скоро они ему не понадобятся, — фыркнул Альфред, брезгливо взглянув на Винсента. — Следи, чтобы не сбежал. Иначе смерть на алтаре покажется тебе милосердием.       Разумеется, на его месте было бы лучше смолчать, но Винсент не хотел больше молчать. Он и так слишком долго наступал себе на горло, призывая к смирению со сложившимся положением, к терпению, которого не видел в ответ от смертных.       — Если ваши планы осуществятся, вы все еще позавидуете мне, — зловеще пообещал он, — мертвому.       — И живые позавидуют мертвым… — криво усмехнулся Альфред, привалившись плечом к косяку, сложив руки на груди, сознательно или нет, копируя любимую позу короля. Однако стати и выдержки так обожаемого им кумира ему явно недоставало. — Вам не кажется, что это все же немного из другой религии? Или представитель старой аристократии настолько плохо знаком со своей же верой?       — Не путайте религию с фактами, Миллс, — игнорируя выпад культиста, попросил Винсент. — Это вы, видимо, плохо знакомы с историей, иначе не стали бы призывать Тьму, едва не погрузившую мир в хаос.       — Вы так боитесь неразберихи, что отчего-то забываете: хаос — это лестница, ведущая наверх. Именно в хаосе рождались новые короли и даже боги, — самодовольно хмыкнул Миллс, будто ребенок, считая себя самым умным на свете.       Кто бы ему сказал, что настоящий признак, если не мудрости, так ума — осознание своих ошибок, заблуждений, и честное признание в том, что ты не всезнающ. Удивительно. Хоть Рупперт и воспитывал Альфреда, но складывалось впечатление, что он даже и близко не участвовал в процессе.       И понимая, что слушать его не намерены, Винсент все же позволил себе заметить:       — Не забывайте, что лестница ведет не только вверх. А слетев кубарем к ее подножью, можно свернуть шею.       Меняясь в лице, перекосившимся от злобы, Альфред Миллс решительно оттолкнулся от косяка. Шагнул в сторону пленника, судя по стиснутым кулакам, намереваясь ударить. Забить до смерти? К Бейли бы его в клинику, подлечить… Однако Рупперт оказался проворнее, встав между непримиримыми оппонентами. Закрывая спиной изгнанника, который в нынешнем своем состоянии вряд ли смог не то что ответить, защититься.       — Ты всегда неровно дышал к этим тварям, — таки не подняв руки на опекуна, процедил Миллс сквозь зубы. — Потому меня и приставили к тебе в решающий час. Или думал, я по тебе соскучился?..       Рупперт коротко засмеялся.       — Я не сомневался в тебе ни мгновения. Но не заблуждайся, Альфред. Для Георга все мы — даже не инструменты, лишь расходный материал. Старая аристократия, я, даже ты — мальчик, рожденный, чтобы стать воплощением Тьмы — не более чем расходный материал. И он избавится от тебя без жалости и сожаления, если что-то пойдет не так.       — Замолчи, — пытаясь держать себя в руках, потребовал Миллс. — Не ровняй всех по себе. Ты — просто бастард. У Георга таких много. Я же рожден для великой цели.       Обрывая спор, стремительно покинул камеру, закрыв дверь снаружи. На засов.       — Серьезно? — вопросительно изогнул бровь Рупперт, а затем, тихо засмеявшись, покачал головой. — Все боги капризны и своенравны. Но такого мир еще не знал… — Вновь подступился к кушетке Винсента. — Пить хочешь?       Винсент покачал головой:       — Мне надо поспать, — кашляя, признался он в собственной слабости, которой был подвержен их вид. Впрочем, Миллер давно изучил все их сильные и слабые стороны… Неуклюже завалился на кушетку, прикрывая глаза.       Чтобы проснуться от боли в запястьях, которые снова стянули, на этот раз ремнем. И лишь когда его рывком подняли на ноги, смог разглядеть святотатцев, покусившихся на его восстанавливающий сон. Королевские гвардейцы.       От окрика Рупперта, требующего быть аккуратнее, Винсент даже чуть вздрогнул. Миллер был бледен, но выглядел куда более собранно. Переодетый во все черное, он туго стянул волосы лентой. Слишком официально для старого доброго Рупперта. Будто и не он вовсе.       Кинув на барона взгляд, полный сочувствия и сожалений, Миллер мягко коснулся его плеча и распорядился:       — Наверх. Король не собирается ждать.       Чувствуя себя не в пример лучше, Винсент нашел в себе силы сострить:       — Пусть тогда не ждет, раз не собирается… Я не тороплюсь.       За что его приложили в спину чем-то тяжелым и буквально выволокли в коридор. Тут их ожидало еще человек шесть. А может, у него двоилось в глазах? Как бы там ни было, он ждал своего шанса: если не спастись, то умереть, чтобы кровь его не коснулась алтаря, оскверненного чужими ритуалами ослепленных амбициями смертных.       Однако, культисты, несмотря на дурость своих планов, дураками совсем не были. И шанса ему не дали, словно собаку держа на коротком поводке. И волокли за собой, выводя наверх лабиринтами коридоров и лестниц.       Улица встретила их ночной темнотой и потоками свежего разреженного воздуха, от которого и без того голова шла кругом. Удивительно, что, проведя столько времени на такой высоте, Винсент вообще находился в сознании. А еще удивительно большой и яркой сегодня была луна, что будто отливала алым. Засмотревшись на аномальное светило, Винсент даже не сразу заметил курящего у экипажа Георга, подле которого увивался прихвостень Альфред, а чуть поодаль стоял бледный как мел Реджинальд, который, в отличие от “избранного”, явно не горел желанием во всем этом участвовать. А потому отвел взгляд, стоило ему столкнуться со взглядом барона. Винсент лишь слабо усмехнулся, уже не удивляясь. Жить бок о бок с культистами и не быть в курсе… Перед глазами поплыли круги, но, к счастью, его держали крепко, не позволив осесть на мокрые от тумана камни двора.       — Если хотим довезти его живым, поспешим, — заметив состояние барона, поторопил Рупперт, нервно сжимая в пальцах ручку медицинского саквояжа.       — Решил саботировать ритуал и подтравил его? — криво усмехнулся Георг, обращаясь не к барону, но к Миллеру, что помогал Винсенту забраться в экипаж.       — Зачем? Разреженный горный воздух сделал это за меня, — спокойно отозвался Миллер, занимая место рядом с пленником. — А захотел бы убить его раньше — вы бы и не заподозрили меня в этом.       — Едем, — распорядился Георг.       Когда экипажи покинули двор замка и копыта коней застучали по камню горной извилистой дороги, то и дело нырявшей вниз, Винсент не выдержал и тихо застонал. Кажется, он сейчас предпочел бы ритуальный нож, чем муторное состояние тошноты и удушья. Хорошо бы и в самом деле помереть по дороге… И только воспоминание о брате заставило устыдиться малодушного желания сбежать и оставить других разбираться с последствиями своих и чужих ошибок, желаний, решений…       Да и кому было разбираться? Амелии и Уильяму? Он верил в них. Но… не мог свалить все на их плечи. Не мог лишить матушку, какого-никакого, но сына. А потому, прикрыв глаза, он выпрямил спину и постарался взять под контроль дыхание.       Спокойно.       Пытаться бежать на горной дороге — смерти подобно. Но это не значит, что ему еще не представится шанс.       Вдох и выдох. Вдох и выдох. Похоже на медитацию. И когда Винсент концентрировался на сих простых в обычное время действиях, ему почти удалось абстрагироваться и от мучительных последствий своего состояния, и от боли, что причинял впивающийся в запястья ремень, и разговоров культистов. Так что, когда экипаж, наконец, остановился, ему потребовалось несколько мгновений, прийти в себя и заставить тело двигаться.       Удивительно, но гвардейцы, стерегущие пленника, терпеливо ждали. Быть может, завороженные алеющей луной? Поразительное зрелище. О нем слагали легенды. Легенды о возвращении Великого. Как жаль, что она предзнаменовала лишь грядущую Тьму.       Усилием воли отведя взгляд от неестественного светила, Винсент перевел взгляд на руины храма, за века наполовину ушедшие в землю. Тут Артур нашел свою смерть. Неужели, ему суждено то же самое? Решительно качнул головой, гоня пораженческие мысли. Еще не все потеряно. Вот и дышать стало много легче, а в тело возвращались силы.       Попробовал осторожно прощупать узел ремня. Если бы было немного времени… И не было кучи свидетелей. Один из которых перехватил его руки. Вот же… Слишком много “бы”. Винсента подгоняли на подходе к развалинам старого храма, на камнях которого нашли свой приют плетущиеся белые розы, чьи маленькие бутоны сейчас были будто окроплены кровью, осквернены светом Алой луны. Близился их закат.       На миг засмотревшись, барон замедлил шаг и тут же получил чувствительный удар промеж лопаток. И здесь уже возмутился Георг. Пленник нужен был ему живым, а не со свернутой шеей, улетевшим вниз головой с крутой лестницы. По которой Винсент спускался так медленно, как только мог, демонстрируя мнимую слабость. Тянул время. Пытал узел. Миллер, что шел следом, очевидно видел, но молчал.       — Да живее ты, — недовольно проворчал гвардеец, потянув сильнее вниз.       А Винсент назло остановился, провоцируя. На опасных, осыпающихся от времени ступенях, теряющихся во мраке, долго ли до несчастья. Однако толкать его не стали, напротив, выросший перед пленником, точно Чеддер из тьмы, Альфред Миллс впечатал его в стену, заставив поморщиться от боли.       — Даже не думай, — прорычал он, дернув Винсента на себя, чтобы потащить лично.       От неосторожного резкого движения ремни наконец поддались. И барон отпихнул от себя психопата. Однако тот сумел удержать равновесие и устоять на узкой ступени. А вот гвардейцу не повезло, и он покатился, считая ступени, заставив Георга поспешно отпрянуть, пачкая одежды в пыли и каменной крошке, прижимаясь к стене. Но прежде, Винсент успел выхватить у несчастного из ножен клинок. Вот только обороняться им в узком пространстве древнего перехода, сжимая рукоять немеющими пальцами, было чертовски неудобно.       Мгновения заминки хватило Георгу, чтобы выхватить револьвер и безжалостно спустить курок. Яркая боль обожгла плечо, вынуждая задохнуться и выпустить клинок.       — Я всегда считал вас куда более разумным человеком, и, конечно, хотел избежать лишней боли и крови, — хмыкнул Георг, и голос его доносился будто издалека, пока Винсент пытался справиться с болью, что красной пеленой застелила взгляд. Его тут же скрутили, срывая с губ позорный вскрик. — Но раз вы решили играть не по правилам, не обессудьте — рука вам все равно скоро не понадобится.       Винсент не ответил, также более не считая это необходимым. Служба барона Его Величеству закончилась, а с культистом ему не о чем было говорить.       Как спустились, он помнил смутно. Сознание мутили боль и жажда, вновь удлинившая клыки. Кровь пропитала одежду, противно прилипшую к телу. И он с удовольствием вонзил бы клыки в Георга или Миллса, но, увы, те предусмотрительно держались на расстоянии, даже сейчас опасаясь изгнанника, исполненного праведного гнева.       И, пожалуй, только этот гнев позволял Винсенту оставаться в сознании. Попытаться взбрыкнуть, когда его потащили к алтарю. Нет! Он не умрет так! Не станет игрушкой в руках обезумевших фанатиков! Однако очередное заламывание простреленной руки заставило свет в глазах померкнуть. И этих мгновений хватило гвардейцам, чтобы опрокинуть изгнанника на ледяной мрамор алтаря, оскверненного культистами.       От дикой слабости, поселившейся в теле, закрывались глаза, но Винсент заставил себя открыть их и поискал взглядом Руперта, как дитя, все еще надеясь найти в лице старого друга помощь, но не смог узнать среди культистов, переодевшихся в одинаковые черные балахоны.       — Вы пожалеете, — вновь пообещал он. Не угрожая, нет, куда ему... Констатируя. Ведь не даром их предки веками, порой, ценой собственной жизни, охраняли врата...       — Заткнись уже, тварь, пока я не отрезал тебе язык, — послышался справа голос Миллса, и одна из черных фигур переместилась, встав в головах алтаря. — И сделаю я это с непередаваемым удовольствием.       Холодная сталь прижалась к его горлу, заставляя судорожно вздохнуть. Лезвие оцарапало кожу, пуская кровь.       — Нож, Альфред! — окрик короля эхом пронесся по огромной зале, что постепенно заполнялась светом от зажигаемых культистами факелов. Добавил мягче: — Пока рано.       Едва лезвие отодвинулось, Винсент сложил губы в кривую усмешку:       — Не слишком ты… я вижу, богом хочешь стать. Столько ждать и… прирезать жертву до начала ритуала… Надо было слушать Руперта, он бы научил тебя… терпению.       — Его терпение нас и подвело, — лицо Миллса хоть и было скрыто тенью капюшона, усмешка в голосе звучала отчетливо. — Ну да что уж. Кровавая луна теперь освещает наш путь.       — Вот только ведет он… в закат.       Дыхание окончательно сбилось, и Винсент умолк, устало прикрыв глаза. Что ж, во всем этом был таки один плюс: скоро он, наконец, отдохнет… Вот уже собравшиеся занимали места, зашелестела бумага. Так долго ждали, а текст наизусть не выучили? Вот им будет наука, если кто-то перепутает слова или не так зажжет свечу, и ситуация выйдет из-под контроля. Винсент качнул головой. Нет, он не станет вспоминать свою жизнь, как смертные. Не станет прощаться с близкими.       Тьма, что таилась по углам, была густой настолько, что, казалось, ее можно было потрогать руками. И она расползалась, несмотря на зажженные культистами факелы. А может, от малокровия уже темнело в глазах? И глохли звуки. Искажались… Вот и шелест бумаги, и тихий шепот культистов становился будто бы склизким, до боли знакомым. Лигур ждал его? Но он ведь не смертный…       Объятие Лигура было чрезвычайно чутким для существа столь мощного и огромного. Щупальце, обвившее грудь, приносило облегчение. Воздух буквально обжигал легкие. Так и не затянувшаяся до конца рана на боку яростно пульсировала — вероятно, разошелся шов. Голову разрывало. Кажется, повязка на глазах вновь пропиталась кровью.       — Оставь… — голос сорвался. — Помоги девушке…       Бедняжка последние несколько часов буквально тащила его на себе из последних сил, что покинули ее на дворе замка. Невзирая на рану, что оставил один из воинов Айра, пущенных за ними в погоню. Он чувствовал пальцами ее ледяную руку, не желая даже думать о том, чтобы потерять эту жизнь. Женевьева. Имя столь же прекрасное, как и его обладательница, образ которой он бережно хранил в памяти.       Девушка испуганно всхлипнула. Но сил отдернуться в хрупком теле уже не нашлось.       — Милорд… — прошелестела чаровница, в голосе ее, такой обычно отважной, он внезапно услышал слезы.       И превозмогая слабость, что окончательно овладела израненным телом, нашел силы притянуть Женевьеву к себе, зарываясь пальцами в волосы. Не скрывая улыбки в голосе, успокоил:       — Не бойся. Лигур излечит твои раны.       Почувствовал, что девушка кивнула. Выпустил ее из своих объятий. Казалось, за ней попыталось ускользнуть и его сознание. Кровь более не бурлила в его венах, сил не осталось. И только до боли знакомый голос заставил встрепенуться.       — Милорд! Что они сделали с вами?.. — ужас друга сменился гневом, что заставил голос дрожать. — Лекаря!       Пока же надежные руки бережно подняли его с каменных плит, помогая взобраться по лестнице и добраться до одного из диванов, расположенных в ближайшей гостиной. Даже через одежду чувствовалось, как дрожат пальцы друга. Знать, внешний вид говорил о его внутреннем состоянии красноречивее любых слов.       Уложив, Адриан принялся аккуратно расстегивать чужую одежду, насквозь пропитанную кровью. Хорошо, не прилипло... Судорожный выдох, сорвавшийся с губ Адриана, сказал о многом. Вновь поторопил прислугу и лекаря. И лекарство!       — Позаботьтесь о девушке, — хрипло напомнил он другу и вдруг почувствовал, как тот замешкался.       Смятение Адриана, казалось, можно было ощутить кончиками пальцев. А может, то Тьма насмехалась над ним, подавая то, чего не было, вынуждая открыть разум, убедиться лично, или наоборот облегченно вздохнуть. И он сделал это, чтобы тут же испытать горькое разочарование. Не показалось. Конечно, ведь Женевьева была обращенной, “носителем Тьмы”. Вот только разве презрение, брезгливость, не есть проявление внутренней Тьмы?       — Адриан… — слова давались все труднее, но он нашел силы, чтобы сдержать клокочущий внутри гнев. — Есть обращенные, что способны закрыть душу свою для Тьмы. Тебе ли не знать…       Друг стыдливо отвел взгляд. Тьма вокруг него всколыхнулась и разжала плотное кольцо.       — Я прослежу, милорд. Обещаю.       Бросив взгляд в сторону, Адриан кивнул и поспешил отстраниться, уступая место… отцу. Тьма тут же кинулась к Великому, подобно ласковому котенку, что весь день скучал по ушедшему хозяину. Обвила его, ластясь. И точно почувствовав это, отец улыбнулся.       Осознание ледяной поземкой скользнуло по позвоночнику. Дыхание перехватило. Нет. Нет, только не отец… Смог бы он скрыть свою реакцию, если бы не безумная слабость? Если бы сознание не ускользнуло прочь, спасая от ужаса и боли?       В себя его привел холод. Ледяной ныне камень медицинского стола, промораживал до костей. Странно. Обычно отец подогревал его для работы. Не успел? Или сделал намеренно, опасаясь кровотечения? Не все ли равно. Тьма окутывала разум. И отца она окутывала тоже. А тот словно и не замечал. А может, успел привыкнуть. Продолжал обрабатывать чужие раны, действуя легко и мягко, будто изящные длинные пальцы перебирали струны арфы, а не работали с живой воспаленной плотью.       — Отец, — тихо позвал он, обнаруживая свое пробуждение. Тот бросил на него лишь единственный быстрый взгляд и вернулся к работе. — Если мы... не остановим их, этому миру придет конец.       Только Тьму им не остановить. Так или иначе она завладеет сердцами людей. Но эти существа слишком слабы, чтобы провести в мир необходимую для апокалипсиса силу. Другое дело — боги… Те, кто принял на себя эту роль.       — Всем мирам однажды приходит конец, дитя мое, — ровно отозвался Великий, даже пальцы его не дрогнули. Лишь сын его судорожно выдохнул, когда колкая боль волной прокатилась по нервам.       — И ты готов оставить все как есть?.. — голос его сорвался, даже Тьма на мгновение оставила его, будто боль, что он испытывал, тревожила и ее.       — Было бы самонадеянно с моей стороны идти против законов мироздания, ты не находишь? — вздохнул Великий, заканчивая и откладывая инструменты. — Думай в позитивном ключе: оставив умирающий мир, мы сможем создать другой. Новый. Не похожий на этот. По-своему уникальный и удивительный. Ты разве не хотел бы поучаствовать в процессе, сын мой?       Следовало выждать какое-то время, дать схватиться краям раны, но он заставил тело сесть, опираясь на черный гранит стола, сорвав с собственных губ стон.       — Но ты ведь сам учил, что за любимых надо бороться до конца. Я люблю этот мир, не другой.       — Ибрайтес, дитя мое… — Вздохнув, подбирая слова, Великий вновь подступился к сыну. Прохладные ладони несли утешение. Щеки под ними отчаянно горели. Он взглянул на отца, будто пытаясь найти ответы в непроглядной Тьме. Хоть крохотную искру надежды. — Тебе так многое предстоит еще познать, получить так много ран…       — Я не боюсь, — качнул головой Ибрайтес, демонстрируя, как и прежде несгибаемую, волю, решимость идти до конца.       Но вот ответа получить так и не успел. А может, просто не услышал. В голове знакомый насмешливый голос:       — Тебе не пора, Ибрайтес?       И обернувшись, встретился взглядом с Чеддером, медленно и лениво материализовавшимся из густой тени, притаившейся в углу. Утонул в его глазах, вдруг подернувшихся дымом чадящих факелов. Закашлялся. От все нарастающего чтения нараспев древних слов, нестерпимо хотелось зажать уши ладонями, но вместо простого действия раздался лишь звон цепей. Воспоминание о настоящем обрушилось подобно изогнутому клинку, зажатому в руке со знакомыми перстнями, стоило чтецам замолчать.       Дыхание на мгновение прервалось. Чистый клинок отливал алым. Свет кровавой луны зеркальными ходами и лабиринтами проникал сюда, куда не было прямого хода, и заливал сокрытую от мира залу подземного святилища. Зрелище завораживало. И больше не пугало. Ему нечего было больше бояться. Впереди ожидала лишь Тьма, холодная и бесконечная.       И только грохот, раскатом грома прокатившийся по святилищу, заставил его вздрогнуть. А кровь, брызнувшая на лицо, попав на губы — судорожно вздохнуть, машинально слизнув живительную влагу, и скинуть с себя оковы оцепенения.       — Потерпите, ваша милость, — перекрывая шум, сливающийся в один многотональный звук, попросил Уильям, сталкивая с него безжизненное тело короля Георга и сражаясь с оковами.       Медленно, точно во сне, опустив пистолет с дымящимся еще дулом, Реджинальд стянул с себя капюшон. Не сводя взгляда со своей жертвы, не глядя протянул Барретту ключи. Несколько раз мимо пролетели пули, но свершивший выбор принц словно не заметил. И только прикосновение к плечу Руперта Миллера, привело его высочество в чувство.       Втроем, они сняли барона с алтаря и оттащили под прикрытие лестницы, предоставляя право разобраться с культистами старой аристократии, во главе с Виктором Лангерусом. Коснувшись пальцами его клыков, Руперт снял с запястья повязку, вскрыв подживший порез и, не дожидаясь приглашения, Винсент припал к ране, жадно глотая лекарство. Давя в себе желание вонзить клыки.       Словно считав это желание, принц криво усмехнулся:       — Держитесь, барон. Обескровленные трупы с отметинами клыков — это последнее, что нам сейчас нужно.       Голос Реджинальда с каждым глотком звучал все чище и четче. И совладав со звериным инстинктом, Винсент внял совету, найдя в себе силы оттолкнуть руку Миллера. Кажется, готового безропотно отдать всю свою кровь. Благодарно кивнул Рупперту, переводя дыхание.       Его высочество остервенело стащил с себя черную накидку, чтобы отшвырнуть подальше. Потребовал того же от единокровного старшего брата.       — Где твоя личная гвардия? Они опаздывают на государственный переворот, — слабо хмыкнул Рупперт, тем не менее подчиняясь.       — Они идиоты, — скривился Реджинальд, проверяя пули в барабане револьвера. — Нельзя оставлять Миллса в живых. По-хорошему, никого нельзя…       — Я передам ваш приказ, ваше высочество? — немедленно, точно ждал его, отозвался Уильям, уверенно сжимая в ладони рукоять табельного оружия.       Получив позволение нового короля, бросил взгляд на главу Совета, чьими людьми собрался распоряжаться. Винсент кивнул, признавая необходимость подобного шага, и юноша скользнул прочь в марево чадящих факелов, где шел бой. Прочитав во взгляде протеже зависть, судорожно стер непослушными пальцами кровь с подбородка. Хотелось надеяться, эта сцена не заставит принца пожалеть, что променял власть отца на сотрудничество с “кровавыми монстрами”...       — Нужно обставить все так, будто его величество убили культисты, во главе с Миллсом, — внес он предложение, прикидывая развитие событий на ближайшее же время, которое обещало быть не менее опасным и скользким, как и весь их путь до сих пор.       — Нечто подобное и предполагалось, — отозвался Реджинальд.       Подобравшись к выходу из укрытия, выстрелил, целясь в Миллса, находящегося в самой гуще событий. Отчаянно ругнулся, промазав, помянув вертлявую тварь. Винсент криво усмехнулся. Не только о Миллсе речь, ох не только о Миллсе.       Стряхнув с себя эти мысли, будто застарелую пыль, Винсент с трудом поднялся на ноги, борясь с головокружением. Отсиживаться в укрытии, пока его люди рисковали жизнями, он себе позволить не мог. Руперт попытался было его остановить, ухватив за локоть, но тут же выпустил под взглядом барона. Отступил.       Подхватив клинок одного из гвардейцев, покрытого балахоном, точно саваном, Винсент устремился к Миллсу, что кружился в смертельной схватке с Виктором. И ни один из них не уступал противнику. А мастерство кузена выросло со времени их общих тренировок. Как и барона Файнса, впрочем.       Знакомое движение. Миллс делает шаг назад, уходит в сторону, точно уклоняясь от чужого выпада... И клинок Лангеруса входит в тело гвардейца, оказавшегося поблизости.       — Осторожно!       Его крик утонул в мареве и мелодии битвы, но Виктор всегда слышал несколько лучше, чем остальные. Оставив клинок в теле, ушел вбок и назад, избегая направленной в грудь стали.       Взбешенный, словно тысяча порождений Тьмы, Миллс отпрыгнул от Лангеруса. Рука его скользнула в складки черной мантии. Тело Винсента отреагировало быстрее разума. Одно мгновение, и клинок пронзил чужую руку, вынуждая выронить выхваченный револьвер. Не в этот раз.       Вскрикнув, рефлекторно обхватив пальцами израненную ладонь, Миллс заколебался на мгновение. Бросил быстрый взгляд вокруг, признавая, что схватка проиграна. Процедив сквозь зубы не то угрозу, не то проклятье, резко рванул в сторону, растворяясь во Тьме древнего зала. Винсент последовал за ним, но был вынужден оставить убийцу на Виктора, чтобы не рухнуть, присаживаясь на алтарь.       Звуки схватки глохли, Тьма вновь сгущалась вокруг. Нет! Держаться. Не в пылу битвы… Но даже адреналина, что бурлил в крови, уже не хватало на… ни на что не хватало. Жизнь по капле утекала из раны на плече. И на мгновение потеряв связь с реальностью, он не сразу понял, что его, осторожно придерживая, пытаются оттащить от треклятого алтаря, сегодня так и не получившего даров.       — Миллс… — выдохнул он. Нельзя упустить ублюдка — слишком опасен.       — О нем позаботятся, — пообещал Уильям, продолжая упорно тянуть к выходу.       В стороне от густого и душного марева дышать стало легче, и Винсент попытался было рвануться из хватки неофита, но тут из тьмы перехода возник Генри, и барон понял, что для него бой закончен. Ноги ослабли, и он буквально повалился на руки подоспевшего дворецкого.       — Милорд! — голос того был глухим, казался каким-то чужим, неправильно звучащим. Куда делась жизнь в нем? Откуда этот ужас? И что за ссадина на щеке? Винсент едва ощутимо коснулся свернувшейся крови. Мысли путались, и он зажмурился, пытаясь собрать их в кучу. — Дышите, ваша милость. Все закончилось.       Винсент криво усмехнулся. Закончилось? Какое там. Они лишь выиграли этот бой и не более.