***
Раздражает. Его стало раздражать здесь абсолютно все. Скрип старой дверь. Раздражает. Ежедневные сборы на морозе, вызывающие новые приступы кашля. Раздражает. Радостный голос его бестии. Раздражает. Его голос. Нужно с этим покончить.***
Зимнее утро. Пока хозяин соседней комнаты стоит на посту, пара из другой комнаты мило проводит время вместе. Почему Маркус полюбил именно ее? Что он любил в ней? Красоту глаз или же красоту души? Он любил в ней всё. Безвозмездно, слепо, опрометчиво. Любовь бывает разной — правда, любовь бывает односторонней — правда, которой не должно существовать. Он полюбил ее еще тогда, в парке провинциального городка, куда их с Юджином занесло по работе. Любви с первого взгляда не существует? Кондратюк так точно не считает. Даже в свете тусклых ночных фонарей ее было сложно не заметить. Прекрасные рыжие волосы развевались на ветру, а бездонные изумрудные очи были направлены на небо, с глаз шатена вполне можно было бы снять романтический фильм с драматическим финалом и феерической завязкой. Факт о том, что девушка русская также его не смутил. Она красивая, милая и этого достаточно. Сейчас рыжая бестия мирно спит на их общей кровати, пока Маркус с искренним умилением наблюдает за ней. Рот рыжеволосой приоткрыт, а предплечья нежно обнимают одеяло. Милую картину нарушили слезы девушки, что так внезапно начали катиться по щекам, руки крепко сжали белоснежную ткань. Быстро среагировав, Маркус начал гладить Трусову ладонью по затылку, перебирая волосы и пропуская их мимо пальцев. Понимая, что ситуацию это не спасает парень прижимается к любимому телу, нежится, оглаживает пальцами спину, рисуя неизвестные никому узоры. Как только Саша немного успокоилась, Кондратюк вновь погрузился в сон. А девушка, что только что проснулась в объятиях Кондратюка, слегка вздрогнула, не от положения, от сна, что мучил уже около месяца и не давал забыть об ужасе тех событий.***
Красные опухшие глаза от кажется бесконечных слез, нога судорожно постукивает по снежному покрову, на котором сидеть уже около часа стало прохладно. Даже заключенные передвигающиеся по территории в сторону рабочего места начали останавливаться в паре метров от надзирательницы и удивленно поглядывать. Естественно, начальство в лице коменданта лагеря не осталось не осведомленным. Лишь поэтому, сейчас к Трусовой вальяжно подходит Юджин, которого незамедлительно заставили разобраться. А что еще? Она ведь портит авторитет лагеря. Беря ту под руку, отводит подальше от лишних глаз, и собрав все свои силы старается хоть как-то человечно утешить ее. Его, в его честно заработанное, свободное время заставили прийти в лагерь и успокоить ее. Нет бы позвать Кондратюка, который готов прощать и убаюкивать ее бесконечное количество раз, но он же выше по званию, не престижно помогать каким-то надзирателем, что сидят у крематория и не понятно почему льют слезы. — Warum weinst du, Sandra? — откашливаясь в темный платочек, пытается сделать вид, что эта ситуация не выводит его из себя абсолютно. А что ей говорить? Не может же она сказать ему, что плачет из-за заключенной, которой возможно уже и нет в живых. Если она раскроет все карты он обязательно расскажет все Маркусу и тот никогда ее не простит. Как же она глупа. — Du magst Marcus, oder? — шмыгая носом, произнесла девушка. — Was für ein Quatsch du redest! Hast du deswegen geweint? — правильный ответ на этот вопрос Саша знала уже давно, догадывалась, но идти на попятную уже поздно, остается только частично врать. — Ja, es tut mir leid, Eugene, dass ich so über dich nachgedacht habe. Ich liebe ihn einfach sehr — здесь не приукрашивает, она любит его, но уже не так как Щербакову, слишком много времени ушло на осознание этого. — Aimer ne change pas — неизвестный язык для девушки, поэтому как обычно проигнорировав его бурчания, девушка продолжила сидеть где-то между бараками, наблюдая как юноша уходит обратно. Сейчас она выйдет обратно, на главную площадь лагеря. Осталось просто усмирить свои мысли, смириться и принять ситуацию, ведь надежда на чудо есть всегда. Вытирая большим пальцем слезы, рыжеволосая услышала чьи-то всхлипы, и подняв голову начала искать источник звука. С каждым шагом звуки учащались, давая понять, что Трусова уже близко. Вооружившись привычной дубинкой, перед поворотом, девушка сделала шаг вперед. Тело. Полуживое-полумертвое. Девушка еле дышала, держась за живот. Кашель, то ли от того, что заключенная лежит на холодной поверхности уже не понятно сколько времени, то ли от полученных ранений. Кисти, лежащие на робе также разбиты в кровь. Это была она. Ту, которую она боялась потерять больше всего, была в шаге от смерти.***
Сон заканчивался абсолютно всегда плачевно. Щербакова умирала у нее на руках, обвиняя ту в своей смерти. В жизни же все сложилось немного иначе.***
Подняв на руки тело брюнетки, Трусова просто не понимала, что делать дальше. Отнести в медпункт — отдать ее саморучно в руки смерти, оставить здесь еще на неопределенное, количество времени — тоже самое. Нести через пол лагеря на руках — будет слишком много вопрос и косых взглядов. Что тут блять поделаешь?! — Ань, Анечка, ты пройти хотя бы до барака сама сможешь? — пытаясь привести ту в чувства, шептала рыжеволосая — не молчи, пожалуйста — неуверенный кивок, Трусова ставит девушку на землю, помогая той выйти из лабиринта деревянных строений, дальше сама, под пристальным наблюдением надзирательницы.***
Прошел уже месяц, а мысль о смерти заключенной все еще даже не пытается отпустить ее. Сейчас нужно собираться на работу. Редкое явление, сегодня все золотое трио стоит на ночной смене. Спускаясь по лестнице, девушка проходит на кухню, дабы приготовить им с Маркусом еды. Странно, на столе стоит уже остывшая порция Юджина, неужели он так и не поел вчера, когда они с Кондратюком уже ушли в комнату, а так и остался что-то записывать в своем блокнотике. Кажется, за последние недели тот сошел с ума.***
Зайдя на рабочее место, в дальнем углу парочка заметила знакомое лицо друга, а немного повернувшись Трусова заметила и Аню, мягко ей улыбнувшись, последовала на свою привычную позицию. Кондратюк как обычно целует рыжеволосую, а Юджин закатив глаза, усердно делал вид что ему без разницы. Переведя в это время свой взгляд на заключенных, он заметил идентичную реакцию Щербаковой, чтож невеликий, но повод добавить ту в свой списочек. Перелистывая бумагу и подсчитывая плюсики напротив каждой фамилии, записывает грифелем карандаша инициалы. Подушечки пальцев водят по шершавой поверхности, будто изучая, поглощая, только что написанные буквы. Заключенные, надзиратели и даже начальство были в этом списке, слишком далеко его завела эта идея отомстить, загнать в угол и наконец-таки поставить ее на место. Пути назад не было.***
Час ночи. Трусова стоит напротив барака, в правом кармане выкраденные из домашней аптечки зеленка и вата, в левом булочка с изюмом, аккуратно завернутая в платочек. Медикаменты помогут лучше восстанавливаться от нанесенных увечий, булочка — малейший мотиватор в этом месте. Притопывая ногой ритм одной из мелодий Прокофьева, рыжеволосая наблюдала за падающими снежинкам, задумывалась о том, что вечно и что нет. Их необычная дружба с Аней входила во второй список первым и самым важным пунктом, дальше были ее друзья, Маркус и этот лагерь. Главное, что это не вечно, а на все остальное наплевать, конечно кроме Ани и Маркуса. — Привет — аккуратно крадясь к Саше, прошептала девушка — о чем задумалась? — растирая руки друг об друга, поинтересовалась Щербакова. — Да так, ни о чем. Тебе наверное очень холодно, на возьми пальто — протянула одежду заключенной рыжеволосая — Бери, бери, я не замерзну — повторила девушка — пошли за барак, будем обрабатывать твои ранения. Отойдя на пару метров от входа, брюнетка села на снег, опираясь головой об бетонную стену. Самый дальний в ряду барак находился прямо около стены, перейдя которую можно стать свободным человеком. Как же это удручало жильцов крайних бараков, пару метров и они могли бы вновь стать обычными людьми, но нет каждый день умертвляюще они работали, после возвращались обратно в пристанище уныния и смерти. Приподняв подол робы и стянув тоненькие колготки до лодыжек, брюнетка открыла вид на множество синяков, ссадин и недавно разбитые коленки, но даже это не мешало Саше поглощать Щербакову взглядом. Присев на корточки Трусова еще внимательнее начала разглядывать увечья, гладить синеватые участки кожи и невесомо целовать в тех же местах, потянувшись к карману своего пальто и достав небольшое количество медикаментов, неуверенно взглянула в глаза Ане. — Сейчас будет щипать, малыш — какое странное слово вырвалось из ее уст, необычное, но достаточно странное, не понятно, до конца ли оно подходит к ситуации. Выдержав небольшую паузу, девушка капает раствор на вату, вновь вглядываясь в янтарные глаза, которым совсем не хочется приносить боли. Рыжеволосая наносит первую, осторожную зеленую полосу на тело Щербаковой, та щурится и неприятно шипит. Дабы хоть немного сгладит боль Ани, Трусова тянется свободной рукой к ее руке, переплетая их пальцы между собой. Вновь вата касается ссадины, пальцы заключенной впиваются в тыльную сторону ладони рыжеволосой, немного больно, но гораздо лучше чем, той кто сидит прямо перед ней. Большой палец поглаживает обветрившуюся кожу, пытаясь успокоить. Последний мазок, подальше от раны, но также щиплет, пальцы на ногах сжимаются от неприятного ощущения — ты большая умничка — Саша целует ту в уголок губ, все еще боясь, что сделав большее станет хуже. — Можно тебя поцеловать? –спешный кивок Трусовой. Губы девушек сплетаются между собой, мягко касаясь друг друга, одна пытается утешиться, вторая утешить, у обеих это получается, правда у каждой в разной степени. Видимо решив, что с губами можно и повременить Саша начинает целовать скулы, медленно переходя к уголкам губ и носу. — Так я думаю мы никогда не закончим — оторвавшись от хрупкого лица, произнесла рыжеволосая. — Ну, Саш, давай еще разик, чтобы мне было не так больно сидеть тут — умоляющими глазами, просила брюнетка, на что получила быстры поцелуй в губы — а я думала будет чуть больше — обиженно прошептала Аня. — Вот покончим с твоим лечением и будет больше, кстати если будешь себя хорошо вести тебя ждет небольшой презент от меня — заинтриговав брюнетку ответила надзирательница, та лишь тяжело выдохнула, морально готовясь к новой порции зеленки на коленях.***
Работать с ним в одну смену стало настоящей пыткой. Он не разговаривает с ним, игнорирует будничные вопросы и даже приходя на пост не приветствует в ответ. Даже сейчас, ночью, в тусклом свете лампад выглядит прекрасно, его профиль завораживает, заставляя безустанно смотреть на него погружаясь в сказку. Правда сказка пропала вместе с ним, когда он исчез из помещения. Курит, снова. — Rauchen tötet — выходя из рабочего помещения к Маркусу, говорит Семененко. — Ich weiß es — не обращая никакого внимания на собеседника, произносит парень. — Warum rauchst du dann? — Eine alte Angewohnheit. Und was? — сухо продолжает Кондратюк. — Das ist schlecht — не унимается Юджин, теперь уже шатен разозленный навязчивостью друга, резко повернулся к тому. — Was ist schlimmer? Rauchen oder ein Schwanzlutscher sein? — выдыхая дым в лицо юноши спросил Маркус — Du bist still, oder? Gibt es nichts zu sagen? Ich war gerade so gesprächig — прижимая того к стене небольшого здания, начал юноша — Hör auf, zu mir und meiner Freundin zu kommen, lebe dein Leben und störe nicht meins, Eugene — прося взглянул на того Кондратюк, и вновь выдохнув остаток дыма в лицо сослуживца, кинул окурок в снег и удалился обратно на пост. Кашель, что так долго сдерживался в нем, наконец-таки стал подавать признаки своей жизни, проявляясь красными пятнами на льняном платке. Присев, дабы немного успокоиться, Семененко достал небольшой блокнотик, пролистал чуть дальше списка, до последних страниц, там, где он записывал свое состояние последние несколько недель. Дрожащими руками то неаккуратно вывел несколько строк, а после захлопнув рукопись также направился работать дальше.La toux est devenue plus fréquente. Le démolisseur est confirmé. J'ai mal au cœur, je ne peux pas comprendre pourquoi
.***
— Bist du Semenenko? — сразу же после утреннего пересчета заключенных, к Юджину подбегает светловолосый парень и тяжело дыша, кидает зигу. — Ja. Irgendein Problem junger Mann? — Der Kommandant ruft zu sich — тараторит парень, запинаясь на словах. — Wozu? — получив в ответ лишь неуверенное пожатие плечами, Семененко меняет свой маршрут, направленный до этого домой. Первый раз его вызывают туда. Убить? Пока что не за что. Наказать? Да тоже особо ни в чем не провинился. А если Маркус рассказал все о нем? Тогда его сразу же под предлогом перевести в другой лагерь, закроют там вместе с розовым винкелем на рукаве. Нет, он не мог так поступить с ним, или мог. Неужели настолько достал, что разболтал все коменданту. Чтож в любом случае он уже стоит около двери Зурена. Тихий стук в дверь. Громкий возглас за ее пределами, Юджин входит в помещение. Большие шкафы по бокам, длинный письменный стол посередине, два стула один для коменданта, второй для посетителя. На полке, находящейся слева от столешницы стоит проигрыватель, похожий на проигрыватель Трусовой, но все же немного другой, отличается сборкой. На стенах фотографии лагеря, заключенных, портрет Гитлера и парочка обычных картин. Стол засорен многочисленными документами, письмами, похоронками. Лишь небольшой коврик на полу пытается создать образ человечности, правда пока что только пытается. — Guten Morgen, Eugene, setz dich. Ich werde dich nicht töten, fürchte dich nicht — достаточно приветливо для человека, который хочет тебя сослать в другой лагерь, меняя роль. Семененко делает несколько нерешительных шагов в сторону Фрица, одной рукой опирается на стул, застывая в этой позе на пару секунд, но под пристальным взглядом наблюдателя, отодвигает предмет мебели в сторону и присаживается. Нога бесшумно постукивает по доскам, в ожидании хоть какого-то вердикта для Юджина. Губы поджаты, взгляд направлен прямо в глаза коменданта, юноша готовится к худшему — Wie du weißt, wurde kürzlich in der Nähe von Gotha ein neues Lager gebaut — Ordrup. Es braucht junge und vielversprechende Aufnahmen, wie ich Sie finde — худшие опасения подтвердились, его и правда предал Маркус. Жуткая головная боль пронзила только при осознании этого, потные ладошки начали подрагивать от только что переваренной информации, жар в груди, далеко не такой, как при виде Кондратюка. Грудная клетка начала с каждой секундой вздыматься все больше и больше, а ведь это еще не конец, он дослушал не все — Deshalb schlage ich vor, dass ich in zwei Wochen in einem neuen Titel dorthin verlegt werde. Was sagst du zu meinem Angebot? — еще пару секунд после последних слов Юджин сидел с ошарашенными глазами, все еще пытаясь хоть немного переварить сказанное. — Nein — коротко, четко, ясно. — Bist du dir sicher, Eugene? Es gibt so viele junge Leute hier, und du verpasst diese Gelegenheit einfach! — теперь уже Фриц не понимал причину отказа, и почему парень так разнервничался. — Ich bin mir sicher, danke für den Vorschlag — протараторил Семененко и как ошпаренный вскочил со стула и покинул кабинет.***
— Guten Morgen, Sandra — прильнул к девушке Кондратюк, что только что закончил свою смену — Wie funktioniert es, Baby? — поцеловав Сашу в висок поинтересовался парень. — Wie immer, schön, Liebling. Lass uns nach Hause gehen, ich bin müde — все также нежно, шептала Трусова.***
Помчавшись домой, Семененко просто переполняло негодование. Как он мог так с ним поступить, просто-напросто предать. Предать лучшего друга, с которым живешь бок о бок всю сознательную жизнь. И все из-за его идиотской любви к этой русской уродке. Чем она лучше его? Когда она последний раз заботилась о нем как следует, когда интересовалась тем, что нужно ему, а не ей, она же просто чертова эгоистка, не дающая построить Юджину свое счастье, правильно на чужом ведь его не построишь. А Маркус счастлив с ней. Почему именно с ней, с той кто им просто пользуется и в любой момент кинет. Зачем он тогда в парке показал Кондратюку на рыжее пятно вдали? Зачем потакал их дружбе, когда мог бы и в открытую выразить все свои претензии? И на кого теперь выливать все это дерьмо? На нее? Маркус не позволит, да и самому будет не очень приятно спустя время все ей высказывать. На него? Голос просто не поднимется. Остается только один вариант. Забегая к себе в комнату, юноша начинает сносить все на своем пути. Кровать незамедлительно переворачивается, сопутствуя свое крушение грохотом, что еще больше вырывает из колеи. Подушка разлетается на множество перьев, было бы это мило, если бы Семененко не был на пределе и пытался поймать все эти перья и разорвать. Первый удар пришелся на стену, не сильно, но пару заноз на руках Юджина останется. Разозлившись уже и на деревянную поверхность, надзирает начинает бить теперь и ногами ту злосчастную стенку. Второй удар кулаком, начали появляться первые царапины, но они также не мешают еще больше раззадориться и бить бревна быстрее и сильнее. Не зря он сходил в армию, хоть в чем-то ему там помогли, научили бить стены, шикарный навык, который практиковался не первый раз. Струйка крови уже течет с костяшек, медленно перетекая на ладонь, а после капая на пол. Сильнее, еще сильнее, чтобы выбить из себя всю дурь, что скопилась в нем за несколько лет. Дурь то может он и выбьет, но любовь к нему навряд-ли. Свалившись в груду разбросанных вещей, кашель давно подступивший к горлу начал вырываться наружу. Платок остался в пальто, поэтому на полу появляются новые алые капли. Пытаясь сфокусировать взгляд, и сохранить малейшую координацию, Юноша привстал, но сразу повалился в сторону стены. Все плыло в глазах, заставляя Семененко водить указательными пальцами около области век. Ничего не помогало. Опираясь на каждый угол юноша еле как спустился вниз в поисках аптечки, как-никак раны сами себя не обработают. Холодная вода едва отрезвляет мысли, одновременно жжет ссадины и обжигает назойливые мысли. Ну и где эта аптечка? Буквально растекаясь по кухне, Юджин абсолютно не контролирует движение рук, роняя столовые принадлежности на пол, видимо им придется покупать еще и новую посуду. Открывая ящичек, наконец замечает нужную коробочку. Дрожащими пальцами расправляясь с механизмом, не замечает ничего полезного ровным счетом. Где зеленка и вата? Почему одни бинты и жгут со шприцами, ему тут сколоться что-ли. Где нужные ему вещи, сука! Роняя новую посуду, режется теперь и ей, от безысходности садится на пол, массируя виски. Нужно закончить разносить дом, ему и так за это влетит. Нужно принять ситуацию и дождаться Марка с Трусовой, кто-то из них наверняка знает где медикаменты и поможет. Ну же Юджин, тебе нужно всего лишь успокоиться. Колоться было не чем, поэтому лишь народные методы и медицина в помощь. Нужно думать о чем-то другом. Но блять, о чем ему думать? О Маркусе? Он его предал. О семье? Ее просто-напросто нет. О маме? Аналогично. Зайчик. Точно, он же лежит прямо сейчас под грудой вещей, ему одиноко, ему нужна помощь, прям как и Юджину. Вновь набравшись сил, Семененко тяжко встает на ноги, потрясываясь из стороны в сторону. Крепко держась за перила, волочет ноги по лестнице. Дверь уже то ли распахнута, то ли вырвана с петель. Вот он — зайчик, лежит прямо под грузом кровати. Сейчас на ослабленных мышцах поднимать ее крайне сложно, но что не поделаешь для единственного верного тебе друга. Дрожа от тяжести мебели, морщась под ее весом, Юджин достает игрушку, нос игрушки болтается на одной ниточке, сразу же все силы исчезают, кровать падает на израненное тело, чуть-ли не прибивая эсэсовца. Уже ползя до гостиной ложится на диванчик, прижимаясь к игрушке. Скрип входной двери, даже выплакаться не дали. Почувствовав последний прилив сил, Семененко вскакивает и идет в сторону коридорчика, слава богам координация к этому времени немного выровнялась. — Wo ist das Grün und die Watte?! — не давай сожителям пройти дальше, и больше не теряя времени, Юджин начал прямо с того, что его начало интересовать в последнюю очередь — Wo zum Teufel sind die richtigen Medikamente? Wie sollte ich damit umgehen? — Семененко выпрямляет дрожащие руки вперед демонстрируя свои ранения, полученные в неравном бою с любовью, верностью и отчаянием. — Hast du was getrunken? Wenn ich jetzt zum Verbandskasten gehe und dort Grün mit Watte sehe, wirst du viel bezahlen — взяв парня за воротник, пригрозил шатен, а после легонько откинув направился на кухню, правда он видимо он не рассчитал, что его друг сейчас не в состоянии стоять, поэтому Юджин повалился прямо на пол — Was ist mit unserer Küche passiert?! — раздраженно кричал Маркус, но не найдя нужных медикаментов подытожил, подойдя обратно к зеленоглазому другу — Ja, es gibt keine Medikamente, aber warum hast du angenommen, dass wir sie brauchen und was hast du überhaupt hier arrangiert? — подняв лежачего на ноги и придерживая того чтобы он снова не упал, как мог спокойно спросил Кондратюк. — Ich habe das Grün genommen, ich nehme es für jede Nachtschicht, in diesem Fall — Семененко расплылся в нахальной улыбке от услышанной информации — Es tut mir leid, Eugene — опустив глаза в пол, прошептала рыжеволосая. — Die Entschuldigung dafür ist akzeptiert, aber für welchen Fall? — приподнял брови Юджин — Oder vielleicht hilfst du jemandem dort und schmierst Wunden, ich würde mich nicht wundern, wenn weniger als die Hälfte der Flasche übrig ist — не унимался надзиратель, и когда ему протянули скляночку с нужной жидкостью, он лишь взглянул на остаток содержимого и еще раз ухмыльнувшись, нагло посмотрел в сторону рыжеволосой и процедил — was ich dir gesagt habe, Marcus, stört es dich nicht, wem deine Freundin auf der Schicht Schürfwunden zufügt? — оторопев от такой информации, Кондратюк лишь замахнулся на него и дал крепкую пощечину. — Sandra, geh bitte in dein Zimmer! — дождавшись пока Трусова закроет дверь на склад и поставит пластинку Маркус продолжил — Wie kannst du es wagen, so über sie zu reden? Du Mistkerl! — Und ich dachte, die Schurken wären die, die betrügen, Marcs — насмешливо сократив его имя, вновь цедит Семененко — Sie haben es offenbar schon so überliefert, zuerst hat sie dich betrogen, dich verändert, jetzt bist du mich. Töte deine Liebsten, oder was zum Teufel hast du dem Kommandanten alles erzählt?! — он снова получил пощечину и полетел вниз, но какая уже разница, ему нужна правда. — Wovon redest du? Ich würde dem Kommandanten nie etwas über dich sagen! Ich habe dich nur gebeten, dich an einen besseren Ort zu bringen, damit du niemandem die Augen schnippst, weder dir selbst noch mir, wenn du willst, kannst du es als Verrat betrachten, aber dann werde ich deine abnorme Liebe als Verrat ansehen — протянув руку, в знак помощи, сказал Кондратюк — Bitte, lass uns das alles vergessen, ich habe langsam begonnen, das Leben zu verbessern, und ich wünsche dir das gleiche — конечно он кивнул для Маркуса, но то что он начинал, он никогда не бросал на пол пути, поэтому расследование остановившееся на середине дает ход дальше, а преступница в лице Трусовой дала новые улики, в качестве зеленки на чьем-то теле.***
Двадцать четвертое февраля, особенный день каждого эсэсовца. День основания НСДАП, это вам не хухры-мухры, каждый верующий в силу третьего рейха отмечал этот день, это отражалось на лагерях, правда в одних в этот день казнили в два раза больше, а в других в два раза меньше, все зависело напрямую от настроения коменданта и надзирателей, поставленных на эту смену. Конечно многие могли праздновать прямо на главной площади лагеря, но для поддержания рабочего процесса, таких пытались уводить и давали несколькочасовой отгул. У Юджина сегодня свой праздник, ровно десять дней, как они начали нормально общаться с Маркусом. Конечно же, бредоватое расследование он продолжал, но последние дни это не давало никаких результатов, несколько раз перепроверив всех кандидатов, он все равно не нашел ничего подозрительного, возможно это какой-то новый человек. Неизвестная болезнь с того дня тоже стала не так сказываться на юноше, конечно ежедневное кровохарканье никто не отменял, но лихорадить его стало гораздо меньше, все вроде начало налаживаться в его жизни, прямо как ему и сказал Кондратюк, но главная проблема не ушла, он все еще не любит его. Даже сейчас, стоя и наблюдая за уже давно усмирившимися швеями он думает о нем. У него отдых на целый день, а у Юджина аналогичная смена, они даже не смогут выпить вместе и обсудить все то, что случилось за последние месяцы. Как он себя чувствовал тогда, в новый год, как смог так легко принять и простить измену, и почему не может полюбить Семененко. Проверка работ заключенных, слишком скучная бытовуха, в этой группе даже не нужно никого «подбадривать» работать лучше, тут все все и так выполняют наперед. Щербакова, как всегда больше того что нужно ровно на три комплекта. Вообще странно, эта одна из тех заключенных чью фамилию он знает и судя по Трусовой она русская, но презирать ее совсем не хочется. Необычное чувство к заключенной, это не любовь точно, это что-то другое, что вроде внутренней эмпатии к человеку. Она красива, даже привлекательна, но она не может ему нравится во-первых, потому что она заключенная, а он надзиратель, во-вторых, она русская, а по опыту, те не самые лучшие люди, в-третьих, он верен только одной своей любви. Когда та присматривалась к швам, которые почему-то не понравились Юджину, на руке он заметил что-то зеленое, но поскольку то «что-то» быстро скрылось, решил не спрашивать, но плюсик в блокнотике возле ее фамилии все же поставил.***
Ночью в конце февраля обычно холоднее всего. Снег падает обильнее, холодный ветер задувает сильнее, а застывшие лужи почему-то становятся скользже. Конечно, заключенные живущие в таких условиях, могут только посильнее прижаться к друг другу в кучке сена, и после этого их не будет спрашивать о их самочувствии и настроении. А многие надзиратели наоборот жалуются на недостаточную теплоту формы, о том что ноги коченеют, пальцы краснеют от мороза, а тело передергивает от северных ветров. Правда, видимо, Саша была не из числа мерзнущих церберов, поэтому каждую смену делилась своей одеждой с любимой заключенной в ущерб своему собственному здоровью. Конечно и ноги у нее коченели и пальцы краснели и даже тело трясло от холодных потоков воздуха, но та почему-то совсем не жаловалась, а даже на оборот во время небольших болезней выходила на пост и делилась своей одеждой с Аней. Ей нужнее, ей холоднее, и то правда. После выматывающего четырнадцатичасового рабочего дня всем хотелось согреться, зачастую даже не с помощью одежды, а за счет того, что Саша находилась рядом, помогала ей, успокаивала и давала надежды на лучшее. Даже сейчас та не оставляет свою идею помочь заключенной, и накинув на нее свое пальто разговаривает с той о жизни. — А кем у тебя родители работают, Саш? — вдруг поинтересовалась брюнетка. — А с чего такие вопросы, Ань? Папа гестаповец, так уж получилось, а мама моя русская, поэтому когда мы переехали сюда, она начала заниматься только хозяйством, а раньше была журналисткой, но сейчас здесь ей работать уж очень опасно, согласись — выдержала паузу Трусова — А твои родители чем занимаются? — Мама только хозяйством, никогда больше ничем не занималась, никогда ее не понимала, а папа он историк в местном универе, так что ничего не обычного. Всегда кстати удивлялась как они вообще сошлись это ведь так странно, люди совсем из разных миров, но завели достаточно дружную и крепкую семью. Ну, а из-за разности их характеров мое будущее ими особо не определилось, мама хотела, чтобы я также хозяйничала, а папа хотел, чтобы я была ученым, но я не послушалась никого из них и теперь понимаю, что зря. Ведь любой их вариант бы скорее всего привел бы меня к обычной и безопасной жизни, а не к этому месту — на одном дыхании произнесла все Щербакова. — Ну тогда бы мы с тобой никогда не встретились, солнышко. — Может оно и к лучшему — опустив глаза на белоснежный покров, пробубнила Аня, решив немного успокоить ту, Трусова поцеловала ее в нос и стерла слезу уже выкатившеюся из милых очей. Странный шорох сзади, обернувшись назад и осмотрев всю территорию Саша, снова взглянула на Аню и продолжила разговор. Видимо показалось. — Значит ты жалеешь о том, что мы с тобой встретились? — поджав губы спросила рыжеволосая. — Не жалею, но мне бы хотелось, чтобы мы встретились при других обстоятельствах и в другом временном промежутке. — Ань, может сбежим отсюда?***
Ночные смены для всех разные, вот и для Семененко это скорее не тягостное времяпрепровождение, а время для того чтобы разобраться в себе и своих проблемах. Откашливаясь в свой платочек, где осталось совсем мало свободного места, для новых приступов, Юджин открывает блокнотик и достает карандаш, вдруг он на этот раз придет к чему-то. Один плюсик — это один повод для того, чтобы быть внесенным сюда. Лидерами оказались двое надзирателей — Хофманн и Рихтер, и немного не хватало «баллов» Щербаковой, для того чтобы быть наравне с теми. Хофманн — пару раз брал ту за талию и что-то шептал во время смены. Видимо предлагал после проводить до дома, но тот по оценке Юджина был настолько уродлив, что даже Трусовой он понравиться не мог. Рихтер — того же звания, что и Маркус, приходил как-то к ним домой выпить, после что-то выпрашивал у рыжеволосой, ну и как же без дружеских объятий, которые Семененко казались совсем не дружескими. Чтож, за ним вполне можно усерднее понаблюдать. Щербакова — как вообще обычная заключенная оказалась так высоко в списке. Вечные переглядки и еле заметные улыбки друг другу, но шатен то видит все. Случай, про который рассказывал Кондратюк и насмехался над тем, как та успокаивала заключенную вовремя панички. Зеленое пятно, так похожее на зеленку, с которой тогда Трусова спалилась. И наконец. Точно. Была же еще одна ситуация. Когда рыжеволосая плакала у крематория, под предлогом подозрения романа Семененко и Кондратюка, но причина была далеко иной. Маркус же рассказ той про засосы, из-за которых избил Щербакову до полусмерти, а та видимо подумала, что заключенная уже мертва и от безысходности плакала, и как раз-таки, ночью до, Кондратюк увидел, как Трусова изменяет ему с кем-то, вовремя смены. Пазл сложился. Но если они встречаются, когда рыжеволосая на смене, значит сейчас их можно застать с поличным. Побежав, чтобы наверняка успеть, надзиратель резко остановился у нужного барака, издав характерный звук. Её нет на месте. Отлично. Болтовня на каком-то неизвестном для него языке, русском. Взглянув за угол, все подозрения подтвердились. Осталось самое сложное — донести эту информацию до Маркуса. Резко рванув и наплюнув на собственное здоровье, парень уже стремя голову бежал по лесу.***
Легкие слабеют с каждой секундой. Тканевая тряпочка практически полностью стала темно-бордового цвета. Плевать, что его завтра могут попросту выгнать или убить, он должен, нет, он просто обязан рассказать все ему. Ноги практически не слушаются его, путаются в снегу, набирают новую горстку ледяной массы в сапоги, заставляя хоть немного сфокусировать взгляд на тропинке, ведущей к дому. Дома станет лучше, дома полегчает, и он завтра вновь выйдет на работу с новым льняным платком. Отчитают, как десятилетку, но он выйдет на пост. Только бы сейчас не упасть. Сосны плывут в радужке глаз, зрачки расширены до невозможности.Сдавайся!
Он шел слишком долго к этому, чтобы так все бросить на пол пути. Слишком много сил и здоровья ушло на это. Слишком долго путались его мысли в поисках хоть какой-нибудь зацепки. Слишком долго и много он любит этого человека. Слишком долго он это все терпел.Сдавайся!
Остались считанные метры до любимого домишки. Правда, как-то слишком тепло ему стало в минус двадцать, сегодня обещали ночные заморозки, обманули видимо. Шапка с шарфом летят в сугроб зарываясь в нем навечно. Пальто расстегнуто на распашку. Даже холод в душе начал потихоньку уходить. Сердце бешено бьется, в поисках хоть какого-то утешения. Нет. Холод. Вновь резкий холод пронзил его. Головной убор ушел в небытие, шею тоже нечему греть. Обмороженные дрожащие пальцы пытаются вставить пуговицы в маленькие отверстия, без толку.Сдавайся!
Мысли путаются. А если он не поверит вновь, если снова выберет ее. Об этом кажется должны были отпасть сомнения давно. Он пошлет, разобьет ему сердце. Снова. Табун мурашек проходит по спине юноши, что за пару месяцев такого ритма жизни стал похож на старика. Морщины на лбу, мешки под глазами, сухость кожи. Виноваты ли в этом лагерь и суровая реаль? Может быть, но в большинстве своем это все из-за него и из-за любви к нему. Верной, искренней, посмертной.Сдавайся!
Еле удерживаясь на своих конечностях Юджин стоит прямо напротив двери. Руки будто обрели лишние килограмм десять. Тяжело поднимая кисть над уровнем глаз. Удар. Резкий, судорожный, но недостаточно громкий. Новый приступ кашля. Еле успевая достать платочек из кармана утыкается лицом в него, продолжая постукивать костяшками по деревянной поверхности. Шаги где-то вдали постройки. Короткая радость сменяется резкой болью в ногах. Валясь на колени перед порогом, воздух перестал престал поступать в легкие. Слезы. Слезы, казалось бы, сейчас ему совсем не к месту, но те выступают на щеках, хрусталем остаются на шершавой коже. Тяжелая отдышка, кровь от кашля уже успела окрасить снег, что так мило лежал у дома, глаза нервно бегают от одной стороны двери к другой. Удушающее чувство, парень и вовсе падает на спину, захлебываясь в собственной алой жидкости. Надежда. Надежда в глазах не умирает до последнего. Дверь приоткрывается, выпихивая измученное тело с лесенки на жесткий ледяной покров около деревянной постройки. Удар затылком о застывшую воду, которая окружает его всюду. Обеспокоенный голос Кондратюка. Он так нежно называет его имя. Несвязная речь Юджина. Буквы просто не могут выходить синхронно вместе с кровью изо рта. Оглушающий крик Маркуса, попытки предпринять хоть что-то. Хоть что-то, что поможет его любимому другу. Зачем. Зачем он так поступал с ним последние два месяца. Зачем повышал голос, когда можно было просто поговорить и расставить все точки над и. Зачем игнорировал. Зачем угрожал. Зачем он это все устроил? Ради чего? Ради девушки, которая так просто променяла его на другого. Когда тот жертвовал для него буквально всем, дабы сделать счастливым и разбить эти чертовы розовые очки. Правда сейчас ничего уже не поделаешь. Он сам все просрал. Перед глазами он — Маркус, любимый, милый Маркус, даже сейчас, когда картинку можно сравнить с худшим зрением, Юджин любуется им. Его внешность навсегда отпечаталась на слизистой юноши. Даже если он ослепнет, силуэт кудрявого надзирателя будет жить с ним, в темноте, тишине, одиночестве. Голубые огоньки глаз будут освещать его путь в неизвестность. Он будет с ним всегда. Веки Юджина отяжелели окончательно. Дыхание не сможет прослушать даже самый лучший врач в Германии. Мышцы рта ослаблены, кровь больше не выходит от туда, лишь тонкая полоска алого цвета проходит от губ до подбородка, навсегда остывшего парня. Тело медленно забирает холод. Поглощая кончики пальцев, медленно переходя к телу. Мыслей больше нет, чувств тоже. Больше его ничего тревожит.