Часть 1
17 июля 2022 г. в 14:16
Джеймс Фитцджеймс неподвижно сидел на койке своего капитана, чувствуя, что вот-вот разлетится на тысячу осколков. Сегодня похоронили его возлюбленного; по крайней мере то, что от него осталось. Он стоял в оцепенении, слушая, как Френсис читает ранее написанную речь с ужасным ирландским акцентом и без какой-либо интонации. Джон, как всегда, заставил бы эти слова звучать подобно песне, так же, как он делал, восхищая Джеймса чтением шекспировских сонетов. Некоторое время назад Джеймс был счастливее, чем когда-либо, со своим любимым капитаном, с которым делил ложе почти каждую ночь. Теперь он остался ни с чем, словно несчастная вдова.
Джеймс всхлипнул от стыда за эти мысли, ведь он не имел на них права. Он знал, что у Джона в Англии осталась настоящая вдова, и Джеймс не мог даже написать ей, чтобы сообщить о смерти мужа. Это было бы его долгом: сказать ей, что сэр Джон достойно покинул этот мир, думая о своём доме и семье. Возможно, коммандер мог бы написать, что был рядом с сэром Джоном, держал его за руку в последние минуты и почтительно поцеловал на прощание. Даже если бы они не находились сейчас в безвестности без какой-либо связи с остальным миром, и он мог бы написать такое письмо, это было бы ложью. Джон погиб в ледяном аду и в одиночестве и, наверняка, был мёртв ещё до того, как Джеймс прибыл, выкрикивая его имя, чуть ли не готовый броситься в прорубь вслед за ним.
Вскоре он был готов разрыдаться. Несмотря на чувство стыда, Джеймс всё ещё чувствовал себя, словно в самом деле овдовел. Ведь именно ему Джон шептал слова любви в последние несколько месяцев. Его Джон обнимал и ласкал. Именно он простирался под ночью под телом Джона, тяжело дыша и чувствуя его внутри. Но несмотря на всю эту любовь и заботу, теперь он остался ни с чем: ни кольца, чтобы напомнить о прекрасных моментах и чувстве, ни медальона с его блестящими волосами.
Если бы только любимый мог одарить его ребёнком... тогда, по крайней мере, он мог бы вернуться в Англию, держа в руках дитя Джона, темноволосое чудо с сияющими глазками. Ему казалось, что Джон также мог этого желать, нетрудно было представить, что тому приходила в голову такая фантазия.
Дурак, шептал голос глубоко внутри, ты и твой незаконнорождённый ребёнок умерли бы во льдах. Джеймс ненавидел этот голос. В самые мрачные минуты он задавался вопросом, мог ли этот голос принадлежать Френсису, но даже Френсис не проявил бы такой жестокости. В голосе этом звучало собственное отвращение Джеймса, и даже его дорогой Джон не смог бы его заглушить.
Как бы Джеймс ни любил Джона, он никогда не мог открыть ему свою величайшую тайну, а именно, что и он был бастардом. Узнай это Джон, он с негодованием отверг бы его. И эта тайна лишь подпитывала этот ядовитый внутренний голос. Ты ничтожество, шипел он. Ты всегда был ничтожеством. Ты самодовольный ублюдок, а не настоящий англичанин.
Однако, деля постель с Джоном, он преобразился и представлял из себя нечто иное. Джон назвал его стойким и храбрым, восхитительным красавцем, и Джеймс жадно ловил слова, слетающие с его уст, и даже смог в них поверить. Кем бы он был без Джона, который подарил ему чувство собственного достоинства? Френсис смотрел на коммандера с презрением, а злосчастный внутренний голос при каждом таком взгляде звучал всё громче.
Забывшись, Джеймс выкрикнул имя своего возлюбленного.
- Ах, если б ты был сейчас со мной, - всхлипнул Джеймс. – Как же ты нужен мне...
Снаружи раздался тихий стук. Это был Бридженс, который, несомненно, услышал его крик. Джеймс потянулся к нему, как заплаканный мальчишка, и Бридженс тут же поспешил к нему.
Они улеглись рядом, и Джеймс от души выплакался, прижимаясь к груди вестового. Он почувствовал утешение в крепких объятиях Бридженса, зная, что он ни за что не осудит, рассказал ему всё.
Джеймс шёпотом рассказал, как Джон признался в любви, каким восторгом были полны их мгновения друг с другом, как он посвящал своего застенчивого, но преданного возлюбленного в тонкости телесной близости, как Джон всё смелее предавался страсти с каждым днём. Он даже поведал о том, как велико было его блаженство, когда Джон впервые вошёл в него и насколько это несравненно. Всё это время Бридженс гладил его по спине и бормотал что-то в знак утешения.
Когда у Джеймса не осталось сил ни говорить, ни плакать, он рухнул на койку и позволил Бридженсу избавить его от обмундирования и надеть на него ночную рубашку. В знак благодарности он сжал руку вестового. В ответ Бридженс поцеловал его в лоб и не сделал попыток отвести коммандера в его собственную каюту. Хотя Джеймс сомневался, что когда-либо он ещё будет спать в этом гробу. Однако сейчас он чувствовал нужду быть здесь, пока простыни ещё хранили запах его возлюбленного, его волос и трубочного табака. Сейчас он намеревался лежать здесь недвижно, будто выпотрошенный, мёртвый и онемевший, до момента случайного пробуждения.
Но слишком велика была усталость Джеймса, и он уснул.
Ему приснился Джон, целый и невредимый, и он сам в этом сне покоился в объятиях любимого. Их тела тесно приникали друг к другу, почти сплетаясь, и Джеймс чувствовал безмерный восторг.
Казалось, он готов был тотчас же и умереть, и пускай бы смерть забрала его тощее, пустое тело и перенесла его сюда, в рай. Он мог бы перевоплотиться, став не вдовой, но женою, готовой подарить Джону сына, которого он всегда желал. Они могли бы стать плотью единой среди ангелов, и в глазах небес происхождение Джеймса уже не имело бы значения. Он был убеждён, что станет тем созданием, которым ему – или ей? – суждено было быть.
«Я достоин, потому что так решил мой возлюбленный», - подумал Джеймс, и напоследок ему привиделось, что он тает под священной тяжестью тела своего любимого.