В церкви было душно и тесно, хотя не вся родня поместилась — до того церковь была маленькая. Пахло свечами, потом и хмелём. Алёна покосилась на своего жениха Митьку. Они с Егоркой уже выпили для храбрости, хотя чего тут бояться, Алёна искренне не понимала.
Дьяк из монастыря прочитал над ними молитвы из толстой книжки, потом сказал целоваться. Алёна повернулась к Митьке и посмотрела на него исподлобья. Рискнёт?! Митька был одет в чистый кафтан из синего сукна, в сапоги новые, скрипящие кожей, и постригли его ещё короче, чем был. Не так уж плох он был внешне, но Алёна не хотела видеть. Она насупилась.
Митька наклонился и чмокнул в губы, а потом улыбнулся.
— Какая же ты красивая! — радовался он.
Алёна хотела расплакаться.
Потом они шумной толпой повалили на их двор, где мать давно накрыла столы. Погулять пришло полдеревни. Малышня прибегала клянчить сладкое и подарки, покатать их на телеге. Мужики приходили поздравить, чтобы налили задаром, а потом за ними прибегали бабы и гнали домой.
Алёна сидела около Митьки во главе стола. Она смотрела, как все веселятся, и искала глазами его, лихо своё. Конечно, его тут не было и быть не могло. Такой переполох будет, если явится. Погулять на свадьбу пришли и чужаки, которых когда-то Алёна провожала до постоялого двора. Никитка и его дружок задружились с Митькой и опрокидывали уже бог весть какую кружку пива.
— Ты бы поела, тебе ещё ночью надо живой быть, — посоветовала Наташка. Она сбагрила сынка другим женщинам, а сама пришла покрасоваться новым платьем, что взяла на ярмарке.
Алёна представила, что придётся спать с немилым в одной постели, и ощутила тошноту. Наташка покачала головой.
— Хотя, куда тебе? — проворчала она. — Ты со своим чудовищем такое творила, что мужа заездишь!
К ним подошёл хмельной и весёлый Егорка в новой рубахе и пушистой шапке, как у горцев. Он увёл Наташку плясать, и Алёна осталась одна.
Гости пили, смеялись, кричали «горько!», и Алёна покорно закрывала глаза и открывала губы. Митька всё не отставал от неё и бесконечно целовал. Наверное, она и вправду ему нравилась. Ей же не нравился никто.
Никитка пригласил её плясать под задорную песню на свистульке. Алёна хотела отказать, но Митька подтолкнул её в спину.
— Иди, а то засиделась!
Никитка улыбнулся ей, подав локоть. Алёна чувствовала дрожь в ногах, пока вставала. Липкое чувство страха не покидало, но она пошла и станцевала с этим заезжим воином. Он плясал лихо, уверенно и красиво. Сабля и ножи стучали у него на поясе, каблуки стучали по твердой сухой земле. Алёна робко покружилась около него и видела, как все свистят и хлопают, будто правда радуются за неё.
«А могла отдаться ему, глядишь, уже бы в степи жила, — промелькнула грязная мысль. — Или лежала с разрезанным горлом…»
Настал вечер. Пора было ехать в дом Митьки, на брачное ложе. Никитка запрыгнул на козлы, вызвавшись править нарядной, украшенной лентами телегой. Его дружок и Митька залезли в телегу и оба подали руки Алёне, помогая подняться. Она села на дно, чтобы не упасть, потому что парни точно станут гнать, и посмотрела на гостей.
— Счастья молодым! — крикнул брат Егорка. Его поддержали свистом и воплями. Никитка хлестнул лошадь вожжами. Кляча рванула с места, и Митька с другим парнем шлёпнулись Алёне на подол. Они захохотали. Лошадь понесла телегу по ухабам, по кочкам. Сильно трясло. Алёна смотрела, как люди машут им руками…
По щеке потекла слеза. Алёна быстро оттёрла её рукавом белого платья и укусила губу. Парням было не до неё, они смеялись и болтали о своём, Никитка все стегал кобылу и гнал в темноту.
Шумная свадьба осталась позади. Телега выехала на пыльную дорогу в степи. Солнце село, давно были сумерки. Становилось всё темнее и холоднее. По бокам от дороги трещали сверчки. Алёну укачало в бешеной скачке.
— Тр-р! Стой! — Никитка вдруг остановил телегу. Лошадь пошла шагом, а потом и вовсе остановилась, хрипло дыша и фыркая.
Алёна обернулась.
— Что случилось? Зачем встали? — забеспокоилась она. По коже побежали мурашки, живот заболел от нехорошего предчувствия. Алёна испуганно посмотрела на Митьку, в надежде, что новый муж защитит её.
Тот выглядел не менее удивлённым, чем она.
Никитка спрыгнул с козел в телегу. Алёна увидела его ухмыляющееся лицо и поняла, что сейчас её будут насиловать.
— Стой! Куда?! — её попытались схватить, когда перевесилась через борт телеги и спрыгнула на землю.
Алёна побежала в сторону дома, подобрав подол до самых колен.
— Не лезь, сука! — рявкнул Никитка позади, и она услышала хлесткий удар, а потом за спиной загрохотал топот чужих ног.
Она бежала, что есть сил. Потеряла туфли, фату. Платье сползло до середины груди, потому что было велико. Плевать! Главное, добежать до дома! Алёна не смогла кричать, тратя все силы на бег. Дорога уже отбила пятки. Слёзы застилали глаза, а губы тряслись.
— А-а! Мама-а! — завизжала она, когда жёсткие пальцы схватили за плечо. Её опрокинули на землю, да с такой силой, что искры из глаз посыпались.
На пару мгновений Алёну оглушило ударом. Она пришла в себя, когда ей уже подняли подол и раздвинули ноги. По щекам потекли слёзы.
— Не надо… не надо. Боже, не надо!.. Мамочка-а…
— Замолчи, шлюха, — тот самый дружок Никитки отвесил ей пощёчину. Во рту появился вкус крови. Он уже пристроился между её ног и больно схватил за бёдра, раздвигая ноги шире. — Все уже с тобой были, теперь и нам дашь.
Сбоку мелькнула тень. Через мгновение чёрная туша напрыгнула на разбойника и повалила на землю. Никитка закричал в ужасе и шарахнулся в сторону. Алёна увидела серого волка, вцепившегося в её обидчика. Чудовище отрывало мясо кусками вместе с одеждой и хрипло клокотало. Парень вскоре затих и обмяк, а из его горла хлестала на землю кровь. Волк поднял голову и облизнулся. Он смотрел куда-то за спину Алёне дикими, горящими в сумерках глазами. Потом слез с трупа и рысью побежал.
Алёна обернулась. Она увидела, как Никитка несётся по дороге к телеге. Никогда она не видела, чтобы люди так бежали… Серый зверь догонял его, мерно набирая бег. Уже у самой телеги волк легко прыгнул и набросился на разбойника со спины.
— А-а! — диким голосом заорал Никитка. Послышался глухой голос волка, и разбойник резко замолк.
Алёна отвернулась. Она посмотрела на мертвого парня рядом, с растерзанной шеей, как у того зайца, которого Дикий принёс ей давним утром. Вместо его груди было кровавое месиво из чёрной плоти.
Её стошнило.
«Боже, надо домой, домой… — она встала и побрела в сторону дома по дороге, вытирая рот рукавом белого платья. Юбка волочилась по земле, пыльная и испачканная кровью. Волосы лезли в глаза. Алёна остановилась, вспомнив о муже. — Я не могу его бросить. Вдруг его убили?»
Она развернулась и похромала обратно.
Волк бежал к ней тяжёлой поступью. Алёна остановилась, испытывая древний страх перед диким зверем. Он замедлил бег и дошёл последние пару шагов.
— Дикий? Это ты, любимый?
Волк облизнулся, обнюхал ей ноги и поднял голову. Да, глаза у него были знакомые. А ещё вся морда в черной крови.
К телеге они вернулись вдвоём.
На дороге лежал растерзанный труп. Ошмётки мяса валялись вокруг, из спины мертвеца торчали кости. На землю ещё вытекала кровь и блестела во мраке. Алёна подобрала подол, чтобы не запачкаться, и обошла тело.
Митька лежал в телеге с разбитой головой, но он был ещё живым, просто без сознания и пьяный. Алёна положила голову непутёвого мужа на колени и осторожно погладила дрожащими пальцами. Она обернулась к Дикому. Волк забрался с ней в телегу и тихо ворчал, показывая клыки.
— Надо домой, миленький. Он же умрёт здесь.
Дикий недовольно зарычал, но она не боялась.
— Не могу я его оставить, — Алёна поняла, что любимый ревнует. — Помоги донести его, в телеге шатает сильно, у него же голова раненая.
***
Дикий обернулся парнем и закинул бесчувственного Митьку на спину, согнувшись. Алёна распрегла лошадь и вела кобылу под уздцы. Ноги заплетались, и она держалась за локоть Дикого.
Их заметили не сразу. Свадьбу уже собрали, остались только самые заядлые гуляки, тихо воющие тоскливые песни о войне. Во дворе горели фонари. Мать собирала посуду, гоняла невесток в дом и обратно к столу.
Первым их заметил Егорка.
— Опа, ты смотри, — он толкнул отца в плечо, а потом воскликнул. — Дед Захар, никак твоего несут!
Они подорвались и побежали навстречу. Митьку сняли с плеч Дикого и потащили во двор, потом уложили прямо на стол, пачкая скатерть кровью.
— Что стряслось? Вы где вообще были?! — запричитал отец. — Кто его так? Ты?!
Отец двинулся на Дикого и, наверное, хотел бить. Тот зарычал, готовый драться, но Алёна загородила его собой.
— Лихие люди его, батька! — воскликнула она. — Не видишь, голова пробита? Спасите его! Он же умирает!
Послали за дьяком, который знал лекарское дело. Мужики с фонарями отыскали трупы разбойников на дороге и зарыли прямо в степи.
— Он их так? — спросил Егорка, кивнув на Дикого, когда они вернулись обратно, хмурые и протрезвевшие от ужаса.
Они сидели за столом, уже глубокой ночью. Небо засыпало звёздами, белел кусочек стареющей луны. Алёну закутали в одеяло, Дикому дали поесть и налили пива в награду. Она не выпускала руку своего защитника.
— Да. Он меня любит, — заявила Алёна, сжимая его чёрные пальцы.
Егорка фыркнул и покачал головой. Они с отцом переглянулись.
— Во дела. Ну спасибо, друг, что не бросил в беде, — сказал отец и похлопал Дикого по плечу.
Тот настороженно покосился на руку отца, но потом кивнул.
Отец с Егоркой отошли, узнать, как там Митька, да и баб успокоить. Дед Захар расплакался с горя, увидев бесчувственного сына, и всё причитал. Алёна обняла Дикого, прижавшись к его груди. Его приняли, поняла она, и это была высшая радость для неё. Дикий зарылся носом в волосы на её макушке и тихо заурчал, тоже понял, что гнать его не станут.
Ночью Дикому разрешили остаться, правда в дом его не пустили, испугались. Алёна отвела его в сарай, взяв тяжёлый фонарь. Она принесла из дома одеяло и подушку, чтобы было мягко, постелила им на сене. Дикий, уже умытый от крови, сытый и спокойный лёг первым и затих. Алёна, переодевшись в ночную рубашку, села на одеяло и расчесала волосы.
— Спасибо тебе, что защитил, — шёпотом сказала она и легла рядом. В темноте было видно только его чёрную тень. Алёна обняла его, прижавшись к плечу, и призналась: — Я так… так испугалась.
Она почти заплакала, вспомнив пережитый ужас. Никитка и его друг-разбойник будут долго ей сниться по ночам… Дикий глухо заворчал, неводовольный, что опять плачет. Он поднялся на локте и поцеловал её лицо.
— Лёна-а… — Дикий прижался к её уху, урча, и сказал новое: — Моя. Гр-р… порву, моя.
Той ночью он был бесконечно ласков с ней, хоть и рычал в ухо, что убьёт всех за неё. Алёна обнимала его плечи и смотрела в волчьи глаза. Никто и никогда их не разлучит… только смерть, но это будет не скоро. Уже под утро, засыпая в горячих руках Дикого, она представляла, как они станут жить вдвоём. Как она будет готовить ему, сошьёт красивую рубашку, научит говорить, чтобы рассказал ей о своей жизни. Как родит ему сына, который, кажется, уже жил в ней…
Многое Алёна представила и провалилась в счастливый сон.
***
На следующий день Алёна собралась уходить вместе с Диким. Отец дал благословение, хотя они с Егоркой не особо обрадовались этой затее, велели повенчаться по-людски в церкви и не забывать родных. Алёна собрала вещи в узелок, оделась, расчесалась и взяла кое-что в дорогу на перекус. Егорка собирался ехать в город и обещал подвезти их и последить первое время, чтобы устроились.
Дикого приодели, умыли от крови и превратили в приличного парня. Жёны братьев и даже Наташка с интересом наблюдали за ним через окно, пока умывался во дворе, обливая из ковша мускулистую спину и широкую грудь. Братья ревниво злились, ибо им с красотой Дикого не тягаться, и ворчали между собой.
— Осторожнее будь там, в городе, — сказала напутственно Наташка, когда Алёну и Дикого провожали всей роднёй.
Она взяла Алёну за руку и пожала, чуть улыбнувшись. Никогда Наташка не была такой ласковой.
Отец похлопал Дикого по плечам, тоже что-то сказал, но с опаской глядел в волчьи глаза. Дикий выглядел растерянным и всё бросал умоляющие взгляды на Алёну. Она переглянулась с матерью, но та не подошла и всё дулась, держа руки скрещенными на большой груди. Тогда Алёна сказала Наташе:
— Передай Митьке, что он хороший, и я его люблю. Пусть выздоравливает и будет счастлив. И… спасибо ему, что пытался вступиться. Я буду молиться за него Господу.
— Хорошо, девочка, передам, — кивнула Наташка, улыбнувшись, и поцеловала её в лоб.
Алёна забралась в телегу, а за ней и Дикий. Они устроились позади Егорки, и Алёна взяла любимого за руку, сплетая их пальцы. Телега тронулась. Алёна провожала глазами свой дом, родичей и немного грустила. Всё-таки она оставляла всё то, чем была окружена с детства. Дикий вряд ли мог понять её грусть, но крепче взял маленькую ладошку и оскалился в улыбке, мол, «не плачь, будет и на нашей улице счастье». Алёна улыбнулся в ответ, вытирая глаза.
«Божечки, неужели я буду счастлива?» — подумала она и уже смелее посмотрела вперёд, на широкую дорогу, простирающуюся впереди.
