-
Гермиона надела легкую летнюю мантию и, разгладив складки, отправилась на завтрак. Она пыталась заставить себя меньше драматизировать и отделаться от навязчивого ощущения, что это последний завтрак в Хогвартсе. Виной тому было ожидание появления Волдеморта. Она целый месяц готовилась к этой встрече, но чем ближе подходило время, тем сложнее было держать себя в руках. Гермиона двигалась по коридорам, опасаясь смотреть по сторонам. Но когда оказалась в Большом зале и взгляд все же пришлось поднять, она тут же встретилась глазами с Волдемортом. Внутри нее все перевернулось и оборвалось. Она испытывала настоящий животный страх перед этим человеком; сейчас он казался ей даже опаснее своей старшей версии. Меж ее лопаток опустилась теплая ладонь. — Идем, — тихо произнес Дамблдор, подталкивая ее вперед. Оказалось, Гермиона застыла у арки и некоторое время загораживала проход. Она заняла свое место рядом с Помоной, и та, склонившись, спросила: — Непорядки в раю? Гермиона едва качнула головой, давая понять, что еще не готова шутить об этом. Спраут, внимательно посмотрев на нее, кивнула. Как и предполагала, она не смогла съесть и кусочка; все, что сумела осилить, лишь глоток кофе. Беззаботная болтовня детей, не осознающих, в эпицентре чего они оказались, тоже не помогала расслабиться. Возбужденные и энергичные, с радостными лицами, выкрашенными в разные цвета, они все с нетерпением ждали начала третьего и последнего испытания Турнира. Гермиона же ждала его с содроганием — она готовилась в любой момент броситься спасать и защищать Нобби; кожей чувствовала опасность, нависшую над ним. Парень сидел в центре гриффиндорского стола, осаждаемый вниманием — он разительно отличался от того подростка, с которым познакомилась Гермиона. Беллатриса Блэк располагалась рядом с ним. Грейнджер могла быть уверена, что их пока не связывают никакие романтические чувства, но они стали по-настоящему близки. Беллатриса оказывала Нобби поддержку на протяжении всех этапов, и Грейнджер считала это своей личной победой. Лич, словно почувствовав, что она думает о нем, посмотрел на Гермиону. После его взгляд скользнул к Волдеморту, и парень вернулся к еде. Мысли Грейнджер резко переключились на мужчину, сидящего через каких-то пару мест от нее. Мозг услужливо подбросил воспоминания о тех светлых моментах, которые она разделила с Волдемортом, и сердце болезненно сжалось. А что, если она все же допустила ошибку? Что, если им все же предначертано быть вместе? Ведь были и светлые моменты: их первое свидание в том французском ресторанчике, все те бесчисленные подарки — платья, украшение, совместные выходы на скачки, ужины и прогулки, большие планы — боже, да ведь они были в шаге от бракосочетания. Его редкие, но искренние слова о чувствах. Сейчас, спустя время, плохое стиралось; забывались эмоции от убийства Рино, отравления, бесчисленных манипуляций. Грейнджер до сих пор помнила свое влечение к опасности, которую олицетворяет Волдеморт. Его кожу под пальцами, бархатный голос, взгляды… Гермиона вздрогнула, когда осознала, что ученики выходят из зала — фактически за столами осталась уже только треть от многочисленной толпы. Она поднялась тоже. Проследила взглядом за Дамблдором, которого уводили другие директора, и поняла: пора. Все тяжелые мысли внезапно отпустили, а тело наполнила приятная расслабленность и теплота. — Я схожу в уборную и присоединюсь к тебе, займи мне место на трибуне, — шепнула она Спраут.-
Оказавшись в уборной на втором этаже, Гермиона внезапно замерла: она шла сюда с четкой целью, но с какой — вылетело из головы. Нахмурившись, перевела взгляд на зеркало над раковиной. Она вздрогнула, увидев за спиной Волдеморта. — Я не могу причинить тебе прямой вред, — сказал он. — Но сделаю все, чтобы ты страдала. Он добавил что-то еще, но Грейнджер не сразу сообразила, что он говорил на другом языке. Один из отсеков плит за раковинами задрожал и медленно заскользил вверх; каменная крошка просыпалась на пол, облако пыли поднялось в воздух. На негнущихся ногах Гермиона проследовала к зияющей бездонной пустоте и спрыгнула вниз.***
Было ли что-то важнее для Гермионы, чем Дамблдор? Наверное, нет, рассуждая, решил Волдеморт. Теперь ничто не удерживало его от желания убить Альбуса Дамблдора: ни мнение Грейнджер, ни возможные проблемы в Министерстве. Все казалось абсолютно неважным, когда он представлял себе хладный труп директора Хогвартса. Его сердце лишь на мгновение сбилось с ритма, когда он увидел Гермиону. Но забилось с исступленной яростью вновь, стоило Дамблдору подойти к ней. Плевать, что связывает этих двоих. Волдеморт хотел отомстить. Он не сдержал улыбку, когда через двадцать минут от начала испытания заметил Дамблдора, спускающегося по лестнице. Должно быть, ему сообщили… Расправив плечи, Волдеморт поднялся тоже. Он остался незамеченным: взгляды толпы были прикованы к Нобби Личу, который пытался удержаться на взбунтовавшемся гиппогрифе. Улыбнувшись, Волдеморт направился к границе Хогвартса.***
Гермиона ударилась коленями, и боль от резкого соприкосновения с полом дала понять: действие Империо спало. Она, кряхтя, с трудом поднялась на ноги. Все случилось так быстро, что ей потребовалось не менее минуты, чтобы осознать произошедшее. Волдеморт, черт возьми, на глазах у всех увел ее в этот поганый туалет Плаксы Миртл. И она предупредила Спраут, что задержится. А еще Волдеморт дал ей понять, что заставит ее страдать. И учитывая, что он хорошо знал о ее слабостях, под угрозой Дамблдор и Нобби. Сейчас, конечно, было не время удивляться или сокрушаться о случившемся. И все же где-то на краю сознания крутилась мысль: Гермиона не была удивлена. Может, даже испытывала нелогичную радость от того, что Волдеморт очередным своим поступком перечеркнул все светлое, что она вспоминала ранее. В который раз он продемонстрировал, насколько отвратительным человеком является. Вместе с его Империо сжег все — не мосты, тонкие нити, которые их связывали. Помог Грейнджер осознать окончательную и бесповоротную истину: им никогда не суждено быть вместе, ни в этом мире, ни в миллионе других. Несмотря на отвратительную ситуацию, в которой она оказалась, Грейнджер чувствовала иррациональное спокойствие; страх перед неизвестным отступил — теперь она знала, как именно Волдеморт собирается действовать. Отправляясь в прошлое, Гермиона ожидала, что ей придется сражаться, бороться за себя, свою жизнь и жизни других людей. А потому она расправила плечи, крепко сжала палочку и решительно двинулась вглубь туннеля, прикрывая голову от свисающих сталактитов. Грейнджер не бывала в темницах Хогвартса, несмотря на то, что Филч много раз обещал отправить туда непослушных учеников. Она не знала, где в Хогвартсе находится прачечная. И несмотря на многие годы, проведенные в замке, она не изучила его полностью. Но кое-какую часть замка она знала великолепно, какова же ирония, что этой частью является Тайная комната и прилегающие к ней ответвления. Теперь она надеялась, что Волдеморт собирался ее остановить, а не всего лишь задержать — в таком случае у нее будет преимущество. Она не обращала внимания на отвратительный запах, не замечала грязь, мешающую двигаться, камни в узких переходах, рвущие ей одежду. Грейнджер неслась вперед, к выходу из подземелий в Запретном лесу. Погруженная в свои мысли, она не слышала, что ее преследует эхо чужих шагов.***
Он легко настиг Дамблдора, который пытался безуспешно навести порядок в Хогсмиде, сражаясь плечом к плечу со своими людьми. Волдеморт отдал приказ вырезать всех грязнокровок, и Пожиратели послушно его исполняли. Егеря, скрывавшие лица под капюшонами, безжалостно крушили все вокруг, сеяли панику, и Волдеморт понял: он наслаждается этой потрясающей картиной. Они все еще не осознали, что стоят на пороге нового будущего, только он знал правду, и та приятно грела душу. Безошибочно выделив Дамблдора в толпе, послал в него режущее. Сейчас он лишь хотел привлечь внимание, не убивать. Хотел оказаться с Дамблдором лицом к лицу в честном бою и видеть его глаза, в которых по мановению палочки Волдеморта угаснет жизнь. Альбус оглянулся, легко отбив детское заклинание. Он швырнул в Волдеморта огненную спираль, которую тот сразу же остановил столпом воды. Волдеморт чувствовал, что мог бы сражаться и без палочки, на чистой ярости, которую испытывал долгое время. И которая, наконец, нашла выход. Столп воды ударился в невидимую преграду и разлетелся на мириады мелких осколков, которые Волдеморт тут же заморозил. Все они плотным острым роем рванули в сторону Дамблдора. Тот призвал плоский кусок дерева — остатки чьей-то крыши, — и сосульки пронзили препятствие насквозь, но ни одна из них не достигла директора Хогвартса. Оба постепенно сдвигались в сторону от общей битвы. Кое-кто из Пожирателей пытался вмешаться, помочь Волдеморту сразить Дамблдора, но тот дал понять, чтобы все отошли; это было личное противостояние. — Для чего это все, Том? Дамблдор отбил очередную ядовито-желтую вспышку, но пропустил режущее. Рукав его расшитой серебром мантии теперь бесполезно болтался у туловища. Самым приятным в этой картине было то, что на плече Дамблдора виднелся глубокий порез — длинная алая струя прочертила дорожку на белой коже. Волдеморт не потрудился ответить. Он лишь взмахнул палочкой, и земля задрожала и разверзлась; из трещин рванули вверх ядовитые стебли, пытаясь сбить Дамблдора с ног. Тот испепелил их синим пламенем, не дав добраться до себя. Повинуясь взмаху его палочки, в сторону Волдеморта направился управляемый смерч. Но он был к этому готов — неплохо изучил методы сражения Дамблдора в прошлых столкновениях.***
Задыхаясь от боли в боку, Грейнджер вывалилась на опушке Запретного леса. Глаза резанул яркий солнечный свет, а уши заложило тишиной — сюда не доносились звуки с квиддичного поля, где вовсю должен был идти третий этап. Даже этого идиота Бэгмена не было слышно. Гермиона вскочила на ноги и, сделав пару вдохов, сосредоточилась, пытаясь определить правильное направление к выходу из леса. Она уже собиралась сделать шаг, как услышала резкую команду: — Стоять! Голос, вызывающий чувство, словно за шиворот упала жаба, раздался прямо за спиной. Медленно, будто во сне, Гермиона обернулась. Ее взгляд тут же встретился со взглядом Грейвса — и хотя выходил он из той же пещеры, что и Грейнджер, выглядел на порядок лучше. Вообще-то, даже хорошо. Она колебалась, сжимая палочку в руке — не было сомнений, что она не выстоит в прямом сражении с Грейвсом. Но мысль, что где-то там Дамблдору и Нобби грозит опасность, заставляла ее действовать нерационально. — Бомбардо! Она ударила в свод пещеры позади Грейвса, и камни взорвались на тысячу мелких крошек. Поднялся столп пыли, поглотивший фигуру мракоборца. Пользуясь его секундным замешательством, Гермиона понеслась, не разбирая дороги, вперед. Не было времени выбирать направление, она бежала интуитивно, надеясь, что хотя бы на этот раз удача ее не подведет. Она чувствовала: время поджимает. Дерево слева от нее затрещало и взорвалось; Грейнджер отпрыгнула в сторону, прикрывая голову. Коротко оглянулась и, убедившись, что Грейвс все еще на приличном расстоянии, побежала дальше. Она как могла уходила от прямого столкновения с ним. Она неслась, не обращая внимания на голые ветки, хлещущие по лицу, на взрывающуюся вокруг землю, грязь, на окрики — только вперед, туда, где показался слабый просвет между деревьями. Чуть не застонала от досады, оказавшись на возвышении перед Хогсмидом, вместо того чтобы выйти к замку. Но тут поняла: там стоит не будничная суета. Горели здания, люди сражались. В воздух взмывали разноцветные вспышки — рикошеты заклинаний. Она послала беспомощный взгляд в сторону Хогвартса, затем посмотрела на деревушку. Судьба — бессердечная сука, решила Гермиона, раз ставит ее перед таким выбором: Дамблдор и Нобби или беспомощные жители Хогсмида. Еще до того, как приняла решение окончательно, ее ноги уже выбрали направление. Однако прилетевший в спину Ступефай изменил ее планы.***
По лицу Волдеморта стекал пот, но не от усталости, а от жара, которым обдавало со всех сторон. Теплый сухой апрель, совсем не типичный для Британии, не помогал контролировать пожар. Край деревушки, где Волдеморт сражался с Дамблдором, был весь охвачен огнем. Альбус попытался увести их в подпространство, но Волдеморт готовился к этой битве и изучил все, что могло привести его к победе. Они бились в окружении жилых построек и людей, и Дамблдор постоянно отвлекался на защиту жителей, оставляя преимущество за Волдемортом. Последний видел, что силы директора на исходе: тот уже пропустил несколько заклинаний, а его тело полосовали порезы и покрывали волдыри. Один глаз Дамблдора заплыл, а грудь плотно сжимала золотая нить — обманчиво красивая, она скрывала острые шипы, впивающиеся в плоть. Он пропустил мощный удар темного заклинания, и из уголка рта стекала струйка алой крови, путаясь в бороде. Волдеморт взмахнул палочкой и потянул лассо на себя, заставляя Дамблдора упасть на колени. Пора с этим заканчивать, решил он, глядя на почти поверженного директора. Он надеялся, что у действа достаточно зрителей — хотел запечатлеть этот момент в памяти всех присутствующих. Момент, когда Альбус Дамблдор умрет. Но сначала… — Круцио! Дамблдор, словно подкошенный, упал на бок. Он не издал ни звука, и Волдеморт усилил заклинания, желая услышать крик. Ему была жизненно необходима эта просьба перестать. Ему хотелось, чтобы Дамблдор молил о пощаде. И его невероятно злила молчаливая агония. Его победа должна быть эффектной! Он хотел, чтобы голос Дамблдора навсегда запечатлелся в его воспоминаниях мольбой о пощаде. Не: «Здравствуй, Том»; не: «Ты волшебник, Том»; не: «Вы ничего не хотите мне рассказать, мистер Реддл». Ему хотелось выдрать все эти образы, когда Дамблдор смотрел свысока, и оставить только один. Но Дамблдор не молил о пощаде. Ему было достаточно произнести всего одно слово, и Волдеморт подарил бы легкую смерть. Однако теперь он намеревался заставить его пожалеть о молчании. Волдеморт отменил Круцио, не отводя волшебной палочки от пораженной фигуры Альбуса Дамблдора. Вычертил в воздухе сложную руну и на выдохе произнес: — Sickening radiance! На конце белой, словно кость, волшебной палочки появился зеленый огонек. Он увеличивался в размерах, пока не сравнялся с квоффлом, а после — отделился. Плавно направился в сторону Дамблдора.***
— Боже, мисс Грейнджер, — пробормотал Грейвс, помогая ей подняться, — неужели нельзя было остановиться хоть на секунду? Гермиона послала в его адрес убийственный взгляд. — Зачем? — рыкнула она, отталкивая его руки. — Я… мне показалось, что лорд Волдеморт… — он сбился, снова не закончив фразу — его внимание привлекли вспышки над Хогсмидом. — Что, черт возьми, происходит? Грейнджер, стоявшая лицом к нему, обернулась — деревушка полыхала. В воздух поднимались клубы дыма, а мерцание заклинаний стало видно отчетливее. Не объясняясь, она понеслась в деревню. Грейвс, кажется, от нее не отставал. Гермиона отстраненно подумала, что ей следовало бы раньше обратить внимание на тот факт, что мистер главный мракоборец ни разу в нее не попал — он, скорее всего, и не целился, а бил рядом, пытаясь ее притормозить, а не остановить. — Вам следует вернуться в Хогвартс, — задыхаясь, произнес он. Они, наконец, достигли первых домов, и Грейнджер, не собираясь тратить время на бессмысленный диалог, нырнула в переулок. Она уже сделала свой выбор и возвращаться в замок не планировала. Гермиона бежала, на ходу отбиваясь от заклинаний. Она направляла мирных жителей к местам, которые ей казались более спокойными, несколько раз выходила в прямое сражение с Пожирателями — некоторых она узнавала, несмотря даже на скрывающие лицо капюшоны. Она замерла, заметив направленную на нее волшебную палочку, принадлежащую Тодду Нотту. Он заколебался, увидев ее неподалеку от себя. Перед Ноттом на коленях стоял мужчина, и Грейнджер не нужно было много думать, чтобы понять: маглорожденный. Гермиона направила собственную палочку на Тода, тем самым решая свою судьбу. Нотт хлестко взмахнул палочкой, и в сторону Гермионы рванула желтая вспышка. Она отскочила, сгруппировавшись, и послала в Тода ответное заклинание. Тот легко его отбил, но вот второе — выпущенное другим человеком, не заметил. Он упал на спину, парализованный Ступефаем. Появившийся неизвестно откуда Грейвс вновь помог Гермионе подняться. — Выводите людей, — приказал он командным тоном. Грейнджер почти подчинилась — для того она сюда и спешила, но ее внимание привлекло мелькнувшее в двадцати метрах золотое лассо. Она резко обернулась. На секунду застыла, увидев Дамблдора на коленях перед Волдемортом. Казалось, это происходит не с ней. Этого просто не может быть. Ее сердце сжалось от страха, когда Альбус начал заваливаться на бок. Как в замедленной съемке Гермиона следила за запястьем Волдеморта, вырисовывающим знакомую руну. Дамблдор забился в судорогах, и это заставило Грейнджер бежать. Адреналин притуплял боль; Гермиона не замечала вспышек заклинаний, пролетающих буквально в сантиметрах от ее тела. Она забыла о страхе. Увидев зеленую сферу, отделившуюся от палочки Волдеморта, она забыла о своей миссии. Она прыгнула между мужчинами, подставляя свою грудь под зеленый шар, а потом ее накрыла бескрайняя бездонная багровая тьма.***
Время для него почти остановилось; картинка перед глазами менялась медленно, горизонт заваливался. Взгляд Альбуса был прикован к увеличивающейся кислотно-зеленой сфере на конце белой палочки Волдеморта. Перед глазами проносилась жизнь — серая и блеклая, картинки были похожи на диафильм — изобретение маглов. Кадры мелькали один за другим со скоростью света, но Дамблдор почему-то успевал рассмотреть все; словно кто-то в насмешку решил продемонстрировать, насколько его жизнь была пустой, лишь с редкими шумами: Арианной, Аберфортом… Геллертом. Странно, но только после появления Гермионы, демонстрация на которой замедлилась, жизнь показалась разноцветной и приобрела теплые оттенки. Такие запутанные и непонятные отношения были вполне в его стиле; Аберфорт в конце концов даже перестал удивляться и закатывать глаза, когда Альбус делился с ним эмоциями от происходящего. Он полюбил ее, несмотря на загадочность, с которой Гермиона появилась, и флер таинственности, который пронесла сквозь все их отношения. Она украсила конец его жизни яркими красками. Она была словно феникс, связанный с родом Дамблдоров, что так к Альбусу и не пришел. Единственное, что заставляло его чувствовать сейчас вселенскую боль — не физические увечья, нанесенные Волдемортом, а сожаление, что он оставит Гермиону наедине с проблемами, которые лягут, в том числе, и на ее плечи. В миг, когда сфера отделилась от палочки и направилась в его сторону, Альбус закрыл глаза, не желая доставлять Волдеморту удовольствие видеть, как в них гаснет жизнь. Он замер, ожидая боли сильнее, чем от Круцио… но прошла секунда, вторая и третья, а ничего не происходило. Дамблдор распахнул веки ровно в тот момент, когда перед ним, буквально в метре, упала, как срезанный стебель, Гермиона. Сквозь замутненное пыткой сознание не сразу пробился смысл произошедшего. Он смотрел на Грейнджер, которая лежала на голой земле, а на ее груди расцветала огромная красная рана. И понимание, что этой раны не должно там быть, отрезвило. Неверие и шок придали ему сил. Сцепив зубы, Дамблдор подобрался. Он бросил короткий взгляд на Волдеморта, который осоловело смотрел в их сторону, но понял, что не чувствует к тому ровным счетом ничего — ни ненависти, ни злости… только равнодушие. Не ощущал он и радости от удачно реализованного Николасом и им плана. Все эмоции просто вымыло, оставляя лишь белую бескрайнюю гладь. Кое-как добравшись до Гермионы, Альбус дрожащей рукой с зажатой в ней палочкой провел над ее грудью, хотя и понимал, что смысла в этом нет. Зеленая сфера, словно яд василиска, попавший на кожу, разъедала ткани и отравляла кровь. И процесс этот нельзя было остановить или замедлить. Периферийным зрением он видел, что Волдеморта стянули веревками и выбили палочку из его ладони — будто в этом имелся смысл. Однако внимание Альбуса было приковано только к Гермионе, ее бледнеющей коже и глазам, в которых постепенно угасала жизнь. Она сгорала, словно феникс, различие состояло лишь в том, что Гермионе не суждено восстать из пепла. Он мечтал оказаться на ее месте. Рядом на колени упал Грейвс. Его палочка запорхала над Гермионой — он пытался установить чары стазиса, замедлить распространение яда, а когда не вышло — хотя бы облегчить боль. Альбус не видел его лица, но даже по движениям, ставшим еще более резкими, понял: Персиваль сдается. Перед глазами плыло от подступающих слез, но он не делал попыток скрыть эмоции. Он сжал ладонь Гермионы, мысленно моля Мерлина и всех известных богов, чтобы те позволили разделить ее боль на двоих. Прикрыл веки, и слезы прочертили влажные дорожки на его коже… Он не знал, сколько просидел вот так, рядом с ней — время, казалось, теперь и вовсе остановилось, позволяя им провести вместе последние минуты. Неподалеку что-то ярко вспыхнуло, и тело прошила магия такая мощная, что Альбус пошатнулся. Он-то и забыл, что рядом продолжается битва. Пожиратели Волдеморта все еще верно сражались, не подозревая, что минутами ранее лишились лидера. Дамблдор нехотя открыл глаза, делая глубокий вдох. Но увидел вовсе не взрыв мощного заклинания.***
Невесть откуда взявшаяся Грейнджер, которая приняла на себя удар, предназначенный Дамблдору, только на секунду заставила Волдеморта остановиться. Он моргнул. Ее тело упало на голую землю с глухим стуком. Волдеморт перевел взгляд на Дамблдора. Тот пошевелился и, увидев перед собой Грейнджер, пополз к ней. Отойдя от первого шока, Волдеморт поднял палочку и произнес смертельное проклятие… И тут же почувствовал, как кровь отливает от лица. Из его палочки не вылетел зеленый луч. И, более того, она больше не пульсировала, не отдавала тепло. Застыла в его ладони бесполезной деревяшкой. Волдеморта сковали плотные путы — веревки туго оплели тело, впиваясь в плоть. Битва продолжалась, но он не слышал и не видел ничего. Все его внимание захватила палочка, которая больше не была теплой. Он не чувствовал магии. Сердце заколотилось где-то в горле от осознания… Не может быть. Его расфокусированный взгляд сосредоточился на Дамблдоре. Он и Грейнджер находились буквально в паре метров от Волдеморта. На ее груди зияла огромная кровавая рана, Дамблдор выглядел не лучше, но хотя бы мог шевелиться. Волдеморт знал: Грейнджер осталось не больше минуты. Скоро ее захватит агония, а после — заберет смерть. Эта мысль, крутящаяся на периферии сознания, немного грела душу — Грейнджер не достанется никому. Не только Волдеморт будет страдать оставшуюся жизнь в одиночестве. Эта игрушка была Дамблдору дорога. Рядом с ними уже появился Грейвс — выскочил из-за спины Волдеморта, выбил ногой палочку из его ладони, будто в ней теперь оставался хоть какой-то смысл. Значение случившегося постепенно достигало сознания: Фламель и Дамблдор его обманули. Из-за них он лишился магии. И это было в миллиарды раз хуже, чем сгореть в Адском пламени и лишиться кожи; он предпочел бы жить с оголенными нервами бесконечную вечность, но оставаться при этом волшебником. Внезапная вспышка заставила Волдеморта вскинуть голову. В напряженном от битвы воздухе возникла ярчайшая белая сфера; с тихим хлопком из нее появилась большая красная птица. От взмаха огромных крыльев на земле поднялась пыль. Феникс, как догадался Волдеморт, опустился рядом с Дамблдором. Тот выглядел пораженным, не отрывал глаз от создания. А потом птица открыла рот и запела так громко и яростно, что Волдеморт пожалел, что связан и не может закрыть уши руками. Феникс плакал и пел, и вместе с этим рана на груди Грейнджер, как и увечья Дамблдора, затягивались — медленно и неотвратимо. Они оба восстанавливались, а душа Волдеморта леденела все сильнее с каждой нотой. Закончив, птица толкнулась Дамблдору в подбородок, но он не обратил на нее внимания — смотрел на Грейнджер. Та, кажется, не дышала; ее грудь не поднималась и не опускалась. Время на какое-то мгновение застыло; все причастные — Дамблдор, Волдеморт и Грейвс — смотрели в одну лишь точку. Только в отличие от остальных, Волдеморт надеялся, что Грейнджер феникс спасти не успел. За то, что сотворили с ним Дамблдор и Фламель, лишить жизни девчонку было мало. Они все должны были страдать до конца своих дней… Но вот она вздрогнула, тело прошили судороги; пальцы царапнули землю. Грейнджер закашлялась, и мужчины повернули ее на бок, так что Волдеморт ее лица не видел. — Боже мой, — раздался ее хриплый голос. — Альбус, что… Волдеморт не дослушал — отвернулся, наблюдая за тем, как гаснет битва. Вдалеке суетились люди, мелькали мантии авроров. Он закрыл глаза, пытаясь почувствовать в себе хоть каплю магии. Но ее окончательно и бесповоротно не стало, как не стало смысла жизни.