-
Гермиона резко пришла в себя, хватая ртом воздух. Она попыталась открыть глаза, но ее ослепил яркий свет. Веко подняли. — Зрачок реагирует нормально. Обычное переутомление. — Так дайте ей какое-нибудь зелье, — потребовал Волдеморт у Сметвика. — Она вся уже состоит из зелий, — проворчал тот; сейчас его голос прозвучал дальше, чем в первый раз. — Тут поможет только отдых, если не хотите, чтобы она заработала нервное истощение. Вам, кстати, тоже не стоит пока сильно волноваться. Волдеморт фыркнул вдалеке. Послышался хлопок двери, и Гермиона открыла глаза. Она осталась в полном одиночестве, и от попытки сделать резкие движения, которые могли бы ей навредить, спасло лишь то, что она слышала приглушенные голоса Гиппократа и Марволо, доносящиеся из коридора. Она уже старалась неуверенно сесть, когда последний вернулся в палату. — Тебе не стоит… — Ты очнулся! — Гермиона попыталась воскликнуть это обвинительно, но вышло лишь сдавленное возмущение. Она не знала, чего ей хочется сильнее — ударить его или обнять. Волдеморт решил эту дилемму за нее — в два шага преодолел разделяющее их расстояние и прижал к себе. — Да. Очнулся, — произнес ей в макушку. — Благодаря тебе. Спасибо, Гермиона. Теперь она с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать. Грейнджер не проронила ни слезинки за две недели — ей нужно было оставаться сильной за них двоих, а слезы бы этому не способствовали. Она всегда умела эмоционально собраться, и, кажется, это время прошло. Гермиона проиграла бой с собой и все же разрыдалась. Вместе со слезами из нее уходили боль, которую она бесконечно долго разделяла с Волдемортом; то отчаяние, которое она ощущала, когда он все не приходил в сознание. Их место теперь занимало огромное облегчение, размером с дом. — Почему мне не сообщили? — задыхаясь от рыданий, спросила она. — Сметвик хотел меня понаблюдать. Душащие слезы постепенно отступали, и Гермиона лишь поскуливала, стирая мокрые дорожки с щек. Отстранилась, чтобы посмотреть на Волдеморта. Это было жизненной необходимостью, просто увидеть его, стоящего на своих ногах. Он выглядел почти так же, как до пожара, только немного бледнее обычного. Но в этом, пожалуй, не было ничего удивительного. Долохов и спустя неделю после того, как очнулся, не восстановился до конца… — Антонин! — внезапно воскликнула Гермиона. — Нужно сообщить ему… — Он в курсе, — произнес Волдеморт. — Антонин и Абраксас были здесь. — Что? — на выдохе спросила Грейнджер. — Они? Как… Она хватала ртом воздух, не в силах сформулировать мысль так, чтобы та не звучала жалко. В уме не укладывалось, как он мог поставить их сейчас выше нее, когда она так переживала. — Мне нужно было их увидеть, Гермиона, — твердо произнес Волдеморт, очевидно, заметив ее замешательство. Она не нашлась что сказать. Сидела с открытым ртом, как выброшенная на берег рыба, и неверящим взглядом сверлила его в ответ. Не может быть, подумала она, чтобы Гиппократ не посоветовал Волдеморту связаться с ней. Не тогда, когда он лично наблюдал за тем, как она угасает и тает каждый день. Она с трудом заглушила желание тут же сбежать из палаты, громко хлопнув дверью. Мысль о том, что, очнувшись, Волдеморт сразу взялся за дела, вместо того чтобы связаться с ней, доставляла физическую боль. Гермиона глубоко вдохнула и медленно выдохнула. — Я вижу, как шестеренки крутятся в твоей голове, — произнес Волдеморт тоном, словно обезвреживал бомбу. Это не помогало — Грейнджер была готова вот-вот взорваться. — Почему мне не сообщили, на самом деле? — холодно спросила она. — Потому что мне нужно было войти в курс дел. И я не хотел, чтобы тебе пришлось просить одолжения у Дамблдора, чтобы уйти с занятий. Гермиона покачала головой. — Не могу поверить, — тихо произнесла. — Ты заставил меня еще целый день волноваться о тебе. Или теперь, когда ты пришел в себя, мои услуги не требуются, и можно продолжать жить как раньше? Она смотрела в его глаза, но в них не отражалось ни единой эмоции. Дверь палаты отворилась, и внутрь вошел Сметвик; в руке он держал несколько ампул с зельями — по цвету Гермиона узнала бодрящее, успокаивающее и сонный настой. Оттопыренные карманы лимонной мантии целителя тоже звенели. — Итак, — бодро проговорил он, протягивая Гермионе два флакона и стараясь не встречаться с ней взглядом, — предлагаю приступить к терапии. Он отдал сонное зелье Волдеморту. — Прошу прощения? Гермиона перевела взгляд от разноцветных флаконов к глазам Гиппократа, а после вопросительно посмотрела на Волдеморта. — Мне понадобится снова отключиться, чтобы восстановление продолжилось, — неохотно сообщил тот. Грейнджер, поджав губы и отвернувшись к окну, выпила оба предложенных зелья. Она не собиралась комментировать эту ситуацию. Вообще-то, даже попробовала абстрагироваться, чтобы бушующие чувства не заставили ее наговорить лишнего. Волдеморт устроился на кровати, и Гиппократ, пристроив катетер ему в вену, коротко кивнул и вышел. — Гермиона… — Я не хочу разговаривать, — резко оборвала она. — Сейчас это как раз необходимо. Грейнджер фыркнула, покачав головой, и достала из сумки книгу. Устроилась в своем кресле, расположенном прямо у кровати, и продолжила читать вслух с того места, на котором остановилась вчера. За прошедшие две недели она отлично наловчилась читать, не вникая в суть текста. Сейчас ей ничто не мешало думать о том, насколько же она снова ошиблась. То душевное единение, которое она ощущала все это время, теперь казалось таким призрачным и глупым… Очнувшись, он вызвал не ее. То облегчение, которое она испытывала от факта, что он пришел в сознание и почти здоров, смылось горькой, как зелья Сметвика, обидой. Это было чертовски неприятно осознавать, но теперь она не могла объяснить себе, почему решила, что будет иначе. Он и раньше ставил дело на первое место. И эти адские две недели он провел без сознания — для него ничего не менялось. Чувства, которые росли и крепли день ото дня, взращивала только Гермиона. Все, что она думала, он оценит, Волдеморт воспринял как должное. А кое-чем мог остаться и не доволен — Абраксас и Антонин наверняка сообщили о ее вовлеченности в дела Пожирателей. Помимо того приказа Нотту, Гермиона больше не решалась серьезно вмешиваться, но Долохов и Малфой прислушивались к ее советам. Они вместе пришли к выводу, что не будет лишним оставить егерей поблизости от магазинов в других районах помимо Центрального; обсуждали тревожащее появление людей Блэков повсюду и продумывали некоторые будущие шаги, если ситуация обострится. Это, может быть, не являлось идеальным выходом, но за две недели не случилось ни одного нового пожара. Грейнджер не заметила, когда перестала читать текст, а начала высказывать свои претензии вслух, но Волдеморту уже было все равно — сияние его диаграмм стало приглушенным, а сам он дышал размеренно, что явно указывало на погружение в глубокий сон.-
Через несколько дней эмоции Гермионы, наконец, поутихли. Она по-прежнему чувствовала обиду, но теперь та доставляла лишь тупую ноющую боль где-то в районе солнечного сплетения. Волдеморт очнулся, он был в полном порядке и, судя по всему, занимался своими делами. Они не разговаривали с того самого утра, когда Грейнджер, пока он еще спал, покинула палату. В ее мир, тем не менее, стали возвращаться краски и звуки. Гермионе казалось, что она вышла из оцепенения, как на своем втором курсе, когда увидела глаза Василиска в зеркале. Как и тогда, за время ее отсутствия все изменилось, одновременно оставаясь тем же. Студенты, как и прежде, учились; для Гермионы стало откровением, когда она в первый раз заметила, что теперь на ее уроках присутствует куда больше старшекурсников — ребята из Колдовстворца и Ильвермони исправно посещали занятия и учились наравне с остальными. Даже эссе, как оказалось, стало больше. Спраут не могла нарадоваться возвращению прежней Грейнджер — они, как и раньше, продолжили сплетничать за завтраками и ловить на себе завистливые взгляды Минервы, которая была вынуждена сидеть рядом с Дамблдором и директорами других школ. Гермиона теперь заметила и повышенное внимание Грейвса в свой адрес — тот выполнял обещание и следил за ней. Впрочем, вряд ли он смог узнать хоть что-нибудь стоящее, но наверняка стал свидетелем ее быстрого угасания и столь же быстрого возвращения. А еще Грейнджер вспомнила о приближающемся первом этапе. Однако попытку заговорить об этом с Нобби парень резко пресек: — Учителя не должны помогать. Его твердая уверенность в том, что Иван Мороз и Агильберт Фонтейн не оказывают поддержку своим студентам, не позволяла ему принять помощь. Это было наивно, но Гермионе оставалось только смириться с его выбором — по крайней мере, сделать вид.-
В день первого испытания эйфория окончательно захватила Хогвартс; витающее возбуждение передавалось воздушно-капельным путем и заражало каждого. Особенно предприимчивые студенты устроили тотализатор и принимали ставки. Они были уверены, что профессорам об этом неизвестно, но, конечно, в Хогвартсе ничто не оставалось в тайне. Решение не препятствовать развлечению накануне принималось коллективно, а после учителя устроили жаркие дебаты, в ходе которых сделали свои ставки — внутри профессорского состава. Мороз, Фонтейн и даже нелюдимый — по мнению Гермионы — Грейвс тоже приняли участие. И хотя все директора были уверены в победе именно своего Чемпиона, мнения обычных профессоров, которым довелось пообщаться с каждым Избранным, разошлись. Грейнджер, с интересом понаблюдав за жарким спором Спраут и Эббот, поставила на Джули, но скорее из желания поддержать единственную девушку. Спраут была уверена в победе Лича, а Эббот, сердце которой покорил лучший зельевар Голиков, выложила за его первенство целых тридцать галлеонов. Так профессора открыли новую, азартную сторону Мэгги. Было известно и о распределении ставок среди учеников: абсолютное большинство уверено в том, что Нобби опередит соперников по количеству баллов за первое испытание. К моменту, когда все студенты, профессора, приглашенные гости и репортеры собрались на стадионе, волнение достигло своего пика. Переполненные трибуны пестрели баннерами с движущимися картинками, тут и там взрывались волшебные салюты, оставляя за собой яркие дымки с портретами чемпионов. Ученики отказались от стандартных мантий, и в глазах рябило при попытке найти знакомые лица — все они сливались в один яркий водоворот разноцветных нарядов, улыбок и сияющих глаз. Трибуна профессоров и приглашенных гостей выглядела куда сдержаннее. Выделялось всего несколько человек. В их числе был Альбус, облачившийся в мантию, которая переливалась всеми цветами, в зависимости от того, с какой стороны на него смотреть. Он внезапно оказался справа от Гермионы, и она задумала поменяться местами с Макгонагалл, расположившейся слева, но та отказала, желая остаться ближе к Спраут. Помимо Дамблдора, выделялся и Грейвс. Однако не внешним видом, хотя его дорогой наряд тоже привлекал внимание, но не такое, как мантия Альбуса — облачение того было вне конкуренции. Гермиона долго размышляла, как глава мракобоческого центра МАКУСА может себе позволить почти годовое отсутствие на столь важном посту. Оказалось, Грейвс успевал и там, и здесь. Она несколько раз замечала цепочку маховика времени, выглядывающую из-под одежды. Его, опытного бойца и хорошего специалиста, выдавали привычки. Гермиона когда-то отметила про Галатею Вилкост, что та всегда занимала тактически выгодные позиции — в учительской ее стол единственный располагался так, чтобы было видно остальных профессоров, а спину надежно прикрывала стена замка; на стадионе она поднималась на верхние трибуны; на дежурствах, когда детей требовалось проводить к Хогсмиду, держалась вне толпы, желательно слева. Точно так же проявлялась и профдеформация Грейвса. Сейчас он сидел наверху, а его голова каждый раз поворачивалась в сторону очередного громкого звука, будь то взрыв фейерверка или хохота. Убедившись, что ничего подозрительного не происходит, он переводил цепкий взгляд к следующему объекту. Его необычный внешний вид и странное поведение оценили все приглашенные гости Турнира и репортеры. Авроры во главе с Краучем смотрели на Грейвса с уважением. Имелся и еще один человек, несомненно, притягивающий внимание. Волдеморт располагался на ближнем к стадиону ряду, выделенном для самых важных персон. Места по соседству с ним занимали Орион и Сигнус, и Гермиона не сомневалась, что их испытание Турнира интересует в последнюю очередь; мужчины обсуждали что-то важное, судя по серьезным выражениям их лиц. Гермиона отвела взгляд, старательно переключая внимание на стадион — там уже показался ведущий, еще совсем молодой Людо Бэгмен, в этом времени не успевший запятнать свою репутацию. Не смотреть на Волдеморта было той еще задачкой, учитывая, что они не общались с последней ночи в Мунго. Грейнджер, как бы ей ни хотелось, заставила себя дать ему время и не навязывалась. На самом деле она уже почти сдалась этим утром, но Волдеморт ее опередил, прислав филином приглашение на ужин в его поместье сразу по окончании первого испытания. — Приветствую вас, дамы и господа, на сто сорок втором Турнире Трех Волшебников! Да, да, вы не ослышались! Это тот самый Турнир для Чемпионов Хогвартса, Шармбаттона и Дурмстранга… — Его эмоциональную речь ненадолго перебили резкий свист и гул. — Но последние явно струсили, а потому мы принимаем школы Ильвермони и Колдовстворец! — Одобрительные восклицания завели Бэгмена еще на целых пять минут восхвалений отважности и смелости прибывших делегаций. Гермиона подозревала, что он мог бы говорить и дольше, если бы его пламенную речь не прервал Спенсер-Мун. — Итак, все знают пословицу: лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Так давайте же и мы наглядно убедимся в силе Чемпионов! Жеребьевкой уже определен порядок: первым на арену выйдет Матвей Голиков из Колдовстворца! Второй оказалась Джули Боуэн — Ильверморни! И третьим — фаворит школы Хогвартс — Нобби Лич! Поприветствуем первого участника Турнира бурными аплодисментами! Заведенная толпа послушно зааплодировала и заулюлюкала; фейерверки бахнули одновременно в каждом конце стадиона — фиолетовые вспышки проплыли по воздуху аккурат к месту над центром поля, засияв белым, объединились в одну, а затем рассыпались на крохотные частицы золотистой пыли, собираясь в подмигивающий портрет Матвея Голикова. Сам парень появился у входа на стадион; Грейнджер не могла судить, насколько уверенным он выглядит, так как рассмотреть выражение его лица с такого расстояния не представлялось возможным. Он крутил головой, пытаясь понять, в чем именно состоит его задание. Матвей наверняка растерялся, не увидев перед собой ни обещанную полосу испытаний, ни боггарта — лишь огромное поле для квиддича: грязь, покрытую тонким слоем снега. Он сделал шаг вперед и настороженно замер, когда все вокруг задрожало: из-под земли, повинуясь движению палочки Филиуса Флитвика, вырастали декорации. Голикову, как первому участнику, достались испытания от Макгонагалл и Вектор; только преодолев их, парень доберется до боггарта. Перед профессорами стояла непростая задача: сделать мероприятие зрелищным. Минерва без особых проблем могла сотворить нечто масштабное — огромную полосу препятствий по аналогии с магловскими. Из земли выросли барьеры и скалы, образовались рвы с узкими мостиками. И все это охраняли каменные статуи — Минерва, словно девочка, радовалась возможности испытать заклинание по их оживлению. Все они были зачарованы так, чтобы их нельзя было разрушить — Матвею оставалось либо пройти все на большой скорости, либо догадаться применить трансфигурацию высшего уровня, чтобы остановить их. Матвей действительно оказался истинным зельеваром: он не хотел мараться в грязи и, проходя барьеры и скалы, старался остаться чистым. Замер, оказавшись перед узким мостиком, переброшенным через ров. Жидкость, наполняющая его, была зеленоватой; она бурлила, и Гермиона подозревала, что производила неприятный запах. Статуи, стоящие по обе стороны, выглядели угрожающе и заставили парня насторожиться. Он терял время, мешкая и не решаясь ступить на хлипкую конструкцию. Вообще-то, Гермиона слабо представляла, как именно статуи должны помешать преодолеть это препятствие, оставаясь на берегу. Матвей, видимо, сомневался по той же причине. Он направил палочку на мост и трансфигурировал его в небольшую лодку — она чертовски походила на одну из тех, что переправляют волшебников от берега деревни к Колдовстворцу. Матвей осмотрелся и, очевидно, не отыскав ничего полезного, заклинанием срезал рукав собственной шубы, а после превратил ткань в весло. Восхищенные зрители зааплодировали такой находчивости, даже Людо Бэгмен не удержался от хвалебных комментариев в адрес парня. Лишь когда Матвей встал в лодку и отплыл от берега на целый метр, Грейнджер поняла, для чего были необходимы статуи. Они разом встряхнулись, сбросили с плеч каменную крошку и пыль… и синхронно сняли со спин луки, а затем потянулись к колчанам. Всю эту оснастку Гермиона не замечала, пока статуи оставались неподвижными. Теперь же они угрожающе целились в Голикова. Парень выставил сильный щит — первую стрелу удалось затормозить. Гермиона и остальные профессора, все зрители и репортеры пронаблюдали за тем, как едкая зеленая жидкость растворяет останки попавшей в нее каменной стрелы. Еще несколько щитов задержали следующие атаки, но остановился и Матвей. Его весло оставалось в полном порядке, но колдовать и при этом двигаться оказалось непосильной задачей. — Почему весло не разъело? Это Дамблдор, перегнувшись через Гермиону, спросил у Минервы. Та выглядела донельзя самодовольной. — Потому что оно трансфигурировано, — пояснила она. Матвей растерялся — он успевал лишь отражать атаки или уворачиваться от них, если промахивался; некоторые его заклинания попадали в лучников, но не производили на тех видимого эффекта. Его лодочка задрожала так сильно, что это стало заметно даже дальним трибунам. Он, похоже, не был силен в трансфигурации — заклинание грозилось спасть. Грейнджер заволновалась — было страшно представить, что будет с парнем, если он окажется в зеленой жиже. Она неосознанно перевела взгляд на Волдеморта — тот, как оказалось, не смотрел на испытание, а продолжал переговариваться с Блэками. Громкий вздох зрителей в унисон заставил ее вернуть внимание к Матвею. Парень, очевидно, обладал неординарным умом — что было неудивительно для зельевара. Он перестал использовать щиты и теперь трансфигурировал летящие в него стрелы в птиц. Это, впрочем, не могло решить проблему стоящей на месте лодки. Как и не убавило ее тревожащей дрожи. Краем сознания Гермиона отметила, что многие профессора, как и она сама, потянулись к своим палочкам, готовые броситься на помощь к ученику в любой момент, несмотря на дежурящих внизу авроров. Голиков вызвал еще один синхронный зрительский вздох, когда его заклинание не попало в стрелу. Он с трудом увернулся, но та ударила в невысокий борт лодки, раскачав ее еще сильнее. А заклятие внезапно угодило в статую — и камень с громким хлопком превратился в небольшую птичку. Аплодисменты и одобрительный гул накрыл стадион. Сообразив, что к чему, Матвей быстро расправился с остальными лучниками. Его лодка дрожала уже настолько, что парень подпрыгивал на месте. Он усиленно заработал веслом, стремясь как можно скорее преодолеть ров. Матвей почти успел — до берега оставалось не больше полуметра, когда лодка в последний раз покачнулась и вернула свою исходную форму. Узкое бревно со шлепком упало в жижу; словно кислота, та тут же принялась плавить дерево. Оттолкнувшись одной ногой, Голиков выпрыгнул на берег. Его вторая конечность все же коснулась зеленого бурлящего нечто. Парень упал. Он закопошился, и Гермиона не сразу поняла, что он стягивает ботинок и отрезает часть брюк. — Ему понадобится медицинская помощь, — не обнадеживающе пробормотала Минерва. Расправившись с пришедшей в негодность одеждой и обувью, Матвей переводил дыхание и осматривался. Испытание Вектор на первый взгляд казалось простым, но Гермиона знала, как сложно думать после физической активности. Голикову требовалось найти закономерность в выстроенных перед ним сталагмитах — камни, словно грибы, рассыпались по огромному участку поля. Если он вспомнит, что именно они являются лучшими проводниками в нумерологии, то дело останется за малым. Он медленно подошел к первому камню и, прощупав диагностическими заклинаниями, решился его потрогать. Отошел, чтобы оценить картину в целом. А после его рука с зажатой в ней палочкой запорхала в воздухе. Он поднимал и опускал сталагмиты, выстраивая рисунок, понятный только ему. Голиков оценивал размеры камней, менял их порядок. И когда все они оказались на нужных местах, земля снова задрожала. Вершины камней соединила сияющая серебром волшебная нить, постепенно набирающая яркость. Яркая вспышка на мгновение ослепила весь стадион — действительно зрелищно, подумала Гермиона, мысленно похвалив Вектор, — и все декорации растворились в белом тумане. Фигура Матвея Голикова — без одного ботинка, без рукава и брючины до колена правой ноги, — застывшего посреди огромного серо-белого поля, еле просматривалась из-за дымки. Та никак не желала рассеиваться, плотным кольцом опустившись по всему периметру поля. — Там что-то движется! — изумленно прошептала Спраут. Весь стадион погрузился в тишину. Даже Волдеморт и Блэки замолчали и устремили взгляды вниз. Гермиона тоже внимательно всматривалась в туман, пытаясь увидеть то, что, как сказала Помона, там шевелится. Зловещее молчание никак не обнадеживало. Что-то всколыхнуло дымку справа, и Гермиона, как ранее Грейвс, резко повернула голову в ту сторону. — Матерь Божья, — пробормотал директор Мороз и быстро поднялся. Ни с кем не объяснившись, он спешно двинулся к краю ряда — к ступеням. Авроры заметно заволновались внизу. Грейвс тоже встал на ноги. Нечто огромное зашевелилось в тумане слева — кажется, то была мохнатая конечность какого-то существа, определить которое не представлялось возможным. Фигуру Голикова тоже скрыла плотная дымка. Людо Бэгмен пораженно молчал. В тумане что-то — или кто-то — коротко вскрикнуло, и Грейнджер вздрогнула. Она инстинктивно схватила Дамблдора за руку, но тут же ее отдернула. — Мерлин, здесь же оборотни! Фонтейн тоже вскочил с места и бросился вслед за уже спускающимся, перепрыгивающим через ступени Грейвсом. И эта его простая оговорка натолкнула Гермиону на одну ясную мысль: волколак. — Господи, — прошептала она. Они должны были подготовиться к тому, что страхи детей из других стран будут иными. Волколак — король волков — один из таких. Эти существа водились на болотах России близ волшебных деревень. Было время, когда те нападали на поселения, буквально терроризировали их. Они легко собирали стаи из всех псовых: собак, волков и… оборотней. Где и при каких обстоятельствах Матвей мог встретить этих существ, Гермиона боялась представить. У них невосприимчивая к волшебству шкура, вспомнила она. Ничего, кроме магловской ловушки и Авады, от них не спасет. Но представить, что подросток решится применить непростительное в таких условиях, было немыслимо. Судя по оживлению, творящемуся на трибунах, многие сообразили, что к чему. В тумане что-то завыло… и к этому вою неожиданно присоединилось еще несколько голосов. — Господи, — повторила Грейнджер, поворачивая голову. Она уставилась на детей-оборотней из Ильверморни. Те не обратились, но их прошибали те же судороги, что она когда-то не раз видела у Ремуса. Из толщи белой дымки донесся твердый и уверенный голос Матвея Голикова: — Ридикулус! Туман внезапно схлопнулся; на стадионе остался Матвей, перед которым, пузиками кверху, лежали щенки. Гермиона прикрыла рот рукой, стараясь сдержать изумленный вздох: полотно, ранее бывшее почти белым, оказалось вытоптано по спирали, словно дикий зверь приближался к Голикову, готовясь напасть. — Арахно! В абсолютной тишине даже с такого расстояния были слышны истерические нотки в голосе Матвея. Щенки завертелись волчком, резко соединились, слиплись в одну фигуру, а после, засияв, исчезли. Вместо них остался лишь небольшой деревянный ларец, в котором хранилась подсказка для будущего испытания, и пораженная растерянность каждого зрителя.