Падение

Баки сбился со счёта, сколько раз перечитывал статью, почти выучив наизусть всю двухполосную историю о «благородной жертве» Стива и полных слёз похоронах. Взгляд снова и снова скользил по строчкам, но легче не становилось. Когда Баки закрывал утомлённые глаза, под веками плыли чёрные буквы, вещавшие о потере Капитана Америки, но он не мог выпустить газету из рук. Он будто убеждал себя, что ищет какое-то расхождение, нестыковку, которая подтвердит, что статья сплошь жирная утка. В глубине души он понимал, что, занимая себя перечитыванием одних и тех же пассажей, глушит отчаяние от мысли, что Стива больше нет. Он не был готов принять. Не сейчас. По правде, навряд ли он вообще когда-нибудь сможет свыкнуться с тем, что Стива нет. В коридоре послышались шаги, сопровождаемые повизгивающим дребезжанием… колёс? Но даже это не вытянуло Баки из угла, куда он забился несколько часов назад и лежал, свернувшись на пледе калачиком. Куда бежать? В другой угол? Когда дверь открылась, Баки даже не поднял голову. — Скройся, Фэрбенкс, твои речи уже в печёнке. Саркастичное фырканье заставило оторвать взгляд от газеты. Под рёбрами пополз сосущий холодок. На пороге стоял Лукин, а за ним двое солдат. Один, бледный со страху салага, взял Баки на прицел, второй — русоволосая женщина со строгой косой и непроницаемым лицом держала наготове наручники. Баки стало вдвойне не по себе, когда он заметил у Лукина саквояж, до странности похожий на фэрбенксовский. Лукин гадко осклабился. — Я не Фэрбенкс, а у тебя нет выбора. Ульяна. Ограничь его. Мелькнула мысль устроить драку, да только старый лис позаботился обо всём: Баки не мог ни выйти отсюда, ни толком подраться, как бы отчаянно ни хотел выплеснуть ярость и боль на подваливших гидровских говнюков. Остаётся разве что устроить пятнашки, заставить их попотеть, гоняясь за ним, пока не собьют с ног или не вырубят транками. Женщина двинулась на него, сжав губы в нитку и взглядом предупреждая не рыпаться. Баки понуро вздохнул. «К чему всё теперь? — несчастно подумал он, когда на запястьях защёлкнулись наручники. — Стива нет. Я мёртв для своих, и всем будет только хуже, если узнают правду. Я просто утяну вниз любого, кто захочет помочь… если вообще найдётся такой. — Он закусил губу и потупился, избегая смотреть на людей. — Если бы ма с отцом… или Бекка увидела бы меня сейчас вот такого, погрязшего в отвратительном грязном разврате? Может, хорошо, что не знают…» — Спрячь крылья! — рявкнул Лукин, угрожая электрошоковой дубинкой. Секунду-другую уныло поглядев в его сторону, Баки подчинился. «Я просто жду своего часа, — объяснил он себе, — а недоноски пусть думают, будто от них что-то зависит. Да и потом, сегодня отхватить вдобавок этой их шоковой палкой будет уж точно лишним». Женщина потянула Баки под мышки и заставила взвалиться на медицинскую тележку-каталку, которую Лукин самолично вкатил из коридора. Всё это время второй охранник, не дыша и едва не потея от напряжения, водил за Баки автоматным стволом. Женщина послала «помощнику» долгий испепеляющий взгляд и рывком защёлкнула на талии Баки плетёный металлический ремень, зафиксировав на столе. Поговаривают, если долго носить маску, в конце концов забудешь, кто ты под ней. В сгиб правого локтя ткнулась игла, но кожа не поддавалась, пока женщина не надавила сильнее. Игла вошла в вену. От неё потёк жар, набухая в груди, под черепом зазудело. По крайней мере, Стив умер, думая, что я ушёл, служа своей стране, а не Гидре. — Пятьсот миллиграммов фенобарбитала, — чётко произнесла женщина, сноровисто заменив опустевший шприц канюлей капельницы. Кожу у иглы потянуло. «Пластырь», — сообразил Баки и, медленно поведя взглядом вверх по трубке, отстранённо отметил, что по ней ничего не течёт, потому что регулятор привёрнут. — Ты ещё тут? — подначил Лукин. Баки моргнул и дёрнул головой, когда тот щёлкнул пальцами у него над ухом. Хмыкнув, Лукин кивнул своим мыслям. — Так и думал. Изменения закончились, сопротивляемость выросла. Поморщившись, Баки уронил голову. Все его силы уходили на попытки отвлечься. Что до верховного говнюка с его играми в доктора — чем быстрее тот найдёт дозу, которая вырубит Баки, тем лучше. Можно будет уснуть и не видеть разбивающего самолёт Стива, встающего перед глазами каждый раз, когда Баки закрывал их. — Молчишь? — Лукин пренебрежительно хмыкнул. Прошёлся в угол, в котором Баки устроил гнездо, и, наклонившись, подхватил с пола газету. — А, вот оно что. Понял, что бежать некуда. Стиснув зубы, Баки зацепился взглядом за потолок. Не в этом дело. Ну, не только в этом. Вот Стив должен был вернуться домой и зажить долго и счастливо. Но где там, за каким-то рожном ему пришлось стать мучеником и принести себя в жертву. И вот Баки — жив-живёхонек, хотя того не заслуживает. Лукин мгновение рассматривал его, затем не глядя бросил охраннику: — Поднос. Демон никуда не денется. — Есть! Э-э… товарищ генерал-майор, разрешите обратиться. Если моё присутствие не требуется незамедлительно, могу я сходить за шинелью, потому что… — Молодой солдат стушевался под чугунным взглядом начальства, дёрнулся в стойку «смирно» и суетливо вымелся вон. Так тебя, сосунка. Сам попробуй ваш хвалёный мороз. И ты-то хотя бы не с голым задом. Баки проводил его спину хмурым взглядом. Металлическое позвякивание возвестило о прибытии подноса на колёсиках, гружёного множеством инструментов, один хуже другого: скальпели, шприцы, пилы и прочие приспособления, название и назначение которых Баки не знал. Он было обрадовался, что может отвлечься, но шелест бумаги вернул его внимание назад к Лукину, и… какого чёрта. От вида знакомой книги в красном переплёте у того в руках пелена овладевшего Баки смиренного уныния лопнула. — А дружок-то в курсе, что ты его книжку попятил? — процедил Баки, вызвав кривую улыбку. — Не твоё дело, Демон, — Лукин быстро небрежно листал, что-то ища. — Итак. Ульяна, минимальная скорость, и начинай запись. — Он глянул на пакет капельницы, на которой она подкрутила колёсико, и черкнул в книге пометку. Баки почувствовал, как жжение двинулось вверх по руке. Под черепом вновь будто встряхнули шипучку, но клятые наручники с глифами по-прежнему обессиливали больше, чем вливаемая в вену дрянь. — Фэрбенкс тянул с твоей оценкой, подозреваю, из вредительского попустительства, — проговорил Лукин, и Баки не смог скрыть отвращение под его изучающим взглядом. — Ну-c, начнём? — Ты же не отвалишь, если я скажу «нет»? — буркнул Баки. Лукин хмыкнул. — Именно. Хотя бы это ты понял. — Он отложил книгу на поднос к инструментам и выбрал скальпель. Занёс его, поймав наточенным лезвием блик. Баки бы прошёлся по манере ублюдка устраивать шоу, если бы кишки не завязывались узлом от страха. Скальпель приблизился, и Баки перестал дышать, готовясь к боли. Погано быть неспособным противостоять кулакам, сапогам и дубинкам охранников, но во сто крат хуже вот так, связанным и беспомощным, внезапно перенестись на стол в Крайшберг, чтобы вот-вот вновь подвергнуться бог знает каким опытам. Лезвие скальпеля глухо скрипнуло об одну из пластин левой руки. Приоткрыв глаза, Баки следил, как Лукин то постукивает по пластинам, то нажимает в бороздках между ними, но прикосновения едва ощущались. Баки выдохнул, не заметив, что снова задерживал дыхание, когда Лукин наконец оставил руку в покое и поднёс скальпель к рогам. Звук был почти такой же. — Твёрдые роговые пластины внешнего покрова довольно упруги, — озвучил Лукин, — видом и прочностью схожи с самородным железом. Значительное давление стальным лезвием не приводит к их повреждению. Предыдущие эксперименты показали, что покров выдерживает попаданием калибром семь шестьдесят два на расстоянии десяти метров. Баки с досадой вспомнил первый побег и то, как надеялся на что-то как последний дурак. — Засеки время, — проинструктировал Лукин Ульяну, переходя к правой руке. Уколол предплечье, затем, развернув скальпель, попробовал лезвием. Провёл ещё раз с большей силой, преодолевая сопротивление плотной кожи. Баки зашипел, когда неглубокий порез наполнился кровью. — Не защищённая роговым покровом кожа обладает повышенной устойчивостью к резаным и колотым ранам. — Несколько секунд, и порез сам собой без следа затянулся. — И время полного заживления. Как видно, незначительные повреждения быстро заживают. По крайней мере, пока объект хорошо откормлен. Лукин цепко наблюдал за Баки, исследуя скальпелем его торс, бёдра, подошвы, хвост. Баки удавалось сохранять безразличный вид, но с каждым надрезом или уколом он не мог удержать хвост от подёргивания. Когда лезвие коснулось красной звезды на плече, Баки вскрикнул от внезапной жалящей боли. Эта хрень пиздецки болела, хоть и заживала так же быстро, как всё остальное. Сердце в груди тяжело колотилось, Баки снова заизвивался, бесполезно пытаясь вывернуться из пут. — Немедленная болевая реакция после рассечения рубцовой ткани пентаграммы. Метаболизм субъекта компенсирует фенобарбитал при скорости капельного введения тысяча двести миллилитров в час после начальной дозы в пятьсот миллиграммов. — Это что, удивление в голосе Лукина? — Увеличение скорости введения. Рука Ульяны мелькнула у капельницы, и Баки ощутил, как его затапливает жар. Комната закружилась. Показалось, что Лукин взял с подноса ещё инструмент (или несколько?) и что-то делает с левой рукой. Затем были какие-то капли, через некоторое время посыпанные белым порошком, а затем стёртые. Больно не было ни разу, впрочем, Баки не мог сказать, была причиной тому его прочная шкура или дрянь в капельнице, а пояснений Лукина он больше не слышал. Тот вроде бы снова щёлкнул пальцами на ухо, но прозвучало глухо, как под водой, и Баки не пошевелился. Хвост приподнимался и опускался, вяло шлёпая по металлу столешницы. Каждый раз, когда Баки моргал, темнота будто растягивалась, но раздражающие движения лезвия вновь и вновь тащили его назад, и когда он поднимал веки, люди вокруг оказывались не там, где были. — Переверните его. Слова просочились в сознание, и Баки схватило множество рук. Он едва уловил, как с щелчком ослабел ремень вокруг талии, затем ощутил коленями, животом и щекой твёрдость стола. От резкого переворота в горле набухла желчная горечь, но он даже не смог застонать. …в пластинах на спине довольно долго отдавалось простукивание, затем под одну втиснулись чьи-то пальцы. Вялые мышцы позволили им нащупать предплечье и силой вытянуть наружу правое крыло. …слова тянулись, сталкивались над ним, перепонки защипывали, резали, кололи… снова резали… Баки было уже всё равно. Он поддался текущему по венам дурману, равнодушный к тому, как терзают его тело. Раскатистый гвалт заставил его очнуться. — Лукин!.. Во имя всего святого, что вы творите?! Фэрбенкс. Непрошеное облегчение обдало Баки, как дождь измученную засухой землю, когда Лукин с солдатами отступили от каталки. Баки не видел, что происходит, и не нашёл в себе сил повернуть голову, чтоб посмотреть. Плюнул и постарался просто прислушаться. — А, решили присоединиться, — ровно бросил Лукин на английском, когда Фэрбенкс поспешил к Баки. — Я не давал вам полномочий на это!.. — звенящим от ярости голосом воскликнул Фэрбенкс. Баки почувствовал короткую рвущую боль от извлечённой иглы и подумал, что она вросла в кожу, потому что пластырь не давал её вытолкнуть. Рука старика прошлась по спине, задержавшись на пластинах слева, прячущих нетронутое крыло. С каждой секундой Баки осознавал себя всё яснее, но оставался недвижим. Лукин встретил слова Фэрбенкса насмешливым хмыканьем. — Мне не нужно ваше разрешение на проверку, Эллиот. Вы слишком тянете время, снабжаете его лишней информацией. Он — инструмент, оружие, не человек. Если вы ищете принятия и понимания, то это не способно на них. Уж Баки бы показал уроду, на что он способен, если б только другой урод снял трижды клятый запрет никому не вредить. — Без меня вы бы всё ещё искали способ его удержать, не говоря уж о том, чтобы хоть как-то использовать, — возразил Фэрбенкс. — Вам не удастся его поколебать. От вас требуется его изучить и сломить, а вы вместо этого водите вокруг него хороводы. Но я готов действовать. Вы не единственный, кто умеет читать по-латыни. Не нужно быть магистром, чтобы следовать инструкциям. Ох бля… Баки разлепил один глаз и смутно увидел, как Лукин барабанит пальцами по книге. Фэрбенкс окаменел. — Вы обыскивали мои комнаты! Как вы посмели?! — Схватив книгу с подноса, он ревниво прижал её к груди. — Вам не доверили ни это, — он веско тряхнул книгой, — ни его! Прежде всех и всего, он — моя собственность! — Не забывайте, полковник, что я старше вас по званию, как в армии, так и в Организации. Эта база находится под моим командованием, и пока вы здесь, вам придётся с этим считаться. — При всём моём уважении, сэр, вы не понимаете, с какими силами имеете дело, — процедил сквозь зубы Фэрбенкс. — Равно как и вы, по всей видимости. — Лукин пренебрежительно отмахнулся. — Сколько вы лет в этом проекте? Не думайте, будто я не заметил, что вы тоже разбираетесь на ходу. — Вам, генерал-майор, не мешало бы вспомнить, сколько Зола перевёл жизней прежде, чем добился результата. Я не желаю, чтобы ваши безответственные эксперименты стоили Гидре единственного успеха. И, осмелюсь сказать, от вас не убудет, если вы проявите толику терпения или, прости господи, сочувствия, — проговорил Фэрбенкс тоном, полным едва сдерживаемого разочарования. — Сочувствие, товарищ полковник, ни к чему вас не приведёт. Эта псина рано или поздно укусит кормящую руку, и единственный выход — намордник, да поводок покороче. Лукин вышел из комнаты, охранники вслед за ним, оставив Фэрбенкса одного рядом с Баки. Дверь захлопнулась. Постояв немного, Фэрбенкс отмер и глубоко вздохнул. Баки заметил, как тот нацепил на лицо улыбку, прежде чем повернуться к нему и сжать ладонью плечо. Уловил и момент, когда старик понял, что за ним наблюдают: он едва заметно вздрогнул, и следом его улыбка достигла глаз. — Так ты проснулся! Ну-с... Выкинь докучливого генерал-майора из головы, Карус. — Ловким движением Фэрбенкс разомкнул наручники с рунами и осторожно помог Баки сесть. — Если хочешь, можешь оставаться здесь, но как тебе такой план: покинем это убогое место и отправимся туда, где есть ванна? Выдох Баки прозвучал благодарным стоном. Без капельницы и наручников силы начали понемногу возвращаться, но во всём теле стояла мутная тяжесть. Он был вымотан до предела. Может, он сдался. Может, просто дал себе передышку от бессмысленной борьбы на каждом шагу. Он уже не понимал разницы. Единственное, что он понимал — он хочет в горячую ванну и скрыться ото всех.