С ухода Фэрбенкса прошёл всего час или два, и Баки не ожидал, что ночь наступит так быстро. Низкое солнце так и не поднялось, прокатившись вдоль горизонта, пока не скрылось за сопками. Единственным источником света осталась лампочка под потолком.
Смутно вспомнилось ещё со школьной скамьи что-то насчёт «чем дальше вы заберётесь на север, тем короче будут зимние дни», так что, если память не подводила, в запасе должно быть полно времени на побег под прикрытием темноты. Колебаться было нельзя, но под ложечкой всё равно противно сосало, гребень вдоль хребта дыбился и опускался, а крылья безостановочно ёрзали, как будто пытались пристроиться на спине поудобнее. Ну да, он был малость на взводе. И что? Предстоял побег на рывок с кучей способов облажаться по ходу и испортить себе жизнь ещё больше.
Несмотря на темень за окном, где-то в недрах объекта эхом отдавались шаги и невнятные голоса. Наверное, пока ещё рано. Ну да, если солнце село только что, ещё слишком рано. Пожалуй, лучше бы подождать… хотя бы пока бодрствующих и дежурных не станет поменьше.
Да ты никак тянешь время?
Пока Баки был занят протаптыванием дорожки в полу (чтобы лучше прочувствовать своё новое тело, а не без толку слоняться туда и сюда, не зная, куда себя деть, правда!), пластины на руках-крыльях вдруг сдвинулись с хорошо различимым щелчком. По спине словно прошлась призрачная рука, и крылья сами собой начали сворачиваться этакой островерхой палаткой, а пластины заскользили, перекладываясь в новое положение.
Озадаченный Баки заглянул через плечо и ощупал спину. Крылья по-прежнему были на месте, но теперь, плотно сложенные, прилегали к спине, скрытые жёстким покровом, напомнившим броню аллигатора, на которого они со Стиви когда-то глазели в зоопарке Центрального парка. Баки слегка напряг крылья и почувствовал, как они шевелятся под панцирем.
Даже так.
Что ж, если он выберется, это будет как нельзя кстати: складные крылья проще прятать под одеждой и без парусов за спиной можно оставаться ловким как прежде.
Но прямо сейчас они были нужны. Для устойчивости оперевшись на стену, Баки постарался напрячь незнакомые мускулы, чтобы заставить пластины подняться и распрямить «пальцы». Угловатые движения выворачивающихся из-под панциря крыльев выглядели неловко и даже пугающе, наводя на мысль о змее, до отказа разевающей клыкастую пасть. Баки ожидал боли, но когда крылья снова раскрылись, это было словно от души потянуться после долгого лежания в одной позе. На всякий случай он хлопнул ими, но вроде всё работало исправно — по крайней мере, насколько он мог судить.
Выпятив подбородок, Баки повернулся к окну, глядя на него исподлобья, как на врага. Он выждал достаточно долго, чтобы дневная суета на объекте мало-помалу утихла, и вполне наловчился управлять своим телом, чтобы не сплоховать в задуманном предприятии (он уже с час не спотыкался, спасибо большое). Если тянуть ещё дольше, есть риск, что Фэрбенкс спохватится и примчится с приказом торчать в этой камере.
Баки обеими руками взялся за крайние прутья и упёрся ногами в стену по сторонам рамы. Он вовсе не был уверен, что у него хватит сил вырвать решётку, ведь подвальную он не осилил. Но он всё равно попытается, чтоб его! И, если получится, действовать придётся быстро, потому что он нашумит.
Три глубоких вдоха, и… рывок! Баки ожидал большего сопротивления, но в следующий миг уже приходил в себя на полу, лёжа навзничь с решёткой в руках, выломившейся из проёма с оглушительным треском.
Отбросив её, Баки в мгновение ока снова был на ногах. Сердце молотом стучало в груди. Так просто! Даже слишком. А может, Гидра просто не знала, каким сильным он стал? Баки с трудом верилось в такую удачу. Подрагивающими руками он бегло обследовал откосы, но, к счастью, глифов там не было.
Не дав себе времени пойти на попятный, он ударил левым кулаком в стекло. В комнату ворвался неистовый ледяной ветер, осыпав Баки стеклянным крошевом вперемешку со снегом. Осколки безвредно отскочили от кожи, но холод чуть не заморозил на месте, суля испытание посложнее стальных прутьев решётки.
«Нет, — сказал себе Баки, бронированной рукой выбивая из рамы остатки стекла, — ветер не препятствие, а дыхание свободы».
Он вскочил на подоконник так, будто адские псы кусали за пятки, и в порыве почти забыл о безжалостном холоде. Плотно прижав крылья к телу, Баки спиной вперёд осторожно протиснулся наружу и, цепляясь когтями, пополз по стене вверх. Рука за рукой, нога за ногой — он поднимался всё выше, прочь, подальше от разбитого окна. Охрана могла услышать шум и начать искать его.
В вое ветра слышалось лязганье поезда. Баки в смертельном отчаянии цеплялся за стонущий металлический поручень — единственное, что удерживало его от падения в разверстую ледяную пропасть.
Окаменевший Баки висел между этажами, пытаясь вырваться из ловушки воспоминания. Он дрожал, стискивая зубы, и глубже вонзал когти в бетон, пока обжигающий ледяной ветер хлестал его нагое тело. Голову знакомо повело, Баки бездумно сползал взглядом вниз, вниз, вниз… Его ждало падение футов с шестидесяти¹, если он сейчас грохнется, но что он теряет? Он уже падал откуда повыше и до сих пор жив.
Сейчас или никогда. Да ладно, ты же всегда хотел летать. Баки неумело расправил крылья, готовясь к нырку, и очередной порыв туго ударил под них, подхватив его как воздушного змея и чуть не оторвав от стены. Едва почувствовав, как ветер натягивает перепонки, Баки инстинктивно вонзил когти глубже, а затем… разжал пальцы.
Мгновение, показавшееся бесконечным, он падал, охваченный паникой, слыша перестук колёс поезда и сдавленный крик Стива, зовущего его сквозь вой ветра.
Дерьмо, вот же дерьмо, дерьмо! Я падаю! Так тупо!.. Я не умею летать, что за бред!..
Земля неслась навстречу, но он извернулся, отбросил воспоминание и широко распахнул крылья. Они поймали воздух с силой раскрывшегося парашюта, дёрнув его вверх и унося от земли.
Я лечу, господи, я лечу! Ладно, меня скорее просто несёт ветром, как парус, но пусть! Не время придираться к словам. Баки на пробу качнул крыльями, ещё и ещё, с каждым взмахом поднимаясь чуть выше. Сноровки недоставало, он чувствовал, что держится в воздухе на голой решимости и удаче, но он в самом деле летел. Скользнув в снежном вихре высоко над объектом, он сообразил, что выстрелов нет. На крыше не было часовых. Может, их загнала внутрь слишком сильная метель, а может, он не поднял тревогу. Мучения и месяцы плена остались внизу, сердце переполняла чистая неподдельная радость. И хоть на морозе звенели яйца, он был свободен и
летел.
Он накренился, уводя левое крыло вниз, и сумел заложить неуклюжий вираж, беря курс на плоскую как стол сопку, которую приметил засветло. Солнце село аккурат за ней, значит, там запад или юго-запад. Баки понятия не имел, где он, но двинуть из этой задницы мира на юг представлялось годной идеей.
Чем больше Баки осваивался, тем сильнее полёт напоминал ему рисковое плавание. Малейшее сгибание пальцев крыла или изменение его наклона меняли угол всего корпуса, а движения хвостом помогали «рулить» и держать курс. Для летуна Баки весил изрядно, не все воздушные потоки могли нести его без усиленного махания крыльями, и нужно было научиться определять их. Ему уже нравилось.
Это были лучшие десять минут его жизни. Тундра проносилась под ним, возбуждение пузырилось внутри, вырвавшись раскатами смеха, когда Баки понял, что оставил Гидру далеко позади.
И тут он почувствовал.
Сердце словно захлестнула петля лассо и потащила назад.
Нет. Нет, это как… команда Фэрбенкса.
Нет! Нечестно! Он ведь не слышал же ничего, он… Но он уже разворачивался, словно со стороны видя, как направляется обратно к объекту. В ушах раздавался лишь посвист ветра, но Баки слышал голос Фэрбенкса в крови, приказывающий ему. Призывающий. Даже не глядя, он ухватил соединяющую их невидимую нить и последовал по ней туда, где ждал старик, точно так же, как…
Так вот как он смог найти Стива на миссии, когда тот надышался!
Почему, почему это не Стив? Почему Стив не может его отыскать? Баки закрыл глаза, не желая видеть, как сквозь снежную пелену надвигается тёмный брусок здания, и всеми силами сердца потянулся к человеку, которого любит, пытаясь нащупать хоть какую-то связь, но чувствовал только, что Фэрбенкс становился ближе с каждым мгновением.
Глаза защипало, на сердце легла свинцовая тяжесть. Он спикировал к разбитому окну и неуклюже ввалился внутрь, выдавив остатки стекла и вместе с осколками обрушившись на кучку нанесённого снега — прямо перед неуставными коричневыми лоферами Фэрбенкса и стукнувшими надраенными сапогами подошедшего Лукина.
Задыхаясь от мертвящей ослепительной ярости, Баки медленно поднял голову. С губ сорвалось рычание.
— Чтоб вы сдохли, сдохли, все вы!.. — проорал он, не обращая внимания на охранников, держащих его на прицеле.
Фэрбенкс покачал головой.
— Я разочарован,
Карус. — Он порывисто шагнул к Баки и жёстко ухватил за подбородок, вынуждая смотреть на себя. — Мы ведь совсем недавно говорили о том, как я за тебя поручился, чтобы тебя разместили здесь.
— Псина неблагодарная, — пробормотал за его спиной Лукин.
— Ты не... приказа же не было… как тогда?… — Баки хватал воздух, стараясь проглотить рвущиеся вопросы, не расколоться перед мучителями. Он был так близко. Ему дали вкусить свободы только для того, чтобы тут же отнять.
— Ты демон, а я твой хозяин. Среди прочего это значит, что я могу призвать тебя, как только пожелаю. — Фэрбенкс не скрывал самодовольства. — И ты внемлешь, даже если не слышишь ушами.
Баки будто поймал пулю в живот.
— Нет… — корчась, обессиленно прохрипел он.
Хватка Фэрбенкса сделалась ласковой, как и его голос.
— А ты, если поищешь в своём сердце, всегда сможешь найти меня. Я бы счёл благом — иметь возможность знать, где находится тот, кто заботится обо мне. — Он мягко улыбнулся под испепеляющим взглядом Баки. — И потом, куда же, по-твоему, ты направлялся? Нагим, посреди снежной бури? До ближайшего жилья сотни миль. Даже с этими прекрасными крыльями тебе не преодолеть такой путь.
— Подонок, ты знал! Вот почему... ты не удосужился приказать оставаться на месте, — просипел Баки. Надежда испарилась. Он не мог уйти даже с настежь распахнутыми неохраняемыми дверями. Его посадили на бесконечный поводок. Достаточно одного слова, и он помчится назад, как какой-то пёс на свист хозяина, а избавиться от старика он не мог.
Сбежать невозможно. У него затряслись руки.
— Разумеется. Тем не менее, мне больно, что ты не прошёл это небольшое испытание. Однако теперь мы знаем, что крылья не просто украшение. Полагаю, полёт был волнующим!
Разумеется, бля. Из горла Баки рвалось рычание, хвост метался взад и вперёд.
С момента, как я проснулся, всё шло по их плану, всё, всё было спланировано! Комната с окном в башне? Тьфу! Отнюдь не промашка и даже не показуха их щедрости! И не проверка, останусь ли я на месте — они ждали побега! Хотели опробовать крылья и этот их клятый призыв.
— ...к сожалению, — продолжил Фэрбенкс, — на такое неповиновение нельзя закрыть глаза. Безмерно удручает, но, боюсь, за то, что ты сделал, я вынужден приказать тебе:
страдать.
Баки думал, что знаком с болью, но едва отзвучала команда «страдать», звезда на плече взорвалась раскалённой добела болью, мгновенно охватившей всё тело. Раны на фронте и в ритуалах, побои в подворотнях, — всё, вместе взятое, мгновенно померкло по сравнению с этой адской запредельной агонией, страданием без конца и начала. Его оглушил истошный визг, и он не сразу понял, что тот вырывается из его горла. Борозды пентаграммы взбухли и полились кровью, горячими ручьями побежавшей между пластин.
…боль отпустила, и Баки бескостным мешком остался лежать на холодном бетоне. Тело продолжало подёргиваться в остаточных спазмах, как от удара током. Сознание путалось и плыло. Каждый вдох давался с огромным трудом. Где он... что такое?.. В голову лягнула лошадь?.. Баки разлепил слезящиеся глаза и смутно сообразил, что Фэрбенкс что-то ему говорит, но не сразу смог увязать звуки в слова.
— …разочарован,
Карус, но пусть это послужит уроком: любая выходка повлечёт наказание. Мы ещё поговорим после того, как вы с генерал-майором Лукиным обсудите твой проступок, но помни, ещё не поздно выбрать работу с нами. А пока постоянный приказ: ты должен оставаться в этой комнате, пока я не прикажу иное. — Он окинул Баки внимательным взглядом и вышел.
Ох, гадство.
— За дураков нас держишь? — вступил Лукин, теперь, когда подельник ушёл, больше не утруждаясь английским.
Баки съёжился, по-прежнему ощущая себя в паре вдохов от отключки.
— Ты всерьёз думал, что мы не предусмотрим попытку побега? У тебя нет выбора, демон. Ты не можешь нам навредить, ты должен подчиняться приказам и теперь на собственной шкуре знаешь, что должен явиться по первому зову. Куда ты вообще думал пойти, вот такой-то? — Лукин насмешливо-издевательским жестом обеими руками обвёл всего Баки. — Ты страшилище, и тут тебе самое место.
Ни сбежать, ни дать в морду! Может, я помер, когда упал с поезда, и попал в ад.
— Язык проглотил? — Лукин кивнул охранникам, и те шагнули ближе. — Фэрбенкс излишне мягок, но ты всё равно кусаешь кормящую руку. Маленький секрет: если его методы не приучат тебя к послушанию, перейдём на мои. — Он дал Баки время осмыслить угрозу. — Кстати, после твоего выступления я могу испытать твои новые способности по-другому. Запомнишь на будущее, если решишь выкинуть что-то ещё.
«Да ты ж сам хотел, чтоб я попытался, — несчастно подумал Баки, —
лишь бы был повод меня наказать, ублюдочный садист».
— И потом, какой от тебя толк в поле, если от пары царапин превратишься в скулящего хуесоса. — хмыкнул Лукин. — Давай-ка посмотрим, как с этим теперь, после окончательного превращения.
Баки уже мёрз из-за разбитого окна, но от мысли о том, что ждёт дальше, кровь в жилах вовсе заледенела.
— Команда «страдать» эффективна, но это просто боль, несерьёзно. Она не приближает тебя к течке. А вот это приблизит.
Твёрдо решивший молчать Баки не сдержал крик, когда на крыло с силой опустился каблук сапога, раздавив перепонку о пол. Крылья дёрнулись к спине под защиту твёрдых пластин.
— Занятно, — отметил Лукин про себя, наблюдая, как пластины укладываются, становясь броневым панцирем. — Вот видишь, мы оба учимся.
Баки дорого дал бы за возможность впечатать кулак в самодовольную улыбочку генерала, и все его гнев, ненависть, боль сплавились в вызывающем взгляде, с которым он поднялся на колени.
— Может, не сегодня и не завтра, но когда-нибудь ты заплатишь.
— Пустые угрозы ничтожества. — По отмашке Лукина один из охранников выстрелил.
Баки взвыл от прошившей бедро жгучей боли. Пуля, не как раньше дротики! Он изумлённо смотрел, как из раны потекла струйка крови.
— Подстрелил меня…
— Но мы тебя переделаем: сделаем сильнее, прочнее и преданнее, — ровно продолжил Лукин, словно в Баки не стреляли только что.
Сука, больно! Но не настолько, как Баки ожидал от пулевого ранения, и даже близко не так, как от команды чёртова культиста. Но какого хера боевые патроны? Гидровцы всю дорогу талдычили насчёт его ценности, но ну как по дури укокошат?
А ему точно сейчас так погано, как он думает?
Странное сдавливающее движение в бедре стало ответом. В кровящей ране показался металлический бок, и через пару секунд пуля выпала, тихо звякнув о пол.
— Срань господня… оно само… — и осёкся, когда рана начала затягиваться у него на глазах.
Грохнул второй выстрел, третий — в другую ногу, в живот! Боль мгновенно вскипела до ярости, прорвавшейся нечеловеческим рыком, с которым Баки вскочил на ноги и метнулся к стрелявшему выдернуть у него автомат. Через миг палец Баки лежал на спусковом крючке, а ствол смотрел в грудь Лукину.
Тот не дрогнул.
— И? — Он удовлетворённо сузил глаза и коротко скривился в улыбке без капли веселья: секунды шли, а Баки не мог заставить себя выстрелить. — Но молодец: доказал, что можешь функционировать, даже будучи ранен.
Лукин щёлкнул пальцами. Стоявший с пустыми руками охранник ожил, выдернул у Баки свой автомат и с разворота приложил прикладом в скулу. Когда Баки проморгался, гидровцы выходили из комнаты. Брошенный автомат насмешкой валялся на полу рядом с ним.
Даже не потрудились разоружить. Горькое осознание, что даже с оружием он был беспомощнее младенца, ударило по решимости Баки сильнее, чем противоестественно исцеляющиеся раны и залетающий в разбитое окно ледяной ветер.
На пороге Лукин обернулся, взгляд стал стальным.
— Самый надёжный союзник России — наши зимы. Они уничтожат голодом и холодом любого, кто дерзнёт посягнуть на неё. Как и Россия, ты будешь стойким. Будешь карающим. Холодным и неумолимым. Будешь тем, что Россия даст Гидре.
Оставшись один, Баки немедленно подтащил койку к окну и поставил на дыбки, худо-бедно спасшись от ветра. Правда, теплее не стало.
Тело вытолкнуло пули сразу, но вторая рана заживала куда медленнее первой, а третья, в живот, пусть и перестала кровить, но не спешила затягиваться, оставаясь открытой и свежей. Баки ожидал, что его вот-вот снесёт похотью, но вместо того чтобы ударить кувалдой, она шевельнулась где-то внутри и начала прибывать медленно-неуклонно, как поднимаются грунтовые воды во время сильных дождей. Он сознавал, что рано или поздно придётся кормиться, но будто застопорился.
Блядь. Тело придерживало энергию, чтобы он мог, как выразился главный выродок, «функционировать, даже будучи ранен». Зарычав, Баки вскинул автомат к плечу и нажимал на спусковой крючок, расстреливая пустой коридор, пока автомат не щёлкнул так же бессильно, каким чувствовал себя Баки.
Нет! Не возьмут! Он так просто не сдастся! Он только начал!
Наплевав на боль, он ударил автомат об колено, ликующе вскрикнув, когда тот переломился пополам. Мало! Баки набросился на обломки, ломая, ломая, ломая, пока не остались неопознаваемые куски. Он диким зверем метался по комнате, царапая когтями стены, вопя в никуда и выкрикивая чудовищные проклятия.
…Он бушевал много часов, пока не выдохся окончательно. Измученный, Баки свернулся в углу, шепча молитву голосом, охрипшим от криков.
— Господи, дай Стиву какой-нибудь знак, что я ещё жив и томлюсь здесь. Он придёт за мной… Непременно придёт!..
***
Дважды его проверяли, но уходили, раз он не стоял на коленях, умоляя, чтоб его трахнули.
Баки одолевали фантазии, как он получает желаемое и рана исцеляется. Тело желало этого, но острая нужда ещё не пришла; гордость пока была сильнее похоти.
Солнце взошло, село, и его неотвратимо накрыло.
***
Всё помутилось в душном мареве скотского гона, но после он урывками вспоминал своё унижение.
К нему не подходили, даже когда его глаза почернели. Лукин, стоя на пороге, делал пометки в офицерском планшете, а из-за его спины Петров с Олегом — этакая дурная пародия на Труляля и Траляля — глазели с больными ухмылками, как он извивается.
Они непристойно дразнили его, отлично зная, что ему не пересечь проклятый порог, глумились над тем, как он течёт, распаляемый впустую, и открыто кривились от отвращения, когда у него встал его чудовищный член.
Это не его! Эта разбухшая бугристая плоть — не его член! И всё же его. Каждый толчок пульса отзывался в ней ноюще-сладко, расходясь по всему телу волной запертого возбуждения, беспощадно напоминая, как приятно трогать и гладить её, проводить по выступам пальцами.
Наконец —
наконец-то! — войдя в комнату, они навалились на него с наручниками. Почти ничего не соображающий Баки немедленно потянулся к ширинке Петрова, без сопротивления дав Олегу заломить руки за спину и защёлкнуть наручники...
те, с глифами… Руки и ноги сделались ватными, и когда по приказу Олега он не смог быстро прикрыться, заработал пинок в рёбра и в пах, но чудовищный стояк ничуть не опал.
Грёбаные наручники выпили силу так, что Баки едва стоял на ногах. Олег дёрнул его на себя.
— Убери с глаз моих эту херовину! — рявкнул он Баки в ухо. — Она мерзкая даже с твоим запахом течной суки!
Баки знал, что гидровцы законченные отбросы, но злые слова разъедали стыдом.
Он почувствовал, как Олег входит сзади, потянулся достать ртом до Петрова, с расстёгнутой ширинкой стоящего перед ним наготове, но Олег, вставив, удерживал за бока и не пускал. Под издевательский гогот Баки высунул язык в отчаянной попытке дотянуться хоть так. Остатками мозгов он понимал, как выглядит со стороны, но ему было всё равно. Одна-единственная мысль заслонила все остальные: он ужасно голоден.
И его тело ответило, подкинув новый сюрприз: язык начал дюйм за дюймом вытягиваться, пока не стал почти таким же длинным, как член.
— Тьфу, я думал, мы уже всё видели у этой заразы! — Олег сплюнул, но Баки было не до него: он смог достать до Петрова —
о-о, так вкусно!
— Э! Э! Ёб твою-у-у… — Возмущённое ворчание Петрова захлебнулось стоном, когда вокруг его члена обвился нетерпеливый длинный язык. Гаденькие смешки за спиной Баки тоже смолкли — всех троих подхватило и одного за другим отправило за край. Впитав их оргазмы, Баки содрогнулся от удовольствия и облегчения, когда похоть разжала тиски.
Всё. Наконец-то… Ну же, теперь просто отвалите!
Когда он оторвался от Петрова, язык быстро сократился до длины обычного человеческого. Баки очнулся от горячки, будто вынырнул из омута, чувствуя тёплое покалывание в животе, где затягивалась последняя рана. Но его по-прежнему удерживали в четыре руки, а в наручниках он не мог вырваться.
— Кто сказал, что уже всё? — Голос Лукина за спиной заставил его дёрнуться. Одновременно Олег зарядил Баки в челюсть, а следом в задницу врубился Лукин. Баки не был голоден, он хотел быть где угодно, только не здесь, но снова содрогнулся на грани оргазма, когда Лукин нагнул его и взял.
— В охоте ты!.. или!.. нет!.. Твоё тело!.. к нашим услугам!.. — вбиваясь, ронял тот.
Вне гона телесное возбуждение не лишало рассудка. Баки ненавидел то, что с ним делали, он не хотел этого, не хотел быть таким, но телу было приятно внимание Лукина, оно радостно приветствовало грубые «ласки», от которых внутри всё горело. Когда генерал кончил, тело Баки вспыхнуло сладчайшим экстазом, омывшим каждую его частичку потоком энергии.
Ни сбросить, ни ударить, ни оттолкнуть. Подонки знали, что делали: скованные за спиной руки прижимали крылья. Петров услужливо давил на плечи, не давая вывернуться из-под генерала, и Баки, не имея пути отхода, сменил тактику, перейдя в наступление.
Не размякая, вытерпеть оргазмы Лукина, выжать его до отключки, и тогда они все отвалят. Оставят в покое.
Но Баки не успел послать генерала в нокаут — до охраны скоро дошло, что происходит. Петров перехватил его под мышки, оттаскивая от Лукина.
Слава богу.
Олег схватил Лукина за руки:
— Генерал-майор, вы приказали остановить вас в случае…
— Пшёл нах!.. — зарычал тот и осёкся. Исказившая лицо животная ярость улетучилась вмиг. Генерал взял себя в руки, покачал головой, оправил мундир, будто не было никакой вспышки. — На сегодня довольно. — Он посмотрел на охранников, словно провоцируя их что-то сказать.
Те, подталкивая друг друга, попятились. Молча. Лукин перевёл тяжёлый взгляд на Баки.
— Думаешь, я не понял твой замысел. Я собирался перевести тебя, но решил повременить. Останешься на ночь здесь, попробуешь сибирские морозы. Они тебя не убьют, но вряд ли понравятся.
Люди вышли, оставив его на полу скованным, голым и грязным. Каменный пол вытягивал тепло разгорячённого тела, и Баки, лишённый возможности двинуться, быстро продрог. Трясясь и стуча зубами, он сделал единственное, что пришло в голову: как смог, выпростал крылья из-под скованных рук, прикрылся, насколько хватило, и попытался забыться.
