Осторожно! Неловкие будни горных лордов!

      Юэ Цинъюань довольно рассматривает собравшихся за маленькими, стоящими порознь столами горных лордов. Не присутствует на Цюндине лишь глава вершины Цзуйсянь, а есть ли здесь лорд Синьюэ определить, пожалуй, всегда было немного сложно.       Лицо Шэнь Цинцю, сидящего от него по правую руку, как второго по старшинству, наполовину скрыто веером — не мудрено, небось, опять кривит губы или скалится, пересекаясь взглядами, честное слово, словно нарываясь, с Лю Цингэ — что, будто кстати — напротив.       Сам Бог Войны, пришедший одним последних, расположился за низким столом… крайне неподобающе для собрания — поза лотоса, скрещённые на груди руки и, конечно, нестираемая хмурость, особенно видная, когда Сяо Цзю находится в пределе ли, может, даже двух. Ещё и ножны Чэнлуаня упёрлись в пол так, что эфес, возвышаясь косо над коленями, находится где-то на уровне среднего даньтяня Лю Цингэ, отчего схватить его правой рукой очень легко, мол, меч сам просится.       Пересечь два чжана между противостоящими столами Богу Войны ой как несложно. И вызвать Шэнь Цзю на поединок — прямо в главном зале пика Цюндин, прервав собрание — в его стиле. Особенно в свете последних событий.       Пока подручные, младшие ученики, раздают достопочтенным лордам и возвышенным владычицам свитки с дополнительной информацией, Юэ Цинъюань, единожды приложившись к чарке, наполненной водой с добавлением эссенции Лилии Светлого Ума и Тела, размышляет о произошедшем между двумя враждующими главами пиков за этот месяц.       Избитые друг другом ученики обоих пиков — неминуемая константа; Юэ Ци, можно сказать, смирился, но, как Чжанмэнь, иногда отчитывал обоих, особенно после тихого, но оттого не менее яростного напора Му Цинфана.       Семь поединков за двадцать восемь дней — его шиди шли на рекорд, совсем ему не нравящийся.       Вылитый Шэнь Цзю на ханьфу Лю Цингэ чай. Сломанный порог и слетевшая с петель входная дверь Бамбуковой хижины. Один-два, если бы они считали, как хмельные мужики считают что-то своё — то придирки, то пиалы байцзю, то ещё что понеприличнее — в тавернах от ничегонеделания.       Прилюдное пристыживание бывших грешков Цинцю в трактире у подножья Цанцюн-шан, из-за чего скандал облетел город за две ночи. Очередной, тогда пятый по счету, поединок, жалобы простого люда и высших лиц на двух скверных характерами лордов, выплаченные штрафы за погромы.       И, к наибольшей злости Сяо Цзю и к великому сочувствию Юэ Цинъюаня, Шэнь Юань, к которому Лю Цингэ приближается… неважно на сколько. Цинцю уже неоднократно просил своего брата вернуться на Цяньинь, один из самых закрытых пиков, с которым сравнятся только Синьюэ и Кусин; стать заместителем главы или мастером печатей. Но тот с улыбкой отказывал каждый раз, переводил тему, упаивая Шэнь Цзю великолепно заваренным в звонком, белоснежном фарфоровом сервизе по всем сложным чайным традициям Те Гуаньинем, и все равно шёл на встречу Лю Цингэ, радостно привечая его, наверно, в трижды чаще, чем знает Сяо Цзю.       В этом месяце ему придётся сократить совместные задания для Цинцзина с Байчжанем до… двух. Ничтожно мало, потому что в согласии эти два пика работали бы невероятно эффективно. Но конфликт между владыками вершин решает очень многое, из-за чего приходится распределять силы менее выгодно. И, пожалуй, можно было бы поговорить с Сяо Юанем насчёт преподавания на Цяньине или же серьёзно занять его большим заказом талисманов прямо на Цинцзине.       Делая ещё маленький глоток, пока младшие адепты скрываются, встревоженные первыми «важными» обязанностями, в потёмках большого величественного зала, Юэ Цинъюань, мягко откашлявшись, начинает собрание.       Сотрудничество с Чжаохуа посредством обмена трактатами и временного обучения своих-чужих учеников друг у друга. Распределение задач, связанных с нечистью и проверкой мест со скоплениями тёмной ци. Обсуждение планируемого Му Цинфаном похода за лечебными растениями. Предполагаемое финансирование пиков на месяц…       — В этом месяце на покрытие причинённого пиками Цинцзин и Байчжань ущерба ушло в два раза больше средств, чем планировалось на предыдущем собрани– их!       Конец фразы звучит не тихо и не громко; глаза Юэ Ци округляются. Да быть не может.       Но рвущийся из груди… «ик», уже второй, покатывается по горлу и глушится в закрытой полости рта, но даже так слышен непонятный звук.       Юэ Цинъюань немного хмурит брови, вступает в обсуждение так, чтобы пауза не казалась чересчур затянутой, и пытается продолжить, сокращая сильно то, что планировал изначально сказать.       — Поэтому будет дополнительная нагрузка на эти вершины. Пусть мы и одна из самых могущественных сект… Не должны позволять себе расточительство. Наша задача не чинить людям лишние проблемы, а решать… Ий! имеющиеся.       Пожалуй, сегодня Юэ Ци переоценил свои способности, развитые годами дебатов, потому что икота прерывала даже скорую длинную фразу, произнесённую на одном дыхании. И, кажется, пара лордов — Ци Цинци и Сяо Цзю, что неудивительно — замечают его замешки… и икоту.       Бровь его когда-то названного брата выразительно приподнимается, не выходя тем не менее за рамки приличий, а сами раскосые глаза чуть щурятся. Голова слегка склоняется набок, и веер отодвигается в сторону… обнажая ему для взора уголок губ, вздёрнутый в какой-то презрительной, но всё равно такой лёгкой, кажется, что смущённой усмешке.       В некоей прострации от окрыляющей медленно радости, Юэ Цинъюань стреляет взглядом во владыку Аньдин, что напряжённо смотрел на него, ведь тема распределения финансов и прочих проблем обеспечения лежит одним плечом на Цюндине, а другим — на его пике! И тот, понимая немой сигнал, пока Чжанмэнь под сверлящими взглядами Шэнь Цзю и Цинци прикрывает нижнюю часть лица рукой с чаркой, начинает разговор. Куда более экспрессивный, чем ожидалось, но видя, как иногда подёргивает плечом Лю Цингэ, на которого сыпались и сыпались едва ли прикрытые обвинения в самодурстве, и как нервно порой в его сторону метают молнии глаза Цинцю, Юэ Цинъюань немного расслабляется. Их выходки правда пора приструнить.       — Поэтому следует сократить бюджет на пару тысяч золотых по сравнению с предыдущим месяцем!       Не глядя на тихо, но явно задохнувшегося от такого заявления Шэнь Цинцю и совсем пробившегося дрожью Бога Войны, сам Шан Цинхуа понимает, что разогнался. И поднимает взгляд на главу школы.       Но Юэ Цинъюань, всё ещё одолеваемый икотой, которую давит в себе, решает ему не мешать, пока все подведённые Цинхуа итоги остаются здравыми, и с которыми он хотя бы частично согласен.       И под повелительным кивком с крайне очевидным посылом продолжать лорд пика снабжения, кажется, весь расцветает, озаряется решимостью и даже будто становится не столь маленьким, пугливым и незаметным.       — Для профилактики стоит ввести более жёсткую систему мер по превышению месячного лимита! В виде своевременных отработок от участников свары, — взгляд на мгновение останавливается на не препятствующем ему Чжанмэнь-шисюне, и он, торопясь, продолжает.       А Юэ Цинъюань под наглеющим и, откровенно ясным для него, обалделым взором Сяо Цзю слушает вполуха.       Только, продолжая икать, он временами скупо поправляет Шан Цинхуа, который, видимо, в раз оборзев, решил проверить пределы благосклонности главы:       — …этот хочет предложить двадцать дней обработок для причастных к разборкам в Шанся учеников на пиках Аньдин и Ваньцзянь, в зависимости от тяжести нанесённого жителям города и их имуществу уже оплаченного ущерба.       — Пятнадцать.       — …и ограничить занятость моих подопечных на других пиках.       — Насколько возможно.       — …также, чтобы вершина этого владыки могла быстрее обрабатывать запросы, поступающие как с прочих пиков, так и от простого люда, следует увеличить финансирование пика, которое будет направлено на улучшение инфраструктуры, хотя бы в два раза.       — Не много ли для нужды одного пика? На эти деньги, этот предполагает, можно было бы обеспечить целительский пик почти что всеми видами лекарств месяца на два, а то и боле, — тут-то Шэнь Цзю беленится, голос его сквозит шипящей от шока неприязнью.       Да и сам Юэ Ци понимает, что предложение «почти» притянуто за уши, если бы ему старательно который месяц сам лорд Аньдин не расписывал, на что уходят ресурсы, и что можно было бы — здесь Цинхуа выражался временами странным словом, которое после заменял на более знакомое «усовершенствовать» — «модернизировать».       — Полтора раза. Ик– гм… На следующем собрании пересмотрим.       Собрание заканчивается немногим быстрее, потому что речь Юэ Цинъюаня в этот день проносится под тёмными сводами чрезвычайно редко.       Чжанмэнь покидает зал последним, не уходя сразу в глубь запутанных многочисленных коридоров Цюндин, и выходит на свежий воздух заканчивающегося дня.       Солнце брезжит золотом и медью среди пиков Тяньгуна, где-то ближе к городам и посёлкам, путаясь в кронах лесов, устилающих землю под такими тонкими, полупрозрачными сейчас нитями облаков.       — Вот уж не думал, что Чжанмэнь-шисюн устроит на ежемесячном собрании такое… представление.       Сяо Цзю.       Он, оказывается, всё то время стоял, незаметно прислонившись к колонне из тёмного дерева, что поддерживает нижний ярус изогнутых кверху крыш.       Ждал.       Сердце в груди Цинъюаня подпрыгивает.       Наполовину закрытый веер прислоняется к фарфоровой щеке, и на лице Цинцю застывает какое-то сложное выражение. Будто он сам не знает, испытывает ли стыд за боевого брата, относится к этому, как к чему-то недостойному его статуса, или просто насмехается снисходительно, как над приятной «головной болью». И потому брови его в непонятной эмоции изогнуты, а рот кривится, то ли впрямь пытаясь сдержать рвущийся смешок, то ли скрывая какую раздражённую гримасу.       И, будто только в реакции Юэ Ци и только в его собственной брошенной фразе заключалась вся его задержка на Цюндин, Шэнь Цзю прекращает плечом попирать здание, и равняется с ним, но не останавливается.       Проходит дальше. А Юэ Цинъюань, словно ему позволили — а так оно и было — во все глаза, забывая о каком-либо высоком положении в обществе и становясь просто обычным беззаботным мужчиной, глядит на то, как напряжённый было Цинцю расслабляется. Его веки опускаются, и лицо и впрямь смягчается — он улыбается еле-еле, спокойно, с оттенками туманной радости, и кажется таким юношей, которым уже не был десятки лет, потому что и детства-то у него счастливого не было.       Они обязательно во всём разберутся. Уже постепенно начали распутывать клубок старых травм – урывками, зачастую через ссоры, но былое напряжение сходит, недоговорок остаётся все меньше.       А его неразумное, влюблённое, преданное сердце только и мечтает, когда всё подойдёт к тому, что Сяо Цзю пригласит его в Бамбуковую хижину, заварит Те Гуаньинь, и они поговорят неторопливо за столом, без должностей и званий, а Шэнь Цзю не будет стесняться и, не скрывая лица веером, будет дуться вполовину шутливо на глупости, которые слетали бы с его языка, и, может, даже шлёпнет его худой ладонью по макушке, как когда-то.       И, расплываясь в счастливой короткой улыбке, глядя в спину, что уже стала точкой в пылающем небе, он довольно икает.