***
Даня просыпался тяжело, с болезненным ощущением собственной телесности. Хотелось попить, поесть, на крайний случай хотя бы просто поссать, но все это как-нибудь не вставая с постели и не открывая глаз. Рядом ощущалось чье-то присутствие, оттягивающее матрас вниз, и Даня решился на подвиг распахивания век. Ему, конечно же, не показалось. На кровати действительно сидел Гальянов, поджав под себя ноги. Длинные волосы растрепались, а круглые очки сидели на носу как попало. — Двадцать восемь часов, охренеть! Не думал, что такое вообще возможно… У тебя как там, пеленки хоть сухие? — Вроде да, но беда близка… — Даня с трудом поднялся, и в голове будто перекатился тяжелый ком боли, как это бывает с тяжелого похмелья, — Помоги встать, вообще пизда… — Давай-давай, герой, хватайся за плечо. Когда вершины утреннего туалета и умывания были взяты, Даня вышел из дома и тяжело опустился на скамью под окном. Очень хотелось надышаться воздухом, а еще воды, за которой он отправил Гальянова. Тот даже особо не сопротивлялся, что могло говорить только об одном — товарищ знатно струхнул за него и теперь, на волне радости от того, что все обошлось, его можно немножечко погонять на свое усмотрение. Какая-то неприятная мысль очень не хотела думаться, поэтому Даня усилием воли пнул себя в ее направлении. Ему плохо, потому что он впервые по-настоящему, прямо «по-взрослому», камлал. Ему пришлось это сделать раньше, чем он был готов, потому что были причины. Причиной был шаман Николай, лежащий в своей постели бессознательный и нездорово белый. И, если бы все удалось как надо, то сейчас дом был бы переполнен прежней веселой суетой. Но никого, кроме Гальянова, не было видно. Когда тот вышел из дома с кружкой холодной воды, Даня уставился на него строго. Саша, споткнувшись о взгляд, резко остановился и выплеснул где-то с треть драгоценной влаги на травушку. — Ты… Чего пыришь вообще так?! — Скажи мне честно. Что случилось? Где все? Как… ну, прошло? Гальянов отмер, закатил глаза куда-то под свод своей умной, но дурацкой головы и вручил Даниле кружку: — Расслабь ягодицы, Ромео. Все прошло как надо. Это ты больше суток накатал, а бритый твой подскочил почти сразу, вставил всем за спасение своей жизни благодарственных пиздюлей, побегал вокруг тебя с какими-то травками чадящими, разбухтелся, что куры не кормлены, грядки не политы. Потом морально обоссал кусок из моей статьи и под это дело вспомнил, что у них не сдан какой-то отчет по исследовательской деятельности. Поэтому утром они все погрузились в машину и поехали в Новосиб. Обещали к вечеру вернуться… Сука, куры! Иди там, поешь, на столе пирожки с луком… Гальянов умчал выполнять хозяйственные поручения, а Даня, с чувством, будто за минуту сбросил несколько десятков килограммов, и теперь ручкам легко и ножкам легко, поковылял в дом. Он достал из-под клетчатой тканевой салфетки уже немного жестковатый пирожок и съел его так, словно в жизни не ел ничего вкуснее.***
Даня досматривал первый сезон «Хорошего доктора» и примерял на себя личность главного героя, с легкой досадой отмечая, что вообще не налазит, когда услышал в распахнутое окно шуршание подъезжающей машины. Хлопнули двери, раздались воодушевленные голоса, возня и смешки. В предночном стрекоте кузнечиков и перекличке птиц этот уютный шум вдруг показался таким правильным и родным, что сердце ёкнуло и к глазам подступила какая-то дурацкая неуместная влага. Даня подорвался с места, едва не забыв обуться, и выбежал на улицу. Воздух был уже ночной, прохладный и мурашил голые руки и торс. Он открыл калитку и сразу нос к носу столкнулся с Николаем, таким странным и непривычным в цивилизованной повседневной одежде и с бумажными пакетами с продуктами, прижатыми к груди. Данин естественный порыв сходу сгрести в объятия разбился о бытовую досадную мелочь. Николай тоже стоял и, явно не сориентировавшись, что сделать, тихо улыбался. Даня решительным жестом помог тому освободить руки от пакетов, чтобы ну… Не стоял так просто. Но теперь уже он сам оказался груженым осликом с ограниченной свободой к распусканию длинных рук. Николай улыбался сильнее, а вокруг организовалась многозначительная тишина. Даня бросил взгляд за плечо шамана и увидел две пары жалостливых взглядов. Казалось, что Саша и Паша не сговариваясь пришли к выводу, что этих горячо любимых, но явно умственно отсталых собачек проще пристрелить, чем лечить. — Господи, блять, боже… Дай сюда! — Под Даниной рукой поднырнул Гальянов, подхватил пакеты и, решительно подвинув его плечом, двинулся в сторону дома. Николай шагнул к Дане почти вплотную и обнял, обхватив рукой за шею и уткнувшись лбом в скулу: — Привет… — Привет, — Даня с трудом сглотнул ком в горле и аккуратно положил руки на ссутуленные лопатки. За Колиной спиной деликатно кашлянули. Даня снова взглянул за Колино плечо и чуть не провалился под деревянные мостки тротуара от стыда. Паша и Саша все еще стояли, нагруженные свертками с покупками и едва сдерживаемым смехом, и не могли пройти в узкий проем калитки, пока не отзвучат финальные аккорды закрывающей музыкальной темы этой Санта-Барбары. — Просим прощения, но не могли бы вы прервать душещипательный момент и пропустить нас домой? Не проблема? Спасибо! — Паша прошел мимо отступивших к забору Дани и Николая первым, за ним просеменил, укрыв лицо в своих кулечках, Ионин и, едва они скрылись в сенях домика, как оттуда прозвучал громогласный ржач самого неуважительного формата. Колины глаза блестели смущенно и весело и он, погладив ребром ладони Даню по озябшему плечу, прокомментировал: — Ну, давай будем честными, они держались как могли. Даня вдруг почувствовал такую легкость и уместность происходящего, что сам едва не рассмеялся, но вместо этого спросил: — Можно я тебя поцелую? Николай закивал головой с таким воодушевлением, будто услышал неоспоримую истину, под которой испытывал желание немедленно расписаться. Поцелуй вышел долгим, нежным, таким, от которого расправляются плечи, а не скручивает живот. Они прерывались, Даня что-то бормотал про то, как ему было странно и страшно, Коля кивал, они снова целовались, Коля пытался греть руками озябшие Данины плечи, но домой им не шлось. Даня не знал, сколько они так стояли, зажимаясь у деревянного покосившегося заборчика, как подростки в подъезде, когда открылось окно дома, на секунду показалась голова Гальянова, а в Даню полетела его вельветовая рубашка, смятая в футбольного вида ком. *** — Знаешь, я все думал… Какова была вероятность, что Гальянов найдет ваш сайт, что я вообще его почему-то послушаю и поеду бог знает куда… И найду тебя. И пойму, что вот именно ты, понимаешь? — Да знаешь, изначально достаточно велика вероятность. Но, кто знает, может кто-то очень-очень много плясал с духами, чтобы свести возможность нежелательного развития событий к совсем уж ничтожно малым числам. — Кто бы это мог быть? — О, думаю кто-то очень заинтересованный в красоте…