***
Саша сидел в предбаннике довольный, распаренный, счастливого поросячьего цвета. Он намурлыкивал что-то среднее между вдохновенным пьяным бредом черного джазмена и классической «Муркой» и отжимал волосы махровым полотенцем, которое пахло чистотой и свежестью альпийских гор, как и обещал кондиционер на огромной бутылке, а вот выглядело так, будто его пару раз, проигнорировав трепетные белые чувства, постирали с рабочей спецовкой. Паша развалился на скамье напротив, попивал из жестяной кружки с отколотой эмалью ледяной квас и в целом выглядел так, будто его вообще не сидело в адской жаре, не скакало с веником и не хлестало им изуверски по нежным телесам гостя, не плескало водички с добавлением пихтового масла на камни. Лучше, чем несчастное полотенце выглядел. Белоснежная простыня, которой явно повезло стираться в более божеских условиях, обтягивала крепкие бедра. Саша подзалип. Мужики его не то чтобы как-то интересовали особо, ну точнее интересовали, но с позиции «вырасту — стану тобой», «очень хорош, я бы ему отсосал, если бы ради этого не надо было хуй в рот брать» и «пососаться по угару», однако взгляд как-то сам заблудился между линией темного от волос низа живота до края простыни. Чтобы не додуматься до чего-нибудь лишнего и не сделать про себя парочку любопытных открытий, за которые, хуй знает, может еще и по хавальцу настучат, Саша решил переключиться в более комфортный и абсолютно базовый для себя режим. Доебаться он решил. Как-нибудь интересно и с пользой для дела. — Скажи мне, шаман Паша… — М? — шаман Паша только выглядел возмутительно крепким телом и ясным разумом, но на самом деле его тоже разморило жарой, и говорить совсем не хотелось. — Вот Николай ваш — он это… Если рассматривать на примере классической ролёвки, то получается Клерик. Лечит всех, кто поломался, колдуй баба — колдуй дед, духовный, так сказать, лидер и вообще весь в белом плаще и звезда во лбу горит. Даня, когда перестанет отвлекаться на всякую знойную красоту… здешних мест, предположим, вырастет классическим Магом. Чистая мощь стихии, землетрясение и фаерболом в лоб. Ну, не хмурься, я знаю, что шаманы не фаерболом в лоб, это метафора. Понимаешь, что такое метафора, лесной житель? Паша метнул в Гальянова недовольный суровый взгляд, а потом подумал и, не удовлетворившись результатом, метнул еще и маленькой помидоркой, которой так и не суждено было вызреть в деревянном ящике в темноте предбанника среди собратьев-томатов. Саша поймал помидор скулой, но не обиделся, а поднял, протер влажным полотенцем и сунул в рот. — Шлуфай дальфе, нервный тип! — Саша дожевал помидор и довольно вытер рот тыльной стороной ладони. — Ионин ваш, темная лошадка светлая ликом, наверняка Вор. Всякие хитрые схемы, на торги с духами и богами… — Боги не торгуются. — Типичный ответ типичного Файтера. Вы же все как один фаталисты, «таков путь война» и бла-бла прочее высокопарное… — Кто такой Файтер? — Ну, громила, добро с кулаками больше самого добра. Без файтера классическая великолепная четверка не работает. Чего, правда в ролки никогда не играл? Я вас научу. Паша хмыкнул и посмотрел на Гальянова с нехорошей спокойной заинтересованностью: — А ты тогда кто, если классика жанра — это четверка игроков? — А я не очень обязательный, но очень оживляющий игру тип. Я — бард, странствующий художник. Чутка Вор, пока рядом нет кого похитрее, немного Маг, но на уровне больной зуб заговорить, могу за Файтера, но, опять же, пока рядом нет настоящего Файтера, способного мне пиздов отсыпать… — И не обидно вот так? — Вообще нет. Можно все попробовать, но не увязнуть в бытовухе. — Саша мечтательно устремил взгляд под бревенчатый свод пристроя к бане, будто там, под сводом этим, были не вековые тенета и старое пожухшее осиное гнездо, а минимум живописные перспективы его неприкаянной распиздяйской кочевой жизни. Паша неожиданно встал, залпом допил свой квас, потуже затянул простыню на бедрах и уверенным жестом человека, которому много лет не отказывали, потянул Сашу за собой: — Пойдем, чего покажу, философ-битник. Саша похлопал глазами под запотевшими очками, но, в силу природной любознательности натуры, даже не попытался оказать сопротивление тому факту, что его, как барашка на веревочке, куда-то тянет очень мало одетый суровый канадский лесоруб новокузнецкого разлива. Да и то, что на самом Гальянове одни трусы фасона «семейные на вырост» его мало волновало. В его картине мира, если человек не может представить, что семейки — это шорты свободного летнего кроя, то человек это конченный и смысла ему что-то доказывать все равно нет. Саша ожидал, что ему покажут что-то впечатляющее, но его попросту втащили в дом, в крохотную темную комнатку без окна, но почему-то с подоконником, явно намекавшим на несогласие хозяев дома с изначальной планировкой. Внутри стояла только односпальная пружинная кровать, наверняка ужасно скрипучая, с некомплектом металлических «шишечек», которые должны бы прикрывать стыки прутьев высокой спинки, на подоконнике у изголовья кровати неустойчиво ютилась ночная лампа, а напротив кровати, опасно накренившись, пылился книжный шкаф с его книжным содержимым. Паша подошел к полкам и задумчиво провел пальцем по корешкам книг, явно выискивая что-то конкретное. Гальянов слегка профессионально возбудился, потому что ему очень нравилось, когда красивые руки трогают книги. — Чего ты там, шаманский гримуар ищешь? Тибетскую книгу фейков? Паша фыркнул в кулак: — Угу, «Гарри Поттера» еще от «РОСМЭН» попроси, любитель книжных редкостей. Пушкина ищу. Раз уж ты так любишь метафоры, буду объяснять на вашем, на словоблядском. — Ты сейчас матом сказал, да? — Нет, показалось. — Паша наконец-то нашел нужную и повернулся к Гальянову. — Садись на кровать. Саша послушно уселся на высокую койку и поболтал ногами, которые унизительно не доставали до пола. — Ты же знаешь, что такое шаманская болезнь? Саша поскучнел и пожал плечами: — Ну, это база. Если шаман отвергает свое шаманское предназначение, то духи начинают ему всячески намекать, что большому кораблю большое плаванье — увольняйся из «Пятерочки» и иди пешочком на Алтай, а то тут тебе и пизда. Паша кивнул: — Именно. Чисто теоретически, шаманской болезни можно избежать, если сразу следовать своему пути. Но на пути шамана есть неизбежная боль, процесс пересборки того, что упрощенно можно назвать душой, первая встреча с духами не на уровне ощущения присутствия, а глаза в глаза и на их территории. — Сборка-хуёрка, кастаньедовщина какая-то… — Не ёрничай, смотри сюда. — Гальянов не успел спросить, где это загадочное «сюда», потому что Паша неожиданно наклонился к нему, цепко взял за подбородок и уставился куда-то не в глаза, а сквозь переносицу вглубь. Саша недовольно дернул плечом и… Духи похожи на что угодно, кроме духов. Их можно принять за языческих божков из дешевой книжки про ацтеков, за зверей на лесной тропе, за свору ряженых детей, что в страшные вечера по забытому и преобразованному христианством обычаю ходят по домам, чтобы взять то, что причитается. Конфетами и деньгами, если повезет. Духи окружают призванную и пробудившуюся душу, водят хороводы и смеются: сегодня они танцуют для того, кто потом будет плясать для них. Скоро начнется вылепка кама! Глупая младенческая душа, что пришла сюда из взрослого тела, перестанет сжиматься в комок страха, откроет глаза и узрит то, к чему ее готовили духовные наставники. Эту душу вел наставник от христианства. Это всегда тяжелее, много несуразного в них, в крестопоклонниках. Но и нужного и важного более чем достаточно. Духи знают много языков, и этот тоже выучили. Душа несмело открывает глаза. »…И шестикрылый серафим На перепутье мне явился» Зрелище жуткое и величественное. Раньше души были проще, раньше душам было достаточно увидеть медведя-предка. Но явление есть явление, а для духов нет обликов, что не были бы истинными. «Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он: Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы». Велик страх того, кто жил незрячим, но в единую секунду узрел «и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье», но страх — только начало пути, дальше — боль. «И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый». Духам нет радости лишать душу языка. Дара слова, что человек, за редкими исключениями, получает по праву рождения. Но язык человеческий не к лицу каму, а «жало мудрыя змеи» душа получает только с кровью отплюнув отжившее Т . «И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул». Древние камы называли это «пересчитыванием костей». Их души видели танец духов так, словно те разбирают пробудившегося на косточки, чтобы собрать камом, танцующим с ними. В завершение духи наделяли душу дополнительной «косточкой кама», лишней деталью, что будет отличать ее от других. Но, если подумать, уголь в груди, как дар за перенесенную боль, не хуже кости. Саша упал на спину, скинул очки и закрыл руками лицо. Щеки были влажными, или от пота, или от слез и их отчаянно пощипывало от соли. Пружины кровати скрипнули и немного заземлили своей прозаичностью. Он попытался глубоко вздохнуть и почувствовать тело. Тело чувствовалось холодным от ночной августовской прохлады и страха. Мир плыл и отказывался фокусироваться. На плечо легла теплая широкая ладонь. — Нормально? — В смысле «нормально»? Ты нахуя это сделал? Саша не видел, но был уверен, что Паша пожал плечами: — Показать, что логика у тебя гладенькая, но очень вредная, господин филолог. Как думаешь, вот это может быть хобби или работой на пол ставки? А ведь ты даже не переживал, а смотрел. Хватило? Саша поежился и попытался натянуть очки обратно на нос и, по возможности, найти во что завернуться. Озноб не проходил, а будто бы только усиливался: — Хватило, понял, я сваливаю. — Прямо сейчас? Гальянов прислушался к телу. Ноги и руки трясло, мысли расползались, как тараканы по общажной кухне, когда ночью включаешь свет: — Прямо сейчас меня очень хуёвит. Паша кивнул, встал и включил ночник. Тусклый источник света маяком пробился к сознанию Гальянова и слегка его прояснил: — И когда это пройдет? — Озноб и слабость? Полностью зависит от устойчивости и гибкости твоей нервной системы.Обычная реакция на стресс. «Вот же… Хмырь невозмутимый» — Саша почувствовал не очень-то свойственный его легкомысленной натуре гнев. — «Экспериментатор хренов, главный фокусник ебаного шапито! Показать он хотел, наглядная демонстрация, картинки, мать его, в статье Википедии!» Нехорошее воодушевление приближающейся истерики дало достаточно сил, чтобы приподняться на локтях и решительно скинуть тело с кровати. Он подошел к Паше, который задумчиво крутил «шишечку» на спинке кровати, и демонстративно встал к нему вплотную. Грозно получилось едва ли, благодаря ощутимой разнице в росте. Паша хмыкнул: — Разве у Барда есть шансы успешно подраться с настоящим Файтером? — Очень остроумно, чел, но нет. Обычный стресс? Сейчас будем обычно лечить. Раз уж ты тут один и кругом виноват, то хули делать, разворачивай простынку. Темные брови синхронно поползли вверх, видимо решив, что они теперь брови над третьим глазом: — Чего? — Раздевайся, говорю, знакомиться будем. Дружить членами, протягивать руку помощи, скреплять узы товарищества, устроим сеанс пидорской гештальт-терапии! Ноу хомо, чисто голландский штурвал в честь завершения этого важного жизненного урока! — Саша решил не ждать, когда шаман осмыслит и хорошенько разъяснит ему свою позицию по лицу, закинул руку на шею, повис всем весом, чтобы склонить и дотянулся губами до, предположительно, губ. Ну, до чего-то, что ощущалось как губы во всей это бороде. Второй рукой он размотал простыню и целеустремленно сцапал член. Саша не то, чтобы хуя в руке никогда не держал, но ощущалось странно и скорее смешно. Паша неожиданно тоже отмер и засмеялся: — Ты уверен, что оно так происходит? И руки у тебя холодные, очень неприятно. Гальянов не то чтобы считал себя гением соблазнения, да и за член схватил чтобы шокировать, а не вот это все, но все равно почему-то стало обидно: — Слышь, а ты чего, мастер спорта по гомоебле? — Ну, скорее КМС. Саша похлопал глазами. Саша слегка пожмякал в руке все еще равнодушный Пашин член. Саша разжал руку и отступил на шаг назад: — Охуеть. — Не суетись. Идея-то замечательная. Он притянул Сашу за затылок обратно к себе, запустил руку в волосы, слегка помассажировал пальцами, наклонился и поцеловал в макушку. Крупная ладонь теплом прошлась по покрытой мурашками спине, переместилась на грудь и мягко, но настойчиво толкнула на кровать. Старые пружины что-то взвизгнули на тему распутной молодежи. Трусы, они же «шорты летние легкого покроя», улетели на неустойчивый ночник и таки сбили его с подоконника. Комната погрузилась абсолютную темноту.***
Даня сидел на кровати и смотрел в бледнеющее небо. От улыбки, которая не сходила с его лица последние часа три, начали ныть челюсти, в животе порхало штук сто бабочек, каждая размером с мамонтенка. Он ждал куда-то запропастившегося Сашу, чтобы хоть кому-то рассказать, как ему восхитительно-замечательно, пока его не порвало на тысячу маленьких, но очень влюбленных Данил и не распылило до созвездия «Симпатичная блядь». Саша не поймет, но хоть послушает. Куда же он денется с подводной лодки. Наконец-то дверь скрипнула и в комнату как-то непривычно тихо втек Гальянов. Выглядел он странно. Вроде бы нормально, а вроде и… — Саш, что-то случилось? Саша замер, как-то растеряно развел руками в стороны и глубоко вздохнул. Впервые в жизни ему было нечего сказать.