***
Теплый желтый свет от настольной лампы падал на исписанные прыгающим и разлапистым, но какими-то по-доброму округлым почерком. Данила считал, что Саша вообще был человеком сильного, но бессистемного ума, потому что иначе его потребность везде тащить за собой ноутбук, чтобы потом писать все важное в красивой амбарной книге на сорок восемь листов, объяснить было нельзя. А не признать наличие сильного ума Данила не мог, потому что… Ну, как такое писать? Где он это вообще берет? Даня вздохнул и перевернул страницу. — Очень интересно, но нихуя толком не понятно… — Он закрыл рукопись. Утром разберется. Сейчас мозгу уже лениво поспевать за наблюдениями Гальянова. За сухими формулировками научной статьи описательного характера он слышал Сашины нагловато-ленивые интонации, поэтому периодически начинал внутренне хихикать и терял мысль. — Чего тебе непонятно? — Вкрадчивый тихий голос раздался над самым ухом. Данила вздрогнул всем телом, машинально подался назад и чуть не повалился вместе со стулом. И стул, и Данилу аккуратно придержали. Он обернулся и, глаза в глаза, столкнулся с Николаем. Тот стоял наклонившись за его плечом и, видимо, уже давненько читал вместе с ним. Или просто нравилось ему так стоять, кто знает. — Ты чего подкрадываешься? Я чуть не инсультнулся! — А ты не знал, что я тут стою? Тогда с кем разговаривал? Данила попытался вспомнить, что он говорил вслух, но мозг, видимо, не особо отслеживал эти процессы, поэтому по запросу ничего не выдал. Оставалось надеяться, что говорил он мало и не совсем позорную ерунду. — Да я так, думал вслух. — Интересно ты думаешь, Данила. Так что тебе непонятно? Мне нравится как Саша пишет. Просто как-то, интуитивно и без претензии на исключительность своего знания. Данила смущенно поправил кудри и потер переносицу. Вот сейчас будет неприятно, но лучше сказать, чем хорохориться, как идиот, а потом ляпнуть глупость ни к месту. — Да я вообще во всем этом не разбираюсь. Этнография всякая, как религиозные воззрения отражаются на языке, создавая пласт многозначной лексики… Ну, блин. Мне не очень интересно само по себе, какая-то это все игра занудная… — Игра в бисер? — А? — Да ничего, продолжай. Почему тогда читаешь? Данила снова уставился в Сашину амбарную книгу с кривыми строчками, которые то взлетали вверх, то ползли вниз, но, в любом случае, радикально игнорировали разлиновку: — Наверное потому что это Гальянов написал. Прикол у меня такой, что если мне кто-то нравится, то и все его любимые штуки нравятся. Вот была у меня девушка, так я полюбил красивую еду и даже некоторые чартовые дурацкие треки про мурашки и самые особенные глаза. Не сами по себе, а ну… Не знаю как сказать. — Отраженной любовью, получается. — Ну да, типа того. Николай под разговор тихо и мягонько (Даня подумал, что вот так он и подкрадывается, какая-то кошачья магия) переместился к столу и, за неимением второго стула, прямо на него и уселся. И, видимо, чтобы не смотреть слишком сверху вниз, как-то ссутулился и даже принаклонил голову. Данила только сейчас заметил, что одет шаман во что-то несусветное. На нем был длинный черный халат, который силился изображать кимоно и порнографический пеньюар одновременно. Для пущей восточности и несусветности, по полам его были вышиты райские птицы на не менее райских ветках. Данила залип. Из-под широкого, чувственно-женственного рукава алогично виднелась сильная мужская рука с объемно проступающими сквозь кожу венами. Даниле захотелось потрогать, потому что мозг отказывался принять однозначное решение по поводу мягкости или жесткости этой руки. Взгляд легко и естественно скользил по гладкой ткани: к плечу, ключицам, шее, с кадыка по оголившейся от общей сутулости позы груди и на широкий пояс, на котором была вышита какая-то особо невероятная райская птица. Данила никогда не замечал за собой особой любви к восточной вышивке, но сейчас почему-то пробрало до холодных мурашек по спине и слабости в руках. Николай сидел тихо, но, видимо, в какой-то момент устал работать музейным экспонатом и вдохнул чуть громче и глубже, чем прежде. Даниле этого хватило, чтобы высвободить взгляд из западни цветущих шелковыми нитями ветвей и контрастов белой кожи и черной ткани. — Красивый… халат? Кимоно? Николай как-то совсем неожиданно по-мальчишески весело улыбнулся и, явным усилием воли, удержал смех: — Халат значит нравится, да? Любишь всякую около восточную тему с алиэкспресс? — Нет, вообще равнодушен. Просто красиво. — А, ну если красиво, то я польщен безмерно! — В глазах плясали такие наглые смешливые черти, что Даня искренне не знал, что чувствовать: переживать, что над ним смеются или радоваться, что чем-то вывел этого серьезного мужика на такую несерьезную эмоцию. — Можно потрогать? — Пожалуйста. Данила встал и, подойдя к столу, провел пальцами по вышивке. Вот херня же машинная, но почему так красиво? Он поднял взгляд и понял, что стоит с Николаем лицом к лицу. Редко ему приходилось видеть чье-то лицо с такого ракурса. — Прикольно. Я вроде понимаю, что вышивка так себе, но мне все равно сильно нравится почему-то. Шаман кивнул, мягко взял Даню за талию, пододвинул в сторону и соскользнул со стола со всем своим струящимся подолом: — Опасный ты в своей бесхитростности человек, Данила. Даже не представляешь. Приходи завтра смотреть, как наш Саша с лиственницей работает. И своего Сашу возьми, а то его за руку не приведешь — потеряется между сосенкой и курятником. Спокойной ночи и увлекательнейших снов. Дверь закрылась, и Данила почему-то испытал необъяснимое облегчение.***
Увлекательнейшие сны пришли практически моментально. Мозг планировал систематизировать произошедшее любыми возможными средствами, поэтому на образы не скупился. Данила сидел на поляне, куда водил его Николай, вцепившись руками в желтый термос. Ясное небо разрывалось от грома, а вокруг резво танцевал свои дикие танцы шаман, ловко уворачиваясь от ударов молний и не замечая ничего вокруг. Данила крепил на свой бубен ворох цветных лент и любовался. И лентами, и шаманом. Сон был почти медитативным. — Это затылок мой так выглядит? Данила обернулся. На полянке образовался еще один бритый шаман, только чуть менее энергичный, с заметными тенями под глазами и в невообразимом одеянии. Данила схватился за расшитый райскими птицами пояс и стал его сосредоточенно трогать. — Слушай, ну кажется тебе правда очень нравится мой халат. Хочешь подарю? Тебе явно пойдет. — Да не… Дай просто померить? — Запросто, только сделай свой сон потеплее. Так не сниму. Данила озадачился: — В каком смысле сон? — Данила, ну ты же взрослый умный мальчик. Давай ты осмотришься и сам скажешь, что именно в происходящем не входит в категорию «правдоподобно»? Вопрос был непростым. Данила посмотрел на шамана в райских птицах, на второго шамана, который элегантно и неутомимо плясал свои пляски, уворачиваясь от молний, на чистое ясное небо — ни облачка, на бубен в своих руках. Ну точно! И правда спит, как он сам не заметил? — Это не совсем мой бубен. Чтобы навязать на мой ленты, его надо переделывать. А и прикольно, и переделаю… Николай вздохнул: — Сноходцем тебе не быть, но мне нравится, что твой бубен тебя неплохо ведет. Крепко сидишь на лошадке. — А как сделать потеплее? — Очень просто. Представь, что солнечно. А еще, будь добр, пусть уже моя очаровательная тень успокоится — меня укачивает смотреть. Данила запросто представил смену погоды, и погода повиновалась. А вот по поводу танцующего Николая у него были некоторые возражения. — Да я не хочу! Пусть танцует, посмотри, как красиво… Николай посмотрел: — Мне бы эту физическую неутомимость. Правда нравится? Данила энергично закивал. Он вообще любил танец, но вот это сочетание пластики и мистики, да еще и в исполнении объективно красивого человека, заставляли его забыть, как дышать. И совершенно по-детски прихлопывать в ладоши на самых эффектных виражах. Николай заулыбался и, кажется, немного покраснел щеками. Хотя, может виной тому было солнышко, которое слишком уж рьяно бросилось исполнять Данину волю и греть. — Спасибо конечно, но правда, останови, хочу кое-что попробовать. Данила тяжело вздохнул и стал усиленно думать, что второй Николай больше не танцует, а спокойно идет к ним. Сработало замечательно, но Дане стало неловко. Когда сон Данилы подошел к своему прототипу, то оказалось, что он как-то и пониже, и поуже в плечах, и взгляд имеет застенчиво-умильный, как у теленка. Данила хотел было быстренько подогнать его под оригинал, но решил, что шаман уже точно заметил, поэтому будет еще более неловко. Ну взрослый же человек, не обидится. — Прелесть какая, Данила. Твое подсознание мне очень мило льстит! Хорошенький какой, надо же… Порождение Данилиного льстивого подсознания презрительно вскинуло бровь в ответ на снисходительную реплику, дернуло головой, дзинькнуло серьгами и демонстративно уселось рядом с Данилой, хозяйским жестом закинув его руку себе на плечи. Данила смутился. Николай рассмеялся. Данила смутился еще сильнее. — Не переживай, это обстоятельствами в осознанных снах просто управлять, а наглость персонажей не всегда поддается контролю. Лучше скажи, ты вообще никогда не запоминаешь снов? Данила честно подумал: — Ну, может утром еще смутно припоминаю что-то изредка, а потом все, пустота. — Что могу сказать, сейчас оно явно к лучшему. Покуражимся! Данила подумал, что не факт, что разделяет энтузиазм Николая. Что вот он мог задумать? Николай поменьше тоже смотрел с большим скепсисом, но со скепсисом ожидающим. — Данила, меняемся! — Он потянул за рукой за пояс халата, тот послушно развязался, а сам халат с какой-то неправдоподобной готовностью съехал с плеч. Данила уставился на бледную грудь и сильную красивую шею. Мысленно поблагодарив мироздание за то, что кроме халата на Николае имелись легкие домашние штаны пестренькой расцветки (более суровой обнаженки его падкая на красоту влюбчивая натура могла не вынести), он отчаянно старался не пялиться на ключицы. — Меняемся? — Ну да. Держи халат, развлекайся, а вот этого красавца давай сюда. Данила сначала не понял. Зато потом как понял! — А… А как? Николай пожал плечами, подошел ну… Получается, к себе?! И галантно протянул руку. Данила уставился во все глаза. Николай поменьше невозмутимо высвободился из-под Даниной руки и позволил условно настоящему Николаю притянуть себя в наглом собственническом жесте. — Не шокируйся так очевидно, Данила. Все в глубине души мечтают это сделать, а у меня случилась потрясающая возможность. Данила честно пытался не шокироваться очевидно, но даже его гибкая и шустрая психика пропустила этот прямой удар и выбыла с ринга. Настоящий Николай прижимался сзади к своей копии, трогал за живот, запустив руку под футболку и пытался поймать губами звенящую серьгу. Шаман поменьше не выказывал никакого недовольства, а весьма довольно притирался бедрами, подставлял шею под поцелуи и щурился от совсем уж нагло разыгравшегося солнышка. Данила попытался убрать светило за тучку, но тучка почему-то не помогла. Зацепив краем глаза жаркий и сладкий, восхитительно противоестественный поцелуй, он гневно взглянул на неугомонное солнце и…***
Кто-то забыл с вечера закрыть шторы, поэтому солнце светило прямо в окно. Гальянов, которого оно тоже разбудило, сидел на кровати и тер глаза. Он посмотрел на Даню, который тоже закопошился в постели и совершенно по-гальяновски заржал: — Дань, ну тебе будто семнадцать, аж завидно! Это чего тебе такое снилось? Данила посмотрел на дискомфортное обстоятельство, даже как-то болезненно утыкающееся в одеяло. — Да хрен его знает. Явно что-то горячее…