Влияние ритуальных действий на вероятность

*** Однажды Данила был в одном «городе районного значения» и, в среднем по палате, был почти прав, считая, что если видел один, то видел все. Парочка асфальтированных улиц с пятиэтажками, а все остальное — двухэтажные сталинки, бараки, покосившиеся от времени деревянные частные дома, несколько школ, с пяток сетевых магазинов и дом культуры. Но Новокузнецк немножко сломал представления. Нет, не немножко. Город был вполне себе цивильный — по крайней мере, та его часть, которую они прошли от жд вокзала до автовокзала. Историческая часть так и вовсе отчетливо отдавала тем же Питером. Больше было похоже на нормальную такую цивилизованную провинцию, какой-нибудь областной центр или вроде того. Прикольно даже. Только трубы с нескольких сторон так отчаянно коптили в небо, что, из чувства солидарности, захотелось остановиться и закурить. Гальянов поджег себе сигарету и протянул пачку Даниле. Тот недовольно поморщился. Фу, в жару-то такую. Саше было не стремно закурить хоть в адском пекле, хоть в приступе бронхитного кашля. Погода была мерзейшая. Очень хотел начаться дождь, но что-то ему мешало. Поэтому было душно, липко и выжидательно. Вот вроде и прикольно, чтоб начался, а вроде и ну его нафиг, пока они, не решившись бодаться с системой общественного транспорта в чужом городе, решили пробежаться «не так уж и далеко». Благо, реально не так уж и далеко, а не как для начала какой-нибудь замечательной истории в стиле «ну и стою я короче в Уфе в домашних тапках и с хлебом». Провинция встретила их чисто провинциальным гостеприимством в виде агрессивной женщины в кассе на вокзале, которая почему-то решила накричать на них по причине «до Красной Горки ничего не ходит лет шесть, вы куда очередь зря задерживаете?!» Гальянов сразу же вступил с ней в коммуникацию на их с тётенькой общем стермяжьем языке: кажется, что-то непристойно намекнул на отсутствие у дамы интимной жизни, кое и является причиной ее вербальной агрессии. Данила даже дышать забыл, потому что ну это уж было и для Саши слишком. Позорище какое! Но чего-то Данила, видимо, не так понимал обо всей этой жизни, потому что женщина тут же стала градусов на десять теплее и объяснила на чем им им ехать, чтобы идти потом пешком не тысячу лет. Автобус встретил духотой и сообществом энергичных дачников, везущих в тканевых сумках и полиэтиленовых пакетах рассаду и провизию для тех мест, где нет даже райпошевского магазина. Видимо, все друг друга более или менее знали, а те, что не знали, на всякий случай здоровались так, будто были знакомы лет двадцать. Это немного озадачивало людей столичного мышления. Почему-то вспоминался рассказ кого-то из чуваков серебряного века. Про двух мужиков, что так много лет ходили на одну и ту же новогоднюю тусу, да и на другие тусы в одной компании, что под конец жизни даже стали друг друга узнавать и поздоровались. Вот это какая-то более привычная картина, вот тут верилось нормально. А это всё напоминало троп в американских комедиях, когда кого-то берут попутчиком задорно поющие свои христианские песнопения монашки, и грозный чувак с травмами по всей многострадальной душе пытается несколько часов поездки прихлопывать им в такт. К тому же, на них все пялились. Не то чтобы Данилу смущали чужие взгляды. Он вообще раньше танцевал не только для души, а почти профессионально. Но одно дело, когда ты можешь свалить за пределы сцены с окончанием музыки, и совсем другое, когда музыка не кончается все полтора часа, да и вообще это блатняк о трагической судьбе лирического героя, который, как его собеседник пёс Шарик, некогда пребывал на цепи и довольствовался хозяйскими харчами. И танцевать негде — везде рассада и пухлые коленки дам предпенсионного и пенсионного возраста. Но, спустя минут тридцать, Гальянов уже милейшее беседовал с бабулечкой-божьим одуванчиком. Бабулечка оказалась бывшей коллегой по бывшему Сашиному профилю. И вот, два филолога, закончившийся и несостоявшийся, ожидаемо зацепились языками. Вообще, коммуникабельным и дружелюбным в их тандеме всегда был Данила, потому что Саше было приятнее отыгрывать маминого циника, папиного отрицалу. Но людей к нему магнитило силой вечного бытового младенца, которому нужно обеспечить безопасную среду, еду и минимальный комфорт, чтобы не орало, а умилительно улыбалось и с чисто детской непосредственностью раздавало комплименты, в которые никто не верит. Сам Данила вошел в резонанс с блатняком и, чего уж там скрывать, немного расчувствовался, визуализировав свободных голубей, которые тревожат зэчьи души, пролетая над зоной. Выходили из автобуса они не только со своими вещами, но и с дарами белым людям от аборигенов: двумя кабачками и монографией по кетским песнопениям от закатившейся звездочки местного университета. Гальянов с одинаковым трепетом прижимал к груди и кабачки, и монографию, поэтому Даниле пришлось тащить его ноутбук. Вот казалось бы, чего там такого важного, что неделю без него не прожить? Сам Данила вообще без проблем обходился смартфоном, небрежным комком чистых вещичек в рюкзаке и бубном, чтобы ну… К собратьям по цеху же едут. Чтоб соответствовать. Саша же, при все внешнем раздолбайстве, обладал запасливостью мыши. Очень неразумной мыши, которая тащит в норку не самое полезное, а бумажки, бусинки и блестящие монетки. Время перевалило за полдень, тучки разбежались капать над местами поинтереснее, поэтому путь им предстоял тот еще. Душный и долгий. Данила осмотрелся. Асфальтированная, но узкая (не факт, что две машины разъедутся спокойно) дорога уходила по холмистой местности куда-то за пределы видимости. По обе стороны от нее рос плотный, достаточно молодой березняк и не менее плотная стена борщевика. Гальянов посматривал на борщевик неприязненно: видимо, были у него с этой чудо-травкой какие-то личные счеты родом из детства. Того гляди возьмет палку и отпиздит куст, да вот кабачки даже ради мести не бросишь. — Так, а нам вообще в какую сторону? — Гальянов, пока оглядывался, предсказуемо забыл, с какой стороны они вообще приехали и, соответственно, маршрут в его голове поломался моментально и невосстановимо. Иногда Данила думал, что обаяние Саши дано ему чисто чтобы рядом с тем всегда кто-то шел и не давал умереть нелепой смертью. Данила махнул рукой в нужную сторону, с тяжелым вздохом подхватил сумки и пошел. Гальянов с готовностью верного Санчо Панса пошлепал за ним. — Дань, прикинь… Вот я вроде не в первый раз, в студенчестве в походиках даже бывал, но удивляюсь как в первый. За городом вообще не тихо! Ожидаешь, что мир без цивилизации молчаливый такой, как скала. А тут прямо по мозгам бьет… Данила прислушался. И правда ведь. Птицы орали во все шальное горло, явно стараясь перепеть друг друга. Кузнечики стрекотали как в последний раз. Березнячок шумел своей задорной молодостью. Шины какой-то тачки очень гармонично происходящему приближались к ним. Ого, тут еще какие-то следы обитаемости. Жаль, в сторону города вроде едет — попутчиком не напросишься. Действительно, меньше чем через минуту в зону видимости из-за холмика въехала опытного вида девятка и, видимо тоже озадачившись наличием настоящих живых людей в этом забытом богом месте, притормозила. Притормозила при этом резко, почти даже как-то истерично. Данила немного напрягся, и его активное воображение тут же нарисовало пятерых крепких деревенских ребят, которые имеют привычку спрашивать за шмот, за кто по жизни и не педик ли, а если нет, то нельзя ли это как-то прямо сейчас исправить. Но жизнь всегда оказывалась чуточку адекватнее Данилиных ожиданий, поэтому из машины вышел мужик в количестве одна штука, разве что очень хмурый и серьезный. Небритость и телосложение мужика почему-то отчетливо навевали мысли не о русской провинции, а о канадских лесорубах самого мематичного характера. Общая грозность мужика, который вышел из машины, встал в устойчивую позу и молча начал пялиться на них с каким-то почти научным интересом, смутила даже Гальянова. Тот сделал неопределенный жест пальчиками, который, вероятно, можно было расшифровать как «я типа помахал тебе, но если ты против, то нет, не махал». Данила решил, что ему, конечно, очень не хотелось бы начинать разговор, но если канадский лесоруб не заговорит вот прямо сейчас, то как-нибудь придется. Серьезный мужик неожиданно удовлетворенно хмыкнул, кивнул головой и в приглашающем жесте распахнул заднюю дверь машины: — Залезайте. — Не, благодарствуем, но нам в другую сторону получается… — Да в мою вам сторону, в мою. Встречаю вот, чтобы не заблудились. Ага, по прямой дороге. — Мужик недовольно фыркнул, будто сесть в эту очаровательную развалюху и поехать в их сторону его вынудили какие-то раздражающие непреодолимые силы. Гальянов пожал плечами и, со всем присущим ему пугающим доверием к жизни, закинул в машину кабачки и рюкзак и следом запрыгнул сам. Данила решил, что так все-таки дела не делаются и протянул неожиданному провожатому руку. — Я Данила. — Ага, Паша. Залезай уже, Данила, и поехали. Жарко же, сдохнуть можно… *** Не то чтобы у него были ожидания по этому поводу, но Красная Горка Данилу удивила. Буквально шесть деревянных, потрепанных жизнью домов по сторонам все той же дороги, при этом жилых из них дай бог три, да и те под амбарными навесными замками. Наверняка используются как дачи или вроде того, а сейчас хозяева живут свои городские жизни. Машина подъехала к крайнему дому, который практически упирался в густой, ни конца не края, лес, на котором печально обрывались дорога и цивилизация. Дом тоже выглядел… Ну явно не как прибежище людей, которые объявили себя «шаманской коммуной», а как-то приличненько и тривиально. Невысокий, когда-то явно выкрашенный голубой краской, а сейчас только имеющий обшарпанные намеки соответствующего цвета. Зато небольшие наличники покрашены старательно и с претензией на аккуратность, а за крепким, единственным не покосившимся в деревне палисадником, жизнеутверждающе росли какие-то невзрачные, но, очевидно, очень обхаживаемые травки, рядом с которыми исполински возвышались длинные многолетние цветы конфетно-розового цвета. За длинным забором виднелось несколько крепких хозяйственных пристроев, рядом с одним из которых, за тюремного вида решеткой, гуляли куры. Данила испытал фантомное узнавание, будто снова лето и он приехал в деревню к бабушке, хотя никакой деревенской бабушки в его жизни не сложилось. Захотелось поноситься по округе веселой молодой псиной, поваляться по всей траве, и, если очень повезет, найти реку и понырять в нее с задорными воплями. За длительное вынужденное бездействие в пути в Даниле перебродили лошадиные силы и теперь немножечко срывали ему и так не прочно прибитую к его буйной натуре крышу. Из открытого окна дома раздалось какое-то активное шебуршание. Серьезный Павел закатил глаза и стал помогать Гальянову выгружаться из машины, потому что тот попытался достаться из машины обязательно одновременно с пухлым рюкзаком и кабачками и, предсказуемо, забуксовал. Данила ждал. Вдруг шебуршание из дома перенеслось в сторону калитки, и Данила увидел, как к ним очень быстро, но явно стараясь удержать достоинство и не побежать, идет высокий то ли парень, то ли мужик… Короче, бритый человек неопределенного возраста. При этом улыбается так радостно, будто они и правда как минимум блудные внуки, которых тут много лет подряд ждут каждое лето. Данила снова испытал смутное узнавание, и, немного пошевелив интеллектом, пришёл к выводу, что это и есть тот шаман-сноходец, который заходил его «собеседовать», но потом, в силу особенностей дырявой на сновидения Даниной памяти, выскользнул из сознания. Жизнерадостный шаман между тем уже выскочил за калитку, обхватил Данилу одной рукой, мимоходом потрепал по голове другой, потом так же быстро и неуловимо ускользнул дальше и, так же по хозяйски облапив Гальянова, забрал у того кабачки и убежал в дом. Данила с минуту посмотрел вслед странному явлению и вопросительно обернулся к серьёзному Павлу. Тот, без комментариев распознав причину всеобщей озадаченности, пожал плечами и сказал: — Ну, вот такой. Идёмте в дом.