В космосе пара градусов по Кельвину

      Лэнс всхрипывает и стреляет практически в упор, утыкаясь дулом винтовки в мягкое и податливое перед собой. Кожа рвется на его глазах, а тело падает с нехарактерным для живого существа склизким звуком, с чавканьем, донесшимся из-под рваных лоскутов и мышц. Парень в мгновение давит свое предплечье второй рукой, жмурит пестрящие блики в глазах, смаргивает темную пелену, виньеткой обрамляющую поле зрения со всех углов и снова давит ладонью.       Его взгляд мечется между рваным краем доспехов с обожжёнными проплавленными углами, впивающимися до белизны и красных стертых полос, и таймером на подбитом голографическом экране, ведущим светло-голубой отсчет времени с момента наложения тугого жгута из подручного крошева ткани и мусора в бою. Кровь из-под содранной кожи выплескивалась толчками сочного фруктово-красного цвета, и Лэнс просто надеется, что пережал артерию правильно, иначе он насмерть истечет и даже не заметит этого, свалившись где-то на полуразбитом вражеском корабле.       Эхо громыхающим ударом разрывает притихший в узком проходе воздух и Лэнс рефлекторно вскидывает оружие, заляпанное со всех сторон кровавыми брызгами и полосами от пальцев. Выстрел — грохот звонче топота тонет в стене, пробивая обшивку с помятыми стыками. Второй — нападающий замирает за углом, едва не простреленный насквозь даже смазанной атакой Лэнса с огромной потерей крови и гулом океанского утреннего прилива в ушах. Висок рассекает ледяная капля, Лэнс хмурит брови, вглядываясь в плывущий коридор из-под полуприкрытых век с горячим масляным под ними.       Третий. Враг мешком валится на пол: под его грузным телом расползается темная лужа, не отражающая фиолетовое мерцание пробитых лампочек на бордюрах у самого потолка с переломанными перекладинами. Лэнс с облегчением всхлипывает и давит солоновато-медные губы, пытаясь остаться в мерзком ощущении сознания и управления собственным телом.       Парень уверенно вышагивает к стене, несмотря на трясущиеся в доспехах бедра и колени, спазмами призывающие упасть на пол и лежать до полного восстановления. Он ведет рукой, наощупь пытаясь найти хоть какую-то темную и небольшую комнату, чтобы засесть в ней и осмотреть повреждения на себе. На вскидку Лэнс определяет, что находится в секторе В, о котором говорила Пидж перед миссией и думает, что тут не было ни одного нормального отсека, чтобы скрыться или устроить западню. Коммуникатор трескается помехами в ответ на любой шум в шлеме, поэтому Лэнс уже бросил отчаянно-надрывные попытки скорректировать свой мало безопасный маршрут и сейчас пытается выбраться со стащенными образцами металла и чертежами от руки про непонятные схемы сооружений в базе данных.       К счастью, ладонь упирается в неровный стык. Лэнс приподнимает уголок губ и чувствует, как лопается кожа на губе.       Внутри комнаты — необъятная темнота космического воздуха, едва подсвечиваемая мириадами мелких аварийных ламп у спасательных мест с пустующими покореженными отсеками для экстренных капсул. Под ногами плывет матовый след на плиточной обшивке, напоминающий о том, что кого-то тут явно волочили по полу к противоположной стене, не заботясь о кондиции.       Лэнс скользит липкими руками по дрожащий и заржавелой поверхности аварийного люка, чувствуя влажной кожей на ладонях заусенчатую металлическую красную сетку предупреждающего знака, и помогает себе опуститься ниже. Знак пуст, но его неровности напоминают, что когда-то он был не выжжено-черным с потрепанными краями трапециевидным куском металла, а чем-то более понятным и очевидным.       Взгляд скользит вниз по доспехам с кучей вмятин и содранных кусков защиты. Глубоководный синий сменился мертвенно-фиолетовыми пятнами, блестящими влагой под блеклым освещением. У Лэнса перчатки порваны в рукопашном бою и сломан ноготь на мизинце: под белую пластину врезается крошево старой обшивки или какой-то другой отвратительно мелкий мусор. Парень шипит от едкой боли, от движений запекшаяся кровь под пальцами светлеет и становится водянистее. Лэнс уверен, что безымянный палец тут точно не причём, хотя бы потому, что он неестественно болтается под средним, а его синевато-бледные фаланги немеют с каждым тиком все сильнее.       Лэнс в прострации пялится на свои перемазанные бордовым пальцы добрую минуту, пока не осознает, что за тонкой металлической перегородкой все становится удушающе глухо. В тишине нервозность начинает нарастать со немыслимой скоростью, напоминая громкий лязг трансформирующегося ярко-красного баярда, в мареве фиолетовый лучей отличающего кровавыми пятнами. Тошнота стоит в горле, а привкус желчи на языке настораживает сильнее стесанных в драке коленей.       — Черт.       Парень выдыхает, и трескучий воздух из его лёгких едва не дрожит. Левой ладонью Лэнс накрывает свой живот, и его внутренности сворачиваются тревожным переплетением склизких узлов от накатывающего волнами ужаса. Марево краснеет в глазах.       Затылок отдаёт тупой болью, которую едва оттеняет тянущее чувство слипшихся и спутанных тёмных волос под сколотым краем синего шлема. Он знает, что не пообедал, но спустя тик желчные рвотные позывы скручивают его под ещё большим углом, ладонь перемещается на прозрачную перегородку перед глазами, а подсвечивающиеся края расплываются под маслянистыми пятнами замыленного болью зрения.       Лэнса не рвёт, за что он мысленно вешает себе на шею золотую медаль, которая один в один похожа на награду за первое место в школьном соревновании по плаванию, он ещё тогда наглотался приторно-горькой хлорированной воды и зрение тоже плыло под натиском отравляющего и свежего в желудке. Медаль растворяется в череде мыслей, оставляя после себя золотистый отблеск ребристого края. Лэнса передергивает от боли снова, липкое стекает с затылка по напряжённой шее вниз, замирая на уровне острых изломанных линий лопаток. Локтем парень упирается в пол. Рука возвращается на живот, мягко сжимая кожу под надтреснутым доспехом. Все холодеет.       Лэнс уверен, что Кит нарочно попросил Широ, чтобы тот поговорил с Ханком, для того, чтобы он намекнул Пидж, что ей следует покопаться под кожей доспехов синего паладина и уплотнить защитные пластины на уровне торса. Для Лэнса это кажется кристально-очевидным, как и то, что у Кита смехотворная непереносимость лактозы. Он также не рискует сменой рациона, как и Лэнс не сдвигается сейчас с места, упираясь пальцами здоровой руки над пупком. Кожа под его подушечками натягивается, он чувствует автоматную очередь пульсации под тканью. Сердце пропускает удар. По ощущениям на животе нет серьезных повреждений, только наливается гематома полопавшимися капиллярами. Иначе тупая боль прострелила бы ему мышцы до напряжённой поясницы, хотя даже синяк в его положении звучит небезопасным. Лэнс хрипит и жмурится.       — Блять, спасибо, — его шёпот режет перепончатые связки в ушах, — черт, просто, блять.       Ему дышится едва ли легче, но его живот относительно цел, а сам он хлипко болтается на заостренной поверхности между болезненным бодрствованием и смазанным температурящим красным сном. Зуд тревожности под кожей слегка отступает, и Лэнс смаргивает солёное с глаз от облегчения.       Он знает, точнее, смело и уверенно предполагает со своим подростковым максимализмом, что они оба сегодня остались почти-в-порядке, но застряли в самой мерзкой глубине вражеского флота с кучей перекореженного едко-жгучими веществами и неточными выстрелами металла, и сверкающими агрессивным фиолетовым цветом панелями над взмокшим затылком.       — Давай, соберись, — Лэнс надрывисто хрипит, воздух с бульканьем вырывается из его горла, когда он неспешно и аккуратно перекладывает свой баярд из руки в руку (и выпутывает опухший палец с курка, стараясь не прожечь себе носочки), чтобы отстреливаться от опасных и быстрых, которые пытаются разорвать его на части как на день благодарения уже больше двух полноценных часов по земным меркам.       Хотя, может, и больше двух часов — Лэнс чувствует, как его перетряхивает собственным ознобом, и его мысль вскользь просачивается до идеи, что себе доверять — плохой и некомфортный вариант, обреченный на явно нелучшую концовку дня.       Где-то отдаленно за дверью доносится хаотично-тревожный скрежещущий звон, словно груду металла пытаются пережевать громадными челюстями, и Лэнс встряхивает тяжелой головой в ответ на этот хтонический ад. По стеклу шлема изнутри размазывается бордово-алое, густо капающее с кончика ледяного носа.       В дверь за спиной стучат три раза. Сыпется пылевое крошево над головой. Лэнс обмирает от ужаса, его прерывистое, с короткими вздохами, движение сковывает судорога испуга, а замыленное поле зрения не становится светлее и четче ни на тик, по рукам течет бордовое, почти черное в полумраке: он практически обречен потерять в сражении ориентацию в пространстве и глупо напороться на зазубренное галранское острие почками или печенью. Лэнс замирает, сжимаясь в маленький кокон с ладонями на животе, надеясь уменьшиться до состояния атома гелия до тех пор, пока хотя бы его кисти не начнут снова слушаться, а не предательски трястись от любого напряжения.       Он без понятия, куда исчезли голоса всех членов его команды из коммуникатора, и мысль о том, что кто-то из них сейчас уже не дышит, заваленный сводом обшивки, проткнут переломанной металлической освой с ржавыми концами или дрейфует ледяной глыбой в открытом космосе без скафандра заставляет его зажмуриться от непрошенных колючек под веками. Соленое течет по губам — ссадины щиплет и жжет.       Стук повторяется, и Лэнс решается напасть первым. В какой-то адреналиновой горячке он подрывается на ноги, несмотря на сковывающее ощущение липнущей к коже плёночной поверхностью ткани, пропитанной кровью насквозь, и с ноги, криво размахнувшись пяткой (с теплящейся в глубине, под диафрагмой, надеждой не сломать ее) пинает заржавленную дверь с оглушающе-резким грохотом, оседающим внутри черепной коробки ужасом и бездонным отчаянием. Еще тик — винтовка Лэнса упирается в светлый лоб, а на его торс давит острие удлиненного кинжала.       — Блять, — Кит хрипит и его нож вспыхивает в руке, освещая на мгновение аварийный проем фиолетовым отблеском, и уменьшается до компактного оружия.       Лэнс роняет непослушные и потные руки вдоль тела и кривится, стараясь радостно улыбнуться: его лицо наполовину залито уже запекшейся кровью и слезами, поэтому попытка очевидно провальная.       — Ты нашел меня, — Лэнс почти шепчет, трепетно, едва на уровне слышимости шелеста, на грани фола всего звука.       Кит смотрит, как шевелятся его губы и отрывисто кивает: тут же слегка оступается, и щурится — сотрясение отхватил, и Лэнс надеется, что у его парня не перелом основания черепа. Самого Лэнса мелко трясет. В ответ на реплику Кит с запозданием осторожно закидывает ему свои красно-черные руки на плечи, осторожно обнимая с дрожью и нежностью трепета. Лэнс боится думать о том, что красный на его доспехах — не краска.       — Я боялся, что с вами всеми что-то случилось, — Лэнс всхлипывает, отвечая на объятие, — это ужасно, — голос срывается и корежится, — ужасно, — он икает от слез и простреливающей через все тело нервной вспышки.       — Иди ко мне, ты еле держишься, — Кит помогает опереться на себя и пытается проглотить ком боли и приторного, вязкого испуга в горле, не подав виду.       — …а еще они заменили роботов на живых солдат: всё в крови, Кит, они все были живы, а я, а… — Лэнс переходит на рыдания, горько и жалобно описывая миссию, срывающуюся не по плану.       Кит закусывает щеку изнутри, пока его скулы мокнут: первый убитый солдат забрызгал его кровью с ног до головы еще у самого ангара, Кит едва успел скинуть шлем, чтобы вдохнуть воздуха и не вывернуться наизнанку. Это — сущий кошмар, а не миссия, никто не ожидал, что она скатится в мясорубку из своих и чужих, где у всех бились сердца и кровь была одинакового цвета.       Они выходят, опираясь друг на друга. Лэнс не смотрит на тела в коридоре. Жидкость под ними черная, как окно в космос без звезд.       Шагают в коридор медленно, ступая по липкому полу осторожными движениями, чтобы не упасть израненной кучей тел. Кит прихрамывает, но четко разбирает дорогу, а Лэнс жмурится от боли, но идет относительно ровно, балансируя их двоих.       — И я получил с ноги в живот, — добавляет Лэнс шепотом, после непродолжительного тревожного молчания, которое затянулось и давило куда-то на лопатки, пережимая в легких доступ к кислороду.       Кит вздрагивает. Отвечает через десяток тиков таким же трескучим шепотом, царапающим и давящим, как илистое болотное дно с камнями и пестрым битым стеклом в водорослях:       — Главное, что ты сам цел.       Они движутся рывками, пульсирующими перебежками от укрытия к углам, от поворотов к выбиты панелям: избегают вражеских жертв и скрываются от всевидящих камер, мерцающих глазами под потолком. Молча договариваются о том, куда двигаться дальше, не расцепляют рук, подтягивают друг друга от падений в состоянии тряски.       Кит заговаривает первым:       — Мы не можем в ближний бой.       — Чего? Шутишь? — Лэнс непритворно удивляется, едва не шарахаясь в смазанном пространстве куда-то влево, к обшарпанной стене в багрянце и фиолетовом. — Ты как это себе представляешь? Я тебя-то пятнами еле вижу, — он осекается, — ты что, сильнее ранен, чем я предполагал?       — Нет, то есть, я не сильнее ранен, — Кит хватается за затылок ладонью и проводит пальцами по шлему, — я боюсь подпускать их близко к тебе, ну, ты понимаешь, о чем я?       Лэнс умолкает и опускает поникший расфокусированный взгляд вниз, упираясь узкими зрачками в полумрак на полу:       — Так я все равно похож на отбивную, — голос надламывается, — но получать больше не хочется.       Кит вздыхает до боли в ребрах, думает тик о трещинах в костях и, может, пробитом легком, потому что влажный хрип из глубины его глотки напрягает. Он ведет плечом до хруста между плечами и снова говорит:       — Я буду направлять, а ты стреляй, — он трясет ладонью в воздухе с неопределённым жестом, -только погрешность выстрела придется тебе самому рассчитывать, я не знаю ничего об ощущении выстрела, — Кит мнется, но шепот его звучит ободряюще.       Лэнс хмыкает на признание в пробеле изучения оружия, вспоминая, что его парень — не какая-то машина для убийств, а обычный сложный индивидуум с кучей проблем и их же странных решений. Звук в черепной коробке куда-то утекает, местами проваливаясь по мутную воду, глуша выстрелы, шаги и голос. Сотрясение дает свои ядовитые плоды: мысли еле передвигаются, становясь неповоротливыми и тяжелыми, а в затылке наливается давящее тепло предобморочного состояния. Лэнс глядит на жгут, который они уже дважды перевязали по новой, чтобы не оставить его без руки, рассматривает вывихнутый темно-синий палец, и обреченно кивает:       — Да, окей, давай.       Они приваливаются к одной из обшарпанных стен, недалеко от слепого поворота, подставляя возле себя прочные помятые обломки с проломленного потолка в качестве самодельного щита и опоры для дрожащих конечностей. Лэнс звонко кричит, и множество часовых из левого коридора рекой заваливаются в их пространство, выскальзывая под прицел безо всякой защиты. Он целится, пару раз палит вслепую, попадает и далее терпеливо целый тик ждет указаний, пока враги приближаются.       Кит примерно прикидывает, сколько метров до цели и обозначает позицию временем на часах — как в старые годы ХХ века. Удивительно, что древние знания Гарнизона вспоминаются в таких экстренных ситуациях и ничем не выбиваются из головы (кажется, что обучение там было в прошлой, практически забытой, заблюренной годами, жизни, а то и в позапрошлой — настолько много турбулентностей они теперь переживают каждый день). Лэнс молча прислушивается, кривится от боли в теле, но молчит. Сглатывает шумно.       И стреляет, обрушивая противников одного за другим.       Парень едва ли видит цели. Для него они сейчас — всего лишь размытые огромные пятна, как после солнечного света на сетчатке, движущиеся на фоне других пятен разных оттенков фиолетового. Лэнс рад, что в космосе нет сквозняка, а измененная гравитация делает выстрел проще, траекторию — прямее.       Он задерживает дыхание через раз, стараясь попадать с первых выстрелов, и ритм его сердца сбивается в каком-то припадке, что слышно даже под взмокшими висками. Лэнс чувствует себя лучше от того, что действительно помогает, и в то же время отвратительно от того, что калечит живых.       Кит отвлекается всего на мгновение, чтобы запечатлеть на подкорке сознания, среди кучи разных вещей, образ напряженного парня в работе. И этого мига хватает, чтобы почувствовать себя чуточку лучше, находясь так близко в самом пекле буйства красных и громких.       Лэнс вздыхает глубоко. Он — настоящий профессионал в стрельбе, и почти ничто не может этого изменить. Его руки не вздрагивают, когда он жмет на курок. Его пальцы слушаются, когда он целится вслепую, полагаясь на слух и описания Кита. Его локти зафиксированы и недвижимы, когда он чувствует, что Кит отвлекается и прикрывает их с тыла, прорывая чью-то плоть ножом в паре метрах позади (хруст рвущихся тканей невозможно забыть, думает Лэнс).       Его руки, пальцы, локти, как и все его тело, вздрагивают, и Лэнс мажет, когда он осознает, что сидит задницей в крови, своей крови, а низ живота ужасно тянет тупой болью. Он стреляет снова тотчас же, попадая противнику в голову, судя по приободряющему шепоту Кита под ухом. Лэнсу как-то не верится во все происходящее, перепачканное маревом темного: и дальнейшие выстрелы, и перебежки до спасательного отсека, и прибытие львов он едва ли осознает. Кит напряженно молчит всю дорогу (Лэнсу кажется, что Кит давно уже все понял и осознал даже раньше него, может, даже заметил кровавые разводы, просто не хотел нагнетать — и Лэнс был ему благодарен за это).       Едва они ступают во льва Лэнса, как он падает на пол и, сбросив шлем, сгибается. Его тошнит прямо в кабине пилота под тихий голос Кита, который осторожно придерживает его за лоб и гладит по спине. Его волосы слиплись на лбу, запеклись с кровью под шлемом, и примятыми концами кололи кожу. Лэнс кашляет и плачет, упираясь в пол функционирующей рукой, его колотит как в лихорадке, он перемазывает полы грязью и кровью и никак не может подняться на ноги: Кит на подхвате осторожно укладывает его на бок, и, запинаясь в собственных ногах, тащит к ним двоим аптечку.       Лэнс отключается под звук шипящей перекиси с ощущением, что он застрелил сам себя на уровне брюшной аорты, а не зачистил сектор от тех, кто отравлял жизни тысячам существ.

***

      Судорожно подскочив, Лэнс резко вскакивает с койки в медотсеке и, зажмурившись, стонет от ноющей боли во всем теле. Мир проворачивается по часовой, а потом приходит в относительный порядок, без двояких контуров у каждого угла. Он вне себя, радость медленно растекается от затылка горячими волнами: все вокруг вновь обретает четкость и приемлемую яркость, но слабость и ужасная ломота в мышцах сбивает весь настрой.       — Тише-тише, мальчик наш, ты был без сознания порядочное время, — Коран давит на плечи и Лэнс, расслабившись от знакомого голоса, послушно возвращается на спину, — а твоей крови было настолько мало, что мы доливали ее тебе, поэтому будь добр, ляг и не умирай тут сразу же после пробуждения.       Парень думает о том, что ему повезло с группой крови: любой член команды с положительным резусом может ею поделиться и спасти его задницу от бескрайней пустоты или резус-конфликта. Лэнс слегка улыбается и рефлекторно кладет руку на живот.       И осекается.       — Коран?       Мужчина оборачивается с планшетом в руках, оглядывает Лэнса и, заметив руку, вздыхает, смотрит, нахмурившись, в сторону. Он перебирает пальцами по боковой вставке на планшете, слегка отстукивая ими по рамке. Лэнс видит, что несколько пальцев у него в маслянистых бинтах и от них остаются следы на стекле с обратной стороны. Коран же не замечает этого, напряженно молчащий и слегка посеревший от усталости. Лэнс жмурится и качает головой, поджимая губы.       Мужчина вздыхает так, будто его придавило всей ответственностью за происходящее:       — Прости, я не смог спасти вас двоих, только тебя, — Коран звучит на грани слышимости, — я никому не говорил, так что твой секрет — все еще твой секрет, — его серьезный «отеческий» голос выбивает осознанием метафорическую почву из-под ног.       Внутри Лэнса что-то обрывается и падает с лязганьем, сдирая в кровь все изнутри. Он невидяще смотрит в пустоту перед собой, упираясь в кристально-белую стену альтеанского корабля. Мир вокруг жужжит беспокойно, но тихо и равномерно. Лэнс не может остановить монотонный гул вокруг, как не может и отвлечь себя от проедающих мыслей.       Едва привык, а уже потерял.       — Однако, зачищенный тобою сектор спас команду, — мужчина растирает пальцами глаза и опирается о сияющий белизной стол с голубыми вставками подсветки по краям, разглядывает альтеанские отчеты из медицинской капсулы, напечатанные длинным листом, напоминающим кардиограмму, — Номер Пять прорывалась без оружия, а принцесса помогала с погрузкой в экстренном режиме без защиты, — Коран поднимает с нижней полки у стены одеяло и осторожно накрывает босые ноги Лэнса гладкой тканью, подкладывая ее снизу у пяток, чтобы кожу не морозило прохладой, — твоя жертва спасла их, и они очень тебе благодарны. И Красному паладину. — Мужчина взыдхает, — а пока отдыхай.       Коран тихо выходит из отсека, едва слышимо покидая комнату легкими шагами. Лэнс сворачивается в комочек на боку поверх сбившихся простыней без рисунков и узоров, поглаживая рукой новый полученный шрам на предплечье: он гладкий, как ненастоящий, похож на кусок пластика, и ощущения совсем фальшивые. Мурашки скатываются вдоль согнутого в дугу позвоночника, от кудрей на загривке до самого копчика.       — Привет, — теплая ладонь Кита без перчатки ложится на укрытое бедро и сразу же начинает ласково растирать ноющие мышцы, напряженные и забитые. — Как ты?       Лэнс болезненно молчит и не может подобрать слова, дыхание крошится и дергается, а в носу щиплет от солона в глазах. Океан радужки топит порция прозрачного и стекает на тонкую подушку под щекой. Горло сжимает обручем и становится нечем дышать. Пульс подскакивает дробью в висках.       — Хэй, тише, — Кит осторожно укладывается сбоку, прижимаясь со спины.       Его тело теплое и плотное, пахнет домашним свитером и каким-то гелем для душа, а от слегка сырых волос веет свежестью и холодом, но не отпугивающими, а наоборот, уютными. Лэнс откидывает назад голову, упираясь в грудные мышцы и шмыгает. Он чувствует себя как опрокинутый на той неделе белый стакан в кухонном крыле: блестящие черепки, а не цельный предмет. Кит крепче прижимает его к себе, старательно избегая пластыри и бинты, оставшиеся от незаживших после капсулы травм (у них нет времени торчать там по несколько суток, поэтому некоторые вещи приходиться восстанавливать на ходу).       — У нас впереди много всего, Лэнс, — Кит нежен и очень чуток, Лэнс плавится от боли и влюбленности рядом с ним сейчас, — главное, что ты жив.       — Я вернулся один, хотя уходил с компанией, — сиплость даже не напрягает Лэнса и он продолжает, — я могу убить, но не могу создать.       — Мы защищаем сейчас другие жизни ценой пролитой крови, чтобы потом и сами смогли жить спокойно, — Кит нащупал пальцы Лэнса и неторопливо переплел их, старательно не задевая катетер на тыльной стороне руки, — это больно, но не мы выбрали войну.       Лэнс молчит. Слезы затекают ему в ухо у подушки, он ерзает и хлюпает носом. Немного погодя, продолжает совсем себе под нос:       — Я предпочел бы грести воду этими руками, прямо на пляже, а не держать винтовку.       — Мы посреди многовековой войны и пытаемся ее закончить, — Кит приподнимается на локте и касается губами где-то между ухом и скулой, — твое оружие — это ответ на их оружие, и я очень рад, что это именно винтовка. — Его голос такой теплый, что Лэнс позволяет спокойствию проникнуть в его душу, — стреляешь ты великолепно, даже вслепую.       — Ты буквально был моими глазами и одновременно парировал ножом за спиной, — Лэнс слегка пихается, — это же круче.       — Эй! Как ты можешь сравнивать ближний и дальний бой, — в звучании фразы скользит улыбка, а Кит притирается ближе.       Он молчит, а Лэнс ничего не отвечает. Минуты тянутся жвачкой в прохладной комнате и никак не заканчиваются.       — Это тяжело, — груз голоса Лэнса придавливает их сверху.       — Мне жаль, солнце, — Кит звучит таким же сломленным в этот тик, — я тоже не хотел его терять, — он прочищает горло и шмыгает носом, на что Лэнс поворачивается к Киту лицом, — но хотя бы ты тут, живой.       — Ага, и ты. — Лэнс медлит, — я не знаю, что бы я делал, если бы ты не вернулся.       Кит невесело качает головой и смотрит на их сцепленные пальцы. Жмет крепче. Связь между ними помогает и ему, и Лэнсу держаться, видя переполненный жестокостью океан мертвечины в космосе. Каждый день.       Лэнс сопит заитым носом, Кит вполголоса продолжает диалог:       — Живем дальше, получается?       Лэнс хихикает сквозь слезы, его руки потряхивает (Кит уверен, что это не лихорадка, а нервное истощение), и он шепотом отвечает своему парню:       — Получается так.       Парни тихо плачут вдвоем в медотсеке под неоново—белыми лампами, пока команда не приходит обнимать их. У Широ на щеке красуется новый шрам, а Пидж пользуется только одной рукой, практически не напрягая вторую, замотанную эластичным бинтом на уровне сустава — Лэнс думает попробовать задобрить ее на сон в капсуле, чтобы восстановить сухожилия. Кит устало трет лицо и разбито, но мягко всем улыбается. Лэнс кладет руку ему на талию, пока все обмениваются радостью от возвращения.       Никто ничего не говорит про любые услышанные странности: для всех это — очередной тяжелый день.       Главное, что они живы.