Вернувшаяся

Три дня до ее возвращения. Ночь была темна и неприветлива. Холодные порывы дерзкого ветра хлестко бились об их спины и грубо трепали волосы. Кроны вековых деревьев скрипели на них отовсюду, словно знали об их злодеянии и вот-вот готовы были начать обвинительно стенать. Даже луна, большая, яркая, скрылась из виду за облаками, будто не желавшая больше знаться с ними. Листан хмурился и старался дышать через раз — с каждым вдохом он явственнее ощущал вину. В тот момент она едва уловимо и сонно потягивалась, пробуждающаяся ото сна. Но он знал, пройдет ничтожно мало времени и крики ее затмят все краски жизни, кроме одной — жажды достичь цели любой ценой. Листан отворил дверь и отступил, пропуская сестру вперед. Из темноты родного дома запахло пряностями и теплом. Он заметил, как плечи Лирэль, стоило ей переступить порог, расслаблено опустились. Она обернулась и измученно улыбнулась, но улыбка эта показалась ему теплее самой ласковой летней ночи. И только вес проклятой поклажи возвращал его к реальности. — Ступай спать, Лирэль, — строго сказал Листан и закрыл за собой дверь, отрезав их от обвинительного гомона леса. — А ты? — А я разберусь с книгами и тоже лягу спать. — В таком случае… Лирэль вздернула носик и сложила руки на груди тем не терпящим возражений жестом, который неосознанно переняла от их матери. В такие моменты она становилась особенно похожей на нее: такая же тонкая, бледная, существующая не то в бесконечной тоске, не то в утомительной болезни, но тем не менее — не она. А потому Листан лишь беззлобно усмехнулся, мысленно сравнив сестру с птенцом, который отчаянно копировал движение взрослых, чтобы научиться летать, но пока лишь забавно подпрыгивал. Ей было ещё далеко до той магии женского молчания, которое громче любого командирского гласа побуждало мужчину к действиям. — В таком случае, — чуть громче повторила она, уязвленная его внезапным весельем, — я помогу тебе, а потом мы оба скорее ляжем спать. — Не отстанешь ведь, верно? Лирэль кивнула, неумело сдерживая улыбку — они оба знали, что на этот раз победа была за ней. Победа-то, разумеется, с огромной натяжкой, да притом еще закованная в кавычки. Еще на полпути назад Листан твердо решил, что ему все же не помешает если не помощь, то хотя бы преданное молчание и ценный совет. Искренняя поддержка надежной души — вот в чем нуждается каждое разумное существо, пускай порой и не находящее мужества избавиться от гордыни и признаться и себе, и миру в том, что в одиночку противостоять чему бы то ни было — не по силу никому. Листан сдался и решил открыться единственному, кому доверял — своей сестре. И в момент решения его совесть потерпела жестокое поражение на поле боя со мраком его души. Тьма в его сердце сделала ловкий выпад и вонзила по рукоять острие клинка в то светлое, что еще жило в нем, но уже слабее, чем раньше. — Хорошо. Но… Вся веселость Листана вмиг улетучилась. Лицо его вдруг сделалось серьезным и глубоко страдающим от невидимого бремени, свалившегося на его плечи. Лишь глаза отчего-то вспыхнули иступленным отчаянным светом надежды. Он кинулся к сестре и схватил ее за руки. — Обещай мне, Лирэль, поклянись, ладно? Он вдруг почувствовал, что воздуха перестало хватать. Слова его звучали сбивчивым шепотом. От того, как сильно в груди забилось сердце, Листан почувствовал, как тошнота липким комом подкатила к горлу. Он тяжело сглотнул и крепче стиснул ее тонкие ладони, наверняка причиняя боль — Лирэль болезненно поморщилась. — О Эру, Листан, что с тобой? — она высвободила правую руку, приложила к его лбу и ахнула. — Ты весь горишь… — Со мной все в порядке, уже в порядке… Он отстранился от ее ладони и отступил на шаг. Будто это ничтожное пространство между ними могло вернуть ему власть над собой. Но предстоящее волновало его слишком сильно… Брат с сестрой стояли во тьме отчего дома. Их освещал лишь скудный свет луны, который пробивался сквозь крохотное круглое оконце над дверью. Было темно: предметы вокруг утрачивали очертания, а Листан, казалось, вот-вот лишился бы рассудка от чувств, стиснувших в кулаке его сердце. Лишь стремительно терявшее краски лицо Лирэль было отчетливо видно в этом преломленном лунном сиянии. Она шагнула к нему и вновь взметнула руки. Листан заметил, как от волнения сильно задрожали ее пальцы. В голосе Лирэль звенели непонимание и страх, но вопреки тому всем своим светом она упорно тянулась к нему. — О чем ты говоришь, брат? Пожалуйста… — взмолилась она. — Ты пугаешь меня! — Я расскажу тебе столько, сколько могу, но сперва пообещай мне, что никому и никогда не расскажешь того, о чем сейчас узнаешь. Листан смолк и теперь ждал ответа. Только его сбитое дыхание набатом разрывало тишину. Он боялся. Только чего? Новоявленный преступник и сам не знал того. Его горло драло изнутри невысказанным сожалением, а сердце в то же время складывало песни о надеждах и светлом будущем. Листан запутался и видимо где-то внутри надломился — он и сам ощущал это. От того все, что ему оставалось — зацепиться за единственную, пускай и самую абсурдную возможность все поправить, но по пути постараться не потерять то немногое, что оставалось: сестру и последние крохи самоуважения. Лирэль потупила взгляд и молчала, обняв себя руками так, будто стояла на морозе. Все происходящее не претило ей с самого начала, а теперь и эти клятвы… С каких пор они завещали друг другу свои тайны и требовали гарантию взамен? Лирэль старалась, но не могла припомнить ни единого раза. От этого она чувствовала себя гадко. Эфемерная горечь на языке будто вторила ее тяжелым мыслям. Ей почему-то захотелось рассмеяться. Так громко, чтобы живот свело от боли, а затем чтобы слезы заструились по щекам. Видел Эру, она хотела высказать ему все, что думала о его клятвах! А думала она о них немногое и совсем уж неподобающими юным девам словами, но… — Я согласна, — только и слетело с ее искусанных до крови губ. Лирэль слышала, как Листан вновь сглотнул, периферическим зрением заметила, как он кивнул и будто бы на мгновение вымученная полуулыбка тенью скользнула по его лицу. А затем произошло то, чего она Лирэль не могла представить даже в самом кошмарном сне. Листан наклонился к ней и прошептал на ухо четыре слова. Всего четыре слова, но… Ее глаза расширились от ужаса и неверия. Она глядела на него взглядом, которым обычно награждают лишь убийц и предателей на пике их злодеяний. — Брат… Лирэль почувствовала, как ноги подкосились и вот-вот готовы были предательски подломиться, словно тростинки под гнетом жестокого ветра. Она покачнулась и, чтобы не упасть, схватилась за его крепкие плечи. Силы стремительно покидали ее, как кровь покидала бы смертельную рану. Пальцы Листана крепко вцепились в ее стан и притянули к себе. Лирэль повисла на брате, не в силах больше стоять на ногах. Ее ледяные пальцы скрежетали по грубой ткани рубахи. Задрав голову, она отчаянно вглядывалась в его лицо, так слабодушно надеясь найти хоть тень, что указывала бы на то, что ее безжалостно разыграли, но… Листан молчал и смотрел на нее в ответ с холодной решимостью. — Брат, прошу тебя, прошу! Скажи, что ты врешь. Листан, скажи же, не молчи… Не молчи… — Лирэль болезненно всхлипнула. Так жалобно, что Листан не выдержал и, зажмурившись, прижал ее к своей груди. Будто сквозь толщу воды он услышал, как она обессилено выдохнула ему в плечо прежде, чем задохнуться в рыданиях: Прошу тебя, не молчи… — Все будет хорошо, хорошо… — Листан принялся шептать что-то успокаивающее и гладить ее по голове. — Хорошо, обещаю. Ты поспишь и обязательно примешь мои слова, сестра. Обязательно… Ну чего ты? Ну? Все ведь хорошо, я здесь… Лирэль отчаянно замотала головой. — Ты погубишь свою душу, Листан! Со смертью ведь шутить нельзя! — Все будет хорошо, — вновь успокаивающим тоном повторил он, хотя где-то в глубине был уверен, что лжет. — Скоро мы все будем вместе, ладно? Только помоги мне, Лирэль, прошу. У меня ведь кроме тебя больше никого… — А как же отец, Листан? Что скажет папа, когда узнает? Внезапно Листан с силой оторвал сестру от себя, словно безвольную куклу. Ее голова дернулась, волосы взметнулись назад. Лирэль ойкнула и перестала всхлипывать от неожиданности. Лишь безмолвные слезы прочертили дорожу до границы лица. Там он непривычно грубо стер их большим пальцем, а затем вкрадчиво произнес: — Отец не узнает, — отчеканил Листан командным тоном. — И никто не узнает, Лирэль. Ты поклялась мне, помнишь? — Я помню, — слабо ответила она, глубоко обескураженная такой резкой сменой поведения. Что-то в нем переменилось. Что-то, что только казалось таким неуловимым на первый взгляд, но являлось настолько важным по своей сути… К сожалению, Лирэль не смогла ни различить, ни зацепиться мыслью за то — слишком уж много скверных впечатлений навалилось на нее за прошедший день. А потому она лишь тихо прошептало то единственное, что показалось ей уместным: — Извини… Листан мотнул головой, мол пустяк, да и только. Затем кривовато усмехнулся и протянул ей руку, которую Лирэль тут же приняла и расслаблено выдохнула — ссора миновала. Она терпеть не могла ругаться с братом. То всегда давалось ей тяжело, и обычно приносило больше боли, чем пользы, даже тогда, когда она наверняка знала, что права. Поэтому Лирэль предпочитала идти на попятную. — Все еще хочешь помочь мне с книгами? Тогда идем. Не уверен, что в будущем мне пригодятся все из них, так что некоторые нам нужно будет просто пролистать и выписать парочку страниц оттуда. — А потом? — Я верну большую часть в библиотеку. — Что будет с оставшимися? Листан ответил нехотя: — За одну из них готовы дорого заплатить. А лишние деньги в нашем деле не помешают.

***

Илин работала проворно и четко. Ее пальцы ловко порхали над богатым полотном и мастерски орудовали булавками. Только вот деятельность ее несколько затянулась. Портная то и дело недовольно хмурилась, а ее взгляд из глубоко сосредоточенного постепенно становился измученным. Илин тяжело, с приглушенным хлопком, опустила ладони на плечи короля и с усилием выпрямила его спину так, как нужно было ей. На мгновение возрадовалась, однако зря. Трандуил, будучи полностью увлеченным чтением, постепенно, но верно перетекал в предыдущее, удобное ему, состояние. Периодически его стан сгибался сильнее, чтобы делать заметки на полях. Илин сдалась. — Пожалуйста, встань ровно, Трандуил! — устало повторила она, впрочем, особо не надеясь, что король соизволит наконец-то облегчить ей работу. — Если ты отложишь наконец свои бумаги и немного постоишь прямо, то я отпущу тебя в считанные минуты. — Мне нужно закончить с этим, — король демонстративно потряс внушительной кипой фолиантов, которую теперь держал навесу. Через высокие окна в его покои пробивались первые златые лучи. Как раз один из таких и подсветил мелкую бумажную пыль, сотрясенную с документов и слюдой принявшуюся плясать в столпе. Трандуил проводил ее скучающим взглядом, пока та не покинула свет и не перестала быть заметна. — И, помнится, я просил тебя прийти завтрашним утром, а не заявляться ко мне на рассвете сегодня. — Вот только если бы я пришла завтра, мой король, то на праздновании первого дня весны вы появились бы все таким же впечатляющим, но, к сожалению, абсолютно нагим. Впрочем, думаю, многие подданные оценили бы, — ухмыльнулась Илин и нырнула ему под вытянутую руку, чтобы подколоть плечо. Одну булавку она зажала между зубов, отчего теперь ее голос зашелестел. — Добрая половина женщин так точно… Да и пара десятков мужчин… — Запереть бы тебя в темнице за твою дерзость… — с напускным недовольством в голосе пригрозил Трандуил, но тут же беззлобно усмехнулся вслед. — Только боюсь, вся стража удавится. Из-за спины и откуда-то снизу до его слуха донесся приглушенный щелчок языка. Вслед за этим последовал легкий укол булавкой под правой лопаткой. Он поежился — щекотно. — Лучше поглядись в зеркало, я почти закончила! Вот, подойди! — Илин отступила и сделала приглашающий жест руками. Только сейчас Трандуил заметил, что на шее у нее висела метровая лента, а под поясом платья торчали ножницы и вколотые булавки с крошечными головками-бусинками из пестрых самоцветов — подарок. Её подарок. Наткнувшись на них, он тут же отвел взгляд и помрачнел. Илин быстро спохватилась и взяла в руки какие-то обрезки ткани, чтобы прикрыть поясок. Вся расслабленная обстановка вмиг улетучилась и сменилась на что-то совсем другое. Тяжелое, тягостное, как воздух на болоте. И в этом затхлом душном молчании они думали об одном. — Знаешь, а я ведь давно перестала ждать ее, — тихо призналась Илин, повинуясь искреннему порывы. — Никто ведь не пропадает бесследно. Я имею в виду, что их просто ищут или плохо, или запоздало, или и вовсе неумело, впрочем, сейчас это не так важно. Но мы, ты… — она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. — Ты ведь практически сразу поднял шум. И ты лично обыскал каждый уголок Эрин Галлена. Да чего там! — Илин не выдержала и всплеснула руками от переизбытка чувств. — От стражи я слышала, что Владыка Орофер поймал тебя у самих Мордорских врат! — Зачем ты говоришь мне об этом? — сухо спросил Трандуил тем самым канцелярским непроницаемым тоном, которым обычно говорил с поданными. — Уж я-то получше остальных осведомлен о том, что происходило в тот год! Илин вскинулась и мотнула головой. Весь ее вид словно обвинял в том, что он не понимал чего-то до глупости очевидного. Это уязвляло его. — Потому что однажды, там, в Дориате, ты спас мне жизнь, Трандуил… — Перестань, — раздраженно отмахнулся было он, но Илин ловко перехватила его ладонь и крепко сжала пальцы, которые оказались ледяными. — Ты спас мне жизнь, — с нажимом повторила она. — И я хочу помочь тебе. — Помочь? Мне? — Трандуил с силой выдернул свою руку и зашелся холодным, недобрым смехом. — Я не просил тебя о помощи, а если бы и так, то в чем бы она заключалась? В том, что ты помогла бы мне забыть потерянного друга, тем самым предав его? Я никогда, слышишь, никогда! Не брошу ее. И не забуду. И сколько бы лет не прошло — не перестану ждать. Так с чем же, скажи на милость, ты можешь помочь мне? Трандуил смерил ее пренебрежительным взглядом и отошел к окну. По пути он швырнул на стол потрепанные бумаги и те разметались по его поверхности карточной колодой. Поганое чувство дежавю назойливо засвербело в груди. Тот разговор с сыном все еще не отпустил его до конца. С неуклонной внимательностью Трандуил принялся вглядываться в зардевшееся небо, будто оно одно могло ответить на вопросы, что пчелиным роем вились в голове. Однако иссини-алая высота хранила недвижимое молчание. А сорвавшееся на бешенный темп сердце отчего-то упрямо отказывалось успокаиваться. В просторной спальне с высокими потолками и распахнутыми оконными створками Трандуил вдруг почувствовал, что воздуха ему стало не хватать. Он с негодованием содрал с себя жемчужную ткань будущей праздничной мантии, будто она оказалась всему виной. После небрежно отбросил в сторону, на широкое ложе, так и не взглянув в отражение. Несколько булавок с тихим звоном упали на пол. — Знаешь, чем мы отличаемся от тварей с востока? — Трандуил повернул голову в ее сторону, но так и не взглянул на Илин. Восходящие лучи затрепетались на ресницах полуприкрытых век и обрамили гордый профиль всполохами зари. — Тем, что, существуя вечно, мы не забываем своих. — Я не забыла ее, Трандуил, — устало возразила Илин. — Я просто перестала ждать. Чего и тебе советую. — Не все ли равно? — Для меня — нет. — В таком случае здесь наши взгляды расходятся. Трандуил услышал, как она хмыкнула и пробубнила себе под нос о том, что они вообще редко когда сходились. Он невесело усмехнулся, соглашаясь. Потом присел и поднял с пола две булавки, чтобы затем передать ей, но задержался. Его взгляд оказался прикованным к крохотной галтовке сапфира, что украшала одну мифриловую иглу. Что-то внутри будто оборвалось. Непроницаемая маска надменной отстраненности дрогнула было, но не слетела с его лица. Лишь глаза вспыхнули жадным огнем воспоминаний, а затем затлели в этой безвоздушной реальности без нее. Он держал булавку и думал: неужели? Неужели она когда-то была и прикасалась к ней? Неужели в этом мире оставалось хоть что-то, что еще помнило тепло нежных прикосновений и ее саму? Трандуил зарекся не делать этого: не вспоминать ее лик. Ведь столь болезненными были те запретные мысли: те улыбки, которые она украдкой дарила ему каждый день, каждую минуту; те три родинки на ее щеке, которые складывались в созвездие в виде полумесяца, та непоколебимая вера в него… Они пылали в его сердце жарким огнем и пламя то сжирало все на своем пути, будто лесной пожар, стоили ему ослабить контроль и дать волю чувствам. Но в тот момент… Трандуил неотрывно и жадно глядел на мерцающий живым светом синий камень. Он вглядывался в него и так отчаянно желал, чтобы ее дорогое сердцу лицо возникло в памяти, но… Он гнал прочь ее образ так долго, что, похоже, одержал победу. Его глаза вдруг распахнулись, отражая внезапное осознание. — Я почти не помню ее лица… Подумал ли он то, сказал ли вслух — Трандуил так и не понял. Он чуть вздрогнул, часто заморгал, будто скидывал с себя путы сна, затем молча протянул Илин булавки. Маска безразличия сидела на нем с прежним достоинством. Только обескровленная до почти болезненной бледности кожа да поблекшие серые глаза могли выдать его истинные чувства — вернее их изнеможденное отсутствие — внимательному наблюдателю. Илин без слов приняла их, коротко кивнула и подошла к разложенным на кровати инструментам. Если она и заметила чего, то виду не подала. Оно было и к лучшему. Трандуил плеснул себе немного вина и, нарочито вальяжно присев на край стола, стал наблюдать за ее сборами. По старой привычке он покачивал бокал. Алкоголь плясал в хрустале и то поднимался по стеночкам, то вязко сползал вниз. В нос ему ударил терпкий фруктовый аромат. Это услаждало, но не успокаивало. Благо, Илин оказалась столь проницательна, а может, и просто чрезмерно болтлива, что вытеснила своим мерным голосом воцарившуюся в покоях неуютную тишину. — Думаю, что твое парадное платье будет готово в срок. Мне остается только закончить со швами, да внести пару штрихов. Сколько там осталось до весны? — она потупила взгляд, силясь вспомнить. — Признаться, я немного сбилась со счету… Дни в последнее время до безумия однообразны. Трандуил бросил быстрый взгляд на разметавшуюся по столу макулатуру и тотчас нашел дату. — Двенадцать дней осталось. — Тоже ничего не помнишь, — весело хмыкнула и озорно прищурилась наблюдавшая за ним Илин. Трандуил ухмыльнулся и развел руками. Безобидная шпилька попала точно в цель и губы портной растянулись в довольной улыбке наевшейся сметаны кошки. Вскоре со сборами она покончила. Илин смахнула со лба пару прядей и подхватила свой вечный чемоданчик, который по внешнему виду казался гораздо легче, чем являлся по сути. Швея старалась стоять ровно, но ее то и дело тянуло на правую сторону. Трандуил спрятал усмешку за глотком вина. — Вот, возьми, — неожиданно Илин протянула ему злосчастную сапфировую булавку. А он, видел Эру, чуть не подавился. С трудом сглотнув образовавшийся ком в горле вперемешку с алкоголем, Трандуил оказался способен лишь на то, чтобы вопросительно приподнять бровь. — Я знаю, что у тебя ничего не осталось от нее, — пояснила Илин с печальной улыбкой, так не подходившей ее изящным губам. — Слухи по дворцам разлетаются быстро, сам понимаешь. От служанок я слышала, что мать Лунариэль увезла с собой в Валинор все их вещи после гибели мужа. Уж не знаю, правда ли, но… — Правда, — глухо подтвердил Трандуил. — Леди Анарэль надеялась, что найдет ее там. — Что ж… Нашла она ее или нет мы не знаем, но… Возьми, пожалуйста. Будет твоим талисманом на удачу. Или на что-нибудь еще, решай сам. Тем более она особенная — единственная синяя во всей зелено-красной игольнице. Чем-то похоже на Лунариэль, ведь верно? — Нет… — тихо сказал Трандуил, но все же принял протянутую ему булавку. — Она была единственной такой среди всего и всех. Ею и останется. Илин кивнула, впрочем все еще крепко уверенная в том, что Лунариэль так и продолжит жить в их памяти бесплотным, но теплым и дорогим воспоминанием. Но переубеждать его больше не стала. Злосчастную булавку, которая вмиг оказалась для него ценнее всех остальных сокровищ, Трандуил приколол к нижней рубашке и проносил с собой весь день. Лишь на ночь он осторожно снял ее и уложил на стол. Пока сонная нега качала его на волнах, но ещё не утянула в своё царство, Трандуил любовался тем, как в сапфировом навершии лучился и сверкал отраженный каминный свет. Совсем скоро он не заметил, как провалился в сон. Той ночью ему впервые за полторы тысячи лет приснилась она .