***
Она вспомнила, что еë кровать когда-то была кроватью его матери. Не так давно он объяснил ей, что его мать вскоре после его исчезновения пожалела о том, что презирала своего сына: он был её единственным родным человеком. Поэтому она осталась в том доме и ждала его возвращения. Много лет спустя, когда он работал с Гарнье в Париже, он случайно наткнулся на подругу своей матери Мари, которая начала настаивать на том, чтобы он приехал домой повидаться с матерью. Озадаченный и заинтригованный, Эрик взлелеял надежду и согласился. Но к тому времени, как они добрались до его дома, его мать уже скончалась во сне. Её хватил удар. Совершенно неожиданно — как будто Бог решил, что не хочет примирения между матерью и сыном. Однако Мадлен — мать Эрика — оставила ему все свои вещи. Каждый предмет мебели и каждый франк — всё стало его. Так что — да, эта кровать когда-то принадлежала матери Эрика. Но он заверил Кристину, что прошло уже двадцать лет с тех пор, как она спала в ней, и что, нет, она умерла не в этой кровати. Кроме того, по его словам, матрас был вычищен, а простыни были совершенно новыми. Когда они приблизились к кровати, стало понятно, что никто из них не знает, что делать. Но Эрик — её дорогой Эрик — очевидно, решил в любом случае взять инициативу на себя. Они молча начали раздеваться. Кристина попросила его помочь расстегнуть пуговицы на её платье и, когда он согласился, она ощутила, как сильно дрожат его руки. Точно так же она сняла с него пиджак. Но в остальном у них было своего рода молчаливое понимание того, что они должны увидеть друг друга обнажёнными — совершенно обнажёнными, — и они продолжали медленно снимать каждый предмет одежды. Очень медленно, потому что оба были в каком-то смысле напуганы, но при этом приятно взволнованы. Они делали паузу после снятия каждого предмета одежды и вглядывались в лица друг друга в поисках реакции. Когда они понимали, что не видят ничего кроме молчаливого одобрения и обожания, они продолжали. До тех пор, пока наконец они оба не предстали обнажёнными друг перед другом. Одежда лежала на полу. Совсем рядом стояла кровать. Грудь Эрика быстро поднималась и опускалась, его глаза были широко распахнуты, словно он стоял перед ожившей богиней и был слишком поражён, чтобы даже поклониться. Кристина была уверена, что её лицо горело так же, как и её сердце, которое бешено заколотилось в её груди, когда она увидела его — он был так прекрасен. И невероятно худ, до такой степени, что она видела рёбра под его желтоватой, покрытой пятнами кожей — но это было тело Эрика. И поэтому для неё оно было прекрасным. Еë муж нервно сглотнул, а затем робко шагнул ей навстречу. Это побудило Кристину тоже сделать шаг. Они оба сделали ещё шаг, потом ещё один, и так продолжалось до тех пор, пока они не оказались на ничтожном расстоянии друг от друга. Эрик поднял руку, коснулся ладонью её щеки, и Кристина подняла голову. — Ты… — заговорил он. — Ты невыносимо красива. Его слова дали свои плоды. Она встала на цыпочки и прижалась губами к его губам. Он тут же ответил на поцелуй, и теперь их уста двигались в одном ритме, в такт биению их сердец, которые, она была уверена, бьются в унисон. Они начали приближаться к постели, и когда ноги Кристины упёрлись в край матраса, Эрик осторожно уложил её на кровать. Он прижался к ней своей грудью и поцеловал её, и она почувствовала, как к внутренней стороне её бедра прижалось что-то ещё. Что-то твёрдое. Она знала достаточно, чтобы догадаться, что это было. Эта мысль о чём-то твёрдом снова наполнила её желанием, и она прикрыла глаза, а он прижимался губами к её шее, неистово покрывая её кожу поцелуями, как будто она была водой, а он — потерявшимся в пустыне. — Пожалуйста, — выдохнула Кристина. Он остановился. — Пожалуйста, что? — Я хочу тебя. Пауза, а затем она услышала, как его дыхание участилось. — Ты в этом уверена? — Да. — Ты абсолютно уверена? — Эрик. Услышав своё имя, он издал неопределëнный звук, который был похож на что-то среднее между вздохом и рычанием, а затем эта твëрдая часть него вошла в нечто очень мягкое между еë ног. Она почувствовала укол боли, как будто еë растянули. Неприятно, но терпимо. Это что-то продолжало входить всë дальше, и дальше, и дальше, давно миновав ту точку, которую, как она думала, оно могло достичь. Ей следовало этого ожидать. Когда он разделся перед ней… что ж. Она никогда раньше не видела обнажённого мужчину, но он всë равно показался ей во всех смыслах довольно длинным. Он остановился, и она почувствовала, как его пах прижался к еë. Она уставилась на его лицо. Прямо сейчас он был полностью внутри неё. До этого момента его глаза были закрыты, но теперь они открылись. Он посмотрел на неë с огромным изумлением. — Кристина, — его голос дрожал. — Эрик. — Я люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. Затем он начал двигаться. Три или четыре толчка, и спустя всего несколько медленных движений дискомфорт немного уступил место удовольствию. Она вздохнула. Вдруг остановившись, он застыл и задрожал над ней. По его телу пробежало несколько судорог, и затем он рухнул на неё. Она поняла, что произошло, как раз перед тем, как он заговорил. — Прости, — сказал он, задыхаясь. — Это было… слишком быстро. Мне так жаль. — Всё в порядке, — её в самом деле это вовсе не беспокоило. Она только радовалась, что они вообще сделали это: познали радости брака. — Я люблю тебя, мой Эрик. — Я так сильно люблю тебя, — он снова поцеловал её. — Больше, чем всë, что я когда-либо любил. Кристина. Моя Кристина.***
— Ты хотела бы покинуть этот дом? Прошёл уже час с того момента, как их тела слились воедино, но они ещё не спали, а просто лежали в постели под одеялом. Эрик обнимал её, одна рука Кристины покоилась у него на груди, а другая — на его талии. Услышав его вопрос, она нахмурилась. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, нравится ли тебе жить в этом доме? Она улыбнулась: — Думаю, да. Он улыбнулся в ответ. — Хорошо, — он прикрыл глаза. — Оперный театр — это… это мой дом. Но твой комфорт мне не менее важен. — Я уже давно полюбила этот дом, Эрик. Я не хочу уезжать. Он медленно поднял веки. — У меня есть одна мечта, Кристина. Одно желание. — И каково твоё желание? — Чтобы моя жена пела на сцене моего театра. Она снова усмехнулась. — Ах, правда? — Да. Абсолютная. — Ты думаешь, у меня действительно есть для этого голос? — Твой голос посрамил бы нынешнюю примадонну. Она хихикнула. Его глаза засияли любовью, и он поцеловал её, медленно и нежно. Когда он снова отстранился, она вздохнула. — Это была бы просто мечта… — призналась она. Он прижался лбом к её лбу и произнёс медовым голосом: — Которую я мог бы превратить в реальность.