Стеклянное сердце

      Последний час работы на текстильной фабрике «Шаламе & Ко» всегда был самым долгим. Но у Кристины Даае не было причин жаловаться по сравнению с остальными. По крайней мере, у неë была возможность прожить нормальное детство. Здесь было так много девочек-текстильщиц моложе четырнадцати лет, и они работали вместе со своими матерями и старшими сëстрами. Кристине повезло в детстве гораздо больше. Ей дали образование — она ​​умела и читать, и писать.       Тем не менее, это не означало, что еë пальцы не огрубели или что еë шея и плечи не болели от того, что она постоянно сидела склонив голову, работая со всей этой тканью. Часами. Долгими часами.       И всё это время её отец только и делал, что пил, играл в карты и музицировал на своей скрипке ни для кого, кроме себя.       Теперь остались только он и она. Считается, что отец всегда хочет для своей дочери всего самого лучшего, что он сделает всë возможное, чтобы обеспечить еë всем необходимым и сделать еë жизнь прекраснее. Будет работать до изнеможения, если потребуется.       Но нет.       Только не Густав.       Когда-то, возможно, так и было, но горе убило всë лучшее в нём, оставив лишь тень того, кем он когда-то был. Что касается Кристины, ей едва исполнилось шестнадцать, когда мать и братья отошли из этого мира в мир иной. Но у неë не было времени горевать — она должна была заботиться о себе и своëм отце.       Звон пронёсся по всей фабрике, возвещая об окончании рабочего дня. Кристина откинула с потного липкого лба каштановый локон и потëрла покрасневшие кончики пальцев. Она похлопала по карману платья, нащупала там записку и присоединилась к остальным изнурëнным женщинам, чтобы пройти к выходу.       Когда она оказалась так близко ко всем ним, запах тёплых, давно не мытых тел вызвал у неë жуткую неприязнь. Она подняла руку, чтобы, якобы почесав нос, прикрыть ладонью ноздри. Она знала, что, скорее всего, пахнет так же неприятно. Она занималась этой работой три года. Кристина уже стала такой же, как они.       Прохладный осенний ветерок, поцеловавший еë лоб сразу, как только она вышла на улицу, принëс невероятное облегчение: воздух просто не двигался в этом забытом Богом здании.       У неë болели ноги, а до дома оставалось всего две улицы, но ей было не до отдыха: сначала нужно было доставить эту записку.       «Пожалуйста, — молилась она, — пожалуйста, пусть Жюль Бернар будет дома».       Кристина насилу передвигала ноги. Десять улиц. Всего десять улиц туда и восемь улиц обратно до дома. Она не сводила глаз с вечернего серо-голубого неба, с пробуждающихся звезд.       Боже, если его не будет дома...       Наконец, показалась его квартира. Слава Богу, он жил на первом этаже. Она поднялась на крыльцо, вздохнула, подняла руку и постучала в дверь.       Секунды тянулись невероятно долго. Еë сердце замерло от мысли, что это путешествие окажется напрасным. Но тут дверь открылась, и появился мальчик лет двенадцати.       — Даниэль, — сказала она с улыбкой, хоть и натянутой, — добрый вечер.       — Мадемуазель Даае, — поприветствовал он. Его зелëные глаза заметили её небрежную прическу, и он провëл рукой по своим рыжим локонам, как будто его волосы могли растрепаться только от одного её вида. — Вы здесь, чтобы увидеть отца?       — Да, Даниэль. Он дома?       — Мы ужинаем.       — Понятно, — она заморгала. — Прости, что вмешиваюсь. В таком случае, дорогой, ты не мог бы срочно передать это… — её саднящие пальцы вытащили из кармана записку — без конверта, — …ему?       — Кто там в дверях? — раздался голос позади Даниэля из дальней части квартиры.       — Мадемуазель Даае, — ответил он.       Послышались шаги, затем Жюль Бернар — более взрослая копия его сына — появился позади него. На его лице застыло хмурое выражение.       — Иди доедай свой ужин, — сказал сыну, всё ещё глядя на Кристину.       — Да, отец.       Как только его сын скрылся из виду, Жюль Бернар вышел из дверного проёма и шагнул к ней. Она отошла назад, когда он закрыл дверь.       — Кристина, — сказал он тихо, — ваше появление в такой час заставляет меня нервничать.       — Я понимаю, прошу прощения за моë вторжение. Я забыла… о времени, — на самом деле, она помнила о времени: она забыла, что все нормальные люди в этот час наслаждаются ужином. Кристина ела, когда получится и сколько получится. В последнее время голод был её постоянным спутником.       Жюль увидел записку в еë руке и вздохнул:       — Кристина…       — Пожалуйста.       — Я не могу продолжать отправлять эти запросы моему нанимателю.       — Месье Бернар…       — Он сердится всë больше и больше.       — Пожалуйста. Ещë один последний раз. Я так близка — правда, так близка! — к тому, чтобы получить работу домработницы или гувернантки. Это принесëт больше денег. Я достаточно образованна. Мне сказала это последняя семья… последняя семья, которая рассматривала мою кандидатуру. Мне сказали, что у меня есть потенциал. Они сказали, что я просто не подхожу им, и мне нужно лишь продолжать искать…       Во взгляде Жюля было сомнение.       — Пожалуйста, — прошептала она, и её руки затряслись. Она вот-вот утонет, несмотря на то, что годами держалась на плаву, несмотря на то, что вдалеке была видна земля. — Прошу вас. Я найду работу получше. Но нужно заплатить арендную плату. А у меня нет денег.       В его глазах промелькнула жалость.       — Тебе нужно найти мужа, который будет заботиться о тебе. И уйти от отца. Он крадёт у тебя молодые годы.       Кристина зажмурилась.       — Я не могу. Вы же знаете, я… Я уже говорила вам раньше, мой отец не может… Жюль, я нужна ему.       Жюль покачал головой. Он отвëл взгляд, посмотрел куда-то в пустоту позади неё и резко выдохнул.       — Я возьму записку, — сказал он, к её большому облегчению; она чуть не всхлипнула. — Но я не могу вам гарантировать, что он поможет.