Реминисценция Ветра

Кажется, впервые он позволил себе прикоснуться к божеству спустя несколько сотен лет. Словарного запаса всего мира не хватит, чтобы передать истинную красоту и величие Анемо Архонта. Он неуловим, как ветер, но при этом настолько приземлён, словно обычный человек. Он — само воплощение противоречия и диссонанса, он и есть Свобода. Его пение заставляет душу трепетать, его сладкие речи могут дурманить и погружать в транс, его запах сравним лишь с ароматом сесилий ранним весенним утром, когда на белых лепестках ещё виднеется роса. Он — не такой, как все, он другой. В его глазах столько боли и столько же жизни, столько радости и столько же грусти, столько счастья и столько же печали. Он одновременно свободен и скован крепкими цепями. Он — противоположность самому себе. Его невозможно понять, в глубине его внутреннего мира можно тонуть годами. Впервые Алатус коснулся его на руинах Храма Тысячи Ветров. Архонт сидел на одном из обломков, протягивая очередную мелодию, и болтал ногами. Порыв сильного ветра сдул его зелёный берет, вызвав у своего повелителя усмешку. — Кто бы мог подумать, что ветру хватит наглости сдуть берет с головы Анемо Архонта? — воскликнул тогда Барбатос и развернулся, сразу же встречаясь взглядом с янтарными глазами адепта, который протягивал поднятый с земли головной убор. Одно слабое, едва ощутимое касание к холодным пальцам Барбатоса, так глубоко и надолго засело в сердце Яксы. До этого момента Алатус думал, что людские чувства ему чужды. Он сотни раз проматывал в голове это прикосновение, постоянно ругая себя за то, что не продолжил разговор, а просто сбежал. Но ведь о чем чистому и светлому Архонту говорить с осквернённым и порочным убийцей? Годы, десятилетия, столетия, понадобилось немало времени, чтобы их отношения переросли в нечто большее… Но вот, Барбатос лежит на спине, среди высокой зелёной травы, раскинув руки в стороны, а адепт нависает над ним. Длинные пальцы аккуратно берутся за хвостик черно-бежевого бантика. Алатус тянет вниз, распуская эту ленту. Зелёный плащ мягко скользит по плечам и ложится на влажную после тёплого дождя траву. — Мой господин… — тихо шепчет Алатус, чей голос едва ли удаётся услышать за шелестом листвы. — Просто Венти, — поправляет его Архонт. — Да, — отвечает на вопрос, который адепт так и не смог задать. На привычно равнодушном и строгом лице проскакивает еле заметная улыбка. Алатус стягивает с Архонта жабо и откидывает в сторону. Пальцы ложатся на белоснежные пуговицы. Одна за одной, он расстёгивает, оголяя фарфоровую грудь. Он боится позволить себе лишнего, не знает, имеет ли право прикасаться к божеству, но рука тянется сама. Алатус зубами снимает перчатку, кончик указательного пальца ложится на аккуратную ямку на выпирающих ключицах. Он ведёт по кости в бок, а затем возвращается к центу, скользит немного ниже, замирая на верхушке ромба. Барбатос отрывает спину от земли, так изящно прогибаясь навстречу адепту. Рука Алатуса проскальзывает под него, он тянет за тонкий шнурок, послабляя корсет. Венти приподнимается и спускает этот элемент одежды ниже, возиться с ним особо не хочется, так что Архонт решает просто снять его через ноги. Ниже и ниже, Алатус снимает корсет и отбрасывает в сторону. Он скользит рукой по согнутой ноге, от щиколотки до бедра, он проходится по мягкой белой ткани, пока не добирается до зелёных шорт. Адепт пробирается под штанину и аккуратно касается пальцами нежной кожи. Она такая невесомая и мягкая, словно облако. — Ты не поцелуешь меня, Алатус? Архонт лежит перед ним в расстёгнутой рубашке, резинка чулок уже сползла ниже, оголяя бедро и бирюзовый зигзаг на ноге. Непривычно неопрятный вид. Неподобающий, до невозможного порочный, но все такой же невинный. «Ужасно… разве может божество быть настолько противоречивым…?» — Мне кажется, ты в смятении, мой милый адепт, — так успокаивающе щебечет Венти этим чистым и ангельским голосом. Алатус так и замер, запустив пальцы под штанину шорт. Голос Барбатоса заставляет вздрогнуть, рука рефлекторно сжимается, сдавливая чужое бедро. Венти закидывает голову назад и прогибает спину. Он издаёт протяжной и громкий выдох, этим самым добивая остатки самоконтроля адепта. «Чужды людские чувства, да…? Кажется, так я когда-то думал…?» — Алатус наконец подаётся вперёд. Их уста соприкасаются, вознося адепта на седьмое небо. Это уже не первый их поцелуй, но каждый раз ощущение, словно впервые. Лёгкий, неуловимый и ветреный Венти лежит перед ним, позволяя трогать себя и гладить, так грациозно изгибается и еле слышно стонет, плавясь, как пломбир под солнцем, в этих горячих ласках юного адепта. Поцелуй за поцелуем, он усыпает хрустальное фарфоровое тело мягкими касаниями сухих губ, спускаясь ниже и ниже, касаясь шеи, плеч, ключниц, груди, живота, рук, бёдер и вновь поднимаясь выше. Им невозможно насытиться, его не испить до дна, его не удержать. Алатус сжимает тонкие запястья и заводит их над головой Архонта. Лишь только так, видя, что он обездвижен, появляется мнимое ощущение, что он не сбежит с первым ветром на рассвете. ~ Сяо открывает глаза и поворачивает голову: у него под боком тихо и мирно спит Архонт, еле слышно выдыхая сквозь приоткрытые губы. Этот странный сон будто разбудил в нем что-то давно забытое, что-то важное и значимое, но воспоминания вновь ускользнули. Якса вздыхает и мягко проводит ладонью по щеке Барбатоса. — Будет лучше, если ты не будешь его сейчас тревожить, — тихо проговаривает Тигнари, оставляя на столе какие-то баночки. — Пусть спит. Во сне организм восстанавливается быстрее. — Да… конечно… — еле слышно отвечает Якса, опуская взгляд на умиротворённое лицо Архонта. — Я оставляю на столе мазь, когда он проснётся, то обработайте раны. Думаю, ему можно уже начинать понемногу возвращаться к привычной жизни, так что пусть пробует покушать сам, только аккуратно. — Хорошо… — Я схожу за некоторыми травами и грибами, думаю, через пару дней мы уже сможем продолжить путь. Лис надевает мантию и направляется на выход из полуразрушенного домика. Странник, стоящий в дверном проёме, одаривает лиса весьма холодным взглядом и молча следует за ним. — С тобой схожу, — равнодушно проговаривает, опуская фенеку на плечо руку. — Тц, — лис вздрагивает и сбрасывает чужую ладонь. — Не хотел сделать тебе больно. — И поэтому положил руку именно на больное плечо? — прошипел лис, приподнимая одну бровь. — Ах, да, точно. Ты ведь «забыл». — Сколько ты мне ещё будешь вспоминать это? — А сколько я тебя искал? Лет пять? Вот столько и буду вспоминать. — Тигнари, это несерьезно. — Несерьезно было бросить меня и сбежать, не сказав ни слова, — лис направляется глубже в лес, ускоряя шаг. — Если ты собираешься раздражать меня и дальше, то лучше вернись в дом и помоги Сяо и Венти. — Я что ли виноват, что ты от одного моего вида раздражаешься? Надо было не помогать вам, сидел бы сейчас на цепи у нового хозяина, — Странник останавливается у высокого дерева и скрещивает руки на груди. — Был бы таким покладистым и милым. — Да пошёл ты, — лис присаживается, принимаясь перебирать опавшие листья и высматривать необходимые цветы и травы. — Ну прости, — Скарамучча присаживается рядом. — Что искать-то? — Совесть свою поищи. — Ну не шипи, Тигнари, нам с тобой ещё пару недель вместе путешествовать. — А потом ты снова сбежишь? Как мило с твоей стороны предупредить меня об этом заранее. Жаль, что тебе не хватило мозга предупредить меня в прошлый раз, до того, как я привязался к тебе. — Глупо злиться за такое. — Глупо было так поступать, — фыркает лис. — А моя реакция — это вполне естественная реакция на подобную выходку. Я просто не понимаю, — он поднимается на ровные ноги и вздыхает. — Совсем не понимаю. — Прости… — поднимается следом и виновато смотрит в зелёные глаза. — Ты хоть представляешь себе, как сильно я испугался? Я просыпаюсь, а тебя нет. Связаться с тобой способа нет, оставить записку ты не удосужился, просто исчез, будто тебя и не было. И как по-твоему я должен был реагировать? — У меня не было другого выбора. — Да ты хоть оставил бы мне какой-то знак, что с тобой всё в порядке! Да написал бы мне записку, что я тебе надоел и поэтому ты ушёл. Хоть что-нибудь, Скар… но ты просто ушёл. — Я не подумал как-то… — Ты серьезно сейчас? Тц… не хочу продолжать эту тему, держи, — он всучивает в руки Страннику сумку с травами. — Делом лучше займись. — Ты всегда был такой злой? — А ты уже и забыл? Что ж, я не удивлён. Напряжённая атмосфера неприятно давит. Раньше они чувствовали себя комфортно и уютно, находясь в компании друг друга, не один год путешествовали вместе, но сейчас между ними будто образовалась пропасть. Лис молча собирает травы, подавляя в себе раздражение. В глубине души он безумно рад встрече со старым другом, хочется обнять его и отпустить все тревоги, но гордость и обида не позволяют ему этого сделать. — Тигра, смотри, что я нашёл, — проговаривает Странник и протягивает руку, желая окликнуть лиса. Тонкие пальцы касаются кончика пушистого хвоста. Тигнари резко разворачивается и недовольно шипит, распушив хвост: — Ты же знаешь, что мне не нравится такое! Ах, да… должно быть, ты «забыл». — Я случайно, Тигна… — Конечно, я так и понял. Ну и что же такого интересного ты там нашел? — Те цветы… — он кивает головой, как бы указывая на бледно-фиолетовый цветок. — Кажется, когда-то они тебе нравились. — Удивительно. Цветы ты запомнил, а ранение и повадки — нет? Избирательная память, — саркастично проговаривает лис. — И почему у меня такое чувство, будто я перед тобой виноват…? — Действительно.