— Тебе когда-нибудь говорили, что ты похож на одуванчик, когда на тебя сзади падает свет? — Гето прикрыл улыбку книгой. Две фиалки глаз смотрели на Годжо поверх чёрной обложки с яркими, оранжевыми языками пламени. Три кандзи названия легко узнавались, стоило бросить на них лишь один взгляд.
Выходной день, Масаоки остался дома, работая за компьютером, поэтому у мальчиков не было возможности занять его и залипнуть в одну из игр, которые можно было поставить только на ПК. В общежитии колледжа в комнату Сатору они ещё на первом году обучения купили на стипендию и поставили PlayStation 2, и каждый обзавёлся своим Nintendo DS. И если первое взять с собой в поездку не представлялось возможным, то второе скрашивало любое ожидание.
Сугуру крайне щепетильно относился к тому, сколько времени в день он уделяет чтению, поэтому, пока он выполнял свою дневную норму — а лучше даже, чтобы перевыполнял — Сатору только и оставалось, что занимать себя играми. Это куда интереснее, чем сидеть за книжкой, ещё и периодически лезть в словарь, лежащий под боком.
— Эй! Не сравнивай меня с цветком! — Годжо пригрозил ему, но оторваться от игры не мог. Гонка в
Mario Kart сама себя не выиграет.
Выросшему среди цветов Сугуру было бы странно не подбирать сравнение именно с ними. Он знал ханакотобу так же хорошо, как его матушка. И своими познаниями умело пользовался, если ему нужно было обходительно и ненавязчиво очаровать девушку.
— М-м, — голос Сугуру стал бархатно-ехидным, — почему?
— Это слишком по-девчачьи.
Сатору выглядел настолько увлечённым игрой, что удержаться от желания поотвлекать его было сложно. Захотелось добавить, что если ему не нравятся одуванчики, Сугуру может сказать, что его взъерошенная шевелюра похожа на пушистые метёлки из сотен крохотных цветков пампасной травы, но перспектива своеобразного челленджа маячила на горизонте, только руку протяни, и отказываться от него не хотелось.
— Мне придумать что-нибудь ещё?
— Да чё хочешь делай, — Сатору от сосредоточенности аж высунул кончик языка.
— Ладно, — Гето призадумался, разглядывая Сатору повнимательнее.
Когда на его волосы падал свет, он и правда походил на одуванчик. Отцветший, но на который можно подуть, чтобы загадать желание. Зимнее солнце заглянуло в окно, и его лучи облюбовали себе место на макушке Сатору, устремившись к нему, как мотыльки к огню.
Сугуру смотрел долго, в какой-то момент потеряв нить собственных мыслей и просто наблюдая, ни о чём не думая. Тишина с комфортом устроилась между ними, осела на страницах книги, всё ещё покоящейся на коленях Сугуру, укрылась в танцующих на свету пылинках. Её только самым естественным образом нарушали звуки игры, по которым Сугуру без труда узнал Mario Kart.
— Так и знал, что сдуешься, — Годжо в желании обогнать соперника даже слегка в сторону наклонился. И сразу же в другую, входя в поворот на трассе. Он не моргая вперился в происходящее на экране, и выглядело это настолько уморительно, что Сугуру захихикал.
В складках одеяла нащупал выпавшую закладку и деликатно вложил между страниц. Достал из-за уха карандаш, которым выписывал пояснения к незнакомым кандзи из словаря и подчёркивал запоминающиеся реплики, и вместе с книгой и словарём опустил на пол рядом с кроватью. Затолкал заодно подальше небрежно свёрнутый футон Сатору, который тот не удосужился даже нормально задвинуть под кровать.
— Ты действительно ждал, пока я что-то придумаю? — он сел, скрестив перед собой ноги и облокотившись о колени.
— Да я уже понял, что только про цветочки свои и знаешь, — Сатору насмешливо покачал головой. — А делаешь вид, что такой начитанный. С такой фантазией мог бы и порубиться со мной за компанию, толку от твоих книжек.
Сугуру недовольно сморщил нос.
— Не хочу слышать о начитанности от того, кто не берёт книги в руки из принципа.
— Да-да, придумай что-нибудь но-о-овенькое, — издевательски протянул Годжо. — Но мы уже выяснили, что тебе слабо.
Сугуру покачал головой. Можно было бы сейчас... дёрнуть на себя одеяло, чтобы отвлечь Годжо от игры в отместку. Или швырнуть в него чем-нибудь. Или даже позвать на улицу немного размяться и почесать об него кулаки — правда, только врукопашную, без использования техник, они, в конце концов, не на территории колледжа. Но это было слишком просто. И Годжо точно именно такой реакции и добивался.
Чаще всего у него получалось добиться того, чтобы самоконтроль Сугуру испарялся, будто его и не было — то, с какой лёгкостью Сатору срывал с него покровы и маски, и то, с какой лёгкостью Сугуру это позволял, немного пугало — но сейчас Гето был слишком расслабленным, поэтому не позволил желанию наподдать Годжо физически взять верх. Это было бы чересчур просто.
Как любознательный и что-то замысливший лисёнок, Сугуру наклонил голову вбок. Вернулся к прежним мыслям. Белое, как... пуховые перья. Пушистый первый снег. Воздушный сладкий крем на пирожных, которые так любит Сатору. Длинная шерсть вальяжно возлежащего на головах каменных статуй божков, расставленных по территории колледжа, кота. Белое, как...
Годжо посмотрел на него лишь мельком, окатив быстрым взглядом небесно-голубых глаз, оскалился в проказливо-мальчишеской улыбке, и Сугуру осенило.
— Одуванчик не то, ты действительно прав, Сатору, — начал он неспеша, не желая упустить реакцию Годжо. — Гораздо больше подходит облако.
— Чё-ё-ё?!
Сугуру запрокинул голову от смеха, абсолютно очарованный и довольный этой реакцией — примерно такой он и добивался. Высокое горло тёплого свитера чуть пощекотало кожу на задней стороне шеи.
— Это ведь лучше, чем цветок, м? Ты разве не этого хотел? — Сугуру бесстыдно пользовался тем, что Годжо сейчас ничего не может ему сделать, не оторвавшись от игры. Улыбка на его губах приобрела плавный, мягкий изгиб.
— Да иди ты! Знаешь! Куда! — Годжо вдавливал кнопки на нинтендо с б
ольшей силой, чем требовалось, поскольку не мог в данный момент наподдать этому умнику как следует.
Это привело к тому, что устройство просто выскользнуло из вспотевших рук.
Годжо уставился на то, как его карт влетел в ограждение. Мимо пронёсся его бесячий противник, которого Сатору с таким трудом обгонял всё это время. Он тупо моргнул дважды. Трижды. Поднял глаза на Гето — хохочущего до одури громко.
Сатору схватил подложенную под спину подушку и запустил в Сугуру, но тот ловко её перехватил до того, как она бы врезалась в его лицо. Однако за загороженным обзором не было видно, как Годжо прыгнул за ней следом.
Кровать под ними скрипнула ножками по полу.
— Слышь, ты! Какое ещё облако, а?!
— Такое белое и пушистое! — Сугуру перехватил руку, метнувшуюся вцепиться ему в волосы, и упёрся предплечьем в грудь Годжо.
— Ах так! — возмутился Сатору, направив все мыслительные процессы на то, чтобы придумать достойный ответ. Он выкрутил руку, вцепившись пальцами в запястье Сугуру и дёрнув его вниз, чтобы прижать к кровати. Сугуру мельком порадовался, что до этого убрал книгу подальше. Как знал.
Со второй рукой так же ловко не получилось — здесь была честная ничья: Сугуру смог взяться за воротник толстовки Годжо, сильно оттягивая его, практически намотав капюшон на кулак, из-за чего Сатору натурально захрипел, но своих позиций упрямо не сдал, продолжая давить на солнечное сплетение. Даже технику не активировал.
Они смотрели друг другу в глаза не отрываясь, ожидая, кто сдастся первым. И только когда оба покраснели до состояния варёных крабов, а дыхание превратилось в смесь надсадных свистов, разжали хватку. Почти одновременно. Сугуру был первым, потому что губы Годжо напротив его лица начали менять цвет. Кулак разжался рефлекторно, Гето даже не успел об этом подумать.
Годжо засипел, глотнул воздух ртом, отстранился. Скатился с Сугуру и плюхнулся между ним и стеной, к которой была приставлена кровать, переводя дыхание. Он совсем забыл озвучить придуманный ответ, поскольку увлёкся игрой в гляделки.
— Я победил, — на всякий случай сказал он, переводя дух. На губах играла довольная улыбка.
— Иди к чёрту, — Сугуру досадливо поморщился, пытаясь успокоить отбивающее быстрый ритм сердцебиение. Положил руку себе на грудь, чтобы контролировать глубину вздохов.
— Ты первый.
— Сразу после тебя.
Они оба не удержались от хихикания, быстро забывая любые недопонимания и потасовки. После, о них напоминали только тянущие мышцы или ссадины и синяки, но общались они как ни в чём ни бывало. Между ними не было места настоящим обидам.
Это давало Сугуру такую свободу, о которой он не мог и мечтать когда-то. Можно было не подбирать слов и не церемониться, говорить как есть — с Сатору можно было быть искренним...
— А ты, кстати… — Сатору внезапно ткнул его пальцем в лоб не глядя. Чуть не попал в глаз — Сугуру вовремя дёрнул головой чуть в сторону. — А у тебя… будто водоросли… на башке. Или кальмар, во. Точняк.
Кашель резанул Гето по горлу, но на губах всё равно расцвела усмешка. Распустилась, как белая ипомея раскрывается навстречу лунному свету.
— Ты сравниваешь мои волосы с каким-то моллюском...
—
Головоногим моллюском, стыдно не знать,
Су-гу-ру.
— ...а я твои — с облаком, Сатору, — медленно втолковывал Гето, сделав вид, что не услышал ремарку. — Облака красивые, вообще-то. Ты же хотел, чтобы я придумал нечто поэтичное.
— Не настолько!
— Хорошо. С чем же мне нужно было сравнить твои волосы, чтобы ты остался доволен?
— Не знаю, — Годжо оскалился. — Это же ты начитанный, ты и думай.
— Значит, будут неумело согнутые оригами: кто-то хотел белого ежа, а получилась твоя шевелюра, — Гето беззлобно и несильно пнул лодыжку Годжо. У него не было сил, чтобы дотянуться и взъерошить ему волосы ещё сильнее, чтобы те напоминали иголки.
— Оригами — пустая трата времени.
— Допустим, — хотя сам Сугуру в детстве находил в нём умиротворение. — Как насчёт горки кокосовой стружки на десерте?
Годжо демонстративно сглотнул, после чего очень не вовремя раздалось негромкое, но протяжное урчание в животе. Оно наполнило тишину недовольным звуком протестующего от голода желудка, и тайминг был подобран столь изысканно и точно, что не вызвать смех было просто невозможно.
— Так вот откуда сравнение с кальмаром? Потому что ты голодный? — отсмеявшись, поддразнил Гето.
— Чёлка у тебя как щупальца. Или водоросли.
Гето покачал головой. Вот же пристал к чёлке. То дёрнет за неё, несильно, а чтобы отвлечь от чтения, то возмутится, если Сугуру закрепляет её заколкой-невидимкой.
— Сравнил, тоже мне.
— Кальмары вкусные, — нашёлся с аргументом Годжо, вспомнив вчерашний ужин и
икаяки, приготовленное Гето-сан. Специально с расчётом на сладкоежку Годжо, соус был сделан сладковатым. — А облака просто раздражающие: когда жарко, хер хоть одно на небе будет. А ещё они выбрасывают осадки, а потом весь колледж заливает, и Яга-сен припахивает нас убираться. К чёрту облака.
— Какой ты прагматичный.
Сатору не удостоил его ответом, и они некоторое время просто лежали в тишине, до конца успокаивая дыхание, пока оно стало совсем неслышным.
— Но тебе подходит, — поделился Сугуру, бездумно разглядывая потолок.
— А?
— Облака и небо, — чуть мёрзнущие пальцы Сугуру спрятал в рукава свитера. — Имею в виду, белый с голубым, очевидно, твоя гамма. И, может, облака и не отнести к «прагматичности», но в них есть смысл, с этим ты просто не можешь спорить, Сатору. Пусть хотя бы из эстетических соображений, как в случае литературного образа.
Годжо сморщил нос и хмыкнул, будто он сам не знает про атмосферный цикл и всё из него вытекающее, внимательным взглядом изучая профиль Сугуру. Растрепавшаяся чёлка привлекала всё внимание, лёжа на лбу Гето подобно щупальцам. Или водорослям.
— Ну ла-а-адно, — в тоне Сатору появились игривые нотки. — Если я облачный юноша, любимый сын неба, — он специально, поддразнивающе улыбнулся, — то ты, получается, прячущийся в глубинах морских сын океана?
Сугуру повернул голову, удивлённо вытаращив на Сатору глаза. Литературные, поэтичные выражения в исполнении Годжо звучали насмешкой. И именно ей и были — Сатору оскалился ему очаровательно в ответ.
Нет, надо будет всё-таки засунуть ему снег за шиворот. Мог же, когда хотел, изъясняться и так, что любой писатель позавидовал бы слогу.
Сатору, в конце концов, был хорош во всём, за что ни брался. Годжо тем временем продолжил:
— Знаешь, как русал — о, или человек-кальмар, нет, кальмаромэн! — живёшь себе на дне морском в своём жемчужном царстве и никому лика не показываешь.
Схожее ощущение испытываешь, когда вдыхаешь зимний воздух полной грудью. Холодок пробирается через нос в горло и стекает обжигающе вниз, покрывая лёгкие тонкой корочкой льда, припорошив снегом. Сломать айсберг по силу не каждому ледоколу, но что-то столь хрупкое, как замороженный цветок, может раскрошиться едва сожмешь его чуть сильнее необходимого. Внутри Сугуру было что-то абсолютно беззащитное. Едва ли напуганное, но столь непривычное, будто его вот-вот могли раздеть. Не догола, не до исподнего. Дальше кожи. Тронешь неаккуратно — пойдут трещины.
— Ни лика, ни... — Годжо насмешливо постучал пальцем по подбородку, сделав вид, что раздумывает над выбором слова, вперившись взглядом невозможно небесных глаз в Гето, — аметистового оттенка хвоста и плавников. Или десятка щупалец.
Слова доносились как сквозь толщу воды.
— Ни ракушечек на груди, — Сатору посмотрел на него выжидающе, готовый разделить с Сугуру минуту, искрящуюся хохотом и весельем. — Чёлка определённо была б атавизмом для подобного существа, но у тебя она осталась бы из
эстетических соображений. Чтобы потом какой-нибудь рыбак написал хайку, вдохновившись. Или ещё лучше — после этой судьбоносной встречи появится идиома-сестричка к
аваби на берегу.
Разум Гето наполнился дымкой и ватой.
С поступлением в колледж, после знакомства с Ягой-сенсеем, Гето был уверен, что этот голос —
никто не должен знать, никто не хочет знать — никогда не вернётся. Но этот голос никуда не делся, лишь потерял звук, превратился в молчаливого, неуходящего спутника. Бестелесого спутника, проклявшего его юность и время, проведённое вместе с родителями. В саду среди цветов.
Не-такой-как-другие мальчик Сугуру не должен был существовать, чтобы его родители могли делать вид, что поддаются иллюзии, будто их сын родился совершенно нормальным ребёнком.
Будто он был такой же заботливо выращенный подсолнух, в который матушка вложила столько труда, времени и сил, и который должен был смотреть на них, как на солнце.
Куда ты смотришь, Сугуру-чан?
— Ты как никто другой должен понимать, что страх перед неизведанным порождает проклятия, Сатору, — тихо сказал Гето.
Сатору не ожидал внезапной перемены настроения. Он недоумевающе заморгал.
— Если бы вещи, не вписывающиеся в привычное мироустройство, не вызывали бы страха, мы бы не встречали проклятых духов, рождённых из легенд о
ёкаях. Всё, что должно оставаться невидимым, должно оставаться таковым. Это для всеобщего блага и спокойствия.
Никуда, матушка. Просто задумался.
Сейчас он на своём месте
. И может не прятаться. Он чувствует себя живым, когда он рядом с Сатору, потому что всё имеет смысл, всё так, как и должно быть, и рядом с ним можно без страха смотреть в будущее.
Но... если бы Сатору спросил, смог бы Сугуру рассказать ему о том, каким он
был?
Он может доверить Сатору свою жизнь. Он готов отправиться плечом к плечу с ним куда угодно. Это равносильно тому, чтобы дать узнать себя целиком? Позволить прыгнуть в воду и доплыть до самого дна?
У Сатору чуть приоткрылся рот. Он совершенно не понимал, как его шутка превратилась в опущенные уголки рта. В груди защемило, как перед прыжком в воду с пирса, когда предвкушаешь разлетающиеся от падения бомбочкой брызги.
Глаза Сатору Годжо не умели лгать, и это искреннее, сильное желание
прыгнуть, засияло в них, как в
зеркальной воде отражается собственное лицо без единого изъяна, без единого искажения.
Сугуру был одним из тех, кто выдерживал взгляд этих глаз в упор.
Может, в том, чтобы единственный Годжо Сатору узнал о существовании одного русала, каждый его плавник, чешуйку или щупальце, нет ничего неестественного.
Не сегодня. Но когда-нибудь.
У них с Сатору есть всё время мира, чтобы Гето смог ему рассказать. От этой мысли лёгкие стали ощущаться одновременно переполненными и пустыми, и губы Сугуру тронула широкая улыбка — отпечатавшаяся ямочками на щеках.
Он резко натянул Сатору капюшон красной толстовки на лицо под его возмущённый вопль.
— Пойдём на улицу, — Гето соскочил с кровати до того, как Годжо успел его лягнуть. — Матушка просила с украшениями помочь. Заодно сделаем тебе что-нибудь перекусить. Кто последний на первый этаж…
Другого Сатору не требовалось. Он понёсся следом за Сугуру, уже успевшим выбежать в коридор и рвануть к лестнице, скользя носками по полу.
* * *
Ослепительно белым утром следующего дня Сугуру напомнил себе никогда не оставлять книги без присмотра. Все ещё спали, и Сугуру решил не шуметь — только высунул руку из-под толстого зимнего одеяла и ловко утащил с пола незаконченную вчера книгу. Но, открыв нужную страницу, обнаружил исписанные карандашом поля. Вдоль строк тянулись закорючки нарисованных членов.
Сатору, ещё раз выкинешь что-то подобное, и я нарисую это же тебе на лбу.
Гето даже мог представить, какой ответ услышит.
Ха! Попробуй!
Он мог бы стереть эти каракули — за ластиком не нужно было далеко идти. Все школьные принадлежности пылились в ящике стола, за которым Сугуру уже очень давно не сидел.
Но, взглянув на развалившегося на футоне в уморительной позе Сатору, приоткрывшего во сне рот, фыркнул. И просто перелистнул страницу, скользя взглядом по строчкам, пока Годжо сопел на всю комнату.
Если первые несколько минут хотелось нежно опустить подушку тому на лицо, то немногим после, Сугуру нашёл в этом звуке некоторое чувство покоя. И даже не заметил, как тот стал естественной частью фонового шума. Комфортным звуком, при исчезновении которого возникает чувство «что-то не так», ускоряется от тревожности сердцебиение и невольно обрывается дыхание, пока пытаешься осознать, чего именно не хватает.
За окном неспешно падал снег, обряжая землю в белые одежды.
Сугуру повторно опустил руку на пол, нащупал карандаш — кое-кто даже не попытался замести следы своего маленького преступления, не так ли? — чтобы оставлять (нормальные, конечно же) заметки на полях. Его взгляд как раз дошёл до конца предложения, когда Сатору подал первые признаки пробуждения, и Сугуру подчеркнул ту фразу, на которой остановился, после чего вложил между страниц закладку и пожелал Сатору доброго утра как ни в чём не бывало.
Любое событие или явление можно извинить, если смотреть на него с точки зрения конечного результата.
