***
Под флером темноты грациозной ночи бледнел силуэт спящего на кровати пациента. В его ногах, прямо на чистом одеяле лежал, свернувшись калачиком, пес, опустив подбородок на укрытые ноги мужчины, глаза его были раскрыты и настороженно метались. Беспокойство Батона обусловлено было великолепным чутьем — во сне у Арсения поднялась температура. Усыхающее тело ворочалось, взбивая под собой простыни, он страшно бредил, но мерзкий, назойливый до ужаса сон не отпускал, не давал очнуться, мучая. Снится, будто ноги ведут его в пустое поле, поросшее высокой травой. Тонкие стебли не колышутся, стоят прямо, словно штыки, — штиль, солнце в зените, но совсем не греет, остыло, вместо неба — белоснежная пустота над головой. Опустив взгляд, Арсений видит, что из одежды на нем только длинная рубаха, прилипшая к телу, покрытому мокрыми нарывами. В нос ударил запах гнили, и казалось, что жуткий смрад исходит откуда-то изнутри тела, не покидая его пределы. Вдалеке слышатся ритмичные удары и Арсений, боясь одиночества, сверкая пятками бежит на звук. Трава под ним мнется, шелестит тихо-тихо. Удары становились все громче, но вокруг не было ни одной живой души. Наконец, Арсений сдался и остановился, чтобы восстановить дыхание. Тут в ноги ему прилетела грязная лопата: мужчина поднял голову и понял, что стоит перед свежевырытой ямой, предназначенной, очевидно, для гроба. «Что же это, — испуганно подумал Арсений про себя, — не для меня ли эта могила?». Поле охватил густой, непроглядный туман, и от прежнего пейзажа не осталось и следа. Сбитый с толку Арсений отступил от ямы на несколько шагов, нежданно прильнув спиной к чьему-то телу: он не видел, но точно знал, кто стоит за ним. Рельефные пальцы обвивших Арсения рук потянулись к череде маленьких пуговиц на его белой рубашке. Мурашки пробежались по коже мужчины, когда с костлявых плеч его упала наземь одежда, обнажив изуродованное тело. Холодно в голове — горячо в груди. Набравшись храбрости, он начал медленно оборачиваться, напрасно страшась увидеть перед собой не того, о ком изначально подумал. Встретив хмурое лицо Антона, мужчина мучительно вздохнул, осознав, что стоит перед психотерапевтом абсолютно нагой. Зеленые глаза блуждали по обтянутому кожей скелету, жадно изучая каждый миллиметр; Арсений не мог пошевелиться, околдованный его властным магнетизмом. Смутившись, он все же прикрыл низ руками, но Антону уже не интересна изувеченная многолетними болями натура: голова его слегка наклонилась на бок, расстояние между лицами поминутно сокращалось. «Тебя ли вижу или чудный образ, что рисовал я невыносимо жаркими ночами с грязной твоей натуры в своей больной голове? Не мучай мой уставший мозг очередной головоломкой зеленых глаз. Посмотри на меня — я обезумел; от чего же? Возьми мою руку — один шаг, и я упаду в бездонный колодец отчаяния и вечной темноты. Не отпускай меня, гляди в душу. Ты не принадлежишь мне, и я — не твой. Отпусти: я тяну тебя с собой на дно, поэтому, молю, отпусти. Скажи, что я ошибся, скажи, что не люблю тебя. Нет, лучше молчи: твой голос опьяняет, я не владею собой. Я хочу, чтобы ты был счастлив, дай мне разбиться о рифы собственных ожиданий; мои ожидания — не твои обещания. Я сгорел, спаси меня, ты обещал. Дай уткнуться лицом в твою грудь. Прижми к себе и не выпускай. Еще минуту, всего одно мгновение. Пока я еще живой — утопи меня в дьявольской нежности. Посмотри — я страшно болен: я сошел с ума, раз вздумал надеяться на взаимность. Вылечи меня, исправь меня, я не такой. Скажи, что я должен сделать, чтобы больше не видеть тебя хотя бы во снах? Я ненавижу в тебе все — ты жесток. Боже, каюсь, я болен, болен неизлечимо! Я растворяюсь в сладостном грехе. Поцелуй меня». Один неосторожный шаг, и Арсений падает в сырую землю. В палате все еще темно. Пучина ночного кошмара выплюнула Арсения, возвратив в реальность. Он резко открыл глаза, приподнялся на локтях; с лица упало намоченное полотенце. Настороженно повертев головой, пациент увидел, что, сидя на полу, упираясь затылком и туловищем о койку, дремлет его психотерапевт. Арсений попытался отдышаться, но удавалось с трудом; его поразила паранойя. «Вдруг, я говорил все это вслух? Он мог меня слышать?», — тревожился Арсений, больно оттягивая волосы руками. — Антон… — еле слышно позвал его пациент, и врач очнулся. Он повернулся к больному и сонно прищурился. — Ты уснул, Антон, слышишь? — Что?.. — вяло переспросил мужчина, протирая глаза кулаками. — И давно ты тут сидишь, болван? Лучше иди к себе в кабинет, на диван: нельзя же спать на полу, в самом деле. — Арс, мне вообще на работе спать нельзя, а ты меня на смерть верную отправляешь! Черт, как же башка раскалывается… — он взбил вьющиеся волосы, спина слышно хрустнула, когда мужчина выгнулся, вставая на ноги. — Ты бледный, — врач небрежно потрогал лоб Арсения и недовольно цокнул зубами, — сильно плохо? — Плохо, — честно ответил Арсений и потянулся к смирно лежавшей на кровати собаке. — Нужно поспать, и будет лучше. Тебе тоже не помешало бы. — Ну что прикажешь делать? В кабинете своем я спать не могу, — Натан зайдет — убьет, — а на полу ты мне не разрешаешь. Я же не конь, чтобы стоя уснуть. Сука, как все затекло… Пауза. — Слушай, Антон, а тебе нравятся мужчины? Вопрос ошарашил обоих. Повесив вину на болезненный бред, Арсений загадочно улыбнулся, будто бы не принимая неуместности брошенных им слов. Бородатое лицо покраснело то ли от злости, то ли от стеснения, и Антон, поняв, что затянул с ответом, выдал возмущенно: — Что ты имеешь в виду? — Дурочку то из себя не строй, Шаст. Я спрашиваю, тянуло ли тебя к мужикам когда-нибудь? — Рехнулся? Сам себя слышишь? У меня жена! — У меня тоже жена, я разве об этом тебя спросил? — Нет, мне не нравятся мужчины, — ответил врач, следуя правилам заведенной Арсением сомнительной игры. — Если гарантируешь мою неприкосновенность, то я разрешу тебе лечь рядом, на кровать. Шастун победно рассмеялся. — Ну, ты сам предложил. Двигай давай. Сбросив медицинский халат и вытащив ноги из кроссовок, врач залез на койку и лег на спину рядом с Арсением, пораженным его решимостью и невозмутимостью. Мужчина вздохнул с облегчением, вытянулся и повернулся на нервно ворочающегося пациента, бесконечно поправляющего одеяло. — Я добыл три билета на «Зойкину квартиру», — заговорил Арсений, сглаживая неловкость, — это через два дня. С тебя — машина. — Стой-стой-стой, уважаемый, ты купил билеты? Поразительно, Арс, куда это годится? Сколько я должен? — Кто тебе сказал, что я деньги тратил? Я вас не во МХАТ приглашаю, все-таки. Есть один театр, где меня всегда рады видеть, — с важным лицом отвечал Арсений, — не волнуйся, местечко дивное. — Удивительный ты человек однако. — Временами. Спокойной ночи… — пациент повернулся спиной к Антону, но надменный смешок заставил его озадаченно вылупиться. — Это еще что значит? — Ты слишком напряжен. А что будет, если во сне я тебя нечаянно коснусь? — Заткнись, Шаст, мы же договорились. Не забывай, мне не так и долго осталось, чтобы я чего-то боялся, — придушу и глазом не моргну. Спи давай, — рявкнул шутя мужчина, но Антон все не унимался. — Слушай, мне кажется, ты меня все-таки боишься. Не хочешь мне кое в чем признаться? — затаив дыхание, пациент сжал край простыни. — Не пойму, чего ты добиваешься? Ты же психолог, наверняка, обо всем догадался, — произнес удрученно Арсений. Факт того, что пациент даже не попытался что-либо отрицать, неприятно удивил Шастуна. — Не сердись на меня, Арс, я же не хотел тебя огорчить. Скажи честно, что тебя тревожит? Наконец, пациенту надоело молчать; он перекатился на другой бок и встретился с Антоном носом к носу. Что за напасть? Не медля, мужчины отползли друг от друга к противоположным краям кровати и смущенно переглянулись; они похожи на неопытных подростков, которые впервые вели задушевный разговор о чем-то запретном, тайном. — Ты знаешь обо мне не все, но многое: мои сокровенные мысли и странные заскоки. Я ведь столько раз тебе душу изливал. Неужели, ты правда ничего не понял? Не заметил? — искренне удивленно спросил его Арсений. Он слепо надеялся, что до Антона все-таки дойдет, и ему не придется самому оглашать вслух свой позор. — У меня есть подозрения и, по правде говоря, не только у меня, но я не смею ничего утверждать. Неужели Арсений вынужден в столь нелепой обстановке признаться врачу в своих чувствах? Может, лучше промолчать вовсе? Немыслимо. — Мне правда стыдно, Антон. Я бы предпочел ничего не объяснять и оставить все, как есть. Наша дружба для меня важнее. — Важнее чего, Арс? Просто скажи это, легче же станет. Умаявшийся пациент зло вздохнул и умоляюще посмотрел на Антона, лицо которого стало совсем серьезным. Внезапно врач, забыв о приличиях и манерах, под одеялом взял мужчину за руку, от чего тот поджал губы. Было ясно, что психотерапевт намерен любой ценой вытянуть неприятную правду из упрямца, но на излишнюю грубость голубоглазый пациент ответил лишь тяжелым молчанием. Не почувствовав никакой тактильной реакции, испытанный осуждающим взглядом Антон разжал пальцы и выпустил ладонь Арсения, глубоко дышащего носом. «Я снова на него давлю», — горько подумал про себя Антон и уже открыл рот, чтобы извиниться, но не успел: пациент вновь отвернулся, поджал колени и, так и не проронив ни слова, затих. Мысленно чертыхаясь и проклиная все и вся, Антон, уставившись в то вздымающуюся, то оседающую спину мужчины, погруженного в глубокие раздумья, уснул. Арсений долго не мог отойти; он жалел, что не признался, но радовался, что врач остался в неведении, даже не подозревая, что своим недоверием больно уколол его. Всю ночь он ощущал на себе его теплое дыхание, а под утро, пока Антон громко сопел, все же позволил себе полюбоваться запретным плодом. Подушечками пальцев он слегка касался пышных волос и скрытых под футболкой плеч, и сердце его жалобно стонало от невозможности получить чего-то большего, чем секретные прикосновения. Но даже эти невинные игры он нарекал грязными и недостойными, ведь перед ним как-никак его лучший друг, который точно не заслуживает подобного харассмента. За несколько минут до подъема, Арсений сделал небольшое наблюдение: несмотря на то, что эта кучерявая каланча, ютившаяся на маленькой для его роста кровати, пускает изо рта на чистую подушку нить слюны, странно дергается и мямлит что-то забавно невнятное, каждая складочка, каждая морщинка на его лице пробуждает в пациенте самое чистое, самое нежное и приятное, что только в нем есть; он очарован неподдельным естеством. — Вот это номер! — раздался восторженный бас и мужчины подскочили. В дверях стоял Станислав Владимирович, из интереса заглянувший в четвертую палату. Чего-чего, а такой картины он увидеть наверняка не ожидал. — Шастун, ты, гляжу, совсем берегов не видишь. — Да тише ты! Чего разорался? — скомкано прошипел психотерапевт, слезая с кровати. — А если бы Натан увидел? По тонкому льду ходишь, — в ответ Антон только виновато кивнул, мол «знаю, понимаю, отцепись», — интересно узнать, как это вы к такому раскладу пришли, голубчики, — Стас с интересом посмотрел на еще недавно замученного приступом Арсения. Психотерапевт попытался увильнуть от вопроса, но онколог пригрозил доносом. — Человеку спать захотелось, чего вы до него докопались, ну серьезно, — оправдывал друга Арсений, вставая на ноги. — На работу не спать приходят! — сделал замечание онколог. — Да я все бумаги перебрал за час, а тут человеку поддержка нужна была моральная, войди в положение. — И ты решил ему помочь, сзади пристроившись на койке, я верно понял? Занимательная история, Шастун, занимательная. До скрежета зубов сжав челюсть, Антон подавил в себе желание хорошенько вмазать Стасу за «догадки» ради всеобщей безопасности. — Станислав Владимирович, — обреченным тоном начал пациент, скорчив безутешную моську, — я во всем виноват, я заболтал Антона Андреевича, мы после долгой беседы оба были выжаты, как лимон. Вы же знаете, после того, как я узнал о том, что болезнь прогрессирует, я пытаюсь как можно больше времени проводить с близкими, а из близких здесь у меня только собака и Антон Андреич. Пощадите, ей-богу. Положив ладони на бока и растопырив локти, онколог окинул обоих дотошным взглядом и, поморщив нос, протянул: — Ладно, хрен с вами. В следующий раз хоть двери запирайте.Часть 8. Сон и касания.
28 июля 2022 г. в 15:21
Когда ты пациент хосписа, время летит быстро, а значит и смерть с каждой минутой подкрадывается все ближе. По возможности, больные стараются не сидеть на месте, больше двигаться и заниматься тем, что приносит удовольствие и отвлекает от мрачных мыслей хотя бы до наступления темноты. Если зимой отвлечений для пациентов не так много, то с первыми лучами солнца, стирающими следы жестоких заморозков, все меняется. Одни занимаются озеленением, трудятся в огороде и небольшом садике рядом со зданием хосписа, другие, в силу своих возможностей, посвящают свободные часы легкому спорту. Вечерами на террасе зажигаются фонари и больные собираются небольшими компаниями на свежем воздухе, наслаждаясь покоем и видом на закатившееся за колючий лес вдалеке красное солнце.
Для Арсения эта весна в хосписе — первая. Он пережил январь, февраль, март, и, совсем привыкнув к местным докторам, поварам и другим пациентам, флегматично встретил апрель. Все эти месяцы он запоем читал самые разнообразные книги, обращался к вере, предпочитал обществу одиночество, о чем теперь, признаться, жалел.
Сколько времени вам потребуется, чтобы исполнить все свои желания, наладить отношения с дорогими вашему сердцу людьми, извиниться перед теми, с кем вы были жестоки и простить тех, кто заслуживает прощения? Год? Три? Десять? А может у вас ушла бы на это и целая жизнь? Арсению же кровожадная карцинома отвела всего три месяца. Зловеще кривя беззубый рот в улыбке, Морта коварно щелкает ржавыми ножницами — она подкралась к Арсению совсем близко, ее леденящее кровь дыхание стягивается на шее острой лесой, и он, утратив способность дышать, отдает себя на растерзание судьбе. «Впрочем, — пытался позитивно рассуждать он, — не так плохо умереть в июле».
Ирония или злой рок: как только подмигнула Антону надежда вернуть былые добрые отношения с женой и сыном, апрельское потрясение вновь заточило его в стены хосписа. Думаю, нет нужды говорить о великом разочаровании Иры, однако нельзя оставить без внимания удивительную отзывчивость и понимание Ромы. Пожалуй, расскажу об этом чуть подробней.
Ночь стояла небезмятежная: раньше срока налетели на город грозы, зашумели ливни. С кухни послышался грохот — это рычали громовые раскаты, и звук их, ворвавшийся в квартиру сквозь щель приоткрытого окна, разбудил дремавшего Рому. Придя в кухню, чтобы налить себе стакан воды, парень увидел сидящего за столом отца: подпирая рукой щеку, он потупленными глазами пялился в пол, полный, верно, страшных, подобно грозе, дум.
— Чего не спишь? — спросил он вдруг беззаботным тоном, явно не соответствующим вешнему виду.
— Так, — коротко отвечал Рома, не сдержав зевка.
— Грома испугался?
— Конечно! Так и есть, — саркастично поддакивал он, — ты, наверное, по той же причине здесь?
— Ложись обратно, Ром. Если будешь плохо спать — не выздоровеешь, — сказал Антон и отвернулся, зажмурив глаза.
— У тебя что-то случилось?
Ах, как бы хотел Антон поделиться с ним своей печалью! Кажется, и он был не против узнать о том, что же так тревожит его отца ночами. Однако, должно ли ему быть носовым платком? Мужчина хотел уже поскорее прогнать сына спать, но что-то в мальчишеских глазах, напоминающее нежное волнение, одернуло его, и рука сама выдвинула для него стул.
Врач распахнул Ромке заржавевшие двери сердца, высказал свою тоску о неутешительных прогнозах для его друга, и парнишка, пусть и не мог по справедливости полно проникнуться его горю в силу ребяческой неопытности, отнесся к Антону с глубоким пониманием и поддержал, как умел, красноречиво. А на следующий день, когда напоминанием о гадкой ночной погоде, — небесном гневе, — остались только жалкие осколки луж, Рома без предупреждения приехал в хоспис, чтобы проведать Арсения. Антон его желанию противиться не стал.
— Как вы сегодня? Слышали, какая гроза была?
— Слышал, гроза выдалась восхитительная, а чувствую я себя хорошо, спасибо, что поинтересовался, — улыбался Арсений, поправляя задранные уборщицей шторы, — твой папа сказал, ты простудился, — Рома застенчиво кивнул, — чего же ты тогда здесь? Я думал, твои опекуны укутали тебя в сотню одеял.
— Мне захотелось вам сделать подарок.
От неожиданности, глаза пациента округлились, и он со скептическим настроем сел на край кровати в нетерпеливом ожидании. В это время психотерапевт стоял около стены в таком же точно недоумении, наблюдая за происходящим молча со стороны. Рома юркнул за дверь, а вернулся уже вместе с часто дышащим, улыбчивым Батоном в красивом кожаном ошейнике. Пес рванулся с места и волчком закружился рядом с ошеломленным Арсением. Смеясь, как ребенок, мужчина опустился на колено, ловя резвого пса подрагивающими от удивления руками и восторженно нахваливая его за глаза-бусинки, красивые уши и умную мордашку. Батон задорно лаял, подставлял спину и бока, выпрашивая ласки, и, в конце концов, плюхнулся животом кверху и высунул на бок гладкий розовый язык.
— Это что за garçon manqué? –произнес пациент, умиленный ангельским видом животного.
— Его зовут Батон, он простая дворняжка. Мы с папой притащили его домой еще щенком, и тогда тоже была страшная гроза. Он очень ласковый и, я подумал, что вам здесь нужен друг. Пусть он останется с вами; когда мне бывает одиноко, я залезаю вместе с ним на кровать и крепко-крепко обнимаю.
— Ох, Рома, это очень щедро с твоей стороны, — запинаясь, говорил Арсений, — у меня нет слов, чтобы описать, как велик твой жест, но, прости, я не могу его принять. Это твой пес, и, боюсь, он будет сильно скучать по хозяину.
— Папа здесь проводит очень много времени, уверен, Батон не почувствует сильных перемен. Не отказывайтесь, Арсений Сергеевич! Он очень хороший мальчик, с ним вам не придется скучать.
Смущенный настойчивостью пациент кротко глянул на Антона: врач слушал сына, раскрыв рот, и был крайне удивлен и восхищен его добрыми намерениями. Гордо улыбнувшись Роме, психотерапевт подошел к другу и коснулся рукой его согнутой спины.
— А идея и правда неплохая. Арс, ты же любишь собак, а этот парень — настоящее сокровище! Решайся.
Батон смотрел на Арсения любовным, глупым, доверчивым взглядом, и этим беспрекословно его подкупил. Отказываться теперь было бы невежливо, тем более, от кого, а от сына своего лечащего врача мужчина подарка ждал в последнюю очередь.