Диагноз: агапэ

      В машине тихо. Укутанный в теплый шарф мальчик-подросток на заднем сидении рисует от скуки на запотевшем стекле незамысловатые узоры. Из-под темно-зеленой шапки торчат непослушные белые волосы, прилипают к мокрому лбу и розовым щекам. Пахнет в салоне дешевым мятным освежителем, мужским одеколоном и стиральным порошком. Молчание прерывает сиплый бас: — Мать жалуется на тебя. Говорит, ты стал совсем плохо есть и много пререкаешься.       Руки Антона уверенно держат руль, однако взгляд его рассеян. Кричащими желтыми фарами пролетающих мимо автомобилей усыпана трасса. Этим утром совсем темно из-за сгустившихся на тяжелом небе дождевых туч. Из носа мальчишки текло без остановки, и он рефлекторно вытирал лицо рукавом куртки, от чего губы его краснели и пухли. Мужчина заглянул в зеркало заднего вида, где отражались такие же, как у него, большие зеленые глаза. — Она тоже ничего не ест. — равнодушно ответили сзади. — Мама ничего не ест, потому что ты ее вымотал, — налицо грубо перебил Антон, лишив мальчишку права оправдать своё поведение, — у меня нет возможности контролировать тебя постоянно, я и не хочу, потому надеюсь на твое благоразумие и самостоятельность. — Я ни в чем не виноват. Фактически я единственный мужчина в доме. Мы тебя два раза в неделю от силы видим, не знаем, где ты пропадаешь. Тетя Надя права, ты — деспот. Только нервы маме делаешь своим равнодушием! Наверное, сложно признаться, что все-таки разлюбил её?       Внутри вспыхнуло. Машина затормозила в красных огнях светофора, водитель повернул голову в сторону мальчишки и окинул его строгим, испепеляющим взглядом. В ответ на агрессию тот безо всякого страха двинулся на край сиденья, чтобы быть ближе к Антону. На симметричном, оскверненном маленькими прыщиками лице выступила та самая ярость, что свойственна глубоко обиженным подросткам. Сонные, тусклые зрачки впились в расширенные зрачки напротив. «Поведи я себя так с отцом, давно отхватил бы по затылку!» — подумал мужчина, следя за каждым движением бровей наглеца. — Ты еще огрызаться со мной будешь? — А кто ты такой, чтобы я с тобой любезничал? Разве ты сделал для мамы и меня хоть что-то, за что мы могли бы тебя благодарить? Ответь, почему я должен уважать тебя?       Тяжелая ладонь разъяренного Антона грубо легла на блондинистый загривок, выдавив из мальчишки отчаянный вздох. Мозолистые пальцы сжали мягкую, чувствительную кожу. Слушать в свой адрес подобного рода высказывания приходилось нередко, но сегодня и небо было особенно хмурым. Белые брови мальчика встретились на переносице — он не на шутку разгорячился. — Хватит, Ром. Успокойся, пожалуйста, — произнёс Антон сквозь зубы, надеясь сгладить углы, но паренек только предпринял неосторожную попытку вырваться из хватки, в следствие чего зацепился шапкой за один из серебряных перстней, украшавших рельефные пальцы доктора, — прости меня, слышишь? Знаю, мне нужно больше времени проводить с вами. Я люблю тебя, и маму твою люблю, но ты же понимаешь — у тебя соображалка хорошо работает — профессия у меня такая.       Рома притих. Тонкая кожа вокруг глаз его порозовела, ресницы намокли. Казалось, сейчас он взорвётся от ненависти к отцу, и единственное, что не даёт этому произойти, — намертво сжатые до посинения губы. Мужчина поморщил нос, надавил на педаль газа и, не дождавшись зелёного сигнала, рванул с места под возмущённые крики пешеходов. — Ты не прав, — начал он, теперь не отвлекаясь от дороги, — вы с мамой — самое дорогое, что у меня есть, поверь. Не было ни дня, когда бы я не думал о благополучии семьи. Ваш комфорт я безоговорочно ставлю выше своего, и работа в больнице — возможность дать вам всё, в чем вы нуждаетесь. Думаешь, мне нравится неделями пропадать на краю города, общаясь с людьми, которые могут откинуться прямо во время беседы? Или, возможно, ты думаешь, мне по душе стирать пелёнки и перебирать макулатуру на двойных сменах? И вообще, я понять не могу, тебе не хочется жить в достатке? Поэтому ты слушаешь рецензии от тети Нади, у которой муж — пьяница и тунеядец? Объясни, чем же заслужил я к себе такого отношения?       Вопрос повис в воздухе, а за ним последовало несколько секунд молчания. После затяжного монолога у Антона будто бы образовалась грузная опухоль в груди — становилось трудно дышать от подступающей истерики. Психотерапевт не привык говорить о себе. Он только слушал, анализировал чужие беды, переживал их вместе со своими пациентами, совершенно упуская из виду накопленный долгими годами вагон и маленькую тележку собственных проблем. Все в том же зеркале Антон заметил, что сын давно его не слышит — в ушах наушники. Колёса жужжали, о лобовое стекло разбивались капли первого весеннего дождя.       К удивлению Натана Фёдоровича, психотерапевт явился на работу вовремя, даже слегка заранее. Получив от главврача что-то вроде наигранно одобрительного кивка, Антон не спеша прошёл в свой кабинет, чтобы наконец-таки заварить себе чашечку бразильского кофе, привезённого ему прямиком из Южной Америки лучшим другом, Димой — любителем футбола и страшным транжирой. Аромат напитка вызывал приятное головокружение, а вкус приводил в гастрономический экстаз. На обжигающий запах прибегали коллеги, окутывая врача ласками и жалостливыми улыбками, лишь бы отхватить кружечку бодрящего пойла. Не стало исключением и сегодняшнее утро; в кабинет юркнули уже известные нам Лерочка и Марина Степановна, а вместе с ними — невысокий онколог Сергей. Словно заговорщики, уселись они вчетвером на небольшой диван и разлили кофе по чашкам. — Коллеги, как провели вчерашний день? — начала задорно Марина Степановна, при этом глядя исключительно на Антона, нервно стучащего ногой по полу. — Спал, — отрезал Шастун, приближаясь носом к клубам дыма. — Завидую, — иронично произнёс онколог, — ночь была неспокойной: в десятой палате сахар подскочил до двадцати. Пять часов боролись за пульс. — Ох, давайте не будем… — растрогалась Марина Степановна. — Откачали? — отозвался Антон сипло, не обратив внимания на просьбу регистратора. — Нет. Наутро скончался. Мужчине под пятьдесят. — Молодой… — простонала женщина. — А ты, Лера? Чего молчаливая такая? Фёдорович тебя вчера нахваливал, расскажи-ка нам! — Что толку? — начала отвлеченно девушка, запрокидывая назад голову, будто пытаясь сдержать слезы. — Добрым словом ипотеку не выплатишь. Год уже жду прибавку, кручусь, как белка в колесе, себя не жалею, а как о стену горох. — Не волнуйся, — сухая ладонь Антона легла на хрупкое колено Леры, — меня, помню, тоже около года морили относительно низкой зарплатой. Ты молодая ещё, потому и не торопятся потчевать. — Легче не стало, спасибо. И как ты только психологом стал? — А ты мне разве платила, чтобы я старался? — Меркантильный, черствый! Если бы не кофе, я тебя… — Лера театрально сжала свободную руку в кулак и пригрозила ею Антону, на что врач ехидно улыбнулся, сильнее провоцируя девушку. — Как дети, честное слово, прекратите! — заныл онколог, отбивая лёгкими хлопками ладони повздоривших коллег. — Ещё и четверг сегодня. Кошмар! Где найти сил дожить до выходных? — Лера, ты меня поражаешь, — надменно протянул Шастун, шумно опустив кружку на стол, — чем тебя четверг так огорчил? Неужели душу не греет радостный вид пациентов? После проведённого с семьей времени они и податливей, и свежее. — Да есть тут у нас один, проблемный. Жена его ни разу проведать не соизволила. Больно смотреть, как он убивается. Скоро, боюсь, руки на себя наложит от безысходности. — Это ты о ком? — обеспокоенно спросил Сергей. Лера печально вздохнула, она явно не горела желанием объясняться. — Да из четвёртой палаты. Не знаете вы его, — отмахнулась девушка. — Не мой участок. Андреич, может ты, ну, возьмёшь на попечительство? — онколог повернулся к Лере и нахмурился. — Чего же ты, дура, молчала так долго? Если подозрения появились, надобно сразу, без промедлений оповестить. Это же не шутки! — Сергей Борисович, у меня помимо него и другие пациенты есть. Я, в отличие от вас, на всех трех участках нужна! — Как это не знаем? Я его в буфете постоянно с Катькой вижу, — вдруг ожила Марина Степановна, — помню, как он сюда приехал. Совсем один был. — В каком смысле один? — поинтересовался Антон, вновь протягивая руку к кофе. — Сам? Без сопровождения? — Удивительно, ей-богу! Будто в отель заселяться приехал. К нему с тех пор никто и не приходил. Как грустно… Честно, я и не догадывалась, что он женат. А кажется таким нелюдимым. — Жена и дочь у него, — уточнила Лера, откровенно повергнув Марину Степановну в шок, и встала с дивана, — они не в ладах. Больше ничего не знаю. С его диагнозом, прийти сюда — было самым верным решением. Заболтали вы меня! Пора на обход. — Подожди, я с тобой! — встрепенулась регистратор. — Антошенька, спасибо за кофе!       Шастун кивнул. — Серëга, — на пониженных тонах сказал он, когда дамы покинули помещение, — ты сегодня сильно занят после работы? Хочу поехать в центр — купить Ире подарок. — Не вопрос. Что за повод, если не секрет? — Без повода. Давно не радовал её.       Онколог недоверчиво закатил глаза, но посодействовать пообещал. Кофе они допили в тишине, и вновь психотерапевта накрыло волной из не подписанных документов и уточняющих диагнозов.       Мысли об утренней перепалке с Ромкой не на шутку отвлекали Антона от работы. Не мог он выбросить из головы горящие глазенки парня, его дрожащие брови и рвущийся голос. «Кого я обманываю? — он отложил ручку и подошёл к открытому окну. Потускневшие цвета небесного свода незыблемо отражались в свежих лужах, привлекавших к себе измученных жаждой голубей. — Стоит ли эта работа всех нервов? Можно же быть частным психологом, или вернуться на службу в государственную, в конце концов. Черт меня дёрнул сюда устроиться! Серëга, будь он не ладен… — в колючей бороде застревали дождевые капли, занесенные в комнату вместе с потоками ветра. — Нет. Завтра же уволюсь. Хватит с меня».       Бумажная рутина продолжалась вплоть до обеда. Прожевав порцию жареного мяса с картошкой, приготовленную Ирой с вечера, психотерапевт взял в руки телефон, набрал номер и приложил трубку к уху. Спустя несколько коротких гудков на другом конце провода ответила тишина. — Ромка, привет. Отвлекаю? — Да, — исключительно брезгливо ответил сын, но Антон проигнорировал его реакцию, хоть это и было непросто. — Тебе нужно купить что-нибудь? Я сегодня в центр поеду. — Мне… спасибо, но мне ничего не нужно. У тебя все? — Да, все. Ладно, сын, извини за беспокойство. До вечера. — Пока… Нет, стой! Мама просила передать, чтобы ты заехал за ней после работы. — Что-то стряслось? — Вас вызывают в школу.       Впервые Рома говорил об этом прямо, без уловок. Отец насторожился. — И что ты учудил? Хотя, не важно. Ты не переживай, утрясем. — Понял. Спасибо, пап.       Улыбка тронула искусанные губы Шастуна, что отразилось на тоне голоса. — Бывай.       Снова гудки. Сухой диалог, несмотря на натужность, оказался одним из самых приятных за последние месяцы. Рома говорил правду: появления отца дома в последнее время стали настоящей редкостью, от чего встречи за семейным столом зачастую завершались скандалом. Даже во время ссор Антон больше слушал, нежели рубил сгоряча, и это лишь сильнее выводило из себя и жену и сына. Бесконечное профессиональное молчание психотерапевта буквально разрушило его семейное счастье. Решение оставить работу с каждой минутой, проведённой в хосписе в злополучный четверг, укреплялось в его голове.       В коридоре стало шумно — это пришли друзья и родственники больных. Каждый четверг хоспис принимал в себя посетителей, для поддержания домашней атмосферы. Отовсюду скромный смех, тихие слезы, крепкие объятия и чистые улыбки пациентов. Одни, позабыв о горечи смерти, шутили и говорили на отвлечённые темы, другие, те, кто оправданно мечется между чёрной печалью и радостью видеть близкого человека, молчали, качали головой и всхлипывали, скрывая за искусственной улыбкой слезы. Шастун встал возле стойки регистрации, неподалёку от скопления людей, и на пару с Мариной Степановной наблюдал за происходящим. — Вон тот, который в инвалидной коляске, — вполголоса объясняла женщина, — прознал, что вчера в десятой скончался человек. У них, как назло, у обоих рак печени. Слышал бы ты только, как он рыдал. — Немудрено. Хотя, может, товарищ? — предположил Антон, разглядывая пожилого дедушку с совсем маленькой девчонкой на коленях, тянущей свои ручонки к его большим очкам. — Не были знакомы, говорю тебе! Даже ведь имени не знал его. Кто-то случайно сболтнул, а он и в слезы. — Сдали нервы, значит. Завтра загляну к нему. — Загляни, Антоша, правильно. Старикам тоже трудно бывает смерть принять. Кто бы что не говорил, а жить каждой букашке хочется.       В толпе психотерапевт и регистратор заметили серую женщину лет тридцати. В руках у неё была какая-то папка, откуда на пол падали листы, на голове потрепанный платок. Её вёл под руку дежурный. Женщина плакала. Вдвоём они вошли в десятую палату. Недолго думая, Антон направился за ними следом.       Хиленький силуэт согнувшейся пополам возле пустой койки посетительницы вызывал жалость и грусть. Плечи, укрытые тонким синим пальто, подрагивали, слышен был тоскливый вой. Вялый дежурный подлетел к возникнувшему в комнате психотерапевту и вопросительно уставился на него. — Жена или дочь? — еле слышно произнёс доктор. — Сестра. Тут вчера… — дежурного перебил Антон, показав жестом руки, что его уже проинформировали. — Она пришла за вещами.       Худые пальцы слабо сжимали угол белоснежной простыни. От запаха покойного пациента в палате не осталось и следа. Не выдержав, Шастун подошёл к женщине, присел рядом на корточки и аккуратно, словно страшась напугать её, провёл ладонью по спине. Та резко повернула голову. Опустошенные скорбью карие глаза молили о помощи. — Знаю, вам сейчас невыносимо больно, поэтому прошу, не сдерживайтесь. Плачьте. Оставьте здесь свою боль, не несите её к себе в дом. Хотите чего-нибудь? Может, чаю? — Вы доктор? — с надеждой вопрошала женщина навзрыд. Худые руки схватили Антона за плечи. — Скажите, вы знали Гришу, доктор? — Да, — незамедлительно, словно это была чистая правда, ответил он. Женщина просияла. — О, я так люблю его! Так люблю, доктор… А он… Настя (жена покойного Григория) позвонила мне утром, и сообщила… Я сразу сюда… О, Господь наш велик, он знает, как я скучаю… Мне надобно было приезжать к нему чаще! Как я жалею, доктор… Верите ли?       Выдохнувшись, она обессиленно обрушилась на мужчину, зарываясь носом в его халат. С пониманием отнёсся Антон к её слабости и приобнял, согревая своим теплом. У молодого дежурного глаза на мокром месте, а на лице не сравнимое ни с чем уважение к выдержке психотерапевта, к его сухому взгляду. — Верю. Я ведь вас помню: это же вы ему книги приносили в феврале, и с вами ещё мальчик был щекастенький. -Алёшка! — радостно закивала она. — Внук его, родимушка наш. Ах, как хорошо было… Доктор, а книги он читал? — Читал, милая. Говорил ещё, мол, на душе у него весна от того, что у него такая семья заботливая. Я сам слышал. Он счастлив был, не сомневайтесь.       Она рассмеялась, и смех этот страшно гремел в голове Антона весенней грозой. Нелепо смотрелась её болезненная улыбка на опухшем от слез лице. Врач глянул на остолбеневшего коллегу, носом указал на дверь, и скоро в палату принесли чай. Антон дал наказ дежурному позвать врача, привязанного к участку, и не оставлять беднягу без присмотра, а сам вернулся к Марине Степановне. С ней разговор был куда проще, нежели с убитой горем родственницей скончавшегося в муках пациента.       В дверях, за которыми шумел холодный, колючий ливень, появился встревоженный чем-то Натан Фёдорович. Подобно хищной птице, он высматривал жертву в зале: «Злой. Ищет, на ком оторваться. И я, как на блюдечке золотом, тут как тут. Давай, нападай». — Антон Андреевич, а я вас искал. Бегом ко мне, довольно с вас безделья. А вы, Марина Степановна, прекратите чаи гонять да дурью маяться! Терпения моего нет на вас.       В своём кабинете главврач поручил Антону Андреевичу изучить к завтрашнему дню историю болезни двух прибывших утром пациентов и провести с каждым из них пробный сеанс. Это дело заняло у психотерапевта всю вторую половину смены. Косвенно познакомившись с будущими подопечными, он по привычке посмотрел на часы. Полшестого. До конца рабочего дня оставались считанные минуты, в честь чего Антон решил побаловать себя чашкой кофе. Помещение ещё не успело насытиться ароматом зёрен, когда в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, вошли. Это Сергей пришёл уточнить время отъезда. Так как их смены заканчивались в разное время в силу отличий обязанностей, присущих должностям, решено было выезжать в семь. Антон дождётся друга здесь и заодно пропишет вопросы для завтрашних бесед.       Кофе убыл наполовину, пробуждая неумолимое желание выкурить сигарету, и Антон, воодушевленный грязной идеей, отказывать себе в подобной мелочи не стал. Нащупав в кармане джинсов полупустую пачку бонда, врач покинул кабинет и двинулся по привычному маршруту в сторону веранды.       Внезапно — истошный крик.