Не двигайся

Ушёл Антон тогда уже в ночи, не обещав почему-то вернуться в субботу. Да вообще ничего не пообещав — обнял зато так крепко, будто прощался надолго или даже навсегда. Мужчина поймал проскочившую мысль, что на этом общение и закончится, но забыл о той почти сразу. Молодой человек был слишком умён для такого детского поступка, как уход по-английски. А вот Серёжу на следующий день хотелось придушить собственными руками — так близко он принял к сердцу чужую обиду, так больно было от неожиданной грубости друга в обращении с тем, кто тоже был ему важен. Тем не менее он не лез, не разбирался, не выяснял отношения и никак не выказывал обиду, потому что с него взяли обещание. Всё происходило, как всегда, пока сопровождающий не захрустел движениями, попытавшись начать разговор. — Арс, по поводу того парня… — Я не хочу это обсуждать, — отрезал как можно мягче, пока всё существо кричало: «Очень хочу, очень. И, поверь, ничего хорошего я тебе не скажу». — Нет, всё же выслушай… — Не собираюсь. Это ваши дела, решайте их сами, если нужно. А лучше проглоти свою непонятную неприязнь и не веди себя больше, как скотина, — при всем желании вернуть себе личное пространство мужчина не шевелился. — Только меня в это не приплетайте. — Что он тебе сказал? — его взяли за руку и впервые захотелось ту отдёрнуть. Дружба дружбой, но оскорблять, пусть невербально, его человека он не позволит. И всё же тело оставалось внешне спокойным. — Ничего. Ещё раз: разбирайтесь сами. Всё, тема закрыта, ты меня услышал? — собеседник молчал, громко скрипя зубами. Арсений ничего не понимал, но заставлял себя не произносить лишних слов, которые означали бы предательство. — Услышал, Серёж? — Да. Замяли, больше не буду. И всё ж слепец ждал извинений — не прямых, так косвенных, но, конечно, не дождался. До четверга молча кипел, позволяя негодованию ферментироваться, как сырому тесту, пока его не проводили до кабинета психолога. Работал, как проклятый, не давал себе отдыха, чтобы мысли не развивались и не множились, проводил бесконечные собеседования на роль заместителя, которого они так и не нашли, и выполнял функции сразу двоих. Его придирчивость к кандидатам, что были тупы все, как один, доводила до истерики Дмитрия, директора по персоналу. Тот ходил за ним, как привязанный, подряд зачитывая все одинаково блестящие резюме и становясь подобием аудиокниги, но получал в итоге уже приевшееся обоим «не то». К концу второй недели поисков стало казаться, что нужного человека просто не существовало. В благословенное утро четвертого дня семидневки Арсений сам, почти без помощи добежал до нужного кабинета и без приветствий, с порога позволил себе отпустить эмоции: — Павел Алексеевич, можно хоть тебе выговорюсь? Иначе у меня нервы сдадут, и я начну орать на подчиненных не за дело, а просто так. — Конечно, для этого я тут. Садитесь. Что случилось? — Да Серёжа встретился с Антоном… — А, — усмехнулся вдруг тот. — И случилась сцена ревности? Мужчина замер, так и не успев опуститься на бархатное кресло: — Пока ты не сказал, мне бы в голову такое не пришло. А сейчас вот понимаю, что очень похоже. — Теперь давайте с подробностями, как Вы умеете. Его действительно не останавливали, позволяя потоку слов литься бесконтрольно. Со всеми деталями он расписал произошедшее, разложив всего несколько минут покадрово, посекундно, разбавляя своими комментариями и возмущениями. «Пациент» выдохся, не дойдя до разговора на балконе, откинулся на спинку в долгожданном облегчении. Врач долго молчал, что-то обдумывая, а потом заговорил как-то неуверенно, словно утонув в его непонимании: — Действительно странное, необъяснимое поведение. Я пытался подобрать какие-то логичные аргументы в защиту Вашего друга, но все они разбиваются о то, что обычно он довольно дружелюбный, — мужчина активно закивал, получив подтверждение собственным мыслям. — Вы пытались поговорить с юношей? Улыбка сама растянула губы, потому что второй всё же принял его характеристику нового знакомого. — Конечно. Всё, как ты мне говорил — прямо и честно. Но дообсуждали мы только до того, что он обиделся до глубины души и взял с меня обещание не выяснять с Серёжей отношения. Точнее, он пытался отшутиться, но я же слепой, а не глухой. — Да, такое внимание к деталям бывает полезно, — протянул Паша. — Правильно понимаю, что с другой стороной говорить бесполезно из-за просьбы? — Именно так. Но объяснения мне от него нужны меньше, чем банальные извинения за поведение. Антон не заслужил ведь такого отношения. Или я не прав? — Ну, он производит впечатление хорошего парня, если опираться на Ваше восприятие. Почему-то мне кажется, что оно самое правильное, пусть и предвзятое, — собеседник с шелестом поднялся и сделал уже выученные несколько шагов. — На мою долю тоже налей, если можно. Надоело уже на трезвую голову это всё по кругу гонять, — чужая усмешка утонула в журчании жидкости. — Думаешь, я понимаю его действия как-то по-своему? — Не знаю, Арсений, правда. Вы забываете, что я психолог, а не ваш общий друг, и могу только копаться конкретно в Ваших переживаниях. Кстати о них: почему Вы так остро реагируете на то, что касается Вас только косвенно? — Разве косвенно? — с благодарностью принял стакан, но, не поднося ко рту, начал просто мучить в пальцах. — Он ведь мне не чужой. Порой кажется, что я схожу с ума и этот человек мне только мерещится — настолько мы похожи. — И Вы принимаете эту обиду на свой счёт? — Нет. Наверное, нет. Просто чувствую его близко, таким же голым перед лицом страшного мира, как я сам. И хочу защитить любыми доступными способами. — Всё ещё считаете мир страшным? — психолог будто не столько анализировал его фразы, сколько переделывал утверждения в вопросы. — Меньше, чем до встречи с Антоном, если совсем искренне. Это странно звучит? — Арсений всё же сделал глоток и поморщился от крепости напитка. — Я уже перестаю понимать, что со мной творится. Во вторник очень хотелось придушить самого близкого человека за одну только резкую интонацию в его сторону. — Вы воспринимаете юношу как защитника, потому хотите отплатить тем же. И, полагаю, дело не в интонации, а в том, что, по сути, сделать Вы можете примерно ничего, если намереваетесь сдержать данное обещание, — эти слова имели какую-то вязкую текстуру и осели на барабанных перепонках, доведя до желания грызть тонкое стекло в пальцах. Сказанное «ничего» идеально ложилось на его родное чёрное «ничего» перед глазами. — И, нет, я не нахожу Ваши размышления и порывы странными. Пожалуй, все мы заслуживаем того, кто с таким жаром бы отстаивал наши интересы. — Я не хочу, чтобы Антону делали больно, — сорвалось с губ прежде, чем он успел сформулировать мысль иначе. — Тогда не делайте. За остальной мир Вы не в ответе даже при всём желании. Тяга всё контролировать в принципе Вам свойственна, и хорошего в этом мало. — Как ты умудрился от эпизода на лестничной клетке дойти до моей мании контроля? — мужчина отвлёкся от самокопания в причинах своего трепетного отношения к чувствам другого, не так давно знакомого человека, и, распахнув глаза, усиленно вглядывался в усмехающуюся пустоту. — Работа у меня такая, не обессудьте. Нам бы подумать, как из Вас это вытащить. — А с ситуацией что делать? — Много вариантов разве? Вы уже сделали, что требовалось: показали ему, что Вас это волнует, что в обиду не дадите. Полагаю, Сергею тоже прилетело этой категоричностью, пусть без нормального разбирательства. За такое я, пожалуй, даже горд — Вы учитесь говорить без увиливаний, — стакан был со звоном поставлен на журнальный столик, хлюпнула улыбка. — И, знаете, почему-то мне кажется, что Антону важнее скорее Ваше отношение, чем поведение какого-то чужака. — Да это ты знаешь про моё отношение, а ему я и половины из всего этого не сказал, — мужчина, вздохнув, обречённо уронил голову на запястья. — Вам честно ответить? — Как всегда, — в ответ повисла недолгая тишина, собеседник слабо тронул его колено. — Почти всё, что Вы чувствуете к этому парню, написано на Вашем лице. Мне, да, наверное, и ему, прекрасно видно, как светятся жизнью до этого просто уставшие, погасшие глаза. Не нужно быть специалистом, чтобы правильно такое трактовать. — Это так очевидно? — сердце, в неопознанный момент вернувшееся на законное место, часто забилось от понимания, что мысли, сквозившие раньше только в прикосновениях, отражались на мимике и взглядах, что юноша при желании мог читать его не хуже, чем сам Арсений считывал перепады голоса и жесты. Он был открытой книгой, сам того не зная. — Простите, но да. Мужчина не представлял, что делать с этим открытием. Зато точно знал, что возвращением эмоций был всецело обязан тому, кто ворвался в его жизнь на своей строительной люльке одним утром в конце лета.

***

— Может, ты всё же возьмёшь трубку? Я насчитал уже сорок сообщений, — Антон, развалившийся рядом на диване, вслух читал принесённого с собой Пратчетта, вздрагивая после каждой вибрации его разрывавшегося телефона. — У меня выходной, — вытянув ноги, мужчина зарылся пальцами под тёплое бедро, устав сидеть уже который час без положенной ему физической близости. — Не отвлекайся давай. «Изменение тональности заставило его поднять голову…». — А если там кто-то умер? Что за принцип? — усмехаясь, парень накрыл тыльную сторону его голых стоп ладонью. — Пока я доеду, несчастного уже отпоют. Договорённость у меня с самим собой такая: никакой работы, пока ты тут. — Ну, хочешь, я уйду на полчасика за чем-нибудь к чаю? — поймав, видимо, испуг в его глазах, тот исправился. — Или выключи этого террориста, пока он в стену не полетел. — Так, обойдёмся без вредительства, — обречённо вздохнув, Арсений выставил руку вперёд, тут же получил нагревшееся устройство и стал прослушивать бесчисленные сообщения, пока не завыл сквозь зубы: — Получаса тут явно не хватит… — Рассказывай, — собеседник громко захлопнул книгу и поменял позу, всё еще оставляя руку на месте. — Мы добрую неделю ждали таблицы по одному заказчику, которые нужно срочно отправить поставщику. Но требуется, чтобы я их просмотрел и привёл в должный вид, потому что у моих дурачков нет нужного функционала. И вот таблицу-то мне наконец отправили, а я всё ещё слепой. — И как тогда? — чужие пальцы начали невесомо успокаивающе оглаживать кожу. — Милая секретарша Оксана записала мне, подозреваю, внушительное голосовое с полностью прочитанными данными, но на слух я могу только книжки воспринимать и тебя, — он слабо улыбнулся. — И книжки в твоём исполнении, как выяснилось. Чую, возиться мне с этим не один час, а я так не хочу… Суббота же, ну! Молодой человек придвинулся ближе, переложив его конечности себе на колени, и подался вперёд так, что дышал теперь прямо в губы: — Можно глянуть? В крайнем случае зачитаю тебе сам, — покорно передав телефон в пустоту, он постарался не издавать ни звука, не мешая чужому мыслительному процессу. Второй что-то промычал и вернул вещь. — Ноутбук найдётся? — Нижний ящик стола в спальне. Зарядка тоже где-то рядом. Тебе зачем? — Там делов минут на десять, — ответили ему спустя длительную паузу, за которую успели уйти, уронить что-то с грохотом и вернуться на диван в изначальное положение. — Сейчас сделаю, если можно. — Можно, но это ведь не твоя проблема… — Мне не сложно, зато ты нервы себе трепать перестанешь, — ловкие, как оказалось, пальцы застучали по клавиатуре почти без остановок. — Напомни, почему это должен делать ты, а не заместитель? — Он уволился. Я теперь за двоих отдуваюсь, — смущенно пробормотал слепой, захлёбываясь в благодарности за внезапную помощь. Этот потрясающий человек будто делал всё, чтобы не дать ему перестать удивляться. Тишина и правда длилась недолго, потом Антон привлёк его, потерявшегося в мыслях, внимание, вернув прикосновение: — Оксана, правильно? Отправил. Ждём-с, будут ли вопросы. — Я за тебя помолюсь, — еле сдерживая возглас облегчения, мужчина вытянул вперёд руки. — Иди сюда. — Простого «спасибо» будет достаточно. Не понимаю, зачем начальника зря дёргают, — тот не сдвинулся с места и, видимо, немного смутился, потому что голос стал тише. — Спасибо. Большое. А теперь иди сюда. Ещё немного помявшись, тяжёлое тело упало в объятия, опираясь спиной ему на грудь и закинув голову на плечо. Под подушечками оказалась до неприличия тонкая ткань, создававшая ощущение, будто одежды на другом не было вовсе. Сквозь неё можно было прочувствовать угловатые линии чужих плеч, все выемки и многочисленные неровности, которые он раньше не замечал. — Про этот материал ты мне лекцию ещё не читал. Познакомишь нас? — Арсений, это батист. Батист, это Арсений, — звонко рассмеялись в ответ. — Хлопчатобумажная ткань полотняного плетения. Обычно белых цветов, как сейчас на мне, — чеканил юноша так, будто репетировал речь заранее. — Идеально подходит для лета и высоких температур из-за тонкости. А я лучше встану, пока ты… Изучающие пальцы наткнулись на очередной бугорок чужой кожи, мозг услужливо подкинул мысль, что они напоминали затянувшиеся глубокие шрамы. Мужчина замер: — Расскажешь? — …не нащупал кое-что личное. Это обязательно? — Антон всё же поднялся, забился в угол дивана, словно подальше от него. — Заставлять я тебя не могу, — пожал он плечами, — но выслушаю, если захочешь поделиться. Понимаю, что сложно с чужим человеком… — Да не чужой ты мне, — обречённо выдохнул тот. — Просто не хочу рушить хороший образ меня в твоей голове. — Не разрушишь, даже если в убийстве сознаешься. Обещаю тебя не сдавать, — слепой ухмылялся, внутри ужасаясь мысли, что не преувеличивал. Готов был принять любую информацию, которая всё равно ничего бы не поменяла. — В аварию попал пару лет назад. По своей же дурости — за руль нетрезвым сел. Меня собирали по кусочкам, так что шрамов на теле страшно много, — на одном глотке воздуха выдал собеседник, а после перешёл на шёпот. — Сейчас позорно радуюсь, что ты не можешь это увидеть. Арсений подсел ближе и несмело вытянул вперед свои «глаза», замерев, как ему думалось, совсем близко от цели: — Разрешишь? Парень колебался. Вздыхал, звучно хмурился, но в итоге всё же зашуршал футболкой, раздеваясь. — Зачем тебе это? — тот вздрогнул в ответ на прикосновение, но мешать не стал. Не двигался, позволяя мягко оглаживать шрамы, изучать каждый сантиметр действительно изрезанной вдоль и поперёк тёплой груди. Это не было неприятно, только сердце больно сжималось от мысли, сколько этому светлому человеку пришлось пережить. В уши ворвалось участившееся дыхание, вернувшее его из транса в реальный мир. — Я пропустил момент, когда доверился тебе настолько. — По сути мы все с неровностями. Разница только в том, что твои можно потрогать. Зачем? Затем, наверное, что так правильно — теперь мы оба честные, — Арсений убрал руки, поднял глаза туда, куда обычно тыкался взглядом, всё надеясь увидеть. — Не понимаю, почему ты сомневался. Твой образ не пошатнулся, скорее просто обрёл подробности. — Да. Я вижу, — шепнули как-то удивлённо, возвращая на тело одежду. — В смысле? — Смотришь всё так же, — на колени вдруг упала тяжёлая голова. — Спасибо. Для меня это было важно. — Совершенно не за что, — в памяти всплыли Пашины слова, заставившие смущённо обнять себя за локти. — А как я на тебя смотрю? — С нежностью, — парень выдохнул это, как молитву, как самое ценное откровение, которое могло как пугать, так и окрылять. Или делать и то, и другое одновременно. Затем поднялся, бережно уложил его ноги на место, чуть оглаживая колени, и прочистил горло. — Так вот, мы отвлеклись, «Изменение тональности заставило…». Телефон издал короткую вибрацию, снова их прервав. — Извини, наверное, это Оксана. Не посмотришь? Вещь приняли. Сквозь улыбку Антон передал, что всё было в порядке. Так, за один выходной мужчина обрёл помощника и доверие, вставшее наконец на один уровень с его собственным, дал то самое чувство защищённости, к которому стремился. Психолог был бы им горд.