Три вечности

      Самое несправедливое из всего, что выпадает на долю падших Богов – это никуда не исчезающие воспоминания о долгой жизни. Люди, конечно же, столько не живут, поэтому называют такие долговечные вещи «древними». Так говорят о деревьях с толстыми стволами, о разваливающихся домах, о неподвижных скалах. О тех, кто умер давным-давно. Древними называют духов в фильмах про приведений.         Венти не повезло быть и древним, и живым одновременно.         Не повезло запомнить ощущение силы в руках, свою беспомощность, чужую смерть. Не повезло запомнить мир таким, каким он был сотни лет назад. Не повезло потерять возможность слышать сплетни, разносимые ветрами Старого Мондштадта – города из легенды, которую рассказывают детям и туристам.         «Старый Мондштадт...» – думает Венти. – «Кто ещё помнит, каким он был?».         У людей очень короткая память. То, что они зовут Старым Мондштадтом, для него совсем юное дитя, любимый ребёнок.         Столько времени уже прошло, что даже новая столица Мондштадта успела стать Старой, а прошлая – совсем людьми забылась.           Венти, должно быть, тоже должен быть забыт или хотя бы предан таким же сладким легендам. О яблоках, о ветрах, о смелых лучниках, о высоких мельницах... Но людям редко бывает интересно слушать о былом. Да и Венти больше не поёт им о славных рыцарях.         Даже время для баллад и баек, которое, казалось, никогда не должно было закончиться, утекло сквозь землю к тем древним вещам, к которым принадлежало.           Никогда не становится легче.       С каждым вдохом Венти чувствует себя слабее, думает, пора и ему уйти навсегда, но вот он, всё ещё живой, скитается по городам, которые выросли на его когда-то родных землях. Он может закрыть глаза и услышать, как колышется высокая трава в Долине Ветров, как воют порывы воздуха в скалах у Светлой Короны. Но, подняв веки, Венти всегда натыкается на каменные стены, заселившие свободные поля, перекрывшие кислород, выстроившиеся клеткой вокруг него.         Он смотрит на кусочек неба, по форме напоминающий многоугольник. Небо серое, тяжёлое, ещё не льёт воду, но Венти знает, что вот-вот упадут первые капли. Впереди, наверное, неделя дождей.         Хоть вечность.         Ветер ласково обдувает его со спины, на совсем короткое мгновение Венти кажется, что он может поднять руку и переплести пальцами резвые порывы. Но только на мгновение. Потом ветер недовольно ударяет по шее и поднимает с асфальтированных дорог пыль и мелкий мусор.         Это не его ветер.         У Венти теперь с ветром из общего только первые две буквы в имени.         Когда на нос падает крупная капля, ему кажется, что она одна разбрызгалась по всему его лицу, попала в глаза, на губы, подбородок. Он морщится, стирает ладонью влагу с носа – он не теплее пальцев.         Он вынужден спрятаться под навесом входа в метро.         Венти ненавидит быть вынужденным.         Когда-то он бы с радостью упал спиной в траву, чтобы дождь поливал его вместе с землёй, чтобы порывы воздуха меняли направление капель и чтобы помрачневшее небо снова посветлело, посмотрев на улыбку своего Божества.         К сожалению, сейчас даже трава – и та в клетках. Только в парках, только в клумбах, только на газонах, короткая, колючая, твёрдая. Падать в неё – ощущать и унижение, и жалость, и беспомощность в перемешку со скорбью по чему-то, давно ушедшему.         Венти тихо усмехается, упираясь виском в балку, поддерживающую навес. Он никогда не умел отпускать ни хорошее, ни плохое, всё сохранял в своём сердце и потом долго воспроизводил в памяти, когда становилось скучно или же просто невыносимо.         Моракс часто говорил ему, что он слишком многое – слишком вообще всё – принимает близко к сердцу.         Близко к сердцу, близко к душе, так близко, чтобы вплавить в себя навечно.         То, что бардам нужно много знать ради интересных баллад – вполне хорошее оправдание.         Сейчас баллады не в моде. Сейчас Венти хранит все эти воспоминания только на радость своему эгоистичному удовольствию, только затем, чтобы не забывать своих друзей, чтобы не забывать себя.         Кто-то же должен.         Венти ненавидит быть должным, обязанным, не переносит контрактов и договоров, в отличие от одного его старого – нет, правда, древнее самого Венти – знакомого.         Но с таким долгом он не против жить.         Дождь вычерчивает ровную границу между мокрым и сухим асфальтом, и Венти послушно ровняет носки по линии, хотя всё равно припадает плечом к столбу. В лицо влажно и густо дует, руки в карманах толстовки не согреваются, он закрывает глаза. Думает вслух:         – Если дождь на неделю, я тут столько не простою, – он зевает. – Хотя проспать неделю – пустяки. И столетиями спали, знаем, видели.         – Вы можете проспать неделю?         Тихий голос, раздавшийся в метре от него, заставляет Венти улыбнуться и открыть глаза. Прямо перед его лицом стена дождя отрезает от этого сухого закутка весь остальной мир. Фигуру рядом с ним он подмечает только краем глаза.         – Говорю же, что это запросто, – отвечает он так, будто они знакомы.         – Везёт, – хмыкает голос рядом, чужой плащ шуршит, и Венти поворачивается к нему лицом.         «Удивительно», – думает он. – «Ты так похож на...».         – Ого, – совсем тихо, подобно шелесту ветвей, выдыхает Венти, разглядывая лицо случайного прохожего – случайного настолько до боли в сердце, что верить в судьбу одновременно хочется и не хочется.         Человек напротив вопросительно поднимает брови, выражая всем своим видом неуверенность и вопрошание. Только разве что голову по-птичьи не клонит к плечу. Венти улыбается на его запоздалое «Что?». Совсем как он. Даже спину держит ровно, словно кто-то его упрекнёт за недостаточно собранный вид.         – Ничего, – мотает он головой, улыбаясь только шире. – Вы просто так сильно мне кого-то напоминаете. Мы с вами случайно нигде не встречались?         Кого-то напоминает. «Кого-то» – это слишком мало для правды. Не просто напоминает, а стоит перед Венти точной копией. Тёмные пряди колышутся, из-за ушей выглядывают волосы, выкрашенные в зелёный.         – Не уверен, – спустя половину минуты звенящего дождя человек отвечает. – Может, встречались, но имени вашего не знаю.         – Так это легко исправить, – Венти высовывает из кармана так и не согревшуюся руку и протягивает незнакомцу. – Меня зовут Венти.         Его руку долго осматривают. Венти точно знает – он просто не любит прикосновения. Но если вдруг случайно так совпало, если внезапно Венти наконец улыбнулась удача, если человек перед ним – не просто желаемое за действительное, а его родной, его далёкий, его... Что-то заставит его в этот раз поступить с Венти иначе, чем со всеми остальными.         Его пальцев касается такая же прохладная ладонь, оплетая и сжимая.         – Сяо.         И Венти очень умело делает вид, что не знал этого имени до того, как оно прозвучало вслух. Вот это всё – оно было не просто на уровне чувств. Это знание, заложенное в мысли при появлении на свет, не меньше.         Венти говорит, что рад знакомству, говорит, что почему-то – интересно, почему, мистер-одиночество-барбатос – чувствует, что им стоит однажды снова собраться. Теплеет в груди от того, как Сяо сначала соглашается, а потом выглядит озадаченным. Будто никогда раньше не действовал до того, как подумает.         Венти знает: что-то подсказывает Сяо, что парень напротив безопасен и надёжен.         Будто бы они и правда знакомы дольше пары минут. Дольше на столько, на сколько может растянуться время, если схватить его по краям и побежать в разные стороны.  

***

        – Что ты делаешь? – спрашивает Сяо, припадая к стене спиной. В его глазах плещется вечность, которой он не помнит, его движения – отточены долгими веками, вливаются в воздух, перетекая из одного в другое.         Венти перебирает струны, поглядывая на замеревшее в ожидании небо в распахнутых окнах балкона. Сяо шмыгает носом – холодно уже даже в квартире стало, а Венти всё сидит и сидит.         Он вздыхает и одним слитым жестом переворачивает гитару струнами на свои колени. Выдыхает тихо, загадочно – то ли играет, то ли думает о чём-то:         – Отдаю долги.         Сяо не спрашивает ничего. Не потому, что абсолютно понимает Венти – такое ему не под силу. Просто знает, что Венти серьёзен, для него подобные слова и действия имеют очень большое значение. Так лучше, на самом деле. Венти слишком порывистый для откровений. Он говорит много, звонко, его голос журчит, растекаясь в пространстве серебряным отзвуком, но слова его – хитрое переплетение. Не сразу поймёшь, за что нужно потянуть, чтобы всё это расплелось. Сяо же для откровений слишком молчалив, слишком скован в движениях. Он ещё не нашёл тот язык, на котором ему будет удобно доносить свои мысли.         Венти знает об этом. Улыбается и постукивает пальцами по грифу гитары. Сяо не меняется. Венти будто закрыл глаза сейчас, а открыл пятьсот лет назад. Тот стоит всё так же перед ним и только и делает, что ждёт зова.         – Есть пожелания? – тихо уточняет Венти и снова удобно перехватывает инструмент. На коже бёдер остаются параллельные полосы от струн.         Сяо мычит в ответ, обозначая своё согласие со всем, что Венти соберётся играть. У Сяо одно пожелание – пусть купается в свободе выбора до тех пор, пока воздух не закончится, пока не пережмёт горло, пока пальцы его ещё будут способны касаться струн. До тех самых пор, пока он не назовёт его имя. Тогда и будут беспокоиться. Сейчас на это нет сил.         Венти легко щиплет струны, наигрывая мелодию.         – За мной шагни, мой алый зверь, Подай мне стрелы, верный друг. Эхей, герой, среди огней Услышишь сердца милый стук.         Венти поёт эту песню тихо. Его голос чуть громче струн, и Сяо приходится старательно вслушиваться. Это необычно – песни у Венти всегда такие, что хочешь не хочешь, а подпоёшь, и в ритм похлопаешь, и не спрячешься никуда.         – Иди за мной в рассветный чад, Растай в тумане на заре. Эхей, герой, ступая в ад, Воспой цветы на алтаре. Мой милый сын, мой верный друг, А крылья ведь на что даны? Эхей, герой, идя на звук, Пожертвуй сердцем без цены.         Сяо смыкает веки и попадает на поле, где не так давно завершился бой. Тьма расступается, и первый серый свет лишь выбеливает туман. Тонкие столбы дыма, поднимающиеся от сырой земли, не колышутся – ветра совсем нет. Он будто закончился, а в запасах не осталось ни одного порыва. Птицы тенями сидят у каменных развалин и ждут этого ветра, чтобы взлететь, покинуть это место.         – Боишься стрел? Боишься слёз? Лишь крикни имя – я приду. Эхей, герой, цепной мой пёс, Гранитный враг идёт ко дну.         Он оборачивается на звук – свист проносится мимо уха. Слышно, как вновь со скрипом натягивается тетива. Он видит фигуру лучника в густой пелене и замирает – двигаться больше не получается.         – Эхей, герой, не знаешь ты: Я за тебя умру, сгублю. Но ты, на страже темноты, Не слышишь, что тебя... Эй!         Сяо вздрагивает и открывает глаза. Венти смотрит прямо на него, хмуря брови. Вместо радужки у него под веками зеленеют два изумруда. Вместо обычного недовольства там, на дне, трепещет что-то древнее и опасное, требовательное, сильное.           – Во время этой песни нельзя закрывать глаза надолго, – щурится Венти, пробегая взглядом по Сяо от макушки до ног и обратно.         – Почему? – Сяо спрашивает тихо, почти шёпотом, опускается рядом с Венти на импровизированный диванчик из паллет, закиданный подушками.         Венти сжимает ладонь на грифе и, помолчав, наклоняется в сторону, чтобы поставить гитару в угол. Приложив пальцы к струнам, он прерывает их тихий звон и оборачивается на Сяо через плечо, ещё раз осматривая. Сяо ждёт, по его очень авторитетному мнению, долго. И Венти вздыхает:         – Знаешь, людям с серьёзными ранениями всегда говорят, чтобы они не закрывали глаза. Чтобы не отключались. Чтобы не засыпали. Интересно, почему? – он поднимается и вытягивает вверх руки, несильно прогибаясь в спине. – Хочешь чай?         Он растворяется в кухне, смежной с балконом. Сяо кивает головой, хоть и понимает, что Венти уже не видит его. Если быть достаточно внимательным, можно заметить, что Венти задаёт только те вопросы, на которые и так знает ответ.  

***

        У Венти нет никакого конкретного дома. У него есть какие-то документы, в которых явно есть какой-то адрес, но Сяо никогда их вблизи не видел. Как-то же ему продают алкоголь, хотя он и выглядит так молодо, верно?         Венти в его квартире – неотъемлемый элемент. Даже когда его не видно и не слышно, его присутствие всё равно ощущается в переставленных кружках, в раздвинутых шторах, в открытых дверях и распахнутых окнах. Этаж тут довольно высокий, так что по квартире вечно гуляет сквозняк.         Пожалуй, лёгкий хаос, который он тут создаёт, лишь сильнее привязывает Венти к этому месту. И Сяо всё чаще говорит ему: «Пойдём домой». Не «ко мне» или «может, зайдёшь?». Венти, возможно, и бессовестный, но оттого, что Сяо мирно подстраивает свою жизнь под него, на душе становится очень-очень горячо.         – Сегодня я видел очень красивое отражение, – говорит Венти, откусывая яблоко. – Оно смущалось от моих комплиментов и пыталось даже сбежать. Но его я-я-я, – последнее слово Венти задорно пропел. – Не отпусти-и-ил. Поймал за хвост, щипнул за нос, – он громко стучит ладонью и недоеденным яблоком по столу. – На пятку встал. Он закричал! – Сяо вздрогнул от того, насколько сильно он повысил голос. Но следующее он допел плавно и играючи. – И мы расстались по пути-и-и у края зер-ка-ла.         Сяо фыркает и отбирает у Венти яблоко. Тот сразу же укладывается на стол грудью и бурчит:         – Не-е-ет, так нельзя...         – Оно теперь грязное. И... ты помял яблоко о стол?.. – констатирует Сяо и выкидывает жертву Венти в мусорку.         – Всё имеет свою цену, – подмечает Венти и замирает, замечая улыбку Сяо. – Ты...         Сяо вдруг так породному глянул на него. Венти присмотрелся к его взгляду в поисках чего-то, что, возможно, дало бы ему знак, что Сяо всё вспомнил. Что сейчас он случайно пустит в речь давнее «Барбатос», как по привычке продолжал его когда-то звать. И, он уверен, Сяо бы и сейчас позвал.         Если бы помнил, обязательно бы так и поступил.         – Венти? – Сяо поднимает вопросительно брови и вдруг оглядывает кухню. – Так это было последнее яблоко? – этот вопрос, конечно, не требовал никакого ответа. – Чёрт. Хочешь, я схожу куплю ещё?         Венти перехватил за руку собиравшегося уйти в коридор Сяо. Он улыбнулся весело, уверенно, хотя Сяо показалось, что всё равно Венти был чем-то расстроен.         – Не нужно, – мягко попросил он, а Сяо перевёл взгляд на руку, которую Венти всё ещё не отпустил. – Я не хочу яблок. Давай лучше попьём чего-нибудь горячего.         Сяо кивнул, пожав плечами, и выскользнул из ослабевшей хватки. Венти себя заставил – что уже звучало, как плохая идея – не сверлить взглядом спину Сяо. Отвернуться к окну. Наблюдать за небом, на которое он смотрит всю свою чёртову жизнь.         Действительно, самое несправедливое из всего, что выпадает на долю падших Богов – это никуда не исчезающие воспоминания.         Венти многое не повезло запомнить.         И сердце его до сих пор не забыло, до сих пор тянулось к тому, кого любит. А в ответ Сяо не помнил ничего. Инстинктивно держался ближе, доверял больше, чем остальным, да даже оставил у себя в квартире и спал спокойным сном.         Венти не знал, что ему стоит делать. Пытаться вернуть воспоминания, что, возможно, просто-напросто неосуществимо? Влюбить в себя заново? Пустить всё на самотёк? Он чувствовал себя странно. Будто пользовался тем, что тело Сяо реагировало на него, как привыкло, когда его хозяин был не совсем тем, кого Венти помнил.         Ну, то есть! Венти понимал головой, что это один и тот же человек, но смысл от этого, если он не помнит большую часть своей жизни?         Навязывать Сяо свои чувства не хотелось. А у самого всё болезненно ныло внутри, когда Сяо непонятливо смотрел на него в ответ на отчаянные прикосновения. Было во всём этом что-то неправильное, не сходящееся воедино.         Раньше Венти думал: «Конечно, не сходится! Мы ведь не можем не помнить друг друга на полном серьёзе!». А сейчас ему казалось, что так, возможно, и должно было быть. Что всё неправильно, потому что он пытается переиграть Судьбу, вытянув наугад счастливую карту.