Нежная стена

— Он опасен. Голос звучит с претензией, и Пит поднимает голову. Кинн, хмурый и недоверчивый, возвышается у противоположной стены. Они оба стоят в узком коридоре одной из комнат главной семьи, ведущем на балкон. Воздух холодит щёки. Где-то внизу глухо шумит кондиционер. — Я это знаю. Лучше, чем кто-либо. — Тогда я не понимаю… Кинн растерян, — Пит видит это совершенно ясно. Кинн уже использовал все свои аргументы. И не один из них не оказался для Пита весомым настолько, чтобы усомниться в своих намерениях относительно Вегаса. Он мог бы показать Кинну свои шрамы, но не сделает этого. Ему это не нужно. Он не хочет что-либо доказывать и убеждать кого-то, что его любовь — это не болезнь, не блажь и не безысходность. — Он мой, — просто говорит Пит, глядя Кинну прямо в глаза. Тот поводит плечами. Рассматривает Пита так, как будто тот рассказывает о свой любви к огромному, склизкому питону, которого только недавно выловили в сточных водах. Где-то в глубине сознания Пита ворочается злость… — Пит… он убийца. — Как и все мы. — Я не… — Кхун Кинн, — мягко прерывает Пит, — Вы, по Вашему приказу, Вашими ли руками… в этом доме нет невинных людей. Но Вы никогда не смотрели в лицо тем, к кому применялись Ваши расправы. Он — да. И часть его убийств, — Ваши убийства. Простите… Пит несколько смущен. Кто он теперь? Телохранитель. Член семьи? Он и сам не знает. Кинн, кажется, несколько удивлён этой отповедью. Однако, больше чем Пит уже его удивил — удивить не получится. Он кивает на балконную дверь: — Выйдем на воздух. Они облокачиваются о перила и молча разглядывают сверкающий огнями ночной Бангкок. Грязь далеко внизу. Грязь прямо тут. Пит проводит пальцами по губам, вспоминая солёный вкус слёз на чужих горящих щеках… — Ваш кузен… хрупкий. — Вегас? Хрупкий? Пит кивает, рассматривая неоновую вывеску на проспекте, где прекрасная девушка рекламирует отбеливающую пасту. Её улыбка не касается глаз… — Очень хрупкий. Он сам не подозревает насколько. Пит ждёт возражений, но их нет, и он продолжает. — Вы не обязаны любить его, потому что, честно говоря, он вряд ли когда-либо полюбит Вас. Смирится. Привыкнет. Потеряет интерес однажды. Но не полюбит. Вы его красная тряпка, за которой ожидает удар тореадора и боль… — Что? — Слушайте. Вам станет понятнее. Всё… станет понятнее. Вегас одержим Вами, Кхун Кинн, по одной простой причине. По методу господина Канна дух соперничества передаётся по наследству и поддерживается исключительно нанесением телесных повреждений. Каждый раз, когда Вы оказывались в чём-то лучше Вегаса, Вы невольно оказывались так же и первопричиной его боли. Потому что каждый раз, когда он оказывался в чем-то хуже Вас, — следовали побои. — Мне всегда казалось… — осторожно возражает Кинн, будто взвешивая каждое слово, — что Канн дорожит своим сыном. Пит усмехается: — Он дорожил им примерно в той же степени, в какой сутенёр дорожит своей лучшей проституткой. Инструмент. Послушный, запуганный, - удобный. Я не знаю, в какой момент ему снесло резьбу, но отцом он перестал быть очень давно. Вегас… я не смогу объяснить так, чтобы всё стало абсолютно ясно. Но Вы для него образ того, чем он всегда хотел быть. Чем его всегда попрекали. За что причиняли боль, когда он осмеливался быть собой или быть хуже. Он, возможно, и не осознаёт этого… но пытается наказать Вас. Он никогда не смел идти против отца. Так что пошёл против Вас. Тем более это поощрялось… — Он зол… — Несомненно. Кхун Кинн… вы играли вместе в детстве? Тот хмурится: — Лет до семи… или девяти. Я не помню точно. — И он…? — Как и все мальчишки, - побегать, покричать. Подёргать кота за хвост… - он внезапно улыбается, будто бы удивлённый, - я помню, как Вегас пробрался на кухню, когда там готовили еду на всех. Добавил перца в суп столько, что тренировок в этот день больше не было. — Уже тогда умел добавить перца… Они тихо, удивлённо смеются. И так же замолкают. — А потом погибла его мать. — Да… из-за первой семьи, как он считает. — Да. Пит? — Кхун Кинн? — Тебе не страшно рядом с ним? Всё что ты рассказал, - это больно. Возможно, знай я раньше, что-то могло бы пойти по-другому… «Но ты не знал» — думает Пит. «Никто не знал. Или не хотел знать». — …но это не делает Вегаса безопасным. Он любит боль. — Как и я. — Что…? Пит кидает на него короткий взгляд, но тут же возвращается к огням внизу. Ночной город пожирает неловкость, убивает страх. — Мы оба любим боль. Может, слегка по-разному, но это не меняет сути. Мы… замыкаем друг друга, как клеммы. Со мной его любовь к боли обретает другие формы. Более безопасные для всех нас. — Не надо жертвовать собой, Пит. — Это не жертва. Это… — он отрывается от перил и, вдруг развернувшись  всем корпусом к удивлённому Кинну, широко, радостно улыбается впервые за вечер, — я действительно люблю его. И когда я говорю, что он мой, то действительно имею это в виду. Я видел его злым, видел в слезах, видел испуганным, видел влюблённым… и я собираюсь увидеть его целым. Самим собой, понимаете? Без тени господина Канна за плечом. Без Вашей тени. — Он подчинится тебе? Пит задумчиво кивает. — Да. Да, он хочет. Я вижу это. Ему интересно, и он знает, что я всерьёз собираюсь позаботиться о его безопасности. Кинн выглядит так, как будто действительно понял. Он ободряюще улыбается и похлопывает Пита по плечу: — Ты очень храбрый человек, Пит. И хоть я всё ещё считаю, что он не заслуживает тебя, - желаю удачи. Второму дому повезло, что теперь у них есть ты. Задай Макао взбучку. Пит смеётся: — Малыш Макао… да уж. Я как-нибудь совладаю с ним. Вряд ли это будет сложнее, чем остановить Танк… Вегаса. Кинн тоже посмеивается, не скрываясь. Конечно, всё он понял. — Бедный Пит. Ты всё время меняешь одних психов на других. — Да… Но в этот раз я собираюсь остановиться. Я нашёл своего. Они замолкают и пристально разглядывают ночные огни. Бангкок шумит, поёт, переговаривается в миллионах лапшичных палаток, шумит моторами скутеров, бурлит запахами мусора и цветов. «Я никогда не любил жизнь так сильно, как сейчас, — с удивлением думает Пит, провожая глазами залётную чайку, — так странно…» Кинн сейчас наверняка мыслями с Поршем, который укатил на посиделки к мадам Йок, а Пит… Пит оглаживает свои воспоминания, хранящие тепло чужих ключиц под футболкой, изящных белых запястий, недоверчивой тонкой улыбки… — Кхун Кинн, я, наверное, пойду. Уже поздно… — А? А, да, — Кинн встряхивается и поспешно кивает, — не пропадай. Помни — тебе всегда рады в этом доме, Пит. — Спасибо, Кхун Кинн! — Пит ярко улыбается и, поклонившись, скрывается за дверью. Щёлкает замок. В коридоре разлита сумрачная рыжая полутьма, из которой выплывают очертания старомодного кресла, мраморного угла и… — Что он сказал? — от стены плавно отделяется тёмная фигура и, сделав шаг под лампу, оказывается Вегасом. Он напряжён, Пит чувствует, — в этом доме Вегасу не спокойно. Впрочем, как и своём собственном. — Мы поговорили. Думаю, он понял. Вегас недоверчиво хмыкает и подходит к Питу вплотную. — Кинн не такой понятливый, каким хочет казаться. — Возможно, — уклончиво отвечает Пит, переплетая их пальцы, — однако со временем они поймут всё так, как надо. Мы тоже сделали это не с первого раза, верно? Взгляд Вегаса торопливо убегает куда-то к мрамору на полу. Пит поднимает руку и касается бледной щеки, светящейся в полумраке: — Эээй, Вегас… ? — Да? — тот играет с пальцами Пита, но глаз не поднимает. — Всё будет хорошо. Я не могу сказать, что простил тебя, это не так. Но я готов бороться за нас. И это то, что важно. Черные глаза наконец-то находят его, посверкивают в полумраке. — Пит… — М? — Нет. Ничего.  — Тогда я тебя поцелую. — Стой, — Вегас упирается раскрытой ладонью ему в губы. Выглядит это смешно, — тут камеры. — Мне заподозрить тебя в стеснительности? — Не в этом дело, — хмурится Вегас, — не обязательно знать всем. Это не безопасно. — Вегас, я рассказал  Кинну. А значит, все будут знать завтра. Он обязан сказать им, чтобы избежать эксцессов. Они… вся охрана здесь слишком зла на тебя,  — резонно замечает Пит и, наклонившись, крадёт с его губ быстрый поцелуй. Вегас медлит мгновение, будто раздумывая, и облизывается. А потом сам прижимает Пита к стене. Жарко дышит в губы и… — Эй! Я надеюсь, вы не станете осквернять коридор? — раздаётся внезапный резкий голос. Мелькает что-то блестящее, хлещет оранжевым и лиловым. — Танкхун… — Вегас обречённо прижимается лбом к плечу Пита, и губы его трогает насмешливая улыбка, — спрячь меня. Кажется, у братца с собой поднос. — Не бойся… — шепчет Пит, пытаясь загнать внутрь себя истерический смех, — я не позволю тебя ударить. — Я не боюсь, — Вегас так же переходит на шёпот, и потирается носом о нос Пита, заглядывая в глаза, — у меня лучший телохранитель из всех… — Рад, что ты это знаешь. — Ммммм… — Я обращаюсь к вам… Пит, имей совесть!  — Танкхун останавливается рядом, и складывает руки на груди, — для меня загадка, как ты можешь делать это с ним. Но прошу — не у меня на глазах. Иначе мои психические травмы окажутся непоправимы… Вегас все-таки отрывается от Пита, и оборачивается: — Для психа твои требования весьма чёткие, братец. Жаль, что Пит больше не под твоим началом. — Кхун Танкхун… простите, — смиренно говорит Пит. Он не знает, как ему вести себя с братьями главной семьи. Он телохранитель, воин, стена. Но всё-таки… он был слугой. А они — господами. Кто он теперь? Для Вегаса он не слуга — тот явно дал это понять. Но что думают остальные? Для них он всё тот же смешной Пит? Милый мальчик с улыбкой на пол лица? Вегас молча берёт его за руку. Переплетает пальцы. — Ладно, — недовольно говорит Танкхун, пристально глядя Вегасу в глаза, но звучит это почему-то так же, как храмовое благословение, — можете творить грязь. Ты! Палец его свистит в опасной близости от лица Вегаса и Пит неосознанно делает рывок, чтобы успеть… — Обидишь его, — и я сотру тебя в порошок! Вегас ухмыляется и молчит. Рука у него тёплая, и Пит гладит пальцем впадинки между костяшками. Странная сцена. Танкхун рассматривает их, кивает каким-то своим умозаключениям и, чуть оттолкнув Вегаса в сторону, скрывается за дверью комнат младшего брата. По пути он делает страшное лицо, таращит глаза и грозит пальцем им обоим, после чего снова щёлкает замок. Однако, не смотря на всё это, Питу кажется, что Танкхун понял все гораздо быстрее остальных, даже не потребовав объяснений… — Что это было? — насмешливо интересуется Вегас. — Кажется, нас благословили, — в тон ему отвечает Пит, — теперь можно сотворить грязь. Вегас глядит на него с живым интересом. И, плавно изогнувшись, опирается спиной на стену, демонстрируя во всей красе узкую талию в складках тёмно-зелёного шёлка. — Тогда иди сюда. И Пит идёт.