V
6 июля 2022 г. в 12:39
— Завари чай.
Вэй Усянь направляется в противоположную часть комнаты и занимается приготовлением чая, пока Ханьгуан-цзюнь продолжает просматривать и помечать какие-то бумаги. Он вернулся лишь пару часов назад и сразу занялся накопленными за его недолгое отсутствие делами. Как бы там ни было, но его ответственность и трудолюбие не могут не вызывать восхищение. На его месте, Вэй Усянь по возвращении провел бы весь остаток дня в блаженном бездействии, послав всё к чёрту как минимум до завтрашнего дня, или переложил бы ответственность на кого-то другого. Но Ханьгуан-цзюнь позволял себе отдых только когда заканчивал с наиболее важными и не терпящими отлагательств делами независимо от степени утомления.
Наконец закончив с бумагами, Ханьгуан-Цзюнь отправляет Вэй Усяня за слугой, через которого и передаёт документы для Лань Цижэня, а так же и список наиболее срочных распоряжений для адептов. Вообще, он мог бы отправить с бумагами и самого Вэй Усяня — тот как-никак был его персональным рабом, и, так и так выполнял все его приказы и прихоти. Но подобные задачи он ему никогда не доверял. Возможно потому что опасался, что Вэй Усянь, имея доступ к конфиденциальной информации, может что-то учудить. Ему всё-таки было не впервой участвовать в политических конфликтах, мало ли что.
Как только слуга уходит, Вэй Усянь, присев на колени на циновку сбоку от господина, наливает ему чай. Убрав чайничек в сторону, он поправляет широкие рукава и тихо замирает рядом, опустив взгляд. Ханьгуан-цзюнь неторопливо осушает свою чашу, рассматривая его, а потом коротко приказывает:
— Распахни одежды и немного раздвинь колени.
Когда Вэй Усянь, выполнив требуемое, вдруг несдержанно вздыхает, Ханьгуан-цзюнь испытывает лёгкое удовлетворение. Как он и ожидал, от смены позы тот плотнее уселся на распирающую его пробку и получил свою долю приятных ощущений.
Ханьгуан-цзюнь запускает ладонь в ворот его сорочки, лёгким касанием пальцев щекочет длинную шею, неторопливо ведет ладонью вдоль тонких ключиц, спускаясь всё ниже, оглаживает большим пальцем мгновенно поджавшийся сосок, с удовольствием отмечая сбившееся дыхание Вэй Усяня и зачастившее под ладонью сердце. Он очерчивает пальцем вокруг затвердевшей бусины, почти не касаясь её и дразня лишь намёком на прикосновение. Потом, когда дыхание Вэй Усяня ещё сильнее учащается, а сам он начинает едва заметно подрагивать от той противоречивости, что вызывают в нём эти недо-касания, Ханьгуан-Цзюнь перестаёт его мучать — ощутимо сжимает и легонько тянет за острый от стимуляции сосок. Вэй Усянь хрипло выдыхает, прикрывая на пару мгновений глаза.
Ханьгуан-цзюнь теперь уверен, что за эти дни Вэй Усянь сам к себе ни разу не прикоснулся — уж слишком отзывчиво он реагирует на его ласки.
— Вижу, ты соскучился, — говорит он, не прекращая терзать лёгкими пощипываниями упругий комочек под своими пальцами.
Вэй Усянь краснеет и неосознанно ёрзает в ответ на настойчивые прикосновения, а следом приглушенно стонет от очередного чересчур удачного движения таза и замирает на месте.
— Можешь себя потрогать.
Ханьгуан-цзюнь говорит спокойно и даже мягко, как будто это предложение, но на деле это такой же приказ как и все прочие, о чем его «подопечный» прекрасно знает. Поэтому он без промедления приспускает штаны и белье, обнажая откровенно текущий член, и послушно начинает себя гладить, смущенно пыхтя и снова принимаясь неосознанно ёрзать. Тем временем его тело само по себе слегка подаётся вперёд, навстречу пальцам, то нежно, то грубо ласкающим чувствительную горошину левого соска.
Ханьгуан-цзюню нравится эта игра. Тело Вэй Усяня весьма чувствительное и очень отзывчиво реагирует на его прикосновения, поэтому наблюдать за ним в такие моменты сплошное удовольствие. Что Ханьгуан-цзюнь и делает, продолжая ласкать его почти лениво и больше сосредотачиваясь на созерцании красивого румяного лица, чувственных губ, то и дело прикусываемых, чтобы сдержать рвущиеся наружу стоны, вздымающейся узкой груди, впалого живота и тонких пальцев, скользящих по твердому и покрасневшему от прилившей крови симпатичному члену.
Несмотря на непристойный вид и выполняемые им действия Вэй Усянь сейчас выглядит почти невинно. То ли дело в покорно опущенном взгляде, то ли в том, что в этот раз он возбудился почти мгновенно, а значит все эти дни держал себя в руках в ожидании господина. В любом случае, он своим поведением и видом будто бы напрашивается на награду. И Ханьгуан-цзюнь решает, не отказывать ему в ней, да и себе, в принципе, тоже, поэтому, поддавшись своему желанию, наклоняется к его груди и облизывает вторую, обделенную вниманием, но не менее твердую коричневую бусинку, не выпуская из пальцев первую.
Над ухом раздаётся удивленный потерянный стон, после чего рука на члене Вэй Усяня немного ускоряется. Ханьгуан-цзюнь тепло выдыхает прямо на влажный нежный комочек, а потом настойчиво смыкает на нём губы и ненадолго всасывает в рот, терзая горячим языком, после чего выпускает, намеренно задевая его самой кромкой зубов, чувствуя как Вэй Усянь дёргается, то ли желая отстраниться и избавиться от этого раздражающего, из-за повышенной чувствительности, воздействия, то ли прижаться ближе, чтобы снова оказаться в плену горячего рта. Его тело выгнуто навстречу, голова высоко запрокинута, а рука в паху движется быстро и очень нетерпеливо. Он уже явно близок.
Ханьгуан-цзюнь ещё раз коротко касается его языком напоследок и отстраняется, возвращаясь на свое место и убирая руки. Вэй Усянь от этого потерянно выдыхает, опускает голову еще ниже и как-то неловко ведёт плечами. Приказа остановиться не было, поэтому движений рукой он не прекращает, но его запал явно ослабевает, более не поддерживаемый ласками и прикосновениями.
— Посмотри на меня, — приказывает Ханьгуан-цзюнь.
Вэй Усянь, загнанно дыша, смотрит ему в глаза с какой-то странной смесью отчаянной нужды и покорности во взгляде, судорожно сглатывает, сжимая ладонь на члене очень крепко, и пару движений спустя с каким-то задушенным стоном изливается себе в ладонь, после чего застенчиво краснеет и прячет взгляд.
Ханьгуан-цзюнь не торопится. Он дает ему прийти в чувства и привести себя в порядок, сам в это время окидывая удовлетворенным взглядом его алые щеки и растрёпанные волосы. Такой вид Ханьгуан-цзюню определенно по душе. После оргазма Вэй Усянь всегда так очаровательно смущен и растерян, что вызывает острое желание сделать это с ним снова. Чтобы это удовлетворенное выражение никогда не сходило с его симпатичного лица.
Немного подумав и решив, что теперь больше в ней не нуждается, Ханьгуан-цзюнь протягивает Вэй Усяню его красную ленту. Он очистил её заклинанием после того случая, когда забрал её, так что та теперь выглядит как новая и алый шёлк легонько поблескивает на свету. Вэй Усянь удивлённо смотрит на неё, замерев на несколько мгновений, медленно протягивает руку и несмело тянет на себя, как будто опасается, что Ханьгуан-Цзюнь передумает. Заполучив, задумчиво вертит её в пальцах какое-то время, рассматривает, но очевидно, что, погрузившись свои мысли, даже не видит её. А потом как-то излишне торопливо подвязывает лентой волосы, после чего расслабляется и облегчённо выдыхает от того, что получил свою вещь обратно.
В принципе, из своего только она у него теперь и была. С тех пор как Вэй Усянь оказался здесь, он носит только белые одежды Гусу Лань. Из старых вещей и имущества у него осталась лишь эта лента. Ханьгуан-цзюнь и сам не знает почему когда-то разрешил ему оставить её, хоть она и слишком ярко выбивается из цветов его ордена. А сейчас неожиданно понимает, что Вэй Усяню она оказывается стала дорога. Возможно как последнее напоминание о безвозвратно утерянном прошлом, или же о нём самом — том, каким он был когда-то. В любом случае — ну и пусть. Ханьгуан-цзюню не жалко.
Он приказывает Вэй Усяню подлить в опустевшую чашу ещё чая и неторопливо пьет. Вэй Усянь, уже окончательно успокоившийся, сидит рядом совсем неподвижно, с опущенным в пол взглядом, в ожидании дальнейших указаний.
«Послушный» — думает Ханьгуан-цзюнь и решает, что он даже заслужил небольшую награду.
— Дева Цзян в положении.
Взгляд серых глаз в удивлении устремляется на него. Впрочем, Вэй Усянь сразу же себя одергивает и возвращается в прежнее положение. Пальцы на коленях в волнении подрагивают, но он не осмеливается что-либо сказать без разрешения.
— Можешь спросить. Что-то одно.
Кажется проходит целая минута, прежде чем тот решает какой именно вопрос задать. Такому болтливому человеку действительно сложно расставлять приоритеты и выделять только самое важное, но поднятая тема для него очень важна, так что он старается.
— Она… несчастна?
Признаться, именно поэтому Ханьгуан-цзюнь не взял его с собой. Не потому что опасался, что он сбежит, вовсе нет — у него были идеи касательно того, как полностью исключить подобный риск. Дело в том, что до этой поездки он и сам не знал в каком состоянии сейчас Цзян Яньли и мог предполагать лишь худшее. Он помнил с какой трепетной нежностью Вэй Усянь всегда отзывался о своей названной сестре в прошлом, и потому опасался, что вид несчастной и измученной девы Цзян может его по-настоящему сломить.
Вероятно кто-то мог бы сказать, что он и сам с этой задачей уже прекрасно справился: сейчас ведь это был уже не совсем тот Вэй Усянь, которого все помнили. Но Ханьгуан-цзюнь уверен, что эти люди просто его по-настоящему никогда не знали. В глубине души тот всегда был таким — мягким, нежным, отзывчивым и послушным. Ему лишь нужна была крепкая рука и надёжный сильный мужчина, способный его укротить и должным образом позаботиться о нём. Перед которым он мог бы обнажить свою чувственность и безграничную покорность, которые, Ханьгуан-цзюнь уверен, всегда таились в нём.
Просто так уж вышло, что в начале его пути такого человека рядом с ним не было, а вместо это было лишь неправильное, безалаберное воспитание с недостаточным контролем и чрезмерной свободой, которые избаловали его и так плотно оплели со всех сторон кучей ненужных качеств и взглядов, что то хорошее, что в нем было заложено самой природой, стало почти незаметным. Всё это пряталось так глубоко под бравадой и напускной распущенностью, под самовлюбленностью, насмешками и жестоким безразличием к чувствам другим, что Ханьгуан-цзюню приходилось вытаскивать это наружу, снимая с него всё наносное и ненужное слой за слоем. Приходилось укрощать, воспитывать, исправлять. Это было сложно и заняло прилично времени, но определенно стоило того. Аккуратно, по чуть-чуть, он избавил его от всего лишнего, сделал кротким и послушным, мягким и податливым, покорным своей воле и желаниям. Таким, каким он должен был быть изначально. Он помог ему, слепив из вредного, бессовестного Вэй Усяня — покорного и мягкого Вэй Ина.
Но Ханьгуан-цзюнь был предельно бережен в своём труде. Он снял лишь испорченную оболочку, не трогая и даже не проверяя на прочность саму основу его личности: доброту, заботливость, и любовь к близким людям, граничащую с безграничной жертвенностью.
И вот из-за этой самой любви был слишком высоким риск того, что Вэй Ин просто не перенесет, если окажется, что у его дорогой сестры всё плохо, и в результате сломается окончательно и бесповоротно. Он и так с трудом выдерживал и то, что видел в отношении своего брата, хотя тот на самом деле был более чем в порядке, при этом совершенно спокойно перенося собственный новый статус, позабыв о былой показушной самовлюбленности.
Потому что Вэй Ин прогибается. Вэй Ин подчиняется. Вэй Ин может пережить многое — даже потерю золотого ядра. Он может лишиться гордости и стерпеть любые оскорбления, унижения и любую боль. И продолжать улыбаться как ни в чём не бывало. Ему под силу справиться с чем угодно — кроме страданий любимых людей. Потому что их он ставит превыше себя. И превыше всего на свете.
К счастью, опасения Ханьгуан-цзюня совсем не оправдались, и дева Цзян оказалась в гораздо лучшем положении, чем её братья. Разумеется, никакой властью она не обладала, но супруг ей, кажется, действительно дорожил. И это, похоже, было взаимно.
— Нет, — отвечает он на заданный вопрос.
А потом всё-таки решает добавить немного ясности и успокоить Вэй Ина, в награду за идеальное послушание последних недель. Тот и правда был умницей очень долгое время.
— Она здорова и супруг её оберегает. Думаю, этот ребенок вполне желанный.
Вэй Усянь рвано выдыхает и громко сглатывает. Его напрягшееся в ожидании ответа тело теперь дрожит от облегчения. Он знает, что Ханьгуан-цзюнь никогда не лжет, а значит всё сказанное им правда. От неожиданно накрывшей его огромной волной радости Вэй Усянь не может сдержать слез, но тем не менее продолжает сидеть неподвижно, не поднимая глаз.
— Спасибо.
На язык так и просится добавить «Лань Чжань», но это будет уже слишком — он и так заговорил без дозволения.
Тот в ответ лишь легонько кивает и никак его не осаживает, за что Вэй Усянь признателен тоже. Знать, что его дорогая шицзе в порядке и даже, возможно, счастлива — самый лучший подарок из всех возможных. Лань Чжань вполне мог бы не говорить всего этого. В конце концов, он обещал лишь один ответ, который сам по себе уже был проявлением величайшей щедрости с его стороны. Но он рассказал всё, что Вэй Усяню нужно было знать для успокоения его души и тот ему за это безмерно благодарен.