Согласно китайским правилам, плохих людей заточают в тюрьмы. Особенно плохих людей — казнят. Таков закон Поднебесной.
Чжань Чжэнси, будучи полицейским, эти законы чтил и, несмотря на довольно молодой возраст и небольшой стаж, успел многого насмотреться, зато был уважаем среди коллег и знакомых. Ведь Чжамао надёжный. Внимательный. Храбрый и предусмотрительный. Вкупе к этому — нерушимое спокойствие, способное вызывать боязливый и истерический, как у гиен в саванне, смех у допрашиваемых. Но несмотря на все успехи, молодой человек ни разу не говорил о них в кругу своих друзей, предпочитая этому простые слова о «службе» на благо собственной страны. Ведь его родной Китай, такой многонаселённый и необъятный — отныне единственное, что волнует его застоявшуюся кровь. Единственное, что получается защищать от плохих и особенно плохих людей. Однажды в детстве он пообещал одному маленькому мальчику защищать его до конца своих дней, но мальчик этот вскоре поник, растворившись во времени, и у него осталась лишь мама, папа, младшая сестра и... Поднебесная.***
Отныне каждый его день проходил весьма сыро, серо и однозначно: с утра Чжэнси просыпался, причёсывал непослушные русые волосы. После он заваривал себе крепкий кофе и усталым взглядом водил по стенкам своего холодильника, чтобы найти что пожевать. После этого он молниеносно набрасывал на себя свежую, слегка обмораживающую тело форму, и это вызывало у него мурашки. Заставляло чувствовать себя живым и нужным этой стране. Давало знак, что он должен продолжать бороться. За этим следовала поездка в метро, что наполнено серыми лицами, по цвету и текстуре напоминающими бетон. В лучшие дни Чжамао брал такси. Серые лица из метро, а также не менее серые пейзажи за окном быстро сменялись на что-то синее. Тайное. Болезненное. Что-то, что зовётся тюрьмой или полицейским участком. Чжань вообще довольно давно осознал, что последние пару лет живёт в ограниченной гамме, и дело совсем не в, упаси Боже, дальтонизме. Дело в сухой, твёрдой и отчеканенной, как в антиутопическом романе, жизни; тусклому отголоску того, что зовётся существованием. Порой даже расстраивал тот факт, что граждане Китая такие порядочные, ну а те, кто под это определение не подходит, очень осторожно плывут по течению и стараются не попадаться. Хорошо, что одно поручение, доверенное Чжэнси по работе, в корне изменило ход этой непредсказуемой, но от этого не менее монотонной полицейской рутины. Чжань сам не понял, как оказался на задании, и от этого шестерёнки его мозга со скрипом тёрлись друг о друга, пытаясь вспомнить, как его начальник, пухлый китаец лет сорока семи, вызвал его к себе в кабинет, усадил, а после, смешливо похлопав по плечу, торжественным басом заявил, что Чжамао предстоит следить за одним особо опасным преступником вплоть до момента его казни. — Поедешь на это задание, — уверенно говорил мужчина, время от времени пыхтя от образовавшийся духоты — Не пожалеешь. Скромно опустив голову, его подчинённый хранил молчание и рассматривал собственные колени, спрятанные под тканью чёрных штанов. Он долго не мог решиться сказать что-то наперекор и время от времени приоткрывал рот, но нужные слова не находились, и он предпочитал молчать до тех пор, пока это не станет невыносимо. — Я, конечно, благодарен Вам за доверие, — наконец высказался Чжань, сжимая руки, лежащие на коленях, в кулаки. — Но по Вашим словам преступник особо опасный... Начальник посмотрел на него с прищуром, заняв свою мясистую руку карандашом, то и дело непроизвольно пишущим по какому-то черновику. — Не уверен в себе? — усомнился он. — Тогда нечего тебе делать в полиции. Сдавай сюда свой значок и пистолет да уходи, никто неуверенных сопляков не держит. Тут опущенная голова Чжэнси приподнялась, а в глазах заблестели искры, и подними он её ещё выше, эти самые искры бы огрели начальника, оставив на его одежде прожжёные чёрные пятна. — Даже думать о подобном не посмею, — отрезал Чжэнси и резво встал, псевдо-учтиво, с нотками пассивной агрессии. — В какой тюрьме содержится этот заключённый?! Бурная реакция молодого человека явно позабавила мужчину и он улыбнулся ему многозначительной улыбкой, как улыбаются пожилые люди неопытным и местами наивным представителям молодого поколения. — Для начала Вам стоит ознакомиться с личным делом осуждённого, — твёрдо заявил полицейский, кряхтя доставая с верхней полки свежую, едва запыленную папку, на которую Чжэнси уставился так, будто это была драгоценная реликвия или целая Трипитакав своём самом первом издании. Мужчина сначала долго и муторно вертел документ в руках, как будто испытывая терпение Чжаня, а после отбросил его на стол, что заставило чуть притупившего внимание парня отпрянуть и заморгать. — Хочешь узнать, чьё имя кроется внутри этой небольшой книжонки? — ухмыльнулся начальник, не сводя глаз с подчинённого. — Я вижу, что хочешь... Но Чжань не знал точно, хотел ли этого на самом деле. По прошествии какого-то времени неопознанное личное дело, лежащее на столе, начало вызывать у него тревогу; в груди появилась необъяснимая скованность и холод. Он едва заметно помотал головой. — Твой будущий «подопечный» — самая настоящая паскуда, — кивнул начальник. — Как и все они, — отрезал Чжэнси, отчего-то представляя поджарого китайца с косматым чёрным хвостом, размашистыми кривыми татуировками и сухим и сморщенным, как изюм, лицом. — Так да не так... — поспорил мужчина, а после тяжко вздохнул, подняв взгляд вверх так, что Чжамао сумел разглядеть лопнувшие сосуды его уставших глаз. — Этот малый самый что ни на есть редкий случай. Позднее в ход пошли пальцы его руки, которые он старательно загибал, перечисляя чуть ли не все грешки преступника. — Стоит ли говорить, что он сынишка одного очень влиятельного человека? — спросил полицейский и предварительно загнул палец так, будто родиться в очень обеспеченной семье само по себе являлось чем-то сродни преступлению. — Торговля наркотиками, вымогательство денег у весьма крупных фирм, по предположительным данным несколько убийств и даже торговля людьми, хотя последнее маловероятно: в следственном изоляторе он активно это отрицал, да и такой нестабильный зелёный ублюдок вроде него вряд-ли на это способен. Кишка тонка. В мозгу Чжэнси заиграло явное несоответствие, и вот уже образ нелицеприятного китайца вмиг улетучился, оставив после себя лишь гудящую всепоглощающую пустоту. Едва Чжань успел перевести взгляд, а заодно и дух, как личное дело открылось прямо перед его глазами, обнажая своё содержимое. С чёрно-белой фотографии, расположенной в правом верхнем углу, на него смотрел озорной блондин с шаловливыми светлыми глазами. Молодой человек кривил свой рот в полуулыбке, держа правой рукой ворот своей рубашки так, будто его что-то душило. Зеркало души не могло лгать. Несмотря на общую наивность его облика, этот самый взгляд всё перечёркивал, оставляя на душе необъяснимую тяжесть, что была подобно камню на шее перед приморским утёсом. — Цзянь И, — мрачно сказал начальник. — Его зовут Цзянь И.