сигареты, витамины с лидокаином, песни под гитару и фортепиано

«раздался скрип входной двери. — сестра, позови скара. — секунду! — кричит макото с кухни. женщина заканчивает мыть посуду и поднимается на второй этаж. через пару минут возвращается, но не одна. за руку держит напуганного мальчика лет пяти с плюшевым медведем в ручонках, женщина всякие успокаивающие словечки наговаривает. — скар, успокойся. тебя никто не обидит, мы всего лишь хотим познакомить тебя с одним человеком. — п-познакомить..? — останавливается возле лестницы и стирает с глаз слёзки. — да, познакомить вон с той милейшей женщиной, — садится на корточки и указывает пальцем на прихожую. там стояли мама и незнакомая розоволосая женщина. — пойдём, — тётя снова встаёт и за руку ведёт ребёнка к незнакомке. скару страшно, страшно до смерти, ведь он не знает, что это за женщина и что у неё на уме. — привет, — розоволосая тепло улыбается и садится на корточки. — меня зовут яэ мико, а тебя? ребёнок опешил. мико выглядела совершенно безобидной и даже дружелюбной. но мальчик всё равно боялся. — с-ска… ска… скара… — скара- — макото, не перебивай его, пусть сам скажет. — ска… с-скарамучча… — необычное имя, — снова эта добрая-добрая улыбка. — милый медвежонок, есть имя? скар молчит. — можно? — рука с изящным нежно-розовым маникюром тянется к игрушке. мальчик в страхе отшатывается и стукает женщину по руке. — он никому не разрешает трогать этого медведя, — тяжело вздохнув говорит эи. — извини пожалуйста, — взгляд изменился на немного расстроенный. — скар, мы будем друзьями? я тебя не обижу, ни в коем разе. — я… не знаю… подумаю… мико манит ребёнка пальцем, призывая наклониться к ней. — я сведу твою мать в могилу за пару недель, — хихикает. — ч-что вы сказали..? — что слышал, подонок» медик распахивает сапфировые глаза, пытаясь унять дрожь в теле и восстановить дыхание. медленно поворачивает голову, в надежде заметить родную светлую макушку. и замечает. кадзуха лежит к скару спиной, тихо посапывая. спит крепко, как убитый. гитарист облегчённо вздыхает, хватаясь за сердце, что неприятно колит. событие из сна действительно произошло с парнем в пять или шесть лет, только в реальности мико сказала ему совершенно другие слова. она поманила его пальцем и просто предложила леденец. мини скарамучча согласился. тот леденец был в форме куба с маленькими белыми точками и со вкусом клубники. он запомнил его вкус на всю жизнь. сон как рукой сняло и скар просто лежал какое-то время, взглядом потолок прожигал. от скуки он достал телефон и наушники. подключил всё и включил самый лучший музон в вашей и в своей жизни. его уже не первый год разносит с мини-альбома мукки «madmen never die». именно под него он сейчас сносит всю галерею. особенно фотографии с родителями. восемнадцатилетние, бывшая тусовка, шашлыки у аякса… так, это мы оставляем. видео, где скар бился в конвульсиях от смеха из-за новой фотки в паспорте… нет, это он тоже оставит. поездка в египет с родителями? это ему уже не нужно. но всё это он сделал на эмоциях, завтра большую часть удалённого он восстановит. ещё у него есть альбом, где совместные фото и видео с кадзухой. там уже под двести медиа. этот альбом он никогда в жизни не тронет, даже под дулом пистолета. листая фотографии и пересматривая в сотый раз одни и те же видео, он понимает: сейчас он самый счастливый человек на свете. даже счастливее, чем когда съезжал от родителей. время пролетело незаметно, телефон показывал почти пять утра. музыка в наушниках играла на всю. медик в какой-то момент начал со всеми эмоциями петь вслух весь свой плейлист. и разбудил гитлера… каэдэхара просыпается от слишком громких звуков над ухом. поворачивается к скару. кое-как фокусирует взгляд на парне, вынимает из уха наушник и сонно бормочет: — ты хули сам не спишь, так ещё и меня будишь? гитарист не на шутку испугался. — ты меня в могилу свести решил?! спи блять, рано ещё, — делает музыку тише и ложится набок, обнимая проснувшегося. — ты такой интересный, — высвобождается из объятий, — разбудил меня, злишься на меня и я ещё «в могилу тебя свести решил», ну спасибо, — поворачивается к скару спиной. — чего ты хочешь? — ничего, ложись спать. — я не хочу, а вот тебе не помешает поспать подольше. — а я не буду спать. — ну и пошёл нахер. кадзухе спросонья не сразу удалось понять, что сказал парень, но после осознания зрачки расширились, а сердце кольнуло. — что ты сказал? но медик уже не слышал его, снова вставил в уши свои затычки и отвернулся к стене. пианисту стало до боли в груди и лёгком покалывании в бедре обидно. его только что послал любимый человек. но за что..? он зарывается носом в худи и почти с головой кутается в одеяло. уснуть не получается, бедро побаливает. с медиком разговаривать не хочется, да и вставать за таблетками тоже лень. на какое-то время удалось уснуть, но боль усилилась и кадзу пришлось подняться с тёплой постели. благо аптечка как лежала на столе, так и лежит. включает на телефоне фонарик и переворачивает маленький чемоданчик верх дном. таблеток он не обнаружил. боль усилилась. кадзуха стучит кулаком по столу, отчего скарамучча пробуждается от тревожного сна. блондин материт вся и всех и снова осматривает аптечку. ему кажется, к восемнадцати он окончательно ослепнет, потому что эти ебучие таблетки были на самом видном месте. он открывает баночку и высыпает на ладонь половину содержимого. ему сейчас плевать сколько он сожрёт, ему срочно нужно унять эту адскую боль. ноги подкашиваются, пианист опирается на стол и дрожащими руками берёт бутылку с водой. открывает и делает несколько глотков прохладной жидкости. закрывает бутылку и снова упирается руками в стол. по щеке течёт слеза. больно. очень больно. — что за таблетки? — раздался обеспокоенный голос за спиной. — неважно. — неважно? что случилось? — блять, не видишь? — растирает кожу на больном месте. — я не об этом. почему ты не хочешь со мной разговаривать? я тебя чем-то обидел? блондин воздухом подавился от услышанного. — слушай… попей таблеточки для памяти, говорят помогает… — да что такое? — ты послал меня, вот я и пошёл. — что я сделал?! когда? — полчаса назад. — мать твою за ногу…— устало трет переносицу. — напомни наш диалог. — я сказал, чтобы ты лёг спать, ты сказал что не хочешь, а вот мне нужно поспать, я сказал что не буду и ты сказал «ну и пошёл нахер». — сука. медик закрывает лицо руками от стыда и садится на корты. он снова за языком не уследил. хотя сделал он это неосознанно, такое часто у него бывает. вот нагрубит он допустим какому-то там тарталье, или какой-то там арлекино, пустит какую-то колкую шутку или любую другую обидную вещь. он не то, что не заметит… он в большинстве случаев даже не вспомнит разговора с собеседником. именно это сейчас произошло. он помнил только, что разбудил своей блядской музыкой булочку и что тот начал возмущаться. а дальше память, будто отшибло. — прости меня пожалуйста, господи, — встаёт и крепко обнимает блондина. — я не господи конечно… но прощу. — я не умею за языком следить, — носом утыкается в плечо и вдыхает еле слышный аромат своего же парфюма. каэдэхара всё ещё спиной стоит к медику, руку запускает в его растрёпанные волосы. — обними меня, — тихо просит скар. пианист разворачивается и обнимает спину парня. сам же медик аккуратно тянется к той прозрачной банке без каких-либо этикеток. сказать правду? эти белые овальные напоминают таблетки для хорошего настроения. но кадзуха не такой, его слабый организм не вывез бы даже самую маленькую дозу. послышался тяжёлый вздох. — я тебе сейчас воду с содой намешаю и заставлю чистить желудок. — что? — каз отстраняется. — это болеутоляющее? мальчик вздрагивает и дрожащим голосом отвечает «да». — напомни, сколько ты на них сидел? год? два? — последнее. — они вызывают привыкание, кадзуха, — грустными глазами смотрит на младшего. — а что мне оставалось? больно вообще-то! — во-первых, так говорят все герои того самого сериала на пятом, во-вторых, мог меня позвать, я бы тебе обезбол вколол. — ты… что? чем ты мне его колоть собирался? и я тогда был на тебя обижен. — знаешь, у кого-то сорок пять в сумке у папы, а у меня фул аптека в рюкзаке. — и часто ты с собой шприцы носишь? — немного недоверчиво уточняет кадзу. — специально для таких, как ты, — нежно улыбается и кладёт сильные ладони на хрупкие плечи парня. — то есть, только для меня? — только для тебя. они молчат, просто смотрят друг на друга. свет луны из окна падает на спину каэдэхары и на лицо райдэна. его глаза сияют глубоким синим и блестят. — ты очень красивый, — тихо говорит пианист и кладёт ладошку на привычно горячую щёку скара. и снова он вздрагивает. — уж точно не красивее тебя, — усмехается парень и ластится к привычно холодной ладони. — ты у меня модель, прям куколка. — ну всё, хватит, — отводит смущённый взгляд алых рубинов. — тебе значит можно меня смущать, а мне тебя нельзя? — стоп, тебя смутили мои слова? серьёзно? — почти. я буду смущаться лишь от одного твоего действия. — какого же? усмехается, опуская глаза в пол. — а тебе скажи, — снова смотрит на кадзуху, но только их лица намного ближе. снова молчание, но вовсе не от напряжения. это спокойное молчание, умиротворённое. блондин тянется к сухим губам гитариста за поцелуем, но только коснувшись их – темноволосый отстраняется. — «ты совсем что ли? заразишься!» — писклявым голосом цитирует слова больного. — я почти выздоровел! и у меня не такой голос. — не слышу. каз цокает. — я почти выздоровел не без твоей заслуги. — и твоей мамы. — её мы поблагодарим потом, а сейчас я займусь тобой, — кладёт вторую руку на щёку парня. — хочу отблагодарить тебя сполна, — облизывается и примыкает к губам медика. поцелуй вышел смазанным и нежным. кадзуха держит щёки скара и мягко сминает его губы. сам же темноволосый делает то же самое, только руки перемещает с плеч на стол, на который каз опирался. гитарист настойчиво пытался уложить пианиста на этот стол и тот вскоре поддаётся, обнимая старшего за шею. ножки скрепляет за спиной скара. сам же темноволосый кладёт локти на твёрдую поверхность по обе стороны от лица лежащего. он не напрягается от слова совсем, просто нежно целует любимого мальчика. оба на какое-то время прерываются от столь увлекательного занятия и лишь касаются носами. младший вновь вовлекает скарамуччу в поцелуй, но более требовательный и страстный. их языки исследуют полости друг друга и не могут этим насытиться. каэдэхаре хочется большего. но это лишь мимолётное желание, как только скар начнёт хоть что-то делать – кадзу охватят паника с истерикой. медик в спешке стягивает с нижнего худи и бросает на пол. на кадзухе тоже белая футболка и свободные шорты в голубую клетку, что были еле заметны под кофтой. шершавые губы опускается ниже, целуют шею, оставляя еле заметные следы на фарфоровой коже. не засосы, следы поцелуев и безграничной любви. блондин вот-вот взорвётся от переизбытка чувств, но казалось бы, всего лишь поцелуи, в этом ничего нет. но как же, чёрт возьми, приятно… тихий стон срывается с опухших губ и забывается в этой тишине, вперемешку с влажными звуками поцелуев. приятно до дрожи, приятно до боли в бедре, что действительно ещё немного покалывает, приятно… просто приятно. — ска-а-ар…— тянет его имя в протяжном стоне. — м? — оставляет мокрый поцелуй на ключице. — что ты чувствуешь? тот поднимается к алому ушку и шепчет: — я не чувствую тревогу, меня не кусает страх, — и целует нежную кожу под ушком. кадзухе не нужно было даже понимать смысла сказанных слов, итак всё ясно. слова из песни и что-то ещё, о чём гитарист пока не хочет говорить, но обязательно скажет в будущем. и снова оба теряются в ощущениях. райдэн наслаждается нежной кожей и стонами над ухом, а каэдэхара поцелуями на своей шее, что оставляет верхний. пианист ёрзает и бёдрами подаётся вперёд. скарамучча вздрагивает и отстраняется. — малыш, я этим без резинки заниматься не буду, — безобидно улыбается и тыкает в красный носик пальчиком. — возьми целлофановый пакет и скотч, в чём проблема? — проблема в том, что ты боишься. по глазам ведь вижу. — тогда зачем ты меня начал раздевать? — потому что ты опять горишь. с этими словами гитарист касается губами лба младшего. — мда, я тебя смутил до повышения температуры, — хмурится и коротко целует красные губы каэдэхары. — у меня всегда такое, — отворачивает голову и складывает руки на груди. — ещё мне больно. — где больно? я что-то задел? — ну знаешь, я себе свой первый раз не совсем в пять утра и на столе представлял. — а ты себе его представлял? — а? ты что-то сказал? — глупо улыбается и краснеет сильнее, благо в полутьме этого почти не видно. — я так и знал, что ты про меня порнуху сочиняешь! да по-любому свои фанфики в заметках про меня пишешь. — заплати син цю и он про нас напишет самый извращённый фанфик, гарантирую. — он этой поеботой занимается? я к нему больше не подойду. — что-то мы от темы ушли. — у нас была тема? снова молчание. райдэн с ног до головы осматривает каэдэхару. вид у него максимально развратный и небрежный. волосы растрёпанны и прилипают к лицу, лицо горит, губы опухли, на шее и ключицах алые следы, футболка задралась. в общем, скар не сдержался и запустил руки под одежду кадзухи. тот вздрагивает. — скар, не- горячая ладонь обжигает кожу и сжимает бок. потом другой. поглаживает, забираясь выше. — скар, хватит, прошу… но он будто не слышит. снова наклоняется к шее. целует, легонько кусает, трогает тело кадзу. и снова паника. память возвращает в ту роковую ночь, когда блондину было пятнадцать. какой-то клуб, трое… нет, четверо накаченных мужчин, больше похожих на зэков и кадзуха. глупый, беззащитный, одинокий и под веществами. его тогда смачно накачали, что он недели две в больнице отходил от всего. сейчас он боится скарамуччу, вот серьёзно. его взгляд голодного хищника прожигает насквозь и он уже не просто трогает хрупкое тело, а буквально лапает, сжимая чуть ли не до боли. — если ты не остановишься – я тебя ударю, — голос дрогнул и парень всхлипывает. кадзуху снова игнорируют. паника всё нарастает. дышать становится труднее. пианист пытается оттолкнуть от себя медика, но тщетно, каз слишком слаб для такого качка. — да что с тобой?! — всё же удаётся оттолкнуть. — м? со мной всё нормально. — нет, не нормально! я же просил тебя остановиться, а ты просто внаглую игнорировал меня! — тебе же это нравится, кадзуха. — нравится, только тогда, когда ты делаешь то, что я говорю, — стирает кулачок слезу. — оу, мальчик любит подчинять? извини конечно, — наклоняется к красному лицу, — но я не намерен подчиняться никому. даже тебе. кадзу молчит. ему нечего ответить. кулаки сжимаются. сердце сжимается, всё внутри сжимается. больно и обидно. парень не выдерживает и начинает реветь, толкая скара в грудь, пытается оттолкнуть от себя этого эгоиста, по-другому его сейчас нельзя назвать. сейчас каэдэхара не слышит и не чувствует ничего, лишь обиду, злость и что-то ещё. не чувствует и то, как его садят на стол и крепко обнимают. не чувствует, как нежно перебирают его волосы. не слышит, как ему нежности шепчут на ухо. шепчут о том, что он самый-самый лучший, а сам скар дурак дураком, даун дауном и долбоёб долбоёбом. пианист неосознанно обнимает гитариста в ответ. носом утыкается в плечо, оставляя мокрые следы на белой ткани. райдэн осторожно гладит спину кадзу, мысленно пересчитывая каждый позвонок. «я ужасен», — про себя думает медик. — каз, — уже вслух зовёт парня, — прости меня… пожалуйста… — да как ты смеешь- — ладно, не прощай меня, я чмо конченое. просто знай: я тебя люблю больше родной матери и никогда не сделаю больно и вообще… была бы бабушка-покойница жива – так со стыда бы сгорела. каэдэхара смеётся. — это должно быть грустно, но тебе можно и посмеяться, — улыбается и чмокает мокрый висок блондина. — прощаешь? — моё прощение надо заслужить, — усмехается и крепче обнимает шею скара. — каким же образом? уж явно не через постель. — что я люблю? — меня? десерты? мой голый торс? добавляй конкретики в вопрос, милый. — думаю, обычного поцелуя будет достаточно. медик пожимает плечами и чмокает красную щёку. кадзу уставился на него недовольной моськой. — я же говорю: добавляй конкретики. — тц, зараза, — цыкает и хватается за щёки темноволосого. вовлекает в поцелуй. гитарист проталкивает язык. блондин мычит тому в губы. — ну уж нет, — отстраняется и всхлипывает. — на этот раз без приколов. — сначала вытри слёзки, у меня сердце кровью обливается, — грустно смотрит в заплаканные глаза и сам стирает с бледного лица влагу. целует носик, лоб, щёки, виски да всё лицо. извиняется так. — хорошо, а теперь целуй. — блять, а что я сейчас тогда делал? — усмехается. — не знаю, я тебя ещё не простил. — ну куда тебя целовать, а? парень шмыгает и хмурит еле видные бровки. — ну в губы. — я уже говорил про конкретику? как? взасос или просто? — я тебя реально сейчас ударю. гитарист улыбается и ничего не говорит, лишь примыкает к опухшим губам кадзухи. целует нежно и мягко, никуда не торопится, растягивает удовольствие. как и договорились: без «приколов». — я тебя люблю, — в самые губы шепчет райдэн. — и я тебя, — на выдохе говорит каз. и снова они нежно целуются. так сладко, как только можно себе представить. мягко мнут уста друг друга. первым отстраняется кадзуха. — у меня спина болит. — продолжим на кровати? — что ты там опять продолжать собрался? обмен слюнями? — ну типа. — протестую, время спать. — как скажешь, — пожимает плечами, коротко целуя болящие и пухлые губы блондина. кадзуха всё ещё сидит на столе и устало смотрит в бездонные глаза скарамуччи. — чего сидим? — отнесёшь на кровать – заслужишь моё прощение. — маленькая ложь. ноющая боль. в горький поцелуй, — касается красных губ и нежно целует, — сахарный сироп, — улыбается. — на крепкой шее цепь – золото дураков. можешь не любить, но не делай меня врагом. поёт скар, конечно, красиво. особенно песни юры. — не дыши – спугнешь любовь. оба тихо хихикают. райдэн закидывает кадзуху на плечо. тот ворчит и смущается. через пару шагов медик укладывает мальчика на постель. накрывает одеялом и ложится рядом. — скар. — что такое? — я тут подумал… парень и сам не мог поверить в то, что сейчас скажет. права была мать – скар хорошо на него влияет. — я согласен. — на что? — снова встать на лёд.