Когда твой истинный ‒ мудак (Лютер)

      — Вы уверены, что хотите посетить её? С тех пор, как её к нам перевели, она не произнесла ни слова. Боюсь, вы тоже ничего не добьётесь, — немного устало уточняет у меня альфа в белом халате.       — Да, я уверен, — киваю я. — Мне просто нужно сообщить ей одну новость. Так что ничего страшного, если она мне ничего не ответит.       Альфа пожимает плечами и жестом велит мне следовать за ним.       — Буйности мы за ней не заметили, но на всякий случай будьте бдительны, сумасшедшие в порыве гнева порой удивительно сильны.       Я киваю и быстро захожу в открытую альфой для меня дверь.       — Я буду снаружи, — напоследок слышу я, перед тем как дверь медленно закрылась.       Я оказываюсь в небольшой светлой комнате, обитой подушками и при этом не лишённой достаточно большого окна. Толстая металлическая решётка так же присутствовала за глухим стеклом — не выпрыгнешь.       Я быстро обвёл взглядом комнату и остановил своё внимание на женщине, сидящей на стуле с идеально прямой спиной.       — Здравствуйте, Дебора, — поздоровался я, но она не то что не ответила, даже голову не повернула в мою сторону.       На мгновение ко мне закралось сомнение в моём собственном здравом уме. Зачем я вообще сюда пришёл? Неужели это действительно было так необходимо? Сона бы точно не одобрила. Именно поэтому я никому ничего и не сказал. Не знаю почему, но для меня действительно было важно поговорить с Деборой. Рассказать ей то, что в итоге произошло с её «лёгкой» подачи.       — Знаете, вчера Лютер впервые за прошедший месяц счастливо улыбался. Не вынужденно, не вежливо, а по-настоящему, как действительно живой человек, не съедаемый изнутри горем, грустью и тревогой.       Дебора продолжала сидеть прямо и смотреть в окно ничего не видящим взглядом. Даже не шелохнулась.       — А ещё мы теперь знаем, почему ваши наркотические подавители для альф не работали со мной. Потому что мы с Лютером — истинные. А вы это знали?       Ответа не последовало, как и хоть какой-нибудь реакции.       — Ладно, раз вам совсем не интересно, то просто скажу то, что хотел. Чтоб вы знали. А потом пойду тогда, — я набираю в лёгкие воздух, собираясь с духом. — Вы скоро станете бабушкой. И возможно, без вашего вмешательства этот ребёнок, — я машинально прикоснулся к своему животу, — никогда бы не появился, так что спасибо вам, хоть вы это и не из добрых побуждений.       Дебора продолжала сидеть, крепко сцепив пальцы в замок, и смотреть куда-то в даль.       — Знаете, ребёнок ещё такой крохотный, а я его уже очень сильно люблю. И мне абсолютно плевать на его пол, что первичный, что вторичный. Не за это любят детей, а за то, что они просто твои. За то, что они просто есть. Но, похоже, вы так этого и не поняли.       Я немного помолчал, стараясь справиться со своими эмоциями.       — А знаете, что самое удивительное? Какими бы ни были родители, дети их почему-то всегда любят. Несмотря ни на что. Лютер и Мал места себе не находят и, конечно же, постоянно вас оправдывают, виня себя. И это происходит именно потому, что они вас… — я закусываю губу, пытаясь сдержать непрошенные слёзы, — любят. А когда любишь кого-то, всегда его оправдываешь. Даже если этот кто-то — просто чудовище! — не сдержался я, но Деборе, похоже, было плевать на все мои слова.       Зло стиснув челюсти от равнодушия этой женщины, я быстро разворачиваюсь и хватаюсь за ручку двери, но тут же замираю.       — Знаете, я всегда думал, что люди не рождаются злыми, не рождаются хладнокровными убийцами. Думал, что различные жизненные обстоятельства делают их такими. Словно вынуждают перейти на тёмную сторону, забыть обо всём хорошем, человечном, что было внутри… Дебора! — я резко поворачиваю голову и просто с отчаянной надеждой смотрю на эту сухую чопорную женщину. — Ну скажите! Почему вы стали такой? Почему?!       В ответ была всё та же холодная тишина.       — Неужели вы действительно родились такой… — я с досадой поджимаю губы, а затем, тяжело вздохнув, начинаю открывать дверь.       — Римма…       — Что? — я замер, выпучив глаза от шока. Мать Лютера сейчас действительно что-то сказала или у меня уже просто начались слуховые галлюцинации?       — Её звали Римма, — повторила Дебора.       Поняв, что мне это не чудится, я медленно закрыл дверь и подошёл ближе к женщине.       — Кого?       — Мы ходили вместе в сад, потом в школу. Всегда вместе, не разлей вода. Лучшей подруги и представить было сложно. Моя идеальная Римма. Такая сильная, такая смелая, такая добрая… Я была так счастлива. Я была живой, а потом…       Дебора замолчала и снова повисла тишина.       — Потом? — не выдержал я. — Что случилось потом?       — Римме исполнилось семнадцать. Альфа до кончиков её коротких тёмных волос. Родители были против моего общения с ней и раньше, но после — вообще табу… Римма — неправильная, Римма — уродина, Римма — бельмо на глазу у нашего мира… Римма тебя испортит… А я даже хотела, чтоб она меня испортила. Мне так нравилась та свобода, которая была у неё, та лёгкость. Никакого контроля, никаких ненавистных занятий на фортепиано, никаких приличных манер. Есть руками — пожалуйста, скатиться с горки на детской площадке — не проблема. Плевать, кто что подумает, главное, что весело… Я доверяла ей больше, чем себе. Отчасти это меня и погубило.       — Почему? — тихо спросил я, но Дебора меня как будто не услышала. Похоже, она глубоко погрузилась в свои воспоминания.       — Я пошла бы за ней даже на край света, поэтому, когда она позвала меня в мой день рождения на заброшенную стройку, я сразу же согласилась. Мы там часто раньше бывали, любовались видами с верхних этажей. С Риммой я даже про свой страх высоты забывала… — Дебора вдруг поджала губы, но это ей не помогло, я всё равно заметил, как они неожиданно задрожали. — В тот раз мы, казалось бы, как обычно подошли к самому краю, крепко держась за руки. Всё было так прекрасно, и я думала, что так будет всегда, но Римма… Она вдруг повернулась ко мне и практически прошептала одними губами: «Деб, ты так вкусно пахнешь, что я с ума просто схожу… Деб, я так и знала, что ты моя». Её губы оказались такими мягкими, такими… приятными… — женщина вдруг подняла руку и кончиками пальцев дотронулась до своих подрагивающих губ. — Я потерялась в своих ощущениях, мне захотелось чего-то большего… и Римме — тоже… Она вдруг прижала меня к себе так тесно, что я вдруг почувствовала… её член. Страх просто какой-то ледяной волной окатил меня, и я тут же оттолкнула её от себя что было сил… Родители оказались правы, мне нельзя было дружить с ней… Но не потому, что она испортила бы меня, а потому… — из глаз Деборы неожиданно потекли слёзы. — Потому что это я погубила её жизнь. Я до сих пор помню, как она падала. Время в этот момент словно замедлилось. В глазах Риммы почему-то не было страха, не было обвинения, она меня словно уже тогда простила. Простила за то, что я отняла её жизнь… Как я спустилась вниз — не помню. Почему не сиганула следом — тоже не понимаю. Изломанное, расшибленное тело Риммы я не смогу забыть никогда. Я упала ей на грудь и рыдала, пока не сорвала голос. Меня так и нашли. Дальше я плохо помню. Кажется, я сопротивлялась, не желая отдавать им мою Римму. Потом была больница, много уколов… Я никому не говорила, что это я её толкнула. Никому. Но все решили, что это она сама «допрыгалась»… Вышла я из больницы уже совершенно другим человеком. Во мне действительно словно что-то умерло вместе с Риммой. Родители именно тогда и решили переехать. Даже специально нашли квартиру на первом этаже. Они думали, что мне так будет легче. Легче не стало… Даже спустя целую жизнь…       — О, Дебора… — в полнейшем ужасе выдохнул я.       Из глаз моих потоком катились слёзы. Какая жестокая судьба! Так несправедливо…       — Значит, встретив Ричарда, вы решили попробовать забыть?       — Никогда! Я никогда не забывала про Римму! Ни на единое мгновение.       — Тогда зачем вы в него вцепились?       Дебора вдруг повернула голову и посмотрела пристально мне в глаза.       — Потому что он похож на Римму. Особенно глаза… мой любимый цвет мокрого асфальта…       — И мой любимый… — словно на автомате тихо выдохнул я.       В этот момент я впервые в жизни увидел настоящую, искреннюю улыбку матери Лютера.       — Очень надеюсь, что у моего внука или внучки глаза будут такие же. Такие же красивые, как у моей Риммы…