***
Всё вокруг залито белым и я в том числе. Счастливые лица гостей сияют своими обворожительными улыбками, и я тоже невольно начинаю улыбаться. Но ещё бы! Сегодня ведь самый счастливый день моей жизни! Я осматриваю себя со всех сторон. Белоснежное платье безупречно на мне сидит, но почему-то оказывается очень тяжёлым. И почему я не выбрал брючный костюм? Надеюсь, Лютер не разозлится… Букет в моих руках состоит из мелких ромашек, и чтобы скрасить невероятно волнительное ожидание, я начинаю отрывать лепестки: любит — не любит, придёт — не придёт, истинный — не истинный… Лепестки заканчиваются так неожиданно, что в руках остаются лишь голые стебельки. Не зная, что теперь делать, я в панике откидываю остатки букета в сторону. Ничего, букет ведь не главное! Главное — жених! Вдруг начинает играть музыка, и гости все поднимаются со своих белоснежных стульчиков. Я вглядываюсь вдаль, но картинка размывается, как бы я ни силился её разглядеть. Ослепительную белизну разбавляет силуэт в тёмно-синем. Он медленно приближается, и меня от волнения начинает кидать то в жар, то в холод. Теперь очень хочется пить… Наконец-то я вижу самые любимые черты лица. Лютер! Вот только вместо свадебного костюма на нём надет его старенький спортивный. Так удобней? Не дойдя до меня несколько шагов, Лютер вдруг останавливается. Он на меня не смотрит, его взгляд упрямо буравит пол. Секунды идут, но ничего не меняется. Я не выдерживаю и делаю шаг к нему навстречу, но альфа вдруг очень резко выкидывает руку перед собой, заставляя меня остановиться. А потом… Всё вокруг охватывает пламенем. Мне кажется, что я горю изнутри, и виной тому… взгляд. Лютер смотрит на меня немного виновато, пожимая плечами, а потом вдруг его губы расползаются в счастливой улыбке. — Я встретил истинного, — произносит он с таким облегчением, что пожар вокруг резко сменяется вьюгой. Моё сердце покрывается коркой льда, а тело начинает бить озноб. — Это девушка, Айд! Я так счастлив! Я знал, что наша с тобой связь — просто ошибка! Грязь… её больше не будет в моей жизни! Как и тебя! — Лютер практически смеётся, и его безжалостные слова рвут мою душу на части. Альфа, которого я больше никогда не смогу назвать своим, быстро разворачивается и уходит. Уходит от меня навсегда… Я падаю на пол, сворачиваясь клубком от отчаяния. Так больно, будто грудную клетку проломили и вырвали сердце. Но… я ведь знал, что так будет. Знал всегда…***
Я резко открываю глаза, чувствуя, как по щекам катятся горькие слёзы. Просто сон? Или подсознание в красках нарисовало все мои будущие перспективы? Не удивлюсь, если верен именно второй вариант… Если бы не этот отвратительный сон, я бы ещё спал и спал! Надо же было такому присниться! Просто жесть! Кошмарный кошмар… От переживаний в горле у меня пересохло, и я заметался на подушках, разрываясь между желаниями разрыдаться в голос и тут же вскочить, направляясь прямиком к холодильнику за прохладной водичкой. На удивление второе пересилило. Но пить, действительно, хотелось просто нереально. Я решительно вытер глаза и… тут же возблагодарил природу-матушку, пославшую мне в награду такого преданного и заботливого друга. Большой вытянутый круглый стакан стоял на моей прикроватной тумбочке, наполненный до самых краёв желанной водой. Она, конечно, не была холодненькой как из холодильника, но мне сейчас подходила и такая. Едва не разливая драгоценные капли по подбородку, я махом осушил стакан, оставленный Соной. Стало немного легче. Я повернул голову к окнам: на улице уже была полнейшая темень. Неужели я проспал целый день?! Бля, Лютер! Вот тебе и подремал пару часиков… Я быстро свешиваю ноги с кровати и ищу глазами свои вещи. Почему мне никто не позвонил? Акей же обещал! Я бросаюсь к своему телефону, но… только теперь я вспоминаю, что он был у Соны, когда я зашёл в кофейню. Кажется, она положила его на барную стойку, прежде чем кинуться ко мне. Уф… Почему меня не разбудила Сона — даже спрашивать не было смысла. Скорее всего, на её месте я поступил бы точно так же и дал измученному другу хорошенько выспаться. Я до сих пор был в пижаме, повидавшей со мной так много разных мест, хотя ей это было и не по статусу. Руки потянулись к джинсам и футболке, но моя голова вдруг словила пару вертолётов, заставляя меня снова плюхнуться на кровать. Да что ж здесь так душно-то! Как будто… течка… Я в голос стону от досады. Ну почему всё так не вовремя! Пересиливая себя, я встаю на ноги и иду к шкафу с аптечкой. Скорее, надо скорее выпить подавители, пока у меня внизу всё не разболелось и мои мозги не стали вытекать со смазкой через жопу. Всё же Сона была права: мои извилины в голове находятся, судя по всему, не всегда… Я смотрю на белые круглые таблетки в блистере и тяжело вздыхаю. Опять подавители… Но как же я хочу уже наконец в свою течку потрахаться с Лютером! Можно мне хотя бы разочек, а? Прям издевательство какое-то… Я тяну руку, чтоб взять таблетки, как вдруг слышу грохот на первом этаже. Что-то упало? Сердце тревожно подпрыгнуло, и я сломя голову кинулся вниз. Сона! В кофейне царила темнота, и лишь тонкая полоска света из кухни рассекала её. Но даже этого света мне хватило, чтоб разглядеть распластавшееся на полу тело моей подруги. — О, нет! Сона, Соночка! — я падаю на колени и быстро нащупываю пульс. Слава природе, он был! Вот только возле виска светлые волосы моей подруги приобрели багровый цвет. Это явно не она сама… Воздух разрезает едва уловимый свист, и я в последнюю секунду умудряюсь увернуться от удара по голове. — А неплохой у вас молоток для отбивания мяса, жаль только то, что ты не прочувствовал это на себе, — слышу я вдруг скрипучий и до омерзения знакомый голос. — И зачем вам только этот молоток в кофейне, где вы не подаёте мясо? — Потому что эта кухня не только для кофейни, но и для обычной жизни, — зачем-то отвечаю я. Я хочу подняться на ноги, но мне это очень настойчиво запрещают двое: мать Лютера и её направленный в голову Соны пистолет. — Только шевельнись — и ей конец, — будничным тоном проговорила Дебора, снимая пистолет с предохранителя. — Вам же нужен я, зачем вы тронули Сону? — Эта бедная девочка стала жертвой обстоятельств, — с едва заметным сожалением выдохнула женщина. — Меня ведь, кажется, кое-кто забыл предупредить, что ты у нас нынче предпочитаешь каре, — а вот теперь в её голосе явно слышалась злость. — Со спины вы очень похожи, не удивительно, что я ошиблась. Хотя ошиблась не я, а эта спятившая природа, которая наградила мужчин сучьей жопой. — Пожалуйста, только не убивайте Сону, — страх за подругу пульсировал в ушах, делая неразборчивыми некоторые слова женщины. — Она ведь правильная: женщина-омега! Как… как и положено… А со мной можете делать всё, что хотите. — Убивать её — в планах у меня не было. Если ты, конечно, всё не испортишь, — Дебора с презрением смотрит на меня, а потом вдруг добавляет. — Или не испортит она. Как всякие Маргарет… — Это вы сейчас истинную Дикки имеете в виду? — не смог удержаться от вопроса я. Мать Лютера удивлённо приподнимает одну бровь и тут же фыркает: — Я смотрю, этот кретин успел тебе кое-что разболтать. — Вы долго ехали, — пожимаю я плечами. — Но интересно, что Маргарет ВАМ испортила? По мне, так она испортила жизнь именно Дикки. Хотя вообще непонятно, почему она решила лечь под левого альфу, имея истинного. В голове это просто не укладывается… Мать Лютера вдруг смотрит на меня снисходительно, расползаясь в какой-то сумасшедше довольной улыбке: — Ты думаешь, эта инфантильная девчонка могла что-то решить в своей жизни? Только сплошные капризы да надутые губы. А Дикки как имбецил бегал за ней, виляя хвостом, и выполнял любые требования. Я правда терпела сколько могла, но Маргарет сама всё испортила. — И как же она всё испортила? Захотела попробовать с другим альфой за спиной у Дикки? И причём тут вы? — задавая эти вопросы, я параллельно лихорадочно размышлял над тем, как мне выпутаться из сложившейся ситуации и при этом уберечь Сону. Крепко зажатый пистолет, нацеленный в голову моей подруги, заставлял отметать один вариант за другим. — Маргарет заявила, что она не хочет, чтоб Дикки общался со мной и Бакиром. Сказала, что мы нехорошие люди и подвергаем её драгоценного мужа опасности. Вечно впутываем его в свои тёмные делишки, заставляя прикрывать наши бессовестные… спины, — Дебора презрительно скривилась. — Аристократка хренова, за всю свою недолгую жизнь, похоже, даже слово «жопа» не сказала. — Разве это плохо? — Плохо. Если это раздражает. Вот и пришлось заставить её заткнуться. Навсегда. Ещё не зная подробностей, мне уже стало дурно от вмиг посетившей меня догадки. — Что вы сделали? — обессилено прошептал я. — То, что было необходимо. Дикки — слабак. Конечно же, он пошёл на поводу у своего члена и на полном серьёзе хотел всё бросить и переехать с женой в другой город, поближе к её родственничкам. Разве я могла это допустить? — Если бы вы были хорошим другом, то вы бы не просто допустили это, вы бы ещё и порадовались за Дикки. Дебора пропустила мимо ушей мою реплику, продолжая как ни в чём не бывало: — Незаметно взять нужные таблетки у Бакира — не составило особого труда. Подсыпать их тупорылой членобабе в одном баре — тоже. А вот накачать Маргарет — с этим мне, конечно, пришлось повозиться, но в итоге я справилась. Мой план сработал идеально. У Дикки просто крышу сорвало от увиденного, но закапывать трупы — мне не привыкать. Я уже знал, как ей не привыкать закапывать тела невинных людей, и от этого мне стало ещё более тошно. — Не понимаю… Связь у истинной пары ведь так крепка, что по всем правилам Дикки мог разорвать альфу, разбить кулаки о стену, на крайний случай даже разрыдаться, но никогда… и волоска с головы своей половинки… Почему же тогда его рука даже не дрогнула, нажимая на курок? — У Дикки слабое сердце, — словно невпопад улыбнулась Дебора. — Точнее, он так думает. — Что вы имеете в виду? — Дикки пьёт таблетки и капли, в которых кроме витаминов есть ещё парочка очень важных компонентов. Именно они помогают ему ни о чём не сожалеть. Помогают жить дальше, придавая обыденности вполне приятный привкус. Потому что в момент ярости ты живёшь чистыми инстинктами, которые разливаются по венам чистым кайфом. Всё чисто. Любовь, сострадание, всепрощение… — с отвращением фыркнула Дебора, — любая ерунда стирается, и ты свободно можешь поступать так, как тебе хочется. А Дикки захотел их убить. Именно поэтому его рука не дрогнула. — Наркотики… — в ужасе выдохнул я. — Ну какие же это наркотики? От наркотиков люди долго не живут, а Дикки начал сидеть на этих препаратах ещё с одиннадцатого класса. Правда, тогда они были далеки от совершенства, но Бакир — умница, лучший в своём деле. Мне сразу же вспомнились слова Дикки, что он ни о чём не жалеет. А ещё то, что он спокойно спал, даже после того, как они с Бакиром разорвали того несчастного парня-омегу, а после — где-то закопали его труп. — И как только Дикки не побоялся пить непонятно какие лекарства, предложенные ему Бакиром? — Ты такой наивный, а ещё плохо слушаешь, — Дебора закатила глаза в потолок, но при этом ни на мгновение не теряя бдительности. Дуло её пистолета по-прежнему смотрело в сторону моей подруги. Что же мне делать, каким богам молиться, чтобы Сона осталась жива и здорова? — И что же я упустил? — Да, похоже, всё. Капли и таблетки Дикки прописали для сердца. Ну а я немного их усовершенствовала. — Если бы вы нормально рассказывали, я бы всё понял, но тут… одни сплошные дыры в вашей истории, — я стискиваю челюсти, стараясь держаться. Эта манера ломаного повествования кого-то мне сильно напоминает… — У Дикки в одиннадцатом классе что, разболелось сердце, что ему прописали лекарства? И как вы на протяжении стольких лет умудряетесь что-то добавлять в его лекарства? Ничего же непонятно. Только одно я уловил: Дикки потерял всё человеческое благодаря вашей помощи, и поэтому он с таким удовольствием изнасиловал бедного парня-омегу! И продолжал его насиловать вместе с Бакиром даже тогда, когда тот уже перестал дышать! — А, он тебе и про это разболтал. Старый кретин. Но что ж, — Дебора пожимает плечами, — тогда можно и сделать в его рассказе парочку поправочек. Они с Бакиром думают, что тот омега выпил подброшенные ему таблетки, вот только всё совсем не так. Эти таблетки взяла… я. — Вы? Но зачем? — Мне было интересно, — просто отвечает Дебора. — Я подслушала разговор Дикки и Бакира. Они шептались, периодически пошло хихикая, о том, что теперь-то они наконец завалят того пацана. Бакир сказал, что намешал что-то типа Виагры, поэтому, когда омега выпьет вместо подавителей эти таблетки, он захочет любого альфу, и вот тогда-то они его и поимеют. Помню, что едва в голос не рассмеялась от таких никчёмных желаний и глупых рассуждений. Омеги в течку и так готовы раздвигать ноги перед любым альфой, но пока могут соображать, да, принимают либо подавители, либо предлагают себя определённым альфам. Но если Дикки с Бакиром так сильно хотели лизнуть грязь, то я решила им помочь. Я макнула их морды в это болото по самые пятки! — А я думал, вы друзья. Действительно, какой же я наивный… — Дружба… — мать Лютера закусила губу, а затем практически выплюнула. — Никчёмная, лживая штука! Один пустой звук… Я не стал спорить. Какой в этом смысл? Похоже, Дебору уже было просто не переубедить. — Так что я без зазрения совести стащила таблетки из сумки нашего желанного омежки, как только парни их ему подменили. Ну а потом всё само стало складываться лучше некуда. У Бакира с Дикки была физкультура, и я щедро предложила им целую бутылку воды. Правда, перед этим я растворила в ней всю пачку тех самых возбудителей. Как же мне было интересно посмотреть, что с ними после этого будет! — глаза женщины загорелись таким сумасшедшим азартом, что меня передёрнуло от ужаса. — А зрелище в итоге оказалось, что надо. Ни разу не разочаровало. Чтоб ты понял весь масштаб моего везения — именно в этот день у омеги началась течка. Он — в сумку за подавителями, а их нет. Решил, что дома забыл, и в панике бросился из школы. Я ему, правда, успела шепнуть, что бегать в течку по оживлённым улицам — плохая идея, и посоветовала идти через безлюдные гаражи. И этот дурак повёлся! А Бакир с Дикки, к моей радости, быстро взяли след. Я их только слегка направила. Обронила так, словно между делом, что кое-кто домой поспешил, прикрывая текущий зад руками. А потом… какое же это было потрясающее чувство — наблюдать за тем, как справедливость торжествует! Как грязи в нашем мире становится меньше! Именно тогда я поняла, что эти двое мне ещё пригодятся, поэтому я и помогла им вернуть грязь туда, где ей самое место — в землю. Я слушал и не мог поверить в услышанное. Это каким же нужно быть человеком, чтоб сотворить подобное: поломать, отнять не одну жизнь и при этом так гордиться собой? Только душевнобольным… — А Бакир? Он тоже сидит на этих таблетках? — решил спросить я, ощущая в груди давящую пустоту. — Нет, Бакир — параноик ещё тот. Пока десять раз не проверит — в рот ничего не возьмёт. — Похоже, это у него приобретённое. Потому что водичку тогда он от вас принял без всяких проверок, — не смог удержаться от сарказма я. — Но вы сказали, что Дикки стал сидеть на этих веществах с одиннадцатого класса, откуда он их тогда брал? Или вы с Бакиром договорились? — Не договаривались. Но Бакир, действительно, стал параноиком после того случая. Вот только не из-за воды, а потому, что постоянно боялся того, что нас вычислят и посадят в тюрьму. А про лекарства я слегка преувеличила. Да, первый раз Дикки испробовал эти вещества в одиннадцатом классе, но его регулярное их употребление началось незадолго до смерти его жены. Я небольшими дозами добавляла их ему в напитки, а когда всё было готово — дала двойную дозу. Бакир к тому времени много чего придумал. Из первоначальной формулы он убрал возбудители и что-то там ещё добавил, поэтому мне не приходилось опасаться того, что Дикки, увидев измену жены, кинется к ним третьим. Про себя я называю этот препарат «Врата в свободу», потому что он действительно дарит полное ощущение свободы, стирает сомнения и даёт уверенность в том, что ты всё делаешь правильно. — Вас послушать, так Бакир изобрёл прям спасение для человечества. А то, что под этими веществами можно спокойно убить даже любимого человека, — вы как-то опускаете. — Ну так, может, это потому, что любовь — лишь выдумки воспалённого мозга? А когда ты свободен — тебе не нужен никто. Тебе хватает себя. Ты наконец-то начинаешь видеть истину. — А вы тоже пьёте эти препараты? — А мне не надо их пить, чтоб отчётливо видеть истину. Я давно живу без иллюзий. — Конечно, — с горечью прошептал я, — с выдумками воспалённого мозга людей не поубиваешь, да? Дебора игнорирует мой сарказм, продолжая свой рассказ дальше: — Убивать Маргарет, как и ту альфу, было, конечно, достаточно рискованно, но я хорошо подготовилась. Мы быстро замели следы, закопав эту парочку рядом со скелетом того омеги. Видок у него оказался гораздо лучше, чем при жизни. Я прикрываю глаза. Чёрный юмор мне никогда не был особо близок, но тут меня откровенно воротило. — А как же родственники Маргарет? Они ничего не заподозрили? — с какой-то отчаянной надеждой спрашиваю я. — Ну а как бы они что-то заподозрили, если они живут в другом городе? Я собственноручно написала им с телефона Маргарет, что собираюсь их навестить. Одна, без мужа, потому что у него много работы. Даже отправила им фото билета. Они так обрадовались, писали потом всякие глупости… А после вот они, наверно, расстроились, когда встречать оказалось некого. Пропала без вести. А Дикки… ну кто станет подозревать истинную пару пропавшего человека? — на этом моменте Дебора не удержалась от злорадного каркающего смеха. — Он хорошо изображал человека, страдающего от потери истинной любви. Делал вид, что без устали ищет её, убивается. Вот тогда-то сердце его и прихватило, и я отвела его к своему знакомому кардиологу. Если ты не знал, то я работаю в больнице. — Серьёзно? И кем же? Дебора поджимает губы и цедит: — Навожу порядки и чистоту. Понятно. Уборщицей, значит. — Врач сказал, что Дикки слишком много переживает, и если он будет продолжать так себя накручивать и изводить, то так и до инфаркта недалеко. Прописал успокоительные препараты и ещё какие-то витамины. Но я-то сразу поняла, что успокоительные ему бы не помогли, поэтому стала брать у Бакира его суперпрепарат и понемногу добавлять в лекарства. Дикки стал прежним. Очень сомневаюсь, что прежним, но вслух я это не сказал. Но как же у Деборы всё просто: мешает человек — убить, закопать и спокойно жить дальше. Ни угрызений совести, ни раскаяния. Ещё и делает всё чужими руками… — А Бакир? — Что Бакир? — мать Лютера вопросительно на меня посмотрела. — У него ведь тоже была истинная и тоже умерла… — я не смог закончить свою мысль, потому что сердце болезненно сжалось. Я незаметно скрестил пальцы на руках, искренне надеясь, что хоть тут обошлось без вмешательства Деборы. Зря надеялся… — Мари мне нравилась… пока не забеременела, — вздохнула мать Лютера, и внутри у меня вдруг всё упало. — Бакир так обрадовался, чего я совершенно не ожидала, ведь он никогда не питал интереса к детям, а тут… все мысли были только о ребёнке. В итоге позабросил свои эксперименты и собирался вообще выйти из дела. Я думала, это временная блажь, но время шло, живот становился всё больше, а Бакир так и не одумывался. — И вы решили убить его жену? — И я решила убить их обоих. Но, к сожалению, ребёнка успели спасти. Правда, потом это оказалось даже к лучшему. Вот где Бакир позже оторвался, экспериментируя. — И почему вам всё так легко сходит с рук? — сглатывая подступившие слёзы, с отчаянием выдохнул я. — Потому что я иду верной дорогой и всегда на шаг впереди. Моя миссия — очищать этот мир от грязи! И сколько смогу, столько и отправлю вас, выродков, в землю! — Мари, по вашим меркам, была нормальной, — решил напомнить я. — Но, как оказалось, гниль в ней всё же присутствовала, — невозмутимо ответила Дебора. — Родила сына-омегу! Я едва успел прикусить свой язык. Я не буду указывать этой ненормальной на то, что она сама грешна в подобном, а то ещё, чего доброго, Дебора вдруг решит избавить этот мир и от Мала. Не допущу! — Ты думаешь, Мари была первой, кому я помогла в моей любимой больнице отправиться на тот свет? — вдруг решила добить меня своими признаниями эта женщина. — Но как? КАК вас до сих пор не арестовали? — не удержавшись, я повысил голос. — Скажем так, «дружу» с патологоанатомом, — усмехнулась мать Лютера, похоже, наслаждаясь моим отчаянием. — Но ты не переживай, я находила разные способы уничтожать лишь грязные пятна этого мира. И жаль, что нельзя было делать это так часто, как хотелось бы. Но я довольна и уже имеющимся результатом. Сын Бакира очень удачно для меня уселся на свою сучью жопу, не захотев вылезать из своей матери. Экстренное кесарево — уже такая обыденность. Но в суете, если знать, что делать, можно преспокойненько убить человека, так скажем, под шумок. Всего один маленький укольчик прямо через трубку капельницы — и всё. Кровь не останавливалась, и Мари, так и не отойдя от наркоза, умерла на хирургическом столе. А вот ребёнка успели вытащить, но я давно об этом не сожалею. По моим щекам покатились слёзы. Я представил крохотное беззащитное существо, которое, не успев родиться, уже сразу угодило в кошмар. Эйшилос… как ты вообще сумел остаться человеком, если тебя воспитывали чудовища… — Бакир, конечно, тяжело переносил смерть жены, — не унималась Дебора, вываливая на меня все эти ужасающие подробности, — но в итоге он справился. Благодаря мне. — И что же вы такого сделали? Посоветовали ему пить его же собственные колёса? — Я указала ему верное направление дальнейшего жизненного пути. Сказала, что раз его выблядок убил его жену, то Бакир теперь просто обязан отомстить и использовать тело этого пацана как холст. И кто знает, вдруг Бакиру удастся благодаря его способностям исцелить этот испорченный мир? Сделать так, чтоб мужчины-омеги и женщины-альфы навсегда исчезли с лица земли! — И Бакир, конечно же, тут же побежал применять ваши советы на практике, да? — Не сразу. Первые пять лет он не мог заставить себя взглянуть на своего сына, поэтому пацан жил в приюте, но без права усыновления, а потом Бакир всё же забрал его к себе. Экспериментировать он стал потихоньку. Сначала долго присматривался и приценивался. Брал различные анализы, а потом отправлял обратно в клетку. — В клетку? — ужаснулся я, пытаясь сглотнуть слюну. Мой рот пересох от частого дыхания. Тело уже трясло от духоты и разливающегося внизу живота томления. Мне дико хотелось пить, а ещё мне до безумия хотелось почувствовать член в заднице. Член Лютера. И из-за всего этого я уже с трудом заставлял себя концентрироваться на разговоре. Я с досадой закусил губу. Ну почему я не выпил подавители прежде, чем кинуться вниз! — Если бы это была действительно клетка, как для псины, — я бы даже порадовалась, но всё же Бакир оборудовал этому мелкому омеге целый подвал. Чего там только не было! И различные книги, и игрушки, и спортивный уголок, и даже всякие гаджеты. Конечно, Бакир иногда забывал покормить пацана, но это было некритично. Выжил же, не сдох! — Выжил… Вот только разве это была жизнь? — Мне плевать, — не скрываясь ответила Дебора. — Для меня важно лишь то, что Бакир продолжил своё дело. А эти эксперименты над пацаном — можно сказать, единственное, что заставляло его двигаться дальше. Он просто горел ими. И до сих пор горит. Вот где настоящая страсть, никакой истинной пары не надо. — Это не страсть… это костыль… спасательный круг… для тонущего в водовороте… — слова мне давались уже с большим трудом. В моей любимой кофейне, как никогда раньше, изумительно пахло крепким чёрным кофе. К этому запаху примешивались едва уловимые нотки сладких ванильных пирожных. Мой пересохший рот тут же наполнился слюной, и мне дико захотелось высунуть язык и начать лизать что угодно. Казалось, что даже пол сейчас бы мне подошёл, но… в идеале хотелось, конечно же, провести языком по члену. От самых яиц до гордо вздыбленной головки. Да, по члену, только по члену именно Лютера… От этих мыслей из моего зада тут же ливануло. Жопа, какая же ты наивная, Лютера здесь нет! И его члена тоже… — Кстати об утопающих, — Дебора подняла свободную от пистолета руку и посмотрела на небольшие наручные часы. — Ну что, уже готов вилять своим блядским задом перед первым встречным альфой? — усмехнулась она. — Твоя течка мне только на руку. Я же говорю, что судьба на моей стороне, потому что я занимаюсь правым делом! — Я буду вилять своим блядским задом… только перед Лютером! — зло выпалил я, хватаясь за ноющий живот. — Да что ты говоришь, — насмешливо фыркает женщина. — И чем же член моего сына такой особенный? — Тем, что он Лютера… — мне казалось, что это должно быть и так понятно. — Я люблю вашего сына, и мне плевать, что мы не истинные! И мне плевать, что вы думаете по этому поводу! — Любовь… я уверена, ты совершенно не знаешь, о чём говоришь… Мне хотелось крикнуть, что всё я знаю, что ей просто не понять, так как она высохшая, бесчувственная оболочка, пародия на человека, но… я тяжело дышал, уже не в силах что-то ответить. Да даже собрать свои мысли в кучу и то было проблематично. Дайте мне Лютера! И его член… Ну пожалуйста! — Я, кстати, не успела тебе рассказать, — вдруг начала Дебора, — те наркотики, что принял один твой любовничек, разодравший твой грязный рот, — творение Бакира. Переосмысленная Виагра. Не та самая непонятная смесь, которую я подмешала парням в бутылку, а уже более совершенная. Правда, Бакир до сих пор над ней экспериментирует, поэтому она год от года слегка меняется. — Женщина медленно приблизила своё лицо ко мне и каким-то предвкушающим голосом прошептала. — Ну что, хочешь сравнить эффект? А придётся! Дебора быстро встаёт и, уже совершенно не боясь повернуться к моему содрогающемуся, плохо соображающему телу спиной, идёт в направлении туалета. — Как думаешь, зачем я так долго тебе что-то рассказывала? — громко и практически весело спросила она. — Уж точно мне не просто поболтать захотелось. Я выжидала, когда твоя течка наберёт обороты. И не только течка. Женщина крутит замок и быстро распахивает дверь в туалет. — Выходи. Десерт подан. Из туалета сразу же веет прохладой ночного воздуха, а значит, окно в нём было открыто нараспашку. Сомневаюсь, что это дело рук Соны… Вот только, несмотря на ворвавшийся в кофейню уличный воздух, в мои ноздри с новой силой ударяет просто сносящий крышу запах крепкого чёрного кофе и ванильных пирожных. По бёдрам потекло мгновенно, заставляя анус сокращаться в поисках законного хозяина его глубины. Из туалета, держась за стенку, выходит альфа. Глаза его выпучены, а взгляд потерян. Кожа на лице приобрела болезненный зеленоватый оттенок, а из уголка приоткрытого рта сочилась слюна. Ему явно было трудно дышать, потому что грудная клетка ходила таким ходуном, словно в любую секунду была готова взорваться. — Ну что, нравится? — ехидно уточнила Дебора, подталкивая альфу ко мне. — Лютер! — несмотря на всё желание, мои глаза снова наполнились горькими слезами. — Говоришь, любишь его. Ну так покажи это. Раскрой свои объятия и позволь ему разодрать твоё тело на куски. Умереть в объятиях любимого — не это ли великое счастье? — Что же вы наделали… — практически одними губами выдохнул я. — Дебора! Я видел… Эти наркотики убивают! Но это же ВАШ СЫН! — Мой сын уже давно мёртв! — дрожащими от злости губами выдохнула женщина. — И это ТЫ его убил! Своей ублюдской грязью! Я словно смотрю со стороны. Вот Дебора толкает ничего не соображающего Лютера в мою сторону. Он спотыкается, но быстро ловит равновесие обратно. Глаза его вдруг вспыхивают, и он ведёт носом, вдыхая полной грудью. Блёклый взгляд, в котором было не признать мой любимый цвет мокрого асфальта, останавливается на мне. Кривая улыбка, похожая больше на оскал спятившего волка, расползается по бледному лицу. Страх леденящими душу клешнями сковывает всё моё тело. Ну что, Айд, твоё идиотское желание начало сбываться. Вот течка, вот Лютер, ты счастлив? Но тут образ Лютера перед глазами начал быстро размываться, и я вдруг вижу вместо него Стива. Он тянет ко мне свои потные, перепачканные наркотой руки, желая схватить за волосы, вогнать свой член мне в рот так глубоко, чтоб меня тошнило без перерыва, а затем… Заживший давным-давно шрам вдруг полыхнул диким пламенем боли. Не помня себя, я вскочил на ноги и, не разбирая дороги, бросился прочь.