POV. Юрий Корин. 27.06.1995 г.
«Просыпаться рано утром летом есть удел людей, бреющихся чаще одного раза в месяц». У меня всё моё детство была такая формулировка в качестве оправдания желания завернуться в одеяло и превратиться в шаурму, лишь бы ещё немного полежать вот на этой вот прохладненькой части подушки. Но, как всегда в жизни и бывает, моего мнения в этом вопросе не так уж и часто спрашивали. Сами посудите: на дачу надо собираться, на даче, — огород поливать, грядки пропалывать, ну или просто братан старший решил заняться моей физухой, поднимая на пробежку. Ладно, дотерпели до конца школы, но ВУЗ был, как говорил Радик Фархутдинов, «главным поставщиком зуда в наших ректальных полостях», непременно двигая при этом своим тазом. А потому ничего удивительного в том, чтобы встать в пять тридцать утра и приехать на практику в субботу в июле к восьми, а потом неожиданно узнать, что на кафедру ни одна собака ещё не пришла, не было за все годы моей учёбы. Вот какого хрена я валяюсь и трещины на бетоне разглядываю? Температура адекватная, сон не гонит, но охринеть от дегидрейшена при пробуждении. А то, бывает, что свалит жарой с ног, а как проснусь, — язык намертво к нёбу прилип и губы потрескались и пересохли, зато матрас хоть выжимай. И райт нау, в комфорте и чилле подвала, несмотря на все мои старания и отчаянные попытки погрузиться в то нереально сладкое состояние, которое легче всего описать, как «вата в башке», чтобы дать себе те самые пять минут забвения, коих никогда не хватает для полного счастья, организмус решил вывести меня сразу на рабочие обороты, будто бы мне надо бежать куда-то. Бесит, до клеточек мозга бесит. Но делать нечего: придётся вставать, потому что стоит мне проснуться, как сразу хочется пить, жрать и отлить, причём, — одновременно. Окей, окей, — вселенная месседж послала, что «пора мол, Юра, заниматься экспроприацией денежных средств у всяких грешников, что топят себя в бутылке». Эх, хорошо быть мелким и милым, никто не будет подозревать мелкого маленького шкета, что тот просто так решил по пляжу с утра пораньше прогуляться. А что: ну, подумаешь, школу прогулять решил сегодня, так пятница ведь, леди и джентльмены, — святое дело. Главное, — вспомнить, что ты не на Родине и ни в коем случае не изображать, что ты потерялся! Даже лишний раз не нервничать на людях! Тут фараоны тебе не «государевы люди», что принуду отрабатывают, сидя на бюджете федеральном, они здесь «парни, что работают на нас за наши налоги». А потому бабки свои отрабатывают, по крайней мере — видимую их часть. И народ к ним по-другому относится, хотя тут, как и дома, среди копов разного пипла полно, но тут бытует что «коп должен помочь, ведь это его работа», следовательно, если я решу «потеряться», то меня под белы ручки да к ближайшему офицеру. И это очень трудно воспринимать, особенно, — после наших ментов с «мёртвой зоной» метра в три и постоянным напрягом у тебя от того, что думаешь, насчёт чего подойдут докапываться. Дрифт постоянный от этого в мозгах, хотя, на юге, как я понял, народ вообще к власти, и федералам в том числе, не особо, но тут, как в нашей деревне: Есть «шериф» (участковый), а есть «пришлые мусора». Пришлых не любят, мусоров тоже, а «пришлых мусоров», — вдвойне. Ладно, — хорош с лирикой: оставь на проветривание, а сам мыться иди, да пошустрей, пока желание не пропало. И главное то, что никто ничего не скажет, ибо-таки почти 80 по местному фаренгейту, что весьма и весьма приятно, но жарковато, дэмнит. Только вот сало надо соскоблить с себя сначала, — мы же ведь не хотим, чтобы вещи пачкались быстро, ведь так? Так, а потому — берём в руки полотенце, смачиваем водой, и пошло-поехало. Наверное, единственный проклятый момент лета. Когда на улице холодрыга, заглянул в молл, обмылся в раковине и пару дней без проблем гоняешь. А сейчас, — лето, жара, иногда аж до тридцати, и спасаться можно только на пляже или в подвале, потому что в каменных джунглях начинаешь вонять like shit уже через час. Так что моешься не то, что каждый день, а раза два, а то и три в день, потому что всё же воду дешевле набрать, нежели вещи стирать. И пока вожусь с полотенцем, невольно вспоминаю то, как у нас народ в нашей учебной роте с военки стонал, что на нашей базе вузовской, где мы недельную типа практику проходили, на восемьдесят человек только пять кабинок душевых было. Зато потом, позже, когда мы уже на сборах были, все радовались, что баня работает вообще, ибо зампотыл, которого мы в первый день «Чешуёй» прозвали, жаловался за неуплату частью денег теплосетям. Ага, видели мы все, куда они пошли: машина хорошая была у товарища майора, как и у комбата тоже. Наконец-то, после всех процедур и на улицу выхожу и такая красота вокруг, что даже злиться неохота. Неожиданно свежий воздух раннего бруклинского утра, не испорченный на этот раз прелым тёплым запахом прорвавшейся где-то канализации, но наоборот, — полный запаха близкого океана приятно щекочет ноздри. Небо же, ещё сохраняющее на себе эти тёмно-синие краски летней ночи уже покрылось большими розово-жёлтыми пятнами, предвещающими начало нового дня города, что никогда не спит, потому что всё время в нём непрестанно кипит жизнь и дерутся меж собой большие и маленькие радости и горести. Но всё же, — всё же, — честных и не очень американцев на улицах маловато, тут я ничего не скажу. Вот есть двоичность некоторая: с одной стороны — куда я тащусь в такую рань? С другой — школа ещё продолжается тут до конца июня, а всяких «private schools» выше крыши, а там они сами себе расписание организовывают. Так что всегда легко отбрехаться от любого цивила или копа, что просто ехать далеко, а родители сами по уши заняты. Но лучше, конечно, фараонам глаза не мозолить лишний раз, а том мало ли: отправляют дни и те же патрули, а я могу примелькаться Вот так вот, создавая вид самой полной невинности, я до пляжа и дошёл, благо, от нашего логова он в получасе ходьбы. Нет, не самое плохое место я выбрать решил, когда решил бежать: море под боком, вполне тёплое такое, знаете ли, так что можно даже поплавать немного ради общей пользы и поддержания формы, чтобы вокруг повреждённых мест был мышечный каркас хороший всё время. Вот только водичка ещё холодная, да и далеко уплывать не надо, иначе унесёт в океан нафиг. Эх, но как же здорово это — море хоть такое вот под боком иметь, а не совсем в каменных джунглях. Только бы никакая баржа не утонула бы, а то гондоном в рожу будет не найс. Океан бодрит своей прохладой и окончательно вышибает абсолютно все не очень нужные мысли, роем мух копошащиеся в голове, заставляя тебя полностью сосредоточиться на гребках и старании держать голову над водой. Но, однако, хорошего надо понемногу, а то ещё околеть можно легко, поэтому вылезаю из моря в состоянии полного морального удовлетворения от водных процедур и интенсивно обтираюсь полотенцем, чтобы пошустрей убрать лишнюю соль и согреться. Пойду теперь по пляжу прогуляюсь. Прохладно, хоть солнце уже сияет во всю, а эта солнечная дорожка в небеса, словно десять тысяч алмазов. Счастья, да и только. Эх, два пути есть у человека: лестница на небо и хайвей в ад. И вроде хочется наверх, но вниз всегда проще и довозят с комфортом Но вот местечка для таких, как я нету, кто и не хорош и не плох окончательно. Потому что да: я занимаюсь мелкой кражей, но ведь иного пути мне нет. И вот тут, хм, три тела. На внешку всем троим около двадцати, весьма сильная вонь от той самой травы, и храп…пнул ногой, дрыхнут как убитые. Первый, — парнишка, достаточно тощий, из-за чего его иксэль сайзововские джинсы, вместе с чёрной футболкой висели как тряпье на пугале, да ещё и эти верёвки на башке сходство дополняют. Эх, вспоминая фильм жмурки, чего там космос говорит? «Ну вот, ну не люблю я их». И, что интересно: по опыту общения могу сказать, что когда они поодиночке или в преимущественно белой компании, то они вполне себе адекватные ребята. Но, дэммит: стоит собраться толпой (вдвоём и больше) — всё: туши свет называется. И что характерно: африканские и местные негры офигеть, как различаются. Вот, у нас в вузе училось куча, и в Лумумбарии, — так они ж, блин, реально учились! Врачами так вообще в России оставались, ибо не с нашим пособием по безработице сидеть на шее, — кэш зарабатывать надо. А вот местные негры, — они, за редким исключением, живут в гедонистической позиции: тёлки, драгс, наркота и хип-хоп! Матч! Ах да: ещё бунты насчёт угнетения есть. Как раз один был в ЭлЭй перед тем, как я рванул из приюта. И что характерно: шанс ведь им, какой-никакой, но дают ведь подняться и зацепиться. Да, в системе тоже расизма дофига, — тут только тридцать лет, как разрешили на одних скамейках в автобусе сидеть, я не спорю, такое долго не вымывается. Но раз Вы все, дэммит, кричите про стереотипы, то какого хрена вы их воспроизводите?! Просто вот тот самый случай, что когда ты хочешь, чтобы тебя перестали называть «N-ворд», — то ломай стереотип тем, что ты не ведёшь себя, как хрен из гетто! Парадокс, мать вашу за ногу просто какой-то. Второй же обладал весьма сходной прической, но его одежда по пестроте своей делала из хозяина попугая, а волосы, туго смотанные в шнуры, напоминали своей зеленостью лианы и пропитаны были какой-то дрянью от чего от них несло так, что глаза мои оказались на мокром месте. Стопроцентно сказать можно, что это не бандосы: те попугайства такого пока ещё не терпят. Лет через 30 — ещё возможно. Обычно, они всегда одеты в цвета банд и цвет, каким бы ни был ярким, всегда единый. А вот такой радуги никогда не бывает. Так что, скорее всего, либо цивилы обычные, либо, даже если и гэнгста, то одиночные и типа пушеров. А вот третьей в этой компании была весьма смуглая шоколадка с огромным афро на голове, выкрашенным в огненно-рыжий, что делало её голову похожей на одуванчик. Лицо же, — ох: полноватые губы, похожие на настоящий бантик, были маняще приоткрыты, давая взглянуть на жемчуг белых зубов Ладно, красотка: проверим, что у тебя в карманах. Пара шлепков по милой моське результата не дали. Слава Богу, что вариантов тут ровно четыре: четыре кармана на весьма обтягивающих джинсах. Слишком. Слишком обтягивающих джинсах. Демн ИТ: ощущение, как по какому-то минному полю просто идёшь, только вместо взрыва под ногами щас будет взрыв между ног. Чёртово тело, Чертов ранний пубертат. А теперь аккуратно смотрим что там в кармане…твою мать! Фак, фак: только коснулся, как с её губ сорвался такой эротичный, такой давно не слышанный мною стон, что «Скотти-младший» вырос, аки борщевик летом: быстро и неожиданно! Вот ведь дерьмо собачье-то: и какого хрена эти джинсы настолько тугие? Вот так провожу ладонью по ляхе, так та кажется прямо раскаленной, и меня всего от возбуждения электричеством прошибает. Это же сколько? Вашу налево: шесть лет я бабу в руках не держал вообще! Шесть! Шесть лет воздержания и ещё хрен пойми, сколько не буду! И, факинг щит: как раз в самый пубертат! В самое то время, когда у меня колом стоять круглосуточно на всё будет! Почему?! По-че-му я это по-новой переживать должен?! Вот какого меня не закинуло в того же Логана или какого-нибудь Бэтмена?! И в ответ на мои касания она потянулась, и Матка Боска Ченстоховска: за каким хреном я опустил взгляд с её лица?! Ведь стоило мне это сделать, как мне открылся вид на них: большие, крепкие и упругие, словно две маленьких дыньки, покрытые всё той же шоколадной кожей восхитительные достоинства, чьи вершины я почти мог узреть, стоит ей лишь немного ещё шевельнуться. Боги, — как же я хочу к ним прикоснуться. ФАК! Меня словно молнией шарахнуло, да по всему телу как плетьми вмазали: когти рвать надо и прямо сейчас! Отпрянул от травокуров и со всех ног мчусь к столбам, которые пирс поддерживают! Фуух, и по улице, а ветер то пока холодный, так освежает! Кайф просто! Нужно как-то посчитать, сколько с троих этих я выгреб? Но это уже в конуре Вот же хрень какая: чем дольше шмоном занимаюсь, тем острей чувство опасности становится и всё шустрей понимаешь, куды бечь. Хех, как у собаки прямо какой-то становится, ей-ей. И даже «конура» своя собственная есть, — хорошо, что хоть блохи не заводятся пока что. Даже волосы стрижём, хотя и сами себе, но тут уже практичность голая: лучше так, чем вдруг вши появятся или ещё какая фиговня. Немного устав, перехожу на шаг и любуюсь голубым небом, по которому острыми призрачными лезвиями движутся облака, пока город не начал становиться слишком шумным. Хотя, в Бруклине тоже почти всё время жизнь есть, но сейчас он вполне смахивает на какие-нибудь дворы в Чертаново субботним утром. Кто-то где-то гужуется, но не особо. А так, — вон у магазинчика хозяин рольставни поднимает, вон кто-то уже стекла моет, мусорщики контейнеры опустошают, — нормальненько так. И я посреди всех такой весь в шортах Вообще, главное, чему должен бомж научиться: сливаться с окружением покруче ниндзя. Тебя должны постоянно воспринимать частью ландшафта, где бы ты ни находился и что бы ни делал, иначе могут взять за жопу или подозревать. А так: ну есть hobo какой-то где-то тут, ну и фиг с ним. А шкет тут где-то просто живёт, наверное. — Я дома! — Вот же прицепилась привычка говорить! Прямо, как в аниме каком-то, но только вот нету тут красавицы в фартучке, которая меня встречает, а есть дядь Паша, чего-то шурудящий в вещах. Это, прямо, как в «Брате 2» почти: спрашивают у тебя «хау ду ю ду?», а ответ им нахрен не нужен. — Так, пацан: траву я возьму, а то нога порой ноет, что сил нет, а тебе рано такую дрянь пользовать. — Да фигня вопрос: у меня теперь, наверное, навсегда уже к этому всему отвращение просто на, как это, а: кварковом уровне аж до самого развоплощения моей душонки жалкой. — А остальное, твоё… — И просто, хапнув пакет, засунул в карман и куда-то ушёл. Ладно: вроде, раньше всё это вроде даже в аптеках продавали, а дядь Паша — как раз инвалид. Ему оно положено, как, впрочем, и мне сейчас палатку на штанах убрать. Или может, спокойно подышать и само пройдёт? О, точно: надо что-то отвратное вспомнить, отчего точно увянет всё! Например, того долбодятла в макияже, которого тем летом на Бродвее видел! Уй, сука: нет, ну реально ведь: мужик в бабу переоделся и накрасился! И, дэмн ит, знаю ведь, что чем дальше, — тем тут этого больше будет и больше это всё пихать тебе в лицо будут! Живите, как хотите, но не суйте мне это всё в мой фейс! Вот прав был всё-таки «Сам»: «трансгендеры-трансформеры, — понапридумывали всякое». А ведь тут докатиться и до «природных» может. Икс-ген, он вещь такая: можешь быть телепатом, а можешь член с вагиной сразу иметь. А могёшь вообще перевёртышем быть. Стоп ит: не будем о грустном, будем о прибыльном. Надо «внутреннему Сидоровичу» хабар скинуть. Да ладно! Лазерман, собственной персоной! Батя бы в девяностые да и в нулевые душу бы дьяволу за такой агрегат продал. Просто, смазанный и нераздроченный, нержавеющая хромка, и тот самый звук…скольжение, и щелчок, фиксирующий инструменты хоть и жёстко, но не слишком сильно. Прекраснейший компромисс, между надёжностью и компактностью. И перспективы, — перспективы того, что можно сделать этим самым лазерманом: от резки колбасы до штопанья ботинок! Сокровище, настоящее сокровище, которое тут же уходит в карман шорт! А вот дальше мне попалось нечто чуть менее полезное, но вполне себе универсальное: подвеска из чего-то кажется даже, полудрагоценного. Хм, золото и прочая фигня у меня в спецкармане на съёбнике, перемотанная ветошью. Вместе со всем, кроме налички. То, что нельзя сразу пустить, — в магазике. Эх, сколько же я все это собирал и подбирал: верёвки разной толщины, нож, топорик, спизженный с великим риском, две бутылки воды, рулон пленки полиэтиленовой, шмотьё, — в общем, чтобы не пропал нигде в первое времечко. Ну и, разумеется, большая часть кэша, ну а хули делать! Что не расходуется должно сберегаться, всё-таки, заходим взять на сотню, а экономим на триста. А что ещё делать: не мы такие, жизнь такая. А с собой, — ЭнЗэ небольшой, чтобы все яйца в одной корзине не держать. Живот опять начал издавать призывные трели, а значит, — есть пора. Хм, тостовый хлеб, майонез, колбаса…вернее колобса! Хорошо, что тут полутора землекопов нет, хотя, я за половинку сойду. Не: фрукты, овощи и всякие диетические штучки мы оставляем на то время, когда я смогу в магазин каждый день спокойно ходить. А Паша, — за три четверти. Вот такой вот psycho circus, едрёна вошь. Только женщины бородатой не хватает, и я в этом цирке — freak of the week. Главное, чтобы не было всяких performance artists: смотреть нарезки смешно, но вот участие принимать я откажусь. Но, всё же, сэндвичи хорошие получились, ничего не скажу. А главное: никаких тебе физзи дринкс, от которых только толстеешь, и пить хочется больше. Лучше чаем горячим запивать или просто водой, но тоже тёплой. Я ещё дома всегда, когда в фастфуд попадал, только так и запивал всегда. И никакого тебе «кирпича» в желудке. Фак: что делать? Вечный русский вопрос даже для русского в теле англосакса. И второй вопрос ведь задавать глупо, ибо непонятно, кого виноватым назначать. можно, конечно, по старой же нашей традиции, во всём обвинить «Либерастов», но это менйстрим. Спать неохота, спать лучше в самую жару, идти не надо никуда, слава Ктулху, дядь Паша кумарит и книжек нет никаких. Взгляд падает на карандаш, который за собой тянет цепочку весьма интересных мыслей, из которых и вырисовывается картина моего времяпровождения. Будем свои рисовальные скиллы повышать. Снова. Опять. Вообще, если посмотреть, то тут плюсы очень хорошо минусы перекрывают, потому что А: рисование нейронные связи улучшает. Б: пространственное мышление. В: им заработать можно Однако, когда я беру в руки карандаш, то как-то даже становится спокойней. Мысли отсекаются все и начинаешь сосредотачиваться только на том, что перед тобой. Да, есть такие вещи, как разметка, определение точки перспективы, контуры и остальная крэп. Но, в то же время, круто это, особенно, когда скилл прокачан уже более-менее, а я старался: только узнал в приюте, что рисовать можно, — то сразу записался. Оно ведь мне реально помогло контроль над руками вернуть, чтобы они трястись перестали. И вот сейчас уже можно наслаждаться тем, как из-под твоих рук, на куске бумаги, потертой графитом, появляется нечто, созданное тобой. Твоими мыслями. Твоими идеями. Твоё, уникальное, личное. Что ты оставляешь в этом мире от себя. И вот на меня опять смотрит «Мистер Эссекс». Не очень похож, конечно, но, тем не менее, всё более и более реалистичный. А с другой страницы — дядь Паша: так устало, но добро улыбающийся чему-то своему. Эх, а сколькому ты меня научил, хотя тебя и не просил никто вообще. Что же тобой движет, а, дядь Паш? Хотел бы продать, — давно бы продал, ведь за столько времени шансов множество можно было бы найти. Не знаю. Не знаю и хочется верить, что ты это делаешь просто так, потому что помочь хочешь. Надоело уже «сокрытое в сокрытом» искать. Не ковырятель я из маркетингового отдела.***
Жара. Ебливая, ебучая жарень. Нет: сюда она не доходит, даже воздух со временем остаётся нормальным. Перекусываю ещё раз, и самое время опять на боковую. Повернул даже лампочку, чтобы наступила столь комфортная кромешная тьма, в которой можно предаться забытью. Овцы…1.2…Время решило в очередной раз замедлиться, словно подъебывает меня. 75…76…То ли вода, где то журчащая, то ли грохот стока постоянно мешали отключить восприятие и упасть в забвение, словно сон меня не пускал. 89.90…Нет: похоже, смысла продолжать нет никакого. Организм решил вести себя в качестве символа бодрости тела и духа, что не радовать не может, но только не в тот момент, когда я желаю отдыха. И мерзость моего положения в том, что я не могу никак «приказать» себе спать. Похоже, нужно что-то ещё порисовать. Добираюсь на ощупь до двери, приоткрываю щёлку, и теперь, уже не боясь замкнуть рукой оголенные контакты, поворачиваю лампочку обратно, для начала узнав, что та достаточно остыла, — они поразительно быстро это делают, панимашь. Можно кого-то из родных запечатлеть. Зачем? Понятия не имею, потому что, надеяться хочется, что они там, где и должны быть, в отличие от меня, который потерял точный ответ на вопрос о своём местоположении. Вот просто захотелось, вот и все тут. Просто, чтобы самому себе напомнить, как они выглядят, как сам выглядел когда-то, иначе точно себя Скоттом буду звать. Как раньше было: «я — есть я», в любой ипостаси и обстановке любой. Как себя не назови, смысл не поменяется, так что, что мне с того, чем и кем я буду? Я всё равно всё время собой остаюсь, но тот ли я сейчас, что был «тогда», и буду ли «собой» завтра? Не знаю. И почему мне это так сейчас важно, — вообще без понятия, но понимаю, что «Я» хочу знать это. И хочу знать, помню ли. И, взяв в руки карандаш, начинаю выводить контуры. Контуры одного из лиц, что я помню. А кого помню? Батю помню, брата помню, дядю помню, бабушку я и при жизни все время забывал, как выглядит, ма…"папину жену» — нет. Да, — так именно. Ладно, начнём с братухи моего хитрого. Почему «хитрюга»? Ха, — да потому, что выкрутиться мог из почти любой ситуёвины, и почти всегда одними лишь законными методами. Да и просто ловчее меня даже момент ощущал всегда. Как сейчас помню: чёрный ёжик короткий, брови нависающие такие немного и глаза-маслины с ехидцей в глубине. И вот эта вот ехидца мне стольких нервов стоила, потому что привычка ещё с тех пор, как я мелкий был, у него имелась: одной фразой просто из себя вывести. Как по минному полю просто идёшь, ибо тролль вариативной толщины. Причём, только ради удовольствия, а не какой-то цели. У него даже на работе были ой, какие проблемы, но повезло с начальником, потому что тот ржал вместе с ним, так ещё и его самого постоянно подкалывал. Да и сам начальник из бывшей «ботвы» как сам говорил: начинал с «Обеспечения безопасности», а, как бабла нагреб, свою фирму организовал и порвал с прошлым. И с самооценкой огонь всё. Блэд, как сейчас помню хоть и видел пару раз и мельком: небольшой такой, ростом полторашка с гаком небольшим таким, а в плечах не соврать бы сильно, но два меня. И банки, что мои ляхи, а ляхи, что — годдемн ит какой-то. То ли казахи то-ли буряты у него в роду были, — непонятно, но ряха круглая, вся в шрамах, да бульдожьи щеки. Добавим вечную причёску а-ля Джейсон Стетхем и вечную трехдневную щетину, ну и нос, что уже и на нос стал не похож от переломов, да глаза «детей степи». А вот в фирме у него конструкторский отдел был, и главный вообще, — полная противоположность. Высокий, сухой, очки прямоугольные, лицо вытянутое острое гладко выбритое и носяра, как у цапли. Подковин Валерий Дмитриевич, — инженер потомственный. Батя у него главным конструктором по каким-то то ли тормозам, то ли насосам самолётным был, ну и он тоже по технической пошёл. Язва прям, записной, но, как брат говорил, — по делу всегда. При этом, если Чугун для всех «Толя» был, то он, — Валерий Дмитриевич для всех всегда. Даже сам Чугун его, хоть на «ты», но по имени-отчеству только, ибо одно дело, — заводом рулить, как хозяйством, а установку собрать рабочую голова нужна и знания. Блин, парадокс такой: всегда вот имена хорошо помню, даже учителей в начальной школе всех по именам. Да, — хорошая память на имена и более-менее на лица. Классный навык, классный. Так что попробую сначала батино нарисовать. Хотя, на самом деле, нет ничего сложного: представь себя, только за пятый десяток и с усами. Немного вытянутое лицо с высокими и достаточно острыми скулами и такой же острый подбородок, но не настолько, как у многих. На голове волосы цвета мокрой пшеницы, как правило, — аккуратно расчёсанные, и весьма обычные голубые глаза с небольшой примесью серости. Чем-то напоминает небо перед штормом до того, как его затянет тучами. Хех, — ну прям вообще, как живой, а цвета можно вообразить. Так, — теперь можно и самого себя, Юрку Корина, зарисовать, оставить отпечаток в мире, дэмн ИТ! Начинаем с лица. Там вообще всё нормально, потому что нос у меня был…а какой у меня был нос? Так: прямой и узкий не слишком короткий и явно не длинный, средний такой. Как сейчас, вроде бы. И глаза, в принципе, такие же, ну, по посадке: не слишком глубокие, но и не рыбья морда. А цвет…цвет. А какой он был? Серый или маслины? Или вообще, как у бабки — голубоватый? Да и мне говорили, что у меня часть черт не от бати, а от его «второй половины»…или это брату говорили так? Что-то мне как-то нехорошо от этой мыслицы. Прям вот совсем. Надо что-то яркое вспомнить, что точно было. Кажется, — да: родинка была под нижней губой, почти на подбородке на правой половине лица! и полоска белая на брови от шрама, когда я шандарахнулся откуда-то. Или то шишка была от батареи? Нет, — я об батарею затылком ударился, с лавочки упал в школе, а шрам вроде бы братуха получил, когда подрался. Так! А ну вспоминай биологию, законы согласованного наследования! Цвета глаз и волос связаны общими участками кода! ДЖЕК-ПОТ! Есть, вспомнил: голубые с серостью, а батины — наоборот были. Точно, ну, память, ну ты, штука хитрая такая подлая! И что же получилось? Высокий лоб и вытянутое овальное лицо с весьма острым подбородком, хоть и не чересчур, высокими и острыми выступающими скулами, тонкими бровями, глазами светло-серыми с оттенком голубого да светло-пшеничными волосами и усами в тот же цвет, как и брови. Хех, — ну какой же красавчик я, а? Всё вспомнил, что полагается человеку: и глаза, и волосы тебе, и нос, и усы шикарные… И стоило на усах взгляд задержать, как в башку словно шило вогнали, да так, что по всему телу судорога прошла. Потому что под лицом сразу трико появлялось и бандана тонкая чёрная на лбу. И в руках был бластер какой-то. И надпись «Корсар» в спич-баббле. Блядь, ну хоть отпустило быстро. Сука, как с похмелья резко встать. Вот только не отпустил страх, что ледяными когтями прямо в душу впился, потому что на меня смотрело не моё лицо. И лицо того, про кого я думал, что рисую отца, тоже было не его. Это было лицо Корсара, — папаши Скотта из комиксов. И нарисован он был максимально похожим на настоящего человека, будь он им. «Настоящего человека». Хорошая фраза, демн ит. Я бы сказал, — ёмкая и не дающая двоякости. Я продолжал смотреть на портрет, смотревший на меня, и не мог сложить некоторые вещи в своей голове. Вещи, относящиеся к возникшему самому собой вопросу: а настоящий ли «Я»? И я имею в виду «Я» — Юрий Корин? Или я всегда был и есть Скотт Саммерс, а всё испытанное, — жуткие выверты коматозного мозга? — Yurka, poshli for a walk. — Рунглиш дяди Паши был, как рыболовный крючок в губе, вырвавший меня из мутной придонной воды озера мыслей. — …Yeah…scshas… — Тряпку в руку, и поворачиваю лампочку, ну нахрен кому то показывать, что тут есть что-то, если не хочешь гостей встречать, что в гости берут не пироги с коврижками, а палки, биты да старую добрую арматуру. Хотя, на самом деле, порой, и правда есть, за что вот так вот разгрузить товарища по несчастью. Например, когда мы бухло крали из магазина, то Паша его один сбывать ходил, а мне велел быть на стрёме, пока не придёт. Баблишка заимел прилично. А наша среда, — одна большая банка с пауками, где все всех жрут. Слава Богу, не темно, и свет с улицы, освещает все. Точнее — пока ещё не темно: как ни крути, а Бруклин на ширине примерно Северного Кавказа с его Сочами и Батуми, а, следовательно — ночь тут быстрее наступает, чем в нашей средней полосе. В принципе, тьма, к тому же у нас ещё и сифон, лампочек в коридоре нет, значит переться ночью тёмной-южной надо только с фонарём, а потому гостей незваных видно будет заранее. Странный такой свет: практически нет теней, и по мере выхода тьма как градиент, на высоком разрешении рассеивается. Похоже, облачно сегодня, главное, — чтобы дождя не было. Почему? Да потому что зонтов у нас нет, а соваться в public transport достаточно проблемно, так как он не во все места может ходить. Это тебе не родная «столица Подмосковья», и тем более не Москва! Тут, понимаете ли, «столица свободного мира» и «град сияющий на холме» (без прикола, — один hobo тут прямо на улице втирал всем и каждому). Всё под машину в основе своей заточено. Не: метро большое, но засранное до самой жути, как и автобусы, в которых пару раз только катался. Короче, — большое гнилое и червивое яблоко! Уже выходя во двор, понимаю: моя догадка, — верней некуда, ибо теней особо-то и нет, а небо уже достаточно серое, хоть и с просветами. И как раз сверху вдруг раздался грохот, разошедшийся по окрестностям, — Илья пророк на громовой колеснице, преисполнившись гнева праведного, стремится гнев Господень обрушивать на распутных и блудливых грешников. Эх, Пророче Божий, — ты б сказал мне, хоть я не в честь тебя крещён, как я попал сюда. За что попал, — оно я и сам даже найти могу, наверное. Ну а проезжает он сквозь наш район по дороге стальной, что небо пересекает, и страхом Господним людей отпугивает, а потому их обычно у нас не очень много. Вообще, — место любопытное тем, что тут ни один нормальный человек не хочет задерживаться. Просто кто в здравом уме захочет тусоваться у заброшенного уже лет восемь склада, у которого из соседей, — парковки, метро наземное, что всё время грохочет, как полоумное, рядом автострада в виде Лейф Эриксон Драйв и радостный плюс в виде парковок и какой-то вечной стройки? Да никто в здравом уме, так что локалы, живущие в Уорбейсс Хаузес, стараются пошустрее либо свалить отсюда утром, либо побыстрей домой прискакать, что нам как раз даёт прекрасные возможности для незаметного внедрения в поток любой, потому что все либо накручивают себя перед поездочкой, либо замордованные уже по полной программе. А если не хочешь через «главный вход» в виде рольставней полуопущенных, — так тут есть выход в подвал и, шкерясь за насыпью то ли канализационной, то ли теплосети, я так и не понял, — и через паркинг потом вклиниваешься на улицу. И такая мне радость оттуда свыше прилетела в виде той самой дыры в заборе вокруг парковки, в которую можно как раз протиснуться. Спасибо бы сказать, потому что несколько раз прямо выручала она меня, да кому только? Не знаю, а потому в «великое непознанное» посылаю, — глядишь, и дойдёт до кого. А так пока идём по Шор-Паркуэй в направлении пересечения с Оушен-Паркуэй мимо целого комплекса школ, причём, что засёк, — ученички тут «особые» так сказать. Шум машин смешивается с шелестом листьев и звуками местных кузнечиков, создавая вместе со скрипом Пашиного протеза вполне себе естественный фоновый шум мегаполиса. Говорить как-то не хотелось, да и меньше уходить в себя стоит, если быть честным: мало ли, — cops или сами-знаете-кто нашёл, а Эссекс кем угодно может быть, если он личины свои способен менять. И как-то одно только его упоминание за собой сразу тянет из недр памяти это аристократически бледное скуластое лицо с широким лбом и челюстью с выдающимся вперёд подбородком с чёрной перещетиной, — недобородой, обрамлённое черными с небольшим отливом волосами до. За ними вытягиваются, как рыба леской, поджарая фигура в строгом костюме с небольшим налётом викторианской готики в виде едва видных узоров на рубашке. Но это всё, — лирика. Лирика, потому что всё это можно изменить. Всё, кроме глаз с обсидианово-чёрными зрачками, похожими на саму тьму И вот так порой я до сих пор вслушиваюсь в поток машин, чтобы расслышать похожее на ворчание сытного кота, урчание мотора серебристого зверя. Ягуар. Великий хищник джунглей, что зовутся «миром». Спокойный, но если ты его видишь, то тебе немного осталось. Хотя, льщу я себе: на крыс он не охотится, если есть что покрупнее пока в пределах близости. Не, — по мою шкурку кто пожиже придёт. Паша же, похоже, решил свернуть переулком, — ну, срезаем, так срезаем. Тут в этих браунстонах шестиэтажных народец разный живёт, в том числе — лихого нрава. Но я им неинтересен вообще от слова совсем. «Шерсть» вся свалявшаяся, хвост тонкий, — чучело, а не жирная Нью-Йоркская крыса. Ни одна дворняга безродная даже думать есть не будет. Тут темней. С одной стороны спокойней, с другой, — тревожней. Но спокойствия больше, ибо всё-таки не столь острые у крысы зубы чтобы кто-то к ней подлазил тёмной тропой, а вот мне от посторонних глаз как-то намного лучше прятаться, в укрывающей меня тихой тьме. По улице брела бродячая собака, по крайней мере, — хотелось считать, что это собака. Высокий, покрытый густошерстной шубой крепкий зверь с вытянутой мордой и ушами торчком. Не иди я с Пашей, — перешёл бы на другую сторону улицы как угодно. Но «зверь не нападает на того, кто больше и сильней», и это успокаивает. — Wait, protez popravit'. — Дядя Паша остановился, прислонившись к гидранту, чтобы наладить крепежи своей «палки», как он иногда её зовёт, а я стал лениво поводить головой, как какая-то антенна радара. И почему-то мой взгляд поймал смотревший вникуда взгляд шедшей по своим делам псины. Ктулху, Будда, Кришна: если бы Вы существовали, то я бы попросил бы Вас о том, чтобы вот это вот собакой было, потому что на четвереньках почти с меня ростом. Спокойно: близость второго человека и то, что зверь агрессии не проявляет, однозначно вселяет уверенность, лениво направил на меня голову, отчего на меня уставились два жёлтых фонаря его глаз, покуда оно продолжает плавно идти по прямой, не отводя взгляд. Время тянется со скоростью жидкого гудрона, постепенно заглушая звуки. Дядя Паша, ты там что, — отлить решил прямо посреди улицы? И вот, поравнявшись со мной, «пёс», пробегая в паре метров от меня, вдруг направляет морду вперёд и, прижав уши, резко ускоряется, чтобы спустя пару секунд оставить нас в кажущейся тихой подворотне. Ушёл…скрылся? Дерьмо: меня не трясёт даже, — эта скотина в двух метрах от меня была. Ну и жуть, нет: зверь…зверь испугался…шея не слушается, но усилием воли медленно поворачиваюсь к Паше. Мысли путаются, а шею простреливает, словно застудил. Он же порвет, если захочет, такой здоровый…щелкает в ушах, а от боли в глазах потемнело, но спустя мгновение начало отпускать Паша же обратил на все это ноль внимания, — лишь ещё раз лязгнул протезом. — Yur, ty chevo sblednul s litsa? — Too scary…dog…here…now…yeah…ju-u-u-st noow… — … Which sobaka? Street is pustaya. — Eh…hmmm…too huge… — Я показал уже решившей плохо меня слушаться рукой примерный рост зверюги: вышло мне до подбородка. — Gray…and hefty…shaggy… — Брррр…да сил моих нет описывать жуткое творение дьявола, Отец Дагон и Матерь Гидра…только бы это было собакой. — And the muzzle is sharp and long…and the eyes are yellow…glow. — Меня жёстко передернуло, словно я голой рукой за провод схватился, а по спине табун охуенно huge мурашек проскочил. — …Yura… — Дядя Паша сам уже побледнел, а брови вверх полезли.- Wolf…eto wolf — No…no-no-no… — Blyat! Fucking pizdec! Внатуре ведь на волчару похожая скотина. — Where… wolf… in the city? — Он только улыбнулся нервно, подбородок почесав. — A dick znayet. Koyoty eschyo maybe, no v gorode, so far ot lesa… — Фак…ну…прав он: тут до леса далеко очень. Но откуда, мать вашу, оно было? Пока мы дальше шли, мысли роились целым ворохом обрывков, как будто кучу книг порвали и на ветер пустили. Параллельно начинаешь невольно по сторонам смотреть, крутить башкой, как бешеный. Везде, везде как будто из всех окон смотрят. И назад оглядываешься, — не решил ли зверь за нами красться, хотя, черт его знает, что в зверином мозгу, быть может. Почему убежал? Напугало что-то? Или по-звериному, из засады хочет напасть? И всё время на краю зрения самом глаза мерещатся, а повернёшь голову, — фара или бутылки осколок. И глаза все нечеловеческие. Жёлтые, провалы чёрные, а то и красные. И как-то постепенно, не с самого начала заметив, понял в итоге, что начался дождь, мелкий такой, редкий, но, скотина такая, — с ветром, отчего много что в лицо шло. Вышли опять на улицу оживлённую, — Кони-Айленд авеню, тут магазин хороший, «Ташкент» зовётся: вкусные огурцы там соленые, прям, как на Родине. Работает ещё, кстати: до 11 вечера всё, как часы. Эх, но мы дальше идём, «сохранение контрольной точки». По спине новый табун мурашек от одной мысли прошёл, ибо всегда такие точки перед местом, где дохнешь часто, попадались. Вот как в «Дед Спейсе»: сейвишься и тут же там щупальце из стены вылезает. Вот только тут у меня «респаун» уже был один и второй вряд ли предвидится. Да и нахрен нужен такой респаун, ибо я где-то случайно нажал «Inferno Mode»: помер здоровым мужиком, а проснулся калечным шкетом и в перспективе ещё и мутантом, если действительно туда, куда думаю, попал. В следующий раз, наверное, буду баобабом, чтобы «жить тыщу лет, пока помру», как гражданин Высоцкий пел. Хех, как Пушкин: ко всему подойдёт всегда. Между тем сумерки принялись сгущаться, а капли дождя, словно бешеные пчелы, старались ужалить, залетев под воротник. Это начинало уже напрягать. Вот зачем мы пошли под вечер, да еще и незнамо куда? Учитывая Пашину скорость, то мы идём раза в полтора медленней всех мимо нас проходящих, и дотопали за почти два часа только до Квентин-Роуд. Так ещё и местечко такое прелюбопытное: браунстоновые многоэтажки и по одной полосе в каждую сторону. Вот теперь вот надо быть максимально внимательным, полностью отключив всё лишнее. Каждая тень, каждый переулочек становится опасным, каждый подъезд или машина, — логово хищника. Внезапно, что-то резко дёрнулось, на периферии моего зрения, и я повернулся настолько резко, что чуть не споткнулся. Неужели, зверь вернулся, чтобы в спину ударить? Холод. Не от дождя, а изнутри холод по всему телу пробежал и к центру груди весь стянулся комком сплошным. ФАК! Факинг шит: гребаная ветка с тенью, да чтобы тебя сломало, мразь подзаборную! Ладно, Скотти, будь бы зверь, а не ветка, — тебе, что ли, лучше было бы? Только если разочарования от того, что попусту чуть не обделался, не было бы. Как батяня говорит, неприятности по три обычно гуляют. И за день их было…уже две. Фак. Стоп, вот смотри: во-первых, — дождь, во вторых, — та зверюга, чтобы её поносом прошибло. А это, получается, третья. Не, нормально всё: три неприятности было, лимит исчерпан. Так, — можно выдохнуть, вероятность пиздеца в рамках нормы. Как-то эта простая и наивная мысль сразу начинает душу греть. Словно не просто ради самоуспокоения, а оно и правда так бывает, как с джинном, который три желания исполняет. Три неприятности, — и всё хорошо будет. И, стоит признаться, действительно стало на душе легче и видно стало всё чётче. Хех: даже дождь будто бы тоже соизволил смилостивиться и прекратил набирать обороты, оставаясь всё тем же дождем в переполненном квадратно-гнездовом муравейнике. Внезапно откуда-то сбоку, слева и уже сзади, доходит гулкий «тук», словно по дереву топором, ну или мачете по кокосу, а мне в глаза прилетают капли, отчего меня пробирает холодом вместе со странным давлением, словно в меня устремился мощный поток ветра. И потом словно нечто коснулось меня, и я перестал ощущать мгновенно и ноги, и руки, и даже туловище, став чем-то невесомым. Эфемерным. Полосы цвета и звука начали плясать перед взором, покрывшимся разраставшимися пятнами, как. И каждое пятно, каждая точка смотрела на меня лицами, ставшими столь мне знакомыми. И посреди прорех я смог различить чуть мутноватую фигуру, что ходила по…да: ходила по Паше. — Blja, Iluh, bil bi v butsah tebe bi tochno krasnuyu kartochku vidali bi. — Гулко, как из бочки, раздался где-то над головой низкий, мужской тон. Грубый такой, словно прокуренный. — Debil, blyat! Karas' ty beloglaziy: tebe Vasylich samomu vydast za to, chto cherep prolomil patsanu! — Проломил череп…так понимаю, мне…респаун? Хех…теперь точно, — ба-о-ба-бо-ом…эхе-хе-хе-хе-е. — Da normal'no s nym vsyo! Vo, — glyan' sam. — А-а-а-а! Тварь, скотина! До лица дотронулась не рука, а лапища с мою голову размером и тут же ощущаю, как будто мне на лицо кипятком плеснули вместе с тыканьем в него кучей длинных игл! — Hule glyan, hren znaet cho s nim, vdrug krovotechenie ili escho kak sdohnet. — И искрой, молнией сквозь адскую боль лишь одна мысль, одно слово: дичь. Дичь, что создаёт мой мозг, — какие, в задницу, «глаза»! Что с ними не так быть может, комиксов обчитался. Сейчас мои глаза способны, наверное, только кровью заплакать, если от такого удара сосуды лопнут, спасибо, Дискавери. А вот боль адская, — она реальна. Истинна и неизменна. И, сука, прекратите уже меня трогать мать вас за ногу всех! Вдобавок к неизгладимому букету из ощущений меня опять ткнул, причём в этот раз в что-то мягкое. — Dolbayob! Ti mne chikhol novi torchish! — Da spokuha, scha s etogo lave namutim, — kuplyu, blya, ahy-hy-hy. — И меня, словно баул, начали куда то запихивать, и вот тут резко хрустнуло плечо, и пришла боль…нет… БОЛЬ, такая как будто мне руку оторвало. Больно так, что сам собой застонал, потому что сдержаться сил не было. — Shut up, nakhui blya! scha v'ebu, suka! — Мой лоб поцеловал резину, и свет опять решил потускнеть.***
Итак: у меня кружится голова, адски бьёт по ушам и меня прям сейчас от тошноты только скотч на рту спасает, но если буду блевать с заклеенным ртом. Блядь…нет, нет, нет, — нет! Только не снова, не хочу, не хочу! Ну нахер, — это, сука, проклятие какое-то что-ли? Это кто же меня так мог? Ведьма, что ли, какая? Да ну нах: сколько помню, — всех баб, с кем было, всех с самого начала ставил в курс, что отношений не будет. Да и всё у нас ровно было: дружить и трахаться, пока все в порядке, никого же не обидел… Ну точно, баба какая-то, вот прям все стопятьсот даю! Да что я им сделал-то?.. Ладно бы, в HR-е бы решал, кого уволить, или в коммерческом наебал бы кого, — так не: я же долбаным мышем был, бумаги перебирал! В глазах от накатившего приступа рвоты аж почернело, — приплыли, блядь… — Ya komu govoryu, pizduk pozelenel sovsem. — Da cho ty tam vydet' mozhesh. Ya yemu namyok, chtob ne vyyobyvalsya tut, a tikho sidel, nakhui! — Сука: мне сейчас грудь сломает нахрен. — Da uberi nogu, dyatel! Zakhlebnyotsa nafig! — Фак!.. Господи, больно как! Фу-у-ух, отступило… Вот только от того, что мне чугуняку с туши убрали, резина нихрена мягче не стала. — Slon, a Slon: a mozhn tya sprosit'? — Valyay! — Slon, a khuli u tebya ukhi takiye zdorovye, ahahahahyy! — Takim rodilsya. — Детсад, младшая группа, нафиг. А, судя по урчанию и тому, что меня повело, мы тронулись. — A vot u tebya, pokhodu, mozgi tam zhe ostalyis', gde ty sebe ushi polomal. — В ответ на огрызку «Слона» что-то пробурчали и минут две, если судить по ощущениям, была тишина, прерванная бас-баритоном с интонацией гопника, готового мобилу отжимать. — Sluhay, ushastiy, a ti cho voobshe takuyu tachku kupil? — A vo vtoryh cho? — Vo pervih, vosmerka pod kapotom, rvet mat ne balui, I na palevnuyu ne razu ne pohozha. Chevi Capris, mestnyh mentov konyaga rabochaya, kak u nas — Volgi s Zhigulyami. — ha…no nahuy yeyo v govno krasit'? Tachka chyornoy dolzhna byt. — Фак: «только черной». Все же знают, что красные ездят быстрей. А для скрытности в фиолетовый: я вот на районе ни одной фиолетовой не видел. — Tak cherni markiy cvet, vot korichnevi — net. No glavnoe ne tachka, a parya za barankoi. Prokladka mezhdu rulyom i sidenyem, ponumaesh? — Ахахаха…не думал я что в настолько дерьмовом пиздеце, меня что-то на улыбку пробьёт. — Ne. Ulitka bystrey sokola nikogda ne budet, a Ferrari Oku vsegda obgonit. — Ne vsegda. Malo stoyat s tachkoi, mol, tvoya ona. Igraet vsegda, kak ti vodish yeyo! A po tomu, kak vodish', ya skazhu, kto ty. I vot ty, Kosmos, — yebanat polniy, potomu chto s riskom perebarschivaesh vsegda. — Ostorozhnost' — mat' neudach. Na vsyu zhizn' ot koresha zapomnil odnogo eto. Eto u menya…etot.blya: kodeks, yopta. A yego predavat' nyelzya, inache chmo ty. — Nu da. Kak s semyoy. Semya voobsche — samoe glavnoe, chto yest v zhizni. — Ахахаха…нет, эта поездочка, — что-то с чем-то. Да, — поездочка, вот только для меня одного рассчитанная, потому что Паша там остался.***
Не знаю, сколько и куда ехали, но казалось, что вообще в вечность куда-то хрен пойми, куда. Хотелось бы уснуть, чтобы взять просто и проснуться хотя бы в подвале, нахрен, своём, но сердце как бешеное в груди долбит. Вот ведь дерьмо собачье: чем там Пашу ебанули, я даже удара не заметил? И непонятно, как выследили и кто, и нафиг мы вообще куда-то на ночь глядя пошли. Бля, неужели, Дядя Паша просек и повел меня втихаря куда-то на новую берлогу, пока ещё можно было? Сука: спалились, на чём только, — не пойму. Или примелькались сильно? Хотя какая уже, в жопу, разница, гадать, что да как, да почему? Было и прошло, теперь вон, — изучаю узоры на коврах. — Blya, — shuher. — Что за, — твою мать! Фак: на спину давит так, что будто из меня сейчас сок выжмут, а грудь чуть не хрустит. В голову как воздух пустили, не ровен час — лопну шариком. И вместе с этим остатки того, что я вижу, покрываются пятнами чёрными, ставшими ещё больше, чем раньше. Тормозим…да: кажется, тормозим, — не так гул движка отдается в челюсть, и музыка не такой громкой стала. — Hehk, officer what's wrong? — Sir, I am sorry, but it seems, that your right headlights are malfunctioning. — Oh, thank you officer…I'll fix it as soon as I get to the garage. — Блять…вот оно… вот оно, мать вас! Пошла везуха мне, пошла после трёх минусов! Сейчас этих мудаков в каталажку упекут дольше, чем они жили. Фак: вот щёлкают в башке картинки, — везде Геркулес, несмотря, что у Натти, а тут не убьют, так покалечат два пидораса этих! Так: скотч не проблема чтобы орать! Давай! вот щас вы обрадуетесь, а меня в оперное училище после такой арии, падлы! — Take care, good night. — Что? Почему едем? Э, не договаривались мы так, взад вертай, взад вертай, козлина! — Yebat! Slon, ya seichas chut elfelevu bashnyu ne visral!!! — Da eto ya tut s tvoyim ponosom chut' infarkt ne slovil! Kogda pizdec, — o huyne dumay smeshnoy, vot sovet besplatnyi. I uberi lapu s nego nafig, debiloid komnatnyi: yescho ryobra slomaesh! — Ааххх! Офигенно, как же круто, класть вас всех, я лечу, лечу, лечу… Воздуха столько, что я легче перышка стал! Бля…шикарно как…здорово, весело…вечно бы так дышать.***
Yo! Yo! Yo! Turururu Turururu! Turururu Turururu! Heroes in a half-shell, Turtle power! — Blja! Ne meshai pozhrat! — Эй, мэн, ахахаха, — не сечешь фишку, или делаешь вид, судя по стопке коробок. Ухх, — как в нос запах ударил от вкусноты такой! — Maloi, pizzu bush? — И правда кулак с мою голову размером…и боль такая, словно с куском армо-скотча, мне губы оторвало — E, nahuya ty yemu zhrat' dayosh, scha zabl'uyot vsyo yeshcho. — Postavlu yashik pivasa, blok malbrukhi and bolshuyu pizzu chto net — No proebesh, bush sam poli mit! — Zamyotano. Patsan, sorry, no razobyom sami. — Blja, u nego ot styazhek atrofia poidet. — Ха: ко мне подошло одно пятно полуразмытое и я допёр, почему «Слон» у него кликуха. Вместо ушей — два лопуха торчащих и оттопыренных слегка, а сам лицом худоватый, подбородок острый и глаза за счёт этого большими кажутся, хоть и с прищуром. Но главным было то, что он держал в руках небольшой кусок такой ароматной пиццы. И жрать от этого запаха хотелось зверски. Это не гребанная быстро-картошка и не бутеры с шпротой, давай поближе… Ах, словно раскаленный уголь, рот обжигает но реально как будто тает, причиняя неописуемое удовольствие и блаженство. Я его одними только губами затянул в себя, что пылесос твой. Фак…фа-а-а-ак…как же шикарно этот сыр ощущать во рту, это тесто, паста томатная…ох, это лучшая пища в мире. Да ладно, Слон: ты реально красавчик…от души…***
…Звуки…пятна…гулко бьётся что-то вне меня и внутри. Голова словно в сжимаемом кем-то обруче, что впивается в виски. Не хочется, — больно, хочу спать. Нет, нельзя спать. Нельзя, нельзя спать, раскрывай глаза. Опухшие, болящие, но открывай. С трудом разлепляю веки, что кажутся свинцовыми, и вместе с этим врывается в моё сознание грохот и дребезжание, что я не могу пока что разобрать. И вперемешку с ними появился искрящий калейдоскоп, протаранивший собой мглу забытья, взорвавшись в ней фейерверком света. А за ним следует грохот и стрёкот, «расширяющие плацдарм» в моём сознании. — Chak vnature mashina. — Низкий голос откуда-то справа от меня, почему-то словно знакомый мне. На запястьях две почерневшие нити, очень рельефные, словно вырезанные в коже, а дотрагиваться, — то ещё ощущение. И пальцы не желают слушаться, отзываясь на мои попытки нормально ими продвигать уколами электричества, точь в точь, как жвачка из магазина приколов. Стянули мне их. Только бы некроз не начался, — тогда только с моста прыгать останется. Хотя пальцы розовые: если бы пошёл некроз, то были бы, наверное, серыми. — Chyotko, blya. Profi, nakh, srazu vidno. — Раз разрезали, значит шансов у меня на сьеб не больше нуля. Ладно, на лапках хоть можно привстать да эту берлогу осмотреть. Аккуратно шевелю пальцами на ногах, чтобы быстрей разогнать кровь и снять скорей покалывание, возвращая контроль над мышцами. Затем иду выше, выше и так до самых бёдер с задницей, окончательно убедившись, что не рухну нафиг, пока буду вставать со стула. Ну что: погнали, как в тот раз. Нога двигается, потому что я так хочу, и двигается так, как я хочу. Как итог, — ступня шаркнула по полу, зайдя чуть под сидушку. Хэллйеа, — в том же темпе, чувак. Аккуратно со второй, теперь наклониться вперёд и плавно вверх до выпрямления ног. Есть, — встал! — Ti eto, poakuratnee, poka golovoi v kosyak ne vyehal — Среагировал. Вот только с угрозой сказал, или реально заботится, — бес его знает. Сыграю англояза, что как фон это воспринимает, и просто осторожно вокруг стульчака сначала кружок. — Hey…take care. You crash your head by you, — I lost money, pocan. — Видать, купился. — Sure, sir. Just…just don't hit me, alright? — You better careful, or «something happen». — И он опять уставился в телек, где шёл какой-то боевик дешёвенький. Значит, он уверен, что не сбегу, а скручивать им запретили, видимо. И вот как говорится, с кого орков-то писали. Башка, круглая, чью округлость идеально подчёркивает весьма подходящая стрижка. Почти этот…а: Коллина, только тут реально бритый. Во вспомнил, называется, демн ит. И башка без сужения какого-либо в туловище переходит, ибо шея даже ширше морды просто кажется. А руки…фак: у него кусок пиццы большой игрушкой кажется, а банка пивная тупо за пальцами прячется. Провоцировать нельзя ни в коем случае. И воздух прорезал треск пулеметных очередей в ритме какофонии взрывов, а какой мужик в военной форме на сменившемся кадре получил внезапный и мощный удар ногой в лицо, от которого его голова резко дернулась, практически шлепнувшись о плечо, и от импульса мощного удара он впечатался в стену. А со следующей склейкой у меня в голове запело фальцетом и пошли фейерверки. Почему? Да потому что на экране появился не человек, но легенда, миф, живой мемас и источник рофла, что через мгновение сложил мощным ударом кулака товарища вояки пополам, а затем в следующее мгновение ударом по затылку отправил его лицо навстречу с полом. Да: постановка, конечно, но очень чётко вмазал. И кадр опять переключился, показав, как второго кладёт негр в ковбойке, втихаря подойдя со спины и хлестко зарядил по затылку рукоятью револьвера, и звук смачный такой, натуральный. Кто скажет, что «в крысу сыграл», он только поржёт в ответ, вот уверен просто. Грязно? Да, зато второй бандос лег стопроцентно без больших усилий. Звонок, — противный такой, свиристящий. — Otkroyu! — Раздался второй голос, повыше тоном и чуть гнусавящий. кажется, Слона, сменившийся скрежетом замка. — Good evening, mister Harvey. — Evening, Elijah. Well, now you tell me, why did I have to drive through the whole fucking city just to 'do something related to my job'? — Оказывается, Слон на самом деле Илья. Интересно-интересно, а вот Харви, — это у бэтса так прокурора звали? Ну, который кукухой капитальненько так поехал? — Yeah, yeah: this way. Washroom's on the left. — И спустя ещё парочку прекрасных ударов, резких, мощных однако по кинематографичному размашистых, я ощутил шаги прближающиеся в нашу сторону…ну, Чак вроде бы был проф-бойцом, ну не стал бы бить так — Well, what do we got here? I say, — you've called the right man, Elijah: that's exactly my field of competence. — Oh, zagolosil Blyadskiy Doc. — Космос, громко хмыкнул себе под нос, словно в его словах была двусмысленность какая-то… Хотя, он мне кажется что любит крепким словом, любой разговор приправить — Ah, Johnny! Good evening and little reminder about your diet: America has to offer more, than just a pizza. — Так вот он какой, лицо словно овальное, мягкое что-ли, без каких-то острых скул или квадратной челюсти с выпирающим подбородком, достаточно средний нос, не изогнутый, не широкий и не узкий, и щеки, немного обвислые…думаю ему сорок пять или около того. Да и плешь, в купе с редкими и достаточно жидкими волосами о кое-чем да говорит. Такой.типичнейший такой WASP из разряда офисных клерков. — Well, what exactly you two need and…oh…what did you two do to him? — Так: он кто-то навроде врача-педиатра или травматолога какого? — Eh…he fell down, you know. And…ah…can you fix him? Just, look what's wrong and patch him up, alright? — И тут я понял, что Космос вдвое выше меня…нет ну честно слово: орк, что ростом с дверной проем. — Hey, go to me, boy. — И меня, как я понимаю, максимально мягко подталкивая в плечо, сунули в местную кладовку. Фак: плохие, очень плохие слагаемые, прям. — Hey, what's the matter? Why do you stutter? — Я даже не понял, как этот «Мистер Харви» рядом со мной оказался и ещё и руку на плечо мне положил и улыбнулся. Мило так, ободряюще. Фак, — вот не говорите мне, что его «speciality» — это вот такие вот мальчики. И не в том смысле, что он педиатр. Но он вроде пока аккуратно, решил покрутить мою голову. — Good Lord… One, two…seven…twelve… fucking demi-humans… — Чего-то он там про швы говорит.фак: больно, когда касается. А-а-а!!! Больно, больно, фак! Факинг щит, МУДИЛА усатый, в лоб словно гвоздь тупой вбили! — Hurts, hurts! Stop it! — Alright, alright, I see, I see. Now, let's ease your suffering, my boy? — Да похуй, что, — прекрати только это, факинг коксакер! Он отодвинулся и начал в сумке шуршать чем-то, а потом шприц и ампулу достал с шарудением таким, что по башке бьёт. — Hey, hey, listen: don't you mind if I give you anesthetic? — Ха: смотрит так заискивающе, сука. Нет: вколешь, а потом оттрахать решишь, гнида? Ухх…опять боль в башке. Нет: надо, чтобы осмотрел и подлатал. Бес знает, что дальше, а гангрена мне вообще нигде не впёрлась ни в одном месте. — Yeah…okay, sir. — Как же он на кота, масла обожравшегося, стал похож, когда я ему добро дал, падла. Чин по чину всё сделал: спиртиком протёр, кольнул и ватку тут же. Только бы не так адски болело всё, честное слово. — Now let's get you down, shall we? It'll be easier for me to patch you up, okily-dokily? — Ха-ха…точно теперь: Нед Фландерс. И пока меня начало постепенно накрывать чем-то, чем он мне там вколол, он шустро так соорудил лежанку, причем, полиэтиленом в одном месте выстлал и полотенцами бумажными вокруг него. Прям стол операционный какой-то, ё-моё, на который я, в общем, и улёгся. Тут я уже не совсем соображал, что он там делал, — только чувствую, как что-то щёлкает на правой стороне почему-то только. — Now, a little help. — Тут он бинт достал и начал, придерживая голову, меня заматывать аккуратно очень, посматривая всё куда-то вверх зачем-то. Странный, всё-таки. И ещё странней было то, что он начал у меня то ближе, то дальше щёлкать над правым ухом всё. — Hmm… — Да чего ты там хмыкаешь? Тут он быстро полез в карман, фонарик достал, и засунув в зубы, башку мою повернул и начал куда-то на левый висок смотреть. — Fucking commiesh…why did… — Чего-то говорить начал, но я почему-то правым слышал. Словно наушник сломался и в одном только звук есть. Вообще не понимаю: врачи культурные обычно люди, а этот прямо как я выражается, наверное только вот с таким дерьмом и общается, как мои похитители. И тут словно рубильник щёлкает в башке. Он не на меня, — он на них злится. Злится, потому что у меня ухо оглохло. Ну да, логично: иначе бы я левым всё слышал, а не правым. Фак…да, мать вашу, за что мне это всё?! Сознание…тьма, выстрелы и визг шин за дверью, мужиков не слышно, мужики жрут, пиво жрут пиво заживают пиццей…темнота, мир решил сплясать мне пьяный танец, а линии двери из прямых становятся волнами, когда даже лицо доктора внезапно обзаводится неестественными чертами, искажаясь и плывя, словно дым благовоний райского дворца. Дым, застилающий разум, умоляющий дать ему увести меня в дебри заслуженного мной спокойного сна, пока что-то холодное касается моей головы. …И да погаснет свет.