Неправильно

Ладно, он не ненавидел альф, не ненавидел Гусу Лань, не ненавидел свою жизнь и даже определенно видел перспективы в своем новом положении. Вэй Усянь послушно болванчиком кивал на каждое утверждение той самой лекарши, что призывала хором плодиться и размножаться, но почему-то женщина совершенно не верила ему, видя в его полусумасшедшей улыбке неискренность. Ей казалось: попроси она его утопиться, он бы точно так же согласно мотнул растрепанной головой. Он вообще выглядел неопрятно, что неприятно резало глаз, привыкший к идеальному внешнему виду местных жителей. Хвост его сбился в сторону, длинная челка почти закрыла полностью пол-лица, красный ворот жениха был практически весь вытащен наружу: это он пытался вытащить его совсем, крича, что не дастся живым, но ему не позволили окончательно безобразничать. На одном запястье заметно алела кожа: его довольно грубо пытались удержать во время очередной попытки завести в зал, где ожидал Лань Цижэнь, однако вовремя подоспел Лань Ванцзи и приказал увести взбунтовавшегося омегу в свои гостевые покои. Туда же вскоре и явилась лекарь, надеясь мирным путем решить скандал, поскольку госпожа Юй, ураганом влетевшая в комнату бывшего подопечного, уже грозилась снять с него кожу живьем. Разгневанную Пурпурную Паучиху саму еле усмирили. - Молодой господин Вэй, - снова вкрадчиво начала лекарь-омега. - Вам пора научиться быть благодарным своему альфе. Эта фраза наконец заинтересовала юношу из Юньмэна. Он наклонил голову, осматривая ее стеклянными глазами, а потом, коль они сидели друг напротив друга, подполз к ней ближе, не меняя положения ног. Девушка невольно напряженно нахмурилась, но не поддалась желанию отодвинуться: - Кому? - Через день назначена Ваша свадьба с нашим Учителем. Вам стоит оценить его великое терпение, проявленное к Вам, несмотря на Ваши выходки, - она обвела взглядом покои и призвала повторить за ней. Вэй Усянь безучастно склонил голову на другой бок и сделал вид, что проследовал тем же маршрутом: ровно от куска ночного неба из-за раскрытых ставней до висевшего на стене расшитого красными нитями белоснежного ханьфу, подготовленного для свадебных мероприятий. Не остался впечатленным и вдруг улыбнулся своей ядовитой улыбкой, отчего аж зубы свело, предвкушая очередную мерзость: - Мой альфа в Юньмэне остался. Мы с ним славно трахались. Видно было, что лекарше неприятно это слышать: плечи нервно дернулись, распрямляя спину, будто после удара, однако она миролюбиво поправила собеседника: - Ваш альфа, молодой господин Вэй, - это наш Учитель. О прочих связях, которые порочат Ваше и его имя, стоит забыть и более не упоминать их в приличном обществе. Вэй Усяня это высказывание лишь развеселило: - Это где же Вы увидели «приличное» общество? Одна убить собирается, другой, что мне в отцы годится, собирается заставить меня ему рожать детей. Интересненькое у Вас представление о приличиях. Мне говорили, что в Гусу Лань помешаны на приличиях, но я даже не представлял, что это все для вас норма. Будучи местной жительницей, которой тоже было даровано право на ношение ленты, девушка заметно оскорбленно фыркнула и даже поднялась на ноги, видимо, понимая, что уже не справляется с таким отпором: - Вы забываетесь. Вы рождены омегой, а значит должны знать свое место и свои обязанности по отношению к альфе - попечителю. Тот в ответ растянул страшную ухмылку, которая особенно ужасала вкупе с злыми серыми глазами, враз посерьезневшими: - А еще я рожден человеком, этого кого-то вообще колышет? Кого-то волнует, чего хочу я? Девушка, будучи сама омегой, озвучила наконец то, что он уже слышал сотни раз от многих других омег, которые почему-то и вправду считают себя лишь бесправными существами, молящимися на своих благодетелей: - Природой нам предписано служить своим альфам и вынашивать им наследников. Не Вам, молодой господин Вэй, изобретать что-то новое в устоявшихся веками правилах. Не сейчас и не здесь уж точно. Облачные Глубины - это оплот закоренелых взглядов, вот что она пыталась подчеркнуть в последнем изречении. Если и приживаются в каком-то ордене новаторские взгляды, то здесь они погибают под тяжестью тысяч правил, которым жители следуют уже десятки поколений. Юй Цзыюань знала толк в выборе тюрьмы для человека, жаждущего перемен. Вэй Усяню, понимавшему все это, нечего было ей возразить, и он лишь отвернул голову в сторону темного куска неба. Лекарша, очевидно, сочла себя победителем в этом диспуте, потому что наставительно еще пару раз напомнила, что ему стоит привести себя в порядок, а затем явиться с поклоном к своему альфе, попросить прощения за то, что огорчил, однако уже через пару-тройку попыток поняла, что ее не слушают, и удалилась, перепоручив своего пациента стражнику, которому было приказано следить за омегой, о чем тот даже не сразу догадался. Он, погруженный в свои мысли, даже не обратил внимания на человека, стоявшего в темном углу. Лишь когда поднялся со своего места, чтобы наконец скинуть со стены принесенное праздничное ханьфу, заметил движение на другом конце комнаты и недоуменно уставился на юношу в белом. Тот тут же шагнул на свет и объяснил, что теперь Вэй Усяня будут днем и ночью стеречь, пока он не переедет в покои Учителя, что случится после скорой свадьбы. Вэй Усяня это рассмешило. Ладно, подумал он, раз хотите следить, то пожалуйста. Он приказал слугам, тоже омегам, приготовить ему бочку с горячей водой и солями для успокоения нервов. Те послушно удалились выполнять, и теперь, оставшись один на один со стражником, Вэй Усянь решил повеселиться с прицелом на дальнейшую свободу от такого попечения. «Благодетель» пусть ощутит в полной мере, какую занозу получил в мужья. Вэй Усянь подошел к юноше вплотную и внимательно его осмотрел. Разумеется, он бета: альфу бы не отправили к нему в покои. Что ж, задачка не из самых сложных. Не имея никаких границ дозволенного в своей бесстыжей голове, как это называл Цзян Чэн, омега медленно стал раздеваться прямо перед носом своего стражника. Тот старательно отводил взгляд, покрываясь от стыда румянцем, но омега каждый раз хватал его за подбородок и возвращал голову обратно с абсолютно серьезным требованием: - Нет, нет, юноша, ты должен внимательно смотреть за мной! Вдруг я сбегу, пока переодеваюсь? Этот довод каждый раз срабатывал, и несчастный страдалец вынужден был смотреть, как изящный и красивый омега лишается одежды на расстоянии вытянутой руки. Беты, конечно, не альфы: они не реагируют так остро на наготу доступного тела, готовящегося к течке, не так восприимчивы к аромату, но все же нередко связывают свои жизни с омегами, влюбляясь в их нежность и тонкость, а уж случаи соблазнения бетами омег и вовсе встречаются повсеместно, особенно если это омеги-девушки. Омеги-парни, как правило, всегда достаются альфам, поскольку только они способны родить им наследников. - Вэй Усянь! Этот голос он был узнал из тысячи, поскольку он всегда предвещал боль. Неохотно отвлекся от бедняги, вжавшегося в угол только чтобы не сорваться, и обернулся, чтобы устало улыбнуться Юй Цзыюань, возникшей в дверях: - Прошу прощения, госпожа, но прием на сегодня окончен: поздно уже. Довольно красивое лицо Пурпурной Паучихи аж перекосило. За весь день она слишком натерпелась от его выходок и теперь, застав его полуобнаженного перед стражником, сдержаться уже не могла: - «Прием»?! Кем ты себя возомнил, дрянь? Вэй Усянь равнодушно пожал плечом и издевательски вдруг скрестил руки на груди, практически отзеркаливая разъяренную женщину, которая едва держалась: - Меня тут убеждают, что я теперь господин, будущий супруг едва ли не правителя Гусу Лань. Ко мне должно относиться с уважением. Как насчет поклона, как предписывает этикет? Это было, конечно, за гранью, и потому даже совершенно не оскорбился на заслуженную пощечину, которой Юй Цзыюань его огрела в порыве гнева. Стражник вовремя успел подскочить и упредил следующий удар, приняв его на себя. Только ударив чужого человека, женщина слегка остыла, но снова попыталась достать ненавистного омегу из-за спины незнакомца хотя бы испепеляющим взглядом и злым словом оскорбленного человека: - Я никогда тебе не поклонюсь, ты недостоин даже грязи из-под моих ногтей, бастард, щенок течной суки, которая ложилась подо всех! Неплохая была затея прислать в этот вечер стражника в покои Вэй Усяня, потому что он, услышав о матери, тут же предсказуемо бросился в ответ, чтобы вырвать язык этой стерве, но был остановлен, пойманный за руки. Пользуясь тем, что противник лишен возможности достать ее, брыкаясь и яростно скрипя зубами, Юй Цзыюань искривила лицо в злорадной усмешке: - Я всегда знала, что ты пошел по ее стопам и готов спать с любым, у кого есть член, - она недвусмысленно кивнула в сторону юноши, который удерживал омегу, перехватив за тонкую талию, - передам Цзян Чэну, чтобы он не жалел о потере подстилки. Второй раз простить ей меткое попадание по самым больным точкам было просто нельзя. Вэй Усянь физически ничего не мог с ней поделать, хотя был уверен, что лично удушил бы ее, будь такая возможность, но зато мог пуститься в ответные угрозы, хоть и почти беспочвенные: - Не забудьте ему так же передать, что убили мою мать, подкладывали меня под лекаря, а теперь кинули под старика! Я вернусь в Пристань и все ему выложу! Он вышвырнет Вас, прикажет казнить! В борьбе за контроль над сознанием альфы всегда выигрывала омега, которая была ближе к его телу и душе, и Юй Цзыюань это прекрасно понимала, поэтому, злясь, дернула нижней губой, однако не позволила себе распалиться окончательно, стараясь удовлетвориться хлестким ударом по лицу и нервам: - Супругу Лань Цижэня не позволено покидать Облачные Глубины. Твой брат будет рад услышать о том, что ты счастлив замужем и выносишь дитя, - и хотя голос ее был весьма приветлив, Вэй Усянь чувствовал, как он режет его на куски. - Едва у тебя появится ребенок, ты будешь привязан к этому месту корнями, ведь ты же не бросишь свое дитя, верно? Ты же не станешь, как твой отец?.. Цзян Фэнмянь его предал в детстве. Отстранился, когда от него требовалось взять свою волю в кулак и навести порядок во дворце, установив шаткое перемирие между всеми наследниками и их родственниками. Альфы глупы и неповоротливы в вопросах дипломатии, поэтому зачастую в их домах творится хаос среди омег, тянущих его каждая на себя, словно одеяло. Куда проще было бы завести одного супруга и спокойно сожительствовать, развлекаясь любовниками, однако главы орденов обязаны думать о будущем и заводить как можно больше детей разного пола, чтобы заключать в дальнейшем удобные браки. Цзян Яньли, его дорогая сестрица, сейчас - тоже разменная монета. Ее отдадут в Ланьлин к этим богатым выскочкам в обмен на обещания финансовой поддержки. Цзян Чэну повезло не больше: на его плечи свалился тяжелый груз наследования и подбора себе супругов для продолжения рода с учетом всех политических интересов. Вот Вэй Усяню повезло так повезло: он не находился в прямой линии наследования, а значит не представлял особой выгоды для укрепления влияния на арене союзов великих орденов. Теперь, по крайней мере, понятно, почему именно Лань Цижэнь выбран в мужья. Старик отошел от власти, уступив престол старшему из племянников, а теперь решил усладить свои оставшиеся годы развлечением в виде молодого тела. Идеально разыгранная партия, браво, госпожа Юй. - Я не буду, как мой отец, - процедил наконец сквозь зубы Вэй Усянь, стараясь сбавить тон, чтобы стражнику не вздумалось привести подмогу, тем самым помешав разговору,- но и как Вы тоже не стану действовать! Разумеется, он имел в виду ее низкие способы борьбы за власть: она убила его мать, избавилась от него, выбрав в качестве мужа занудливого старика, который обещал заняться его перевоспитанием, и в конце концов лишила Цзян Чэна счастья. Женщина же, однако, почему-то недоверчиво хмыкнула, встряхнула рукавами и направилась к выходу. У самого порога она вдруг замерла, обернулась, смеряя его властным взглядом и лениво произнесла, будто видела будущее: - Посмотрим. Тонущий хватается и за тростинку. Госпожа едва удалилась, как прямо в створку двери прилетел кувшин с водой. Он не позволял себе подобного в Пристани Лотоса, сдерживался, находясь на чужой территории, но тут наконец дал выход своим эмоциям. Слуг, которые явились робко напомнить о водных процедурах, были устно отправлены по такому замысловатому маршруту, что оторопело ушли к себе, хотя и не поняли половину сказанного из-за юньмэнского диалекта. Стражник было взялся его воспитывать, но был пригвожден злым взглядом к своему углу: - Только двинься оттуда, - Вэй Усянь наставил на него указательный палец, предупреждая, - и я закричу, что ты собираешься меня изнасиловать. Гусуланец возмущенно вспыхнул, поскольку совершенно не имел подобных планов, но, видя настроение их неуемного гостя, решил хранить молчание и покой до конца смены, тем более что наконец-то омега направился к своему спальному месту и вскоре там затих.