Облачный экспресс

Матвей вышел за двери мастерской и увидел припаркованный красный кабриолет, без сомнения, тот самый. И конечно же за рулем сидел Юрка. На нем был кожаный шлем с защитными очками, какие носили в начале двадцатого века автогонщики, а вокруг шеи намотан длинный шарф. Поза в которой Юрка сидел тоже была необычной, так дети изображают пилотов формулы один: крепко держась за руль и внимательно глядя вдаль. То, что все происходит на огромной скорости, выдавали Юркины раздутые щеки и голосовое сопровождение ревущего двигателя. Матвей отломил очередной кусочек шоколада и неспешно подошел к автомобилю. — Я мог бы сразу догадаться, что эта твоя машина, когда увидел ее днем. Юрка напряженно откинулся на спинку сиденья, с силой удерживая руль, и издал звук имитирующий визг тормозов. Прохожие заулыбались. Юрка важно поднял круглые очки на лоб и закинул руку на пассажирское сиденье. — Это была непростая гонка, — хриплым голосом запыленного странника произнес Юрка, — я искал тебя почти всю жизнь, точнее, три часа плюс двадцать минут на дорогу. — Много, — оценил Матвей, — но ты не сдался и все у тебя получилось? — Разумеется, Детка, разумеется, — в лучах заходящего солнца Юрка прищурился как Клинт Иствуд и одарил короткой снисходительной улыбкой. — Еще раз назовешь меня деткой и получишь в лоб! — совершенно миролюбиво и даже ласково пообещал Матвей. Оказывается, совершенно невозможно по-настоящему угрожать или ругаться, когда во рту тает шоколад. — В этом авто есть еще одно свободное место и оно твое… — Юрка подмигнул и погладил пассажирское кресло. — Будешь шоколад? — Матвей протянул развернутую упаковку. — Разумеется, Детка, разумеется, — снова повторил Юрка, явно напрашиваясь на расправу, и выудил из обертки темный квадратик. — Я бы тебя прямо здесь трахнул, — признался Матвей, глядя, как Юрка медленно положил на язык шоколад. — Что тебя останавливает? — Люди, Детка, люди — передразнивая Юрку, с теми же мечтательными интонациями пожал плечами Матвей, глядя на отражения вечернего солнца, — да и дед может выйти, неловко получится… — Тогда прыгай скорее в тачку и пристегнись как следует. Матвей послушался, сел и пристегнулся. — Готов? Матвей кивнул. Юрка демонстративно повернул ключ зажигания и нажал на газ, стрелка тахометра метнулась почти на полный оборот, а мотор взревел разъяренным тигром, но тут же стих почти до мурлыканья котенка. Кабриолет тронулся и медленно покатился вдоль тротуара. Мимо мчались машины, автобусы, даже пешеходы шли быстрее, а Юрка и не думал ускоряться. — И это все на что способен этот спорткар? — спустя несколько минут все-таки спросил Матвей. — Ну что ты, он способен на многое, но, во-первых, это очень дорогая машина и относиться к ней надо бережно, а во-вторых, я даю тебе возможность хорошенько рассмотреть родной город, ну и в третьих, я первый раз за рулем. — Вот как, тогда разбудишь меня, когда мы до первого поворота доковыляем. — Спи, малыш, со мной тебе нечего бояться! — И много вас таких ангелов? — Матвей запрокинул голову и мечтательно уставился на редкие облака. — А тебе что, меня одного мало? — Нет, не мало, в самый раз, просто интересно стало… — Ангелов много, но мы все разные… — Как люди? — Нет, не как люди, а вообще разные, — Юрке надоело играть в автогонщика, он наконец включил вторую передачу и вполне уверенно выехал в средний ряд, сравнявшись с остальным потоком, он продолжил: — У нас нет как такового физического тела, потому нет ни одинакового числа рук и ног, у нас разное все… То есть, если ты увидишь одного ангела, то это не означает, что ты сможешь безошибочно узнать остальных… — Если так, мне крупно повезло, что попался именно ты? — Ну, строго говоря, так везет всем людям, с которыми мы собираемся контактировать, мы выбираем здешний облик как костюм, который бы хорошо смотрелся… Есть любители барокко и рококо, крылья, там, нимб и прочую атрибутику. Такой прикид сразу снимает много лишних вопросов. — Твой «костюм» смотрится просто потрясающе! — довольно вздохнул Матвей. — Спасибо, — серьезно кивнул Юрка, — для нас это большая загадка, почему люди так много внимания уделяют вопросам внешности. От человека можно получить все что угодно, если выглядишь соответственно. — Ты преувеличиваешь… — Разве? — удивился Юра, — мужчины переписывают целые состояния на хорошеньких девочек, а те когда становятся старыми, тратят эти состояния на юных любовников. Внешность, внешность, внешность… — Деньги, это еще не все… — Так у вас и с чувствами творится то же самое, за красивые глаза люди идут на измену, предательство и даже на дуэль. А сами красивые глаза к этому не приложили никаких усилий, они просто есть и все. И опять все из-за внешности. — Наверно потому, что мы в отличие от вас имеем постоянное физическое тело. — Какое же оно постоянное? — усмехнулся Юра, — во-первых, с возрастом вы сильно меняетесь иногда неузнаваемо, сравни ребенка и старика. Во-вторых, делаете пластические операции, даже пол меняете, иногда не один раз… В-третьих, сама одежда ваша, при желании может почти полностью скрыть любое тело. Вы придумали униформу, чтобы отличать своих от чужих, вы придумали даже защитную одежду, чтобы быть незаметными. Про высокую моду я вообще молчу… Так что, нет ничего более эфемерного и безосновательного чем внешность, а вы умудрились на этом выстроить почти всю историю своей цивилизации. Фантастика! — Зато внешность позволяет быстро составить мнение о незнакомце… — И часто вам это помогает? Скорее наоборот: расовая дискриминация, войны, гомофобия, буллинг. Все это порождения культа внешности «Ты не такой как мы» и, как ты сказал, быстрого, но увы, неверного мнения о незнакомце. — Но если бы все выглядели одинаковыми, это было бы тоже странно… — Не только странно, но и пугающе, — согласился Юра, — вспомни военные парады. Одинаковость — это тот же культ внешности только с обратным знаком. — Вам легко говорить, если у вас вообще нет тела… — вздохнул Матвей. Юрий рассмеялся. — А зачем оно нам, этот параметр доставляет слишком много хлопот. Вы создали себе идеалы, стандарты, каноны и за всем этим утратили свое всемогущество. Это явно неравноценная сделка. Вы сотворили клетку, сами себя в ней заперли и утверждаете, что это замысел свыше… Вы или сами себя обманываете, или этим занимается небольшая группа проходимцев, ради своих узких целей. — Ты хочешь сказать, что религия это тоже культ внешности? — Нам запрещено обсуждать эту тему, регламент. — Юра виновато улыбнулся, — могу только цитировать общедоступные источники. — Ну хорошо, цитируй общедоступные… — усмехнулся Матвей. Юра взглянул на своего попутчика, помолчал, словно давая еще один шанс закончить разговор. — Вспомни слова «не сотвори себе кумира», и что сразу после этого сделали люди? — правильно, собрали все золото и отлили тельца. Что это, если не стремление придать хоть какую-то внешнюю форму собственной вере? Ты только задумайся, люди отдали свои богатства не за саму веру, а за ее символ. Вот чему вы поклоняетесь — ее величеству Внешней Форме. — Просто у нас вместе с телом еще есть и глаза… — Правильно, завяжи глаза и ты наконец узришь истину, — рассмеялся Юра. — Не так давно, на заре интернета, были чаты, аськи, скайпы и люди даже по электронке еще умудрялись писать душевные письма, прислать фото было событием. Вот когда люди по-настоящему интересовались друг другом. А потом все снова скатилось в высокие скорости и дебри внешней формы. — Ага, рассуждаешь о форме, а сам ездишь на ярко-красном кабриолете. Ты его у наркобарона из восьмидесятых взял погонять или у сутенера из девяностых? — Обижаешь, это же настоящая легенда, эксклюзивная модель — ручная сборка, под капотом шесть литров тестостерона и табличка с личной подписью основателя концерна. Знаешь, сколько стоит эта ракета? — Ты серьезно? Ты же только что рассуждал, как вредна внешность… — Я в отпуске! Ваш мир для нас как удивительный Диснейленд! Вот ты хотел бы прокатиться на американских горках? — Не очень… Меня быстро укачивает. Если только разок… — Вот именно, я тоже не собираюсь провести на каруселях всю жизнь… Просто на отдыхе я выбрал самую яркую и захватывающую качельку. Какие формы, какой цвет, а как рычит! В подтверждение своих слов, Юра нажал на акселератор, мотор взревел и первое мгновение показалось, что машина слегка приподнялась над землей, ее качнуло влево и только потом, словно выпущенная стрела, автомобиль со свистом разорвал горизонт. От такой мощи перехватило дыхание, ощущение стремительного полета у самой земли. Матвея вжало в сиденье. Полет был недолгим, но запоминающимся. Остановились на выезде из города, на какой-то пустынной развязке. Юрка выпрыгнул из машины и стянул с головы шлем с очками и влез на ограждение моста, радостно подставив лицо вечернему солнцу. Матвей неторопливо распахнул дверь и тоже подошел к ограждениям, но забираться не стал. Высота была приличной, и следовало бы заставить Юрку слезть и отойти подальше от края, но Матвей почему-то не переживал за него, да и не послушался бы Юрка, сам слезет, когда захочет. — А почему вам нельзя обсуждать религию? — Отвечая на этот вопрос, мне, так или иначе, придется ее обсудить, — Юрка опустил руки и посмотрел вниз, где под мостом проносились редкие грузовики. — А если коротко? — А если коротко, то получится еще длиннее… — мрачно хмыкнул Юра, — давай, я лучше на примере той же внешности попробую объяснить. Вот, например, взять нас ангелов, с одной стороны, мы существуем, но являемся вовсе не теми, за кого вы нас принимаете. Великая Сила тоже есть, но она не бородатый старец с грустными глазами, который только и делает, что обслуживает ваши скудные интересы. Но вы наделили нас внешностью, такой, на какую хватило фантазии и вашей веры. Если Ангел, то как человек, но с крыльями, если Бог, то мудрый дед, но с нимбом, как бы намекая, что голова у него светлая без Альцгеймера и склероза — такому можно верить. Но все эти лишь картинки, как бы занятный комикс… К истинному положению дел это все не имеет никакого отношения. — Знаешь, если бы это сказал кто-нибудь другой, я бы даже не удивился; примерно так я и сам думал. Но услышать это от тебя… все это как-то немного жаль что ли и даже грустно… — Продолжать? — Продолжай. — Внешность — это не только то, что снаружи, это еще и границы того, что снаружи. — Границы чего? — Всего. Вот, например, для чего вы построили столько храмов? — Чтобы молиться, наверно… — Но в текстах сказано, что Бог везде и даже в нас. В смысле, в вас… Тогда какая разница, где молиться? — В храмах есть своя аура… — Да причем тут аура. Причина простая, вам не нужен бог всегда и везде, это слишком сковывает. Поэтому вы оградились от него, но сделали это деликатно; понастроили ему отдельные домики, украсили на свой мещанский вкус золотом, как бы намекая, живи там и не мешай жить нам. А мы сами станем приходить по воскресениям и докладывать о своих успехах, точнее каяться в уже содеянных грехах и получать гарантированное прощение и новые наставления, которые благополучно забудутся сразу же за порогом этого чудного скворечника с золотой крышей. А чтобы у Бога не возникло соблазна самому выйти и посмотреть, как же живет паства, прихожане регулярно тащат ему взятки, в смысле, гостинцы: свечи, нехитрые скоропортящиеся продукты пару раз в год и опять же побольше золота. Людям очень не нравится когда нарушают их границы. Собственно, вся эта история с многочисленными офисами продаж надежды именно о границах. Многоуважаемый Бог, это твой святой квадратный метр, на который мы грешные, не покушаемся, а ты не лезь в наш остальной мир. Да вот беда, эти границы — фикция. Их нет, они придуманы самими людьми, со стороны Бога такой договор никто не подписывал. Вы расчертили и поделили все, до чего смогли дотянуться. Вы умудряетесь продавать даже звезды и планеты, на которых вас не было. И теперь кругом клетки, клетки поменьше, клетки побольше, клетки как страны, клетки в несколько этажей, клетки с удобствами, клетки без удобств, но с охраной… — Кстати, интересно, а как бы выглядел зоопарк в тюрьме? — задумчиво спросил погрустневший Матвей. — Как-как… Да так бы и выглядел, как весь ваш мир — клетки в клетках. И зверей, и арестантов сажают только люди, одних посадили ни за что, но пожизненно и даже радуются их потомству еще до рождения обреченного на пожизненную несвободу, а других сажают за преступление, но, в основном, временно. А вот кто на кого в этих клетках любоваться станет, вот это действительно вопрос. По мнению древних, певчая птица в клетке — это и есть символ Бога. Якобы птице принадлежит все небо, а ты смотришь на нее через прутья клетки и чувствуешь то, что по мнению людей должен чувствовать Бог, глядя на ваш мир — свободу гораздо большую, чем есть у этой птицы. Но проблема в том, что Бог не парится над такими метафорами, он и без этого знает, на что способен сам, и на что способен человек в своей неудержимой мании величия. — И как же тогда общаться с Богом? — Ну, во-первых, у этого мессенджера нет удобного интерфейса и купюроприемника. Как ты общаешься со своей ногой или рукой? Тебе для этого даже слова не нужны, а уж тем более изображения в золоте и посредники. А во-вторых, для любого общения нужно как минимум взаимное желание, а Бог, он как бы это сказать, скорее, интроверт. И у него довольно плотный график. Ты же не думаешь всерьез, что он сотворил все ваше племя беспокойное, чтобы развлекать вас чудесами и потакать вашим хотелкам? — Хм… нет, конечно, но я все-таки надеялся на какую-то эмпатию. — Вот представь, ты посадил грядку, например, моркови. Ты вскопал землю, разбил комья, посеял семена, полил водой и время от времени пропалываешь сорняки. Но если вдруг морковь решит с тобой заговорить, как ты к этому отнесешься? — Значит мы — говорящая морковь? — грустно усмехнулся Матвей, но все же решил ответить: — я бы удивился… — А теперь представь, что морковь вместо содержательного рассказа, вдруг начала бы беспрестанно на что-то жаловаться и требовать… Ты бы, конечно, удивился еще больше, с какой стати овощи что-то требуют. А они бы тебе ответили: «Если ты дал нам жизнь, если ты защищаешь нас от сорняков, поливаешь, то разве это не означает, что ты нас любишь, что мы важны для тебя? А раз так, тогда огради нас от плохого соседа — такой же морковки, дай нам больше солнца и вообще, делай для нас больше, мы этого достойны… Докажи нам свою любовь и всемогущество». Что бы ты ответил им на это? — Смешно… — мрачно вздохнул Матвей. — Правда в том, что когда придет время, ты просто соберешь всю морковь с грядки в один мешок, вот и вся любовь… Так кто ты, хороший или плохой бог? И вообще, есть ты или тебя нет? Будет тебе важно, что о тебе думает твой урожай, верят они в тебя или нет? — Урожай овощей, — задумчиво повторил Матвей. — Если ты хочешь оскорбиться, то зря. — Юра виновато улыбнулся, — именно поэтому нам и запрещено обсуждать религию, люди слишком обидчивы. А этот овощной пример я придумал только для того чтобы было понятно насколько в разных мирах мы все живем. — А кому же служите вы, Ангелы? — Эх, Матвейка, никто никому не служит и не прислуживает. Это вы привыкли все по иерархии, да по полочкам раскладывать: сильный сверху, а слабый потерпит, но в мире все не так… — А как? — В мире царит Свобода и Хаос, — гордо произнес Юрка, — но такой великий хаос, что в сути своей он просто непостижимый порядок, он воплощение идеального баланса и гармонии. И мы все его части. И Ангелы действительно помогают людям, но не потому что их попросил об этом какой-то Бог… — А почему? — Долго объяснять… вкратце, это правило общежития. Чтобы не воняло в комнате мало поддерживать чистоту только в ней, нужно, чтобы и у соседа было чисто. Ангелы и люди бесконечно далеки друг от друга, но в то же время они и близки до неприличия. Соседство, которого не избежать ни нам, ни вам. Так что, мы помогаем вам не для вашего блага, а для своего или правильнее сказать, для общего. Увы, это правда. Но человеку, которому удалось избежать неприятности это неважно. Зато это важно для понимания, почему Ангелы помогают не всем и не всегда. — Кажется, я больше не хочу ничего знать, — вздохнул Матвей. — Я убил твою веру в Деда Мороза? — усмехнулся Юра. — Ну почему же, наоборот, я раньше не верил в Ангелов, а теперь верю, — улыбнулся Матвей, — но только получается, что бескорыстности и любви у людей гораздо больше, чем у вас. — Это правда, вот только ваша любовь и бескорыстность импульсивна, ваши чувства могут угаснуть так же внезапно, как и вспыхнуть, а значит полагаться на них, увы — нельзя и даже опасно. Вы выращиваете коров, а потом убиваете их и съедаете. Вы отправляете грузовики с едой и одеждой голодающим, а потом бросаете на них бомбы. Вы клянетесь в любви, а потом изменяете… Все ваше добро, всегда имеет тяжелый противовес и горький привкус. — А у вас как? — А у нас только расчет объективной пользы и целесообразности, поэтому нет никаких драм. Всем понятно, что если решение принимается, то оно лучшее из возможных. — Скучно… — Это тоже правда, поэтому мы частенько наведываемся в ваш эмоциональный и шаткий мир пощекотать нервы… — Парк аттракционов, — припомнил Матвей и, усмехнувшись, добавил: — Да и щекочете вы не только нервы. — Но мы же не с пустыми руками, твое желание все еще ждет тебя. — Значит, ты не хотел бы здесь остаться? — Зачем? Кому я здесь нужен? Да и в качестве кого я здесь останусь, Ангелом на час? — Почему Ангелом, тоже обычным человеком… Юрка криво улыбнулся и ответил не сразу: — Знаешь, при всей абсурдности этой фантазии, что-то в этом есть… — он взъерошил свои волосы, мечтательно подставив лицо ветру, — если бы я был человеком, то наверно я бы хотел пожить в вашем мире. Есть в нем какая-то трогательная романтика, непредсказуемость, хрупкость… — Но… — Но я не человек, я лишь нарядился им на время. Когда приходишь без приглашения, всегда лучше иметь при себе обратный билет, чтобы не испортить впечатление от визита… — Здесь все живут с билетом в один конец, — мрачно усмехнулся Матвей. — Так это он и есть, тот самый обратный билет. — Ты хочешь сказать, что Ангелы бессмертны? — Все бессмертны, но все бессмертны по-разному. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду, что нет награды и нет наказания. Жизнь — эта всего лишь игра. — Может, ты уже слезешь с этого забора, пока не заигрался. — Слезу, если ты разденешься догола, — тут же весело выдвинул условие Юрка. Такая резкая смена разговора вернула хорошее настроение. Матвей секунду подумал, огляделся, совсем недалеко шла оживленная трасса, но здесь на мосту, кроме них, никого не было. Юрка ждал. Матвей через голову снял худи и бросил его на сиденье машины, следом полетела футболка и джинсы. Оставшись в трусах, Матвей еще раз огляделся по сторонам, встал перед машиной и, стянув трусы до колен, облокотился на теплый красный капот. Юрка спрыгнул с ограждения и, глядя в глаза, медленно направился к Матвею. Его длинная тень подползла гораздо раньше и, словно обволакивая, поднялась от щиколоток до самой шеи Матвея. Юрка подошел вплотную, волосы как начищенная медь светились в вечерних лучах. Он расстегнул джинсы, но снимать их не стал. Пуговица за пуговицей расстегнул рубашку, высвободил плечи, и она сама упала к ногам. — Давно мечтал о простом сексе, без шпаг, перьев и крови… — признался Матвей, разглядывая пульсирующую венку на тонкой шее своего Ангела. — Я тоже об этом мечтал, — Юра осторожно прижался всем телом и шепнул на ухо, — просто самый обычный секс… на мосту… днем… на полированном капоте ретро-автомобиля… за четыреста пятьдесят тысяч долларов. — Фу, как это пошло — уточнять стоимость! Тоже мне, Ангел… — с веселым укором заметил Матвей и стащил с Юрки джинсы. Трусов на Юрке ожидаемо не оказалось. — Детка, когда цифра приближается к полумиллиону долларов, это не пошлость, это уже возбуждающая музыка, как шум Ниагарского водопада. — Откуда тебе, Ангелу, знать, как это звучит для людей? — Считай, что я воспользовался результатами соцопроса, так считают тридцать семь процентов людей. — Юрка продолжал мурлыкать на ушко, пока его руки беспрепятственно поглаживали все, до чего могли дотянуться на теле Матвея. — Так, стоп! — Матвей повернул голову в сторону, словно пытался высвободиться. — Что случилось? — Ты называешь наш мир забавным Диснейлендом, людей сравниваешь с морковью, посмеиваешься над нашими мечтами, великодушно предлагаешь исполнить любую из них. Ты не приложил ни малейших усилий, чтобы получить эту самую машину или свою безразмерную квартиру, а берешься судить о том, что должны чувствовать люди? А что ты можешь сам, без своих нейронных горизонтальных связей, без вашего общего мозга, чего ты стоишь без своего волшебства? Ты даже эмоции свои проявляешь, основываясь не на интуиции или чувствах, а на том самом опыте сотен или тысячах других ангелов, разве нет? — Что же в этом плохого, если всем хорошо? — Ага, хорошо, только у меня ощущение, что я трахаюсь не с тобой, а со всем вашим благородным крылатым сообществом, и вы в прямом эфире коллегиально решаете, как поступить дальше, что сказать, как эффектнее повернуться и чем еще удивить простого человека в следующий раз: небольшим театром или коллекционной тачкой. — Ну, во-первых, страдать за блага — это извращенная человеческая фишка, придуманная одними людьми, чтобы заставить работать на них других людей. В остальном мире пользоваться общими благами для собственного удовольствия не считается преступлением, их для того и создают. Во-вторых, если ты думаешь, что тебя пытаются купить дорогими удовольствиями, то ты неправильно понял, все эти атрибуты исключительно для хорошего настроения и ярких впечатлений. Я просто хочу, чтобы тебе не было со мной скучно. Я хочу дать тебе все лучшее, что могу дать: весь наш опыт, знания, ресурсы, эмоции и даже собственное тело. Я хочу, чтобы наша встреча не прошла для тебя зря… — Правда? — Конечно, правда, Детка! — Я не знаю, что мне делать, — Матвей обнял Юрку за шею, — то ли придушить тебя, то ли сбежать, то ли никуда и никогда не отпускать. — У меня есть еще один вариант … — снова на ухо промурлыкал Юра. — Да-да, — улыбнулся Матвей, — знаю я этот вариант, странно, что на нем еще мозолей нет… И за «Детку» ты сейчас все-таки ответишь.