«У кого большая любовь, у того большое испытание» (Руми)
В спальне горел ночник, тусклый свет от которого бликами ложился на стены, старый деревянный паркет и уютную обстановку. Бирдже небрежно скинула одежду на пол ванной комнаты и сразу же погрузилась под струи горячей воды вместе с головой. Небольшое помещение мгновенно наполнилось паром, постепенно оседавшим на зеркала и кафель, оставляя на них тонкий влажный след. Должно быть, прошло не менее получаса, кожа лица, шеи, плеч успела изрядно покраснеть, но покидать душ женщина не торопилась. Она смывала с себя любовь, на глазах превращающуюся из настоящей в прошлую. Его поцелуи, прикосновения, нежные слова и признания скатывались с тела и с грохотом падали на керамогранит, а потом вместе с потоками бурлящей под ногами воды исчезали в канализационных трубах. Не плакала, не рыдала, просто больно закусывала губы и что есть силы зажмуривала глаза, ища причины и смыслы, чтобы продолжать жить дальше. — Почему? Почему ты бросаешь меня? — несколькими часами ранее кричал Ибрагим и его вопль был настолько непривычно громким, требующим ответа, что Джипси, до этого мирно спавшая под столом для пикника, вытянула шею и насторожилась. — Я объяснила, повторила уже десять раз, ты должен меня понять. У этой истории не может быть счастливого конца. Я увела тебя из семьи, разрушила твой брак. Ни Михре, ни Али никогда не простят нас, — Бирдже не собиралась разрывать отношения с Ибрагимом именно сегодня, в день, когда он решил сделать ей сюрприз ко дню рождения, но так получилось, не сдержалась, выпустив поток тревоживших её мыслей и чувств на свободу. — Посмотри на меня! — схватил за локоть и притянул к своей могучей груди. — Я что, похож на ребёнка? Или, может быть, на барана, которого так легко взять и увести из стада? Я принимал это решение осознанно, мы вместе его принимали. Что же теперь изменилось? — Отпусти, — отошла в сторону, положив руку на голову собаке, пытаясь её успокоить лёгким поглаживанием по переносице. Тихим, уверенным голосом, не глядя Ибрагиму в глаза, она ещё раз повторила то, что сказала пятью минутами ранее, но теперь менее эмоционально. — Я люблю тебя. Всегда буду любить. Ты был, есть и будешь моим самым родным человеком, но наши отношения зашли в тупик. Они не могут вечно существовать в тайне ото всех, я так не привыкла. Не хочу оправдываться, стыдиться и прятаться, но и сил сказать правду у меня тоже нет и не появится в ближайшем будущем. Ты ведь понимаешь, если мы будем продолжать, Михре скоро всё поймёт, расскажет нашим общим знакомым, друзьям, коллегам. Она запретит тебе приходить ко мне с Али и будет права, а когда твой сын подрастёт, станет меня презирать и сторониться. Поэтому давай остановимся сейчас, пока почти никто не знает, кроме узкого круга близких людей. Так будет правильнее, так будет лучше. — Перестань! Кому лучше? — вновь забежал вперёд, чтобы Бирдже видела его расстроенное, выражающее протест лицо. — Несмотря ни на что мы были счастливы все эти шесть месяцев: скучали, ждали друг друга, встретившись, не могли наговориться, надышаться, нарадоваться, когда просыпались вместе на одной подушке. И вот теперь ты говоришь, что всё, больше ничего не будет, что дороги у нас теперь разные. Я не понимаю и не принимаю этого! — Как знаешь. Спасибо за всё: за этот день и за все остальные, что у нас были, за твоё доброе отношение ко мне, за любовь… И прости, если сможешь. Наш сериал на платформе оказался успешным, возможно, придётся ещё поработать вместе над его продолжением, потому давай сохраним дружбу и хорошие партнёрские отношения. Мы ведь договаривались в самом начале, ты мне обещал… — Струсила? Испугалась трудностей, так? — не оставлял попыток разобраться в происходящем, вспоминая всё, что написала Бирдже в своём дневнике, который он украдкой читал, хотя и очень стыдился этого. Там вкратце было изложено про встречи с Михре, и Бергюзар — причины кризиса в их, казалось, безоблачных отношениях. — Возможно. Я не железная и не из камня, у меня есть чувства и страхи. Посмотрев в глаза твоей бывшей жене, я осознала свою ошибку. Мне нужно было тогда сказать тебе «нет», не впускать ни в свой дом, ни в свою жизнь, чего бы это не стоило. Если, несмотря на это, ты развёлся и сейчас пришёл бы ко мне свободный, никто из нас никогда не упрекнул себя, не думал, как бы оно могло быть, поступи мы иначе. Меня ведь тоже предавали, но получается, я не извлекла из этого никаких уроков, оказалась слабой и такой же беспринципной, как те люди, что делали когда-то мне очень больно. Всё потому, что когда влюбляюсь, теряю почву под ногами, способность мыслить здраво. Я так отчаянно жажду быть счастливой, что становлюсь эгоисткой. Бирдже говорила много и с горечью, поток её излияний не иссякал. Она корила себя, бичевала, медленно доводила до исступления. Ибрагим смотрел и понимал, что убедить её в обратном не получится, только не сейчас, не сегодня. Его самого захлёстывали то волна досады и негодования, то невесть откуда бравшаяся обида. Он ведь делал всё для их совместного будущего, старался, как мог, а Бирдже сейчас всё это сознательно разрушала. — Там, в Адане, ты придумал нашу жизнь спустя двадцать лет. Ты мечтал о доме, о семье и даже об общем ребёнке. Всё это невозможно. Мы не заслужили. К тому же… - она запнулась, на мгновение задумавшись, стоит ли продолжать, но всё-таки решилась сказать то, что её мучило много лет. — У меня, скорее всего, не будет детей. Давно, в первом браке, я потеряла одного, с тех пор так ни разу и не смогла забеременеть. Сарп, второй муж, злился и думал, что я эгоистка и не хочу ребёнка, а я просто не могла, не получалось, но боялась в этом признаться, продолжала верить и искать разные отговорки. Поэтому чувствовала себя виноватой и прощала ему многое, чего не стоило прощать. Что было потом, ты знаешь. Со временем я даже верить перестала в то, что однажды стану матерью. Появился ты со своей мечтой, и я подумала: «А вдруг?». Только чудес не бывает, ничему из того, о чём мы говорили, не сбыться, — опустилась на деревянную лавку, с трудом сдерживая слёзы. Не хватало только того, чтобы Ибрагим начал её утешать. Он действительно предпринял попытку сделать это, положив тяжёлую ладонь на хрупкое тёплое плечо с татуировкой в виде земного шара. — Надо было раньше сказать, чтобы я не причинял тебе боль своими глупыми мечтами. — Мне было тепло от твоих слов, они многое значили тогда, но сейчас всё в прошлом. Отвези меня домой. Нет, лучше просто вернёмся на конюшню в Полонезкее и я вызову себе такси, — уверенно сунула ногу в стремя, подойдя к лошади. Ибрагим молча помог ей забраться в седло. Этот откровенный разговор, хоть и назревавший несколько дней, но случившийся внезапно, выбил обоих из колеи. Всю дорогу они молчали и почти не смотрели в сторону друг друга, боясь ещё сильнее разбередить свежую, кровоточащую рану. Сейчас же, спустя несколько часов, она растерянно уставилась на мужские тапочки и халат в своей ванной, понимая, каким тяжёлым станет для неё это расставание. Обернувшись в полотенце, выскочила в спальню, отыскала первую попавшуюся сумку и стала скидывать в неё личные вещи Ибрагима, всё, что попадалось на глаза, от зубной щётки до толстого шерстяного свитера. Иногда вдруг останавливалась, садилась на край кровати, пустым взглядом уставившись в серую стену перед собой, потом смотрела на содержимое сумки и помимо воли начинала плакать. Свитер, от которого исходил терпковатый аромат парфюма его хозяина, несколько раз кочевал на кровать и обратно, пока Бирдже волевым движением руки не застегнула замок сумки и не засунула её в самый далёкий угол своей гардеробной. Долго думала, что делать с медальоном Мерьем, самым ценным подарком в своей жизни. Вернуть? Нет. Невозможно. Это её образ, её вещь, которая просто возвратилась к ней спустя время благодаря Ибрагиму. Пусть останется как символ всего прекрасного, что было, как надежда, что всё ещё будет, хоть уже и не с ним. — Всё? Всё! Всё… — растерянно оглядела спальню, удостоверившись, что в ней не осталось ни одного упоминания о её последней любви. Собрав волю в кулак, привела себя в порядок и начала обзванивать друзей, чтобы напомнить о вечеринке в честь своего дня рождения через два дня. Стоило завершить последний разговор, как воспоминания вновь вернулись, обрушились на голову с новой силой. Казалось, в этой комнате могли говорить даже простыни, на которых они с Ибрагимом ещё недавно любили друг друга, даже старый турецкий ковёр под ногами, о край которого он каждый раз, вставая с постели и громко ругаясь, запинался. Тогда, забрав самое необходимое, она просто ушла в спальню родителей, почти всегда пустовавшую во время их отсутствия. — Вот ты где, детка, — вошла Эсра и обеспокоенно посмотрела на бледную расстроенную хозяйку. — Я волновалась. На стол накрывать? — Нет, я не голодна. Ужинай одна. И ещё… — сделала многозначительную паузу. — Нужно заказать новый матрас в мою комнату и сменить всё постельное бельё. Эсра прекрасно понимала, что это означает. Бирдже всегда так поступала, когда расставалась с очередным мужчиной, много времени проводившим в её квартире. После Джана Туналы она даже приказала вынести на свалку старую кровать из массива дуба, вполне годную для дальнейшего использования, жаловалась, что скрипит. — Жаль… - вырвалось у домработницы. — Что? — будто бы не понимая, произнесла Бирдже. — Ничего. Совсем новый был. Этот лучше всех предыдущих. Удобный, комфортный, да и красивый к тому же. Боюсь, второго такого сейчас не найти, больше не выпускают. Может, пока оставить всё-таки, не передумаешь? — Нет. Там пружина вылезла, больно впивается в спину и не даёт мне спать. — Надо же, ничего такого не замечала, даже не подумала бы, выглядел, как будто на века, — Эсра, разумеется, говорила совсем не о матрасе, но спорить больше не стала. Неотступный взгляд Ибрагима, провожающий её, садящуюся в такси в Полонезкёе, преследовал каждую секунду. Нужно было что-то делать, найти способ отвлечься, не думать, заполнить свою жизнь чем-либо, чтобы вновь не ощущать это гнетущее одиночество, раздирающее изнутри. Как назло, именно сейчас настала пора отпусков, ближайшая работа предстояла в лучшем случае в конце лета. — Пынар, скажи, что-то намечается в эти недели? Презентации, вечеринки глянцевых изданий, модные показы, да что угодно… - позвонила своему менеджеру. — Конечно. Ищешь что-то конкретное? — Нет. Меня интересует всё! Достань мне через агентство приглашения. Я устала. Хочу быть среди людей, в больших шумных компаниях, смеяться, веселиться, танцевать… — любое средство было хорошо, чтобы заглушить тоску по невозможной, несбыточной любви.***
Ибрагим, как и планировал, забрал сына и уехал на пару недель в Сыгаджик, небольшой курортный город на берегу Эгейского моря недалеко от Чешме и Измира. Там находился отель, в котором они раньше не раз отдыхали вместе с Михре. Сейчас же компанию знаменитому актёру составлял один из его друзей по Риве — Кадир Изоглу с супругой и дочкой. До возвращения домой о расставании с Бирдже Ибрагим решил не рассказывать матери, собираясь всё ещё хорошенько обдумать вдали от Стамбула. Он так до конца не осознал и не принял этого разрыва, всем сердцем сопротивляясь нелогичному и нелепому финалу их недолгих любовных отношений. Снова заставлять маму Айпер волноваться после такой большой радости ему не хотелось. Пока Али играл с другими детьми, его отец подолгу просиживал на террасе, щурясь от яркого июньского солнца. Он писал ей, стирал, снова писал, что-то отправлял, но не получал ответа. Набирал телефонный номер, скидывал, опять набирал, чтобы в сотый раз услышать длинные безответные гудки. Очередная бутылка пива скрашивала одиночество, и только присутствие Али не давало набраться до невменяемого состояния, чтобы перестать думать, а главное, чувствовать. Иногда, уткнувшись носом в детскую кудрявую головку, он испытывал временное облегчение, но потом вновь вспоминал о случившемся и не находил себе места. Уложив Али спать, Ибрагим спускался вниз и заказывал себе двойное ракы. Через десять минут просил повторить и так до тех пор, пока реальность перед глазами не начинала расплываться, превращаясь в нечто бесформенное, лишённое очертаний и порядка. В этот вечер к нему подсел Кадир, увидев, что с другом творится что-то неладное. — Может расскажешь, что случилось? Приехал сам не свой, по вечерам пьёшь по-чёрному. — Зачем? Мне никто не поможет, — с грохотом стукнул стаканом о барную стойкую так, что его содержимое расплескалось по сторонам, образовав мутные лужицы на блестящей глянцевой поверхности. Ибрагим был уже достаточно пьян, чтобы его язык развязался, но не хотел впутывать в эту историю ещё одного человека. — Влюбился? — догадался Кадир. — Что ж, бывает. Всё так плохо? Неужели, она тебя отвергла? — Сказала, что любит, но вместе мы быть не можем. Научилась у своей героини Лале, у той тоже всё было неправильным. — Бирдже? — удивился Кадир, только что посмотревший популярный сериал со своим другом в главной роли. — Я думал, что вы просто друзья. — А ты бы смог дружить с такой женщиной? — Разные обстоятельства бывают, но если бы она была свободна, я свободен… наверное, нет. Она слишком… как это сказать… манкая, что ли. Такие обычно сводят с ума. — Вот и я не смог. Не один нормальный мужик не смог бы, имея хотя бы один шанс из ста. Знаешь, есть писаные красавицы, от которых глаз не отвести, идеальные во всех отношениях, почти совершенство, но их не хочется. Почему? Потому что рядом с тобой они прежде всего любят себя, любуются собой, состоятельный, привлекательный любовник для них лишь обязательный атрибут, элитное украшение. И чем шикарнее женщина, тем дороже её мужчина, иначе никак. Я смотрю по сторонам и вижу, как они буквально пожирают меня глазами. Вон та, у выхода, видишь? — скосил изрядно опьяневшие глаза в сторону высокой брюнетки, принявшей грациозную позу на высоком барном стуле. — Она уже полчаса улыбается, подсела б рядом, если бы ты не пришёл. А я её не хочу! Ни одну из них! — обвёл наполовину наполненным стаканом ракы просторное помещение, где было около десятка красивых девиц, коротающих вечер в одиночестве, чем вызвал неловкость у Кадира. — Тихо! Пойдём куда-нибудь, в другое место. Они вышли на улицу и уселись на лежаки у опустевшего бассейна. Полная луна отражалась в ровной глади воды, освещая одну из самых коротких и светлых ночей в году. Ибрагим поставил стакан на землю между своих мокасин и уставился на него. — А есть другие женщины. Их очень мало, но лишь их любовь имеет настоящую ценность. Они смотрят на тебя по-другому, обнимают по-другому, целуют иначе, чем все остальные. Такие каждой своей клеткой буквально источают счастье, излучают его своими глазами, передают прикосновениями. В тот момент, когда ты осознаёшь, что причина этого счастья в тебе, начинаешь чувствовать себя всемогущим, больше, чем мужчиной, сверхчеловеком, Богом из греческого эпоса. Ибрагим сделал глоток обжигающей горло жидкости и, сощурившись, уткнулся в рукав собственной льняной рубахи. — Почему она ушла? — спросил Кадир и тоже пригубил. — Такие женщины простыми не бывают. Бирдже - это гигантский запутанный лабиринт, целая Вселенная, бесконечная гамма сменяющих друг друга чувств. Ещё несколько месяцев назад я наивно полагал, что встретил кого-то понятного мне, и вот с ней-то всё будет легко, но нет, брат… Она если плачет, то навзрыд, если смеётся, то в голос. У неё всё слишком, всё безмерно, всё через край. Недавно встретила Михре и ещё одну свою знакомую актрису, поговорила с ними и испытала стыд. Наши отношения начались до развода, когда я ещё состоял в браке. Пришло время выйти на люди, как пара, а она испугалась, что нас неправильно поймут и осудят. Сначала бросилась в омут с головой, такой решительной казалась, а теперь устыдилась своих чувств и пошла на попятную. А мне что теперь прикажешь делать? — Забыть, я так понимаю, не вариант? — Нет. Не получится. Знаешь, у неё сегодня день рождения. Я ей пишу, она не отвечает и даже не читает. Не удивлюсь, если заблокировала меня, чтобы не расстраиваться. Другие поздравляют в социальных сетях, она им отвечает, репосты делает, а меня не замечает, с глаз долой, из сердца вон, как говорится. Ей больно, я понимаю, но мне ещё больнее. — Другим отвечает, говоришь? Ну так поздравь её, как все, публично, и тоже получишь ответ. — Думаешь? — Ну да. Почему нет? Чем она объяснит, что игнорирует лучшего друга? Кадиру позвонила жена и ему пришлось уйти, оставив Ибрагима наедине со своими мыслями. Покачиваясь, неуверенной походкой он добрёл до своего номера, убедился, что Али крепко спит, прилёг рядом. Время близилось к полуночи, когда он добавил в свою историю короткое поздравление со скрытым тестом, предварительно несколько раз прочитав его. Написанное сопроводил фотографией годовалой давности, где они с Бирдже вдвоём у неё дома, за ореховым столом, весёлые и уже изрядно выпившие после съёмок «Полёта птицы», держат в руках стаканы, наполненные ракы. «Давай всегда поднимать тост за добро, верность, любовь, счастье, честь и наши дни рождения, моя Бирдже. С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, МОЯ ПРЕКРАСНАЯ ДУШЕВНАЯ подруга, будь всегда собой, я очень тебя люблю». «Не слишком ли? Нет, в самый раз», — закрыл глаза и откинулся на подушку рядом с сыном. Ибрагим только утром прочитал ответное сообщение, которое так ждал. «Ты — самый дорогой моему сердцу…» — где-то в Стамбуле напечатала женская рука и крепко зажала предательски задрожавшие губы. Улыбнулась и пустила слезу одновременно. «Bircom» — так только один человек на свете называл её, один-единственный. И был он настолько ей дорог, что видеть у себя в айфоне эти бесконечные признания, вопросы, уговоры, слышать его голос в трубке казалось невыносимым. Решение принято и менять его Бирдже не собиралась, потому удаляла длинные сообщения от Ибрагима, практически не читая, не позволяя себе дать слабину. Спасали, как всегда, записи в дневнике. Бумаге порой она доверяла больше, чем людям, заполняя ровным наклонным почерком страницу за страницей. «Я привыкну без тебя, а ты без меня, всё будет как раньше. Когда тоска пройдёт, а горечь разлуки утихнет, мы снова встретимся и поговорим, как старые добрые друзья. Надо жить дальше, дорогой. Когда-нибудь мы будем вспоминать об этом периоде нашей жизни без обид и упрёков, с лёгкостью и теплотой, за всё благодаря друг друга. Сейчас же нужно просто переждать, перетерпеть, переплакать. Ты пойдёшь своей дорогой, я своей без чувства вины и стыда, без необходимости врать, оправдываться и прятаться. Мы сможем…». Бирдже просидит за письменным столом до рассвета, поглаживая растянувшихся на нём кошек и думая о своей доле и предназначении в этом странном мире. Уснёт незаметно для себя уже под утро прямо в кресле, зажав между пальцами самый дорогой подарок.***
Прошла неделя, а за ней подходила к концу и вторая. Всё это время Бирдже практически не появлялась дома, возвращаясь лишь изредка, чтобы обновить содержимое небольшого чемодана. Шумные вечеринки глянцевых журналов на южных курортах, звёздные актёрские тусовки в дорогих отелях на всех побережьях страны от Чёрного и Мраморного до Эгейского и Средиземного морей. Весёлая компания, томные вечера с алкоголем, шутками и задушевными разговорами, песни и танцы до упада, пока не рассветёт и лёгкое похмелье поутру — то, во что превратилась жизнь актрисы. Она того и хотела — не оставаться одной, не позволять себе жалеть себя. Что действительно радовало в этот непростой период жизни, так это успехи её проектов на цифровой платформе. Знакомые, коллеги, работники киноиндустрии, журналисты, критики — все подходили, делились восторженными отзывами, поздравляли, желали удачи. Профессиональный успех окрылял, частично компенсируя поражения на личном фронте. Бирдже много курила, танцевала без устали и всегда старалась быть центром любой компании, в которую попадала. Порой смех заглушал подступающие к горлу всхлипы, душил нестерпимое одиночество и страх гнетущей пустоты — училась принимать и их. Так же однотипны и тоскливы были вечера Ибрагима, продолжающего отдыхать в Сыгаджике. — Так можно и спиться, брат, бросай! — настаивал Кадир каждый вечер, отбирая у друга стакан. — Посмотри, как ты выглядишь! У тебя же сын! Как можно пить при ребёнке? — Не преувеличивай. Я набираюсь, когда Али засыпает, а утром он видит весёлого трезвого папу. Он не понимает, что у меня на душе и это хорошо. Малышу не объяснить, что его отец погибает от любви. — Если тебе так нужна эта женщина, пойди и верни её: уговаривай, умоляй, обещай всё, что она пожелает, сверни горы, опустоши моря, не знаю… — Кадир эмоционально поднял руки вверх, не понимая, чем ещё помочь. — Ибрагим Челиккол никогда ни за кем не бегал, никогда… Достаточно было намёка, полувзгляда, одного случайного прикосновения, и женщины сами падали в мои объятия, соглашаясь на всё. А если и не падали, то тут же находился десяток других претенденток. Я избалован, никогда не страдал от недостатка женского внимания, ласки, страсти. Даже Бирдже, она меня уже любила, когда я предложил ей встречаться. — Когда-нибудь всё случается впервые, брат. Забудь, что было в прошлом и завоюй её, прояви истинные мужские качества. — Как? Звонил Эсре, домработнице, её хозяйки дома не бывает. Вот где она, где Бирдже? Я здесь, с сыном, страдаю, а она где, знаешь? — швырнул в песок пластиковое ведёрко, оставленное на пляже кем-то из детей. — Она веселится! И наверняка уже нашла себе какого-нибудь очередного придурка, типа лысого Джана или усатого Эрдема. Вот такие будут ходить за ней по пятам и в рот заглядывать, звёзды с неба снимать! Это то, чего она хочет — прыгать из одних пустых отношений в другие, менять мужиков, которые не сделают счастливой, а только впишут своё имя в её биографию. Не нужен я ей… Нарисованная в воображении картинка только больше ранила и ещё сильнее злила. Ибрагим сгорал от ревности, представляя Бирдже в объятиях другого. Она запросто могла связаться с первым встречным, чтобы обрубить все концы, убить последнюю надежду на совместное будущее. Именно так, с горя и от безысходности, когда-то она начала встречаться с Джаном Туналы после тяжёлого развода со вторым мужем. — Я больше не могу, — обхватил голову руками. — Не могу пить, не могу ревновать, не могу быть один, без неё. В лице Бирдже я потерял слишком многое: друга, единомышленника, любовницу, близкого и родного человека, который понимал меня без слов. Скажи, что мне делать, чтобы сломить её сопротивление? Впервые в жизни я готов на всё ради женщины, даже на унижение. — Ты же сам говорил, что такие, как она, простыми не бывают. Нужно не просто завоевать право любить и быть любимым этой женщиной, а постоянно доказывать, что ты её достоин, чтобы она даже подумать не могла, что ошиблась, когда пошла за тобой, наплевав на этику, мораль и принципы. Для начала будь рядом, где бы она не находилась, не отпускай из виду. Но главное, тебе придётся много убеждать и идти на уступки, принимать любые её условия и правила, какими бы странными и неприемлемыми они не казались. Если ты к этому не готов, просто забудь о Бирдже.***
У Ибрагима всё ещё был ключ от заветной квартиры. В спешке расставания он не успел его отдать, как и забрать свои личные вещи из дома Акалай. Это был веский повод, чтобы вернуться, даже с точки зрения строгой Эсры. Помощница Бирдже благоволила к её последнему кавалеру, жалела его, потому без проблем пустила в спальню хозяйки, зная, что ближайшие пару дней её можно не ждать. — Там, наверху, небольшой погром, не обращайте внимания, — предупредила Эсра и ушла по своим делам. Ибрагим потрепал за бока располневшую Джипси, а потом вместе с ней отправился в комнату любимой женщины, которую всё ещё не считал бывшей. Посередине сиротливо стояло основание кровати с тряпичным изголовьем. Ничем не застеленная, без матраса, она всё ещё хранила воспоминания о жарких ночах, наполненных их безумной страстью. Не хотелось даже думать, что всё это позади, в прошлом, больше никогда не повторится. Быстро отыскал в гардеробной сумку со своими вещами, но забирать не стал, а наоборот, подоткнул подальше и прикрыл коробками с обувью, чтобы в глаза не бросалась. Унести из этого дома последние напоминания о себе всё равно, что смириться, принять поражение. Он мужчина и сам будет решать, с кем ему быть, даже если Бирдже не согласна, даже если опять его прогонит. — Я пришёл за другим, ты же знаешь. У нас с тобой есть одна тайна, но ты меня не выдашь, ведь так? — задал вопрос Джипси и они вместе отправились в соседнюю комнату. Дневники по-прежнему лежали в ящике стола в идеальном хронологическом порядке, переплёт к переплёту. «Это ключ к тебе, моя Бирдже. Когда я чего-то не понимаю в тебе, то снова и снова прихожу к сотням страниц, исписанных твоей рукою. Здесь хранятся ответы на все мои вопросы, твоя жизнь с её радостями и печалями, победами и разочарованиями, помещается в одном ящике письменного стола. Изучал ли раньше эти дневники кто-то, кроме меня? Интересовали ли кого-нибудь твои самые потаённые мысли и чувства? А если я один такой? Нет, мне уже не стыдно вторгаться в твой мир, всё, что я не услышал из твоих уст и не прочитал в твоих глазах, найду на этих страницах». Ибрагим начал с последних записей и сразу понял, как тяжело ей сейчас. Многое из написанного было обращено к нему. Бирдже словно знала, что он получит эти послания, прочитает их. «Я должна привыкнуть к одиночеству, научиться любить его, наслаждаться тишиной внутри себя. Возможно, это и есть моя участь, финал, к которому я пришла в многолетних поисках женского счастья. После Ибрагима уже ничто не будет прежним, таким, как раньше. Самое большое горе со временем проходит и забывается, а вот любовь нет. Я не разочарована, не раздавлена и даже не опустошена, как ни раз бывало после предыдущих разрушительных отношений. Просто немного застыла, замерла, притаилась. Невозможно похоронить живое, потому я обернула свою любовь не в саван, а в шёлковый платок, закопала не в землю, а схоронила глубоко в душе. Туда никто не заглянет, не плюнет, не затопчет. Я смеюсь глазами, но плачу сердцем, потому что, обладая самой большой драгоценностью мира, никому не могу её показать. Возможно, когда-нибудь что-то изменится, перегорит, погаснет, но пока во мне нет места для других чувств, для других людей. Лучше оставаться одной, чем после того, что было, осквернить себя нелюбовью…». — Аллах! Что у неё в голове? Зачем всё это? — нестерпимо захотелось выпить, взгляд Ибрагима быстро отыскал бутылку виски, стоящую рядом в шкафу. Протянул было руку, но остановился на полпути. За последние пару недель он пристрастился и это было лишним. — Спиться я всегда успею, нужно подумать, что ещё можно сделать. Через полминуты он набрал номер Симге и попросил её узнать у Пынар, менеджера Бирдже, где сейчас находится её клиентка и где она будет в ближайшие несколько дней.***
Шикарный отель Villa Macakizi располагался в одной из красивейших бухт южного Эгейского моря. Здесь должна была состояться вечеринка по случаю открытия в Бодруме элитного бутика одежды бренда Prada. Организатором мероприятия выступало агентство Айше Барым, для привлечения внимания были приглашены известные в мире моды люди, журналисты, работающие в этой сфере и несколько популярных актёров, чьи лица хорошо известны широкой публике. Бирдже это событие интересовало и с деловой точки зрения, теперь она имела косвенное отношение к фэшн-индустрии и пополнить свою базу знакомств новыми именами в этой отрасли совсем не мешало. По случаю в Стамбуле было куплено новое шикарное шёлковое платье в пол с длинным лёгким рукавом и разрезами до середины бедра. Самым примечательным в этом платье была его расцветка — пёстрая, хаотичная, яркая, словно изрезанные и склеенные воедино крылья самых диковинных экзотических бабочек. Образ дополняли невесомые босоножки, длинное ожерелье и серьги в виде вытянутых жемчужин неправильной формы производства собственного бренда. — Прекрасно выглядишь! — похвалил Бурак Дениз, актёр и коллега Бирдже, являющийся клиентом того же агентства Айше Барым. — Влюбилась? — Стараюсь соответствовать, — ответила без ложной скромности, сделав вид, что не расслышала последний вопрос. — Зажжём сегодня до утра! Будет потрясающий диджей. Ты ведь знаешь… — мысль Бурака прервала Симге, менеджер, что-то сказавшая ему на ухо, после чего они вдвоём под каким-то предлогом удалились. Бирдже не скучала. Поговорив с одним, вторым, третьим, она не заметила, как стемнело. На просторной террасе, нависающей над морской гладью, зажглись фонари и заиграла музыка, что-то электронное, современное. Она сначала не заметила крепкую мужскую фигуру с густой чёрной бородой и отрешённым взглядом. Когда поняла, кто стоит у диджейского пульта, настроение резко изменилось. Что-то ёкнуло в груди и отозвалось приятным теплом в животе. Бирдже была рада, взволнована и огорчена одновременно. Пока ещё не готова к этой встрече, не сейчас. Только-только слегка отпустило и вот навалилось с новой силой. Переборов себя, улыбнулась, поздоровалась кивком и прошла мимо, не отвлекая Ибрагима от музыки, будто эта встреча была рядовой, не важной, но с этого момента она уже не могла ни о чём другом думать, то и дело украдкой бросая в его сторону робкие заинтересованные взгляды. Для Бирдже Ибрагим был магнитом, центром притяжения, нарушителем её душевного равновесия. «Похудел. Осунулся. Оброс. Пил?» — мелькнуло в голове, и как-то сразу неловко стало за свой цветущий облик, будто бы она недостаточно остро переживала этот разрыв. Лёгкое переживание и чувство вины засело внутри, но не хотелось давать ему волю. «Стала еще красивее, женственнее, хоть и печальна. Благоухает. Что ещё может сделать женщину столь привлекательной, если не любовь?» — думал Ибрагим, радуясь, что Бирдже в порядке и переносит разлуку стойко, не то, что он. Постаралась уйти как можно дальше, затеряться среди людей, но помимо воли взглядом всё равно искала его, родного, поникшего, от всего отстранённого. Иногда их глаза встречались и тогда в груди, ровно посередине, начинало сильно ныть, будто бы кто-то однажды выпустил пулю и она, впившаяся в кости и обросшая мышцами, осталась там болеть навсегда. — Что здесь делает Ибрагим? — спросила у Пынар, сама не понимая, зачем. — Как и все мы. Мероприятие организует агентство и присутствовать могли все желающие из наших. Он позвонил и попросил Симге включить его в списки. Что-то не так? — Да нет, просто… Ибрагима обычно не затащить в публичные места, он всё это ужасно не любит. — Вкусы меняются. Может, захотел поразвлечься после развода. Он теперь мужчина холостой, в поиске, так сказать. Здесь много свободных красивых женщин, вдруг найдёт себе пару, — засмеялась Пынар, не понимая, почему лицо Бирдже вдруг стало каменным. Она отошла в сторону, к ограждению, отделявшему террасу от моря, прищурилась и стала вглядываться вдаль, в темноту, в которой еле заметно прорисовывалась полоса горизонта между небом и бескрайней бездной. — Такая красавица и грустит в одиночестве! — любимый голос раздался совсем рядом и обоняние уловило до боли знакомый аромат парфюма. От его близости по коже предательски побежали мелкие мурашки, выдавая тоску и страх не устоять перед искушением. — Я не грущу. Так, вспомнилось кое-что. — Ты одна, я один, может, проведём время вместе? Чисто по-дружески, конечно же. — Да? Каким образом? — Пойдём танцевать, — Бирдже не успела опомниться, как Ибрагим схватил её за локоть и потянул в сторону импровизированного танцпола. Ничего необычного в этом не было, когда-то они вовсю веселились на днях рождениях коллег и вечеринках агентства, но сейчас это казалось странным. Вернуться к состоянию друзей после страстного романа получалось не очень-то просто. — Ибрагим… — сделала страдальческое лицо, — пожалуйста… — Что? Танцуй! Ты же это любишь! Этот момент они запомнят надолго: родные и чужие, близкие и далёкие, настоящие и играющие отведённую жизнью роль актёры. Он улыбался не улыбаясь, она смеялась, не смеясь. Каждое случайное прикосновение руки к руке оставалось теплом на коже и пробуждало массу воспоминаний, ещё совсем свежих и от того ярких. Удовольствие и пытка одновременно. Мучительно и сладко. Ибрагим пожирал Бирдже глазами, не боясь, что кто-то увидит, она старалась делать вид, что не замечает и ждала окончания трека, как спасение. — Дорогая, кого я вижу! — избавление пришло неожиданно, когда перед раскрасневшейся взволнованной актрисой распахнул объятья старый знакомый из мира моды, весьма симпатичный молодой мужчина высокого роста. Они тут же ушли в сторону, чтобы обменяться любезностями, оставив Ибрагима ни с чем. Ничего не оставалось, кроме как тихо выругаться про себя и вновь занять место за диджейским пультом, продолжая украдкой наблюдать за Бирдже. Она будто специально издевалась: что-то эмоционально рассказывала этому чужаку, смеялась, глядя ему в глаза, то хватала за руки, то прикасалась ладонями к его груди в белоснежной рубахе, то что-то говорила на ухо в тот момент, когда он чуть наклонялся и касался щекою её щеки. И ни разу не отвлеклась, не обернулась, всем видом демонстрируя, что беседа с незнакомцем так увлекательна и важна, что остальное вокруг не имеет абсолютно никакого значения. — Пойдём куда-нибудь, где потише! — сказал кареглазый красавец и кивком показал в сторону гостиничного корпуса. Только сейчас Бирдже поняла, что переиграла, знакомый принял её поведение за откровенный флирт. — Да нет, мне здесь хорошо, весело. Тебе разве нет? — женское лицо стало вдруг более серьёзным. — Мы не слышим друг друга. Я могу рассказать тебе кое-что интересное про управляющего нового магазина Прада, но здесь это невозможно, сорву голос. В этом предложении не крылось ничего опасного, в конце концов, Бирдже прекрасно знала, как дать мужчине понять, что он ошибся на счёт её симпатии, а вот повод уйти подальше от Ибрагима был прекрасный. Если бы она осознавала, что творилось в этот момент на душе у бывшего возлюбленного, не сочла бы эту идею хорошей. Так и не повернув ни разу головы в сторону диджейского пульта, она ушла под руку с новым кавалером. — Одна справишься? — процедил сквозь зубы девушке-напарнице Ибрагим, мысленно догоняя только что удалившуюся пару. Его охватила злость и паника одновременно. Что, если он опоздал? Вдруг Бирдже встречается с другим? Нет, не может быть! Писала же она в своём дневнике, что хочет остаться одна. Сквозь мутное витражное стекло хорошо проглядывались две фигуры, сидящие друг напротив друга в просторном холле, оформленном в светлых тонах. Пока не происходило ничего, что бы вызвало беспокойство. «Убегая от меня, играешь с огнём. Я не позволю, чтобы ты оказалась в объятиях другого, только чтобы забыть о наших отношениях». Фигуры какое-то время сидели почти неподвижно, из глубины холла раздавались приглушённые, едва различимые голоса. Ибрагим терпеливо выжидал, не выдавая себя, но когда Бирдже встала, а мужчина вскочил и пошёл вслед за ней, он не выдержал.***
— Я к себе, очень устала, — проронила небрежно, поглядывая в сторону лифта. — Уже? Вечер только начинается. Хочешь, вернёмся ко всем остальным? — протянул руку и ухватился за краешек женского локтя. — Нет, правда. Я привыкла ложиться рано, да и выпила лишнего. Мы хорошо поболтали, с тобой интересно и весело. — Проводить до номера? — спросил с надеждой в голосе. — Не стоит. — Я думал, может мы… мы могли бы… — Ты ошибся. До завтра, — сказала, как отрезала, всё с той же милой улыбкой. Бирдже не дала никаких шансов своему вынужденному кавалеру, исполнившему в этой пьесе роль спасителя. Она ужасно боялась, что Ибрагим вот-вот появится здесь и устроит скандал, но этого не случилось. «Всё к лучшему. Значит, понял и смирился», — думала, нажимая на кнопку лифта. Когда кабина остановилась, дверь плавно открылась, и она увидела, что на этаже её уже ждут. От изумления Бирдже ещё шире распахнула и без того большие зелёные глаза. — Что ты здесь делаешь? Ты же был внизу и не заходил в отель? — Забыла, что здесь не один вход? Я должен был удостовериться, что ты поднялась одна. — А если не одна, то что? А если бы пошла не к себе, а, допустим, вышла этажом ниже? Что бы ты сделал? — в голосе появились нотки раздражения. — Нашёл бы тебя, даже если бы пришлось открыть каждую дверь в этом здании, — ответил спокойно, хотя внутри всё буквально бурлило от злости и ревности. — У тебя совсем нет гордости? Мы же договорились, что если расстанемся, сохраним добрые отношения, дружбу. Забыл? Вместо ответа Ибрагим обхватил Бирдже за талию и плотно прижал к своему горячему мускулистому телу. В этот момент она почувствовала себя тонкой сухой веткой, к которой поднесли открытый огонь. Хватило бы и секунды, чтобы воспламениться и мгновенно сгореть дотла. — Что ты делаешь? Отпусти! — попыталась освободиться, но объятия оказались слишком крепкими, как стальные тиски, потому пришлось смириться и притихнуть. — Мы не можем просто так расстаться, мы нужны друг другу и всё ещё любим. Давай поговорим и найдём какое-то решение. Я так соскучился по тебе, по твоему мягкому голосу, по долгим откровенным разговорам по душам, по дурманящему запаху твоих духов, по нежности и страсти в нашей постели. Не прогоняй… — жалобные нотки в мужском голосе и пылкие прикосновения не оставляли и следа от той решительности, что была ещё пару минут назад, но Бирдже понимала, что если даст слабину сейчас, если откроет двери своего номера и впустит туда Ибрагима, то проиграет, сдастся. В знак протеста и отчаяния она с силой сжала его руку, сомкнутую вокруг собственной талии. Кто-то поднимался по лестнице, шаги приближались, и только понимая, что их сейчас увидят, он отпустил. Улучив момент, Бирдже быстро рванула к себе и только когда замок щёлкнул дважды, оставив непрошенного гостя снаружи, немного отлегло. Приложив ладони к красному, чуть влажному лицу, ощутила, как оно пылает. Теперь стало понятно, почему Ибрагим приехал на это мероприятие. Чтобы быть рядом. Чтобы вернуть её. Он не смирился, не успокоился и даже не пытался забыть. — Стакан ракы в триста четвёртый номер, пожалуйста, — заказала по внутреннему телефону, но, подумав, добавила, — нет, лучше бутылку, — неизвестно, сколько потребуется выпить, чтобы унять дрожь во всём теле и заснуть, ни о чём не думая.***
Вечеринка продолжалась, невзирая на кипевшие людские страсти. Ибрагим направился в бар и залпом опустошил стакан виски, хотя до этого весь вечер держался без алкоголя. Тепло разлилось внутри тела, но, несмотря на это, стало только хуже, он снова запивал свою безысходность. «Может, зря я отпустил её так быстро? Надо было настаивать, проникнуть в её номер и уж там сделать всё, чтобы она потеряла над собой контроль. Но не врываться же к ней силой на глазах у других людей?». — Скучаешь? — поинтересовался Бурак Дениз, устроившийся рядом. — Не то, чтобы… так, взгрустнулось. — Одиноко, понимаю. Развод, разрыв отношений, крушение семьи, надежд… Тут много красивых девиц. Мой совет — утешься, сразу полегчает. Ибрагим усмехнулся такой перспективе. Если бы это помогло, если бы только это ему было нужно. Когда-то его мир состоял из гаммы простейших цветов, ясной и понятной. Бирдже пришла и всё смешала, создав палитру невиданных оттенков. После неё жизнь уже не могла быть чёрно-белой, розовой, сдержанных пастельных тонов. От буйства красок сносило крышу, но по-другому уже казалось немыслимым и скучным, не настоящим. — Бурак, перед тобой когда-нибудь закрывал дверь любимый человек? — Пока не доводилось. Но если б закрыл, я б полез в окно, наверное. Пока открыта хотя бы форточка, есть шанс, что тебя выслушают, — актёр выражался образно, но в мозгу Ибрагима в это время уже зрел план. Ракы обжог разум ещё сильнее. Бирдже не любила жалеть себя, но на этот раз потоки слёз лились по щекам сами. Они скатывались до подбородка, затем тонкой струйкой огибали стройную шею и падали в глубокое декольте цветного платья. Сколько она выплакала от любви вот так, в одиночестве, пока никто не видит? Не сосчитать. Только в этот раз было гораздо больнее, чем раньше, тяжелее, чем после самого горького предательства. Отрывать от себя самое лучшее, самое дорогое, без обиды, разочарования и злости, а только из-за невозможности в открытую признать отношения, всё равно что рубить топором собственные пальцы. Со стороны распахнутой балконной двери раздался какой-то шорох, заглушивший шум моря и ночного веселья на террасе. В темноте, за занавеской молочного цвета, показался мужской силуэт, лихо перемахнувший через перила. — Кто здесь? — вопрос был лишним, но всё-таки прозвучал, прежде, чем Бирдже увидела взлохмаченную голову, просунувшуюся в номер. — Только не кричи! — Ибрагим заметил на тумбочке початую бутылку ракы и пытался понять, на руку ли ему сейчас это обстоятельство. Выпившая Бирдже была непредсказуема, но всё же более податлива и сговорчива, чем трезвая. — Сумасшедший! Дурак! Ненавижу твоё глупое упрямство! А если бы тебя кто-то увидел на пожарной лестнице, если бы ты упал с неё и свернул себе шею? Всё кончено, пойми это! — импульсивно швырнула в него стакан из тонкого прозрачного стекла — единственное, что было в руках. Он ударился о мужскую грудь, упал на паркет и рассыпался на множество мелких осколков, которые теперь валялись между ними на полу. Невзирая на это, Ибрагим медленно продолжал приближаться к Бирдже. Она только сейчас с ужасом заметила, что он лишь в одной мокасине, вторая, должно быть, соскочила и упала, когда штурмовал пожарную лестницу отеля. Шагая босой ногой по разбитому стеклу, он почти не морщился. — Да что ты… что ты делаешь, ненормальный?! — с разбегу толкнула его назад, так как сама была обута. Толкнула и снова оказалась в объятьях, второй раз за вечер. Слёзы продолжали литься градом, она плакала, когда Ибрагима здесь не было, но стала плакать ещё сильнее, когда он пришёл. В порыве прижалась головой к его плечу и поняла, что больше так не может. — Ну, всё, перестань. Я здесь и больше никуда не уйду, — целовал висок, щёку, шею, предплечье. — Давай лучше вытащим чёртов осколок из моего пальца. Кусок стекла оказался небольшим и вошёл в плоть неглубоко, немного кровило. Бирдже быстро извлекла его щипчиками для бровей, которые всегда носила в косметичке. В глубине чемодана нашла антисептик и лейкопластырь, обработала рану. От страха, стресса, пережитых эмоций опьянение у обоих как рукой сняло. — Зачем ты это сделал? — задала вопрос, сидя перед Ибрагимом на корточках, когда закончила с перевязкой и надела на его ноги отельные тапочки. — Чтобы ты знала: каждый раз, когда что-то разбиваешь между нами, я хожу по осколкам и испытываю боль. И ещё, чтобы услышала меня. Расставание — это обоюдное решение, когда чувств больше нет, выхода нет. Это не наш случай. Мы оба с самого начала знали, что будет сложно, но всё-таки ты сказала «да», ты приехала ко мне в Адану. Даже если об этом никто не узнает, если мы разбежимся, ничего не изменится, не исправится, не сотрётся. Это наш грех и мы будем с ним жить. Вопрос в другом — было ли всё напрасно? Любовь может всё вылечить и всё оправдать, но только если она настоящая и не закончилась при первом же испытании. — Я не знаю, что сказать… — Бирдже поднялась на ноги и отошла от кровати, тщательно стараясь не наступить на другие осколки на полу. — Ничего не говори, — догнал и обнял сзади. — Просто целуй, как ты одна умеешь. Это есть наше оправдание, наше искупление. Его уста начали жадно ласкать её шею, выпирающие ключицы, предплечье, тогда как ладони искали пристанище на теле от живота до груди, ощупывая его сквозь приятную материю яркого шёлкового платья. Отросшая, непривычно длинная растительность на щеках и подбородке Ибрагима щекотала нежную кожу, заставляя жмуриться от удовольствия. Бирдже подняла левую руку и запустила её в тёмную шевелюру, пропуская спутанные волосы между своими пальцами. Всё бесполезно, все муки и истязания последних недель впустую, он её не отпустит, не позволит уйти, ещё и потому, что уходить она, в сущности, не желает. Одно лёгкое движение и их губы, наконец, встретятся, сплетаясь в страстном глубоком поцелуе. Потом он прижмёт любимую женщину к стене и так вцепится в грубую штукатурку, что она останется под ногтями мелкими колкими песчинками. Сквозь длинный разрез на подоле нащупает её оголённое бедро и закинет одну ногу на себя, при этом обдумывая дальнейшие действия. — Сумасшедший… — повторяла Бирдже, уже ничему не противясь, — мой сумасшедший… — Знаешь, чего мне жаль больше всего? Это прекрасное платье бабочки. Если ты не раскроешь секрет, где найти застёжку, оно больше ни на что не сгодится, — шептал, не отрываясь от тела возлюбленной. — Псих! Маньяк! Упёртый баран! Как я только могла с тобой связаться? Почему влюбилась так сильно? — отыщет на своей талии потайную молнию и цветастый наряд медленно сползёт сначала с плеч, а потом и вовсе упадёт на пол, обнажив объятую страстью плоть.***
Думая, что Ибрагим спит, Бирдже аккуратно сложила в шкаф их одежду, собрала в пакет крупные осколки стекла с паркета, а мелкие прикрыла прикроватным ковриком, перетащив его на новое место. После уселась за небольшой круглый столик в углу комнаты, на котором всё ещё стояла откупоренная бутылка ракы. Пить уже не хотелось, голова и так шла кругом. Вместо этого она заправила стик в нагреватель табака и сделала несколько затяжек. — Переживаешь? — спросил голос из кровати и через полминуты его обладатель уже сидел напротив в одних шортах, с перемотанным пальцем на ноге. Она опустила глаза. — О чём? — забрал у Бирдже айкос и тоже затянулся. — Послушай, что бы ты не решила, я всё приму, кроме одного — нашего расставания. Мы можем пожениться или всю жизнь встречаться тайком, в глазах людей я могу быть тебе другом, мужем, любовником, кем угодно. Ты сама решишь, как поступить, я не буду настаивать, только больше никогда не уходи. Похоже, мы не идеальная пара и будем иногда ссориться, обижаться друг на друга и сталкиваться с непростыми ситуациями, но для разрыва отношений есть только одна причина — отсутствие любви. Что скажешь? — Пусть останется тайной. Если нас однажды поймают журналисты или же случится чудо, о котором я уже не мечтаю, тогда выбора не останется, но до тех пор, пока этого не произошло, я не хочу, чтобы о нас знали. Никто, кроме самых близких. Никто.