Бесишь!

Наверное, стоило прогулять оставшиеся уроки, чтобы не привлекать лишнего внимания, но я поступил иначе. Пришел в класс за пять минут до конца урока и с пафосным видом сел за свою парту. С синяком на пол лица. Красавчик: никто не мог отвести от меня взгляда. Возможно, учителя настолько поразил мой облик, что сказать-то он ничего не сказал, однако нервное постукивание пальцем по столу говорило само за себя. Что бы он там не думал — мне нет до этого дела. Разобраться бы, что вообще делать дальше. И надо ли? Забить себе голову едкими мыслями так, чтобы ни на что другое не было сил. Вот прямо сейчас и начну! На что я надеялся, когда дал увидеть свои шрамы Фэнгу? Или когда до последнего не выдергивал руки? Неужели на то, чтобы мне всыпали по лицу? На гневную реплику с оскорблениями, перетекающую в спор? Может, я хотел потерять своего единственного дру-, кхм, знакомого? Не думаю, что имею право называть Фэнга другом, по крайней мере, сейчас. Чувствую обиду, хотя прекрасно понимаю, что это не более, чем ребячество. Да и со стороны Фэнга весьма странно так вести себя. Бить лишь за то, что я… А что я? Действительно, многого ли я натворил, чтобы получить за это? Что-то внутри подсказывает мне — да, ты заслужил это, но я, как обычно, игнорирую. Пытаюсь игнорировать. Не получается. Привычный строй сломался и требует немедленного ремонта в виде замены шестеренок ценностей. А деталей-то у меня нет. Остается только ждать, что кто-то поможет мне, поделится инструментами. Что-то уж совсем я расшатался, никакой стабильности. И благодаря кому это? По идее, или, если быть душнилой, по моим жизненным приоритетам и ценностям, мне должно быть плевать на Фэнга. Все-таки знакомы мы от силы пару недель, да и теплотой наше общение не отличалось. Но мне обидно, что даже такой человек, как Фэнг — и то не смог выдержать меня. Неужели я настолько невыносимый? Пора бы, наконец, задуматься, может все-таки стоит что-то изменить? Мое мнение про терпимость Фэнга появилось не на пустом месте. Я заметил, что у него нет проблем с другими: он с легкостью договаривается со злыми учителями и с иногда кончеными одноклассниками. Найдет тему для разговора и с восьмидесятилетней бабушкой, и с детсадовцем. Натянет свою фирменную улыбочку, которая кроме рвотного рефлекса ничего не вызывает, по крайней мере у меня — и все стелятся у него под ногами. Ну, это образно. А если серьезно, то я никогда не видел, чтобы ему отказывали в чем-то. Приторно расспросит учительницу про ее сдохшую три года назад собаку, состроит глазки — а пятерка в журнале уже стоит. Мне бы такой талант. Однако со мной Фэнг трюки не проворачивает. Не работает. Да и к чему это? У меня как в заводских настройках прописано: «Не доверяй этой блядской улыбке!». Еще со временем я заметил, что на каждый случай разная рожа. Когда какая-нибудь мерзость попадается или же человек противный — улыбка как каменная, будто бы маску нацепил. Мне жутко, а собеседник радуется, мол, приятно общаться. Обычно Фэнг ходил несколько отстраненный, вроде лыбу тянет, а сам где-то не здесь. Это тоже пугает. А вот со мной он хитрит, тоже улыбается (не всегда!), но вроде как искренне. Сомневаюсь, что лисы способны на такой мимический жест, но если бы могли — Фэнг с легкостью стал бы одним из таких. Пусть это и прозвучит несколько эгоистично, но я могу предположить или скорее верить, что со мной он все-таки… честнее. Правда, в связи с последними событиями, мне это уже ни к чему. Я знаю о нем ровно ничего, и при этом читаю как раскрытую книгу. А раньше мне казалось, что я нисколечко не понимаю людей. Как с разных планет, ей-богу. Видимо, мне повезло найти кого-то похожего на меня, раз я что-то да различаю. Удивительней всего, что другие не замечают притворства Фэнга. Как будто все в норме. Будто бы они искренне верят, что кому-то интересна их унылая жизнь. Наивные дураки. Поймав себя на очередной мысли про то, что все-таки Фэнг не бесил меня настолько, чтобы прекращать с ним общение, я обреченно выдохнул и положил голову на парту. Теперь перемены казались невыносимо унылыми и длились вечность. Играть самому не хочется, а альтернативных занятий у меня нет. Учиться? Нет уж, я не настолько отчаялся. Оставшиеся уроки я провел в мучительном диалоге с самим собой. Или в монологе. Страдают обычно в одиночестве, верно? Разбираться в причинах-следствиях не очень приятно, но мне действительно важно понять, что же такого я сделал не так. Настолько не так, что разозлил вечно (относительно) спокойного Фэнга. Обычно это я психую чуть что не нравится, а теперь мы поменялись местами. В итоге мне остается только недоумевать: «Какого черта произошло?». Затрахав себя по самое не хочу, я решил сходить между уроками на лестничный пролет — туда, где и произошла наша ссора. Как и ожидалось — Фэнга там не было. Не знаю, на что я рассчитывал, однако на подоконнике что-то лежало. Каким образом я заметил неприглядную бумажку — не ясно, но рука уже нашарила послание. Это была пачка пластырей и небольшой огрызок бумаги с надписью «Извини». А самому подойти и поговорить не судьба? То-то же мне казалось, что возле дверей кто-то копошится. Да уж, странный способ извиниться, но я прощаю. Почти. Однако моя благосклонность сошла на нет, стоило открыть пачку. Да, там в самом деле были пластыри, но какие… На секунду мне показалось, что я ослепну от увиденного. Пластыри всех цветов и узоров: кошечки, собачки, цветочки, орнаменты — язык устанет перечислять. Фэнг, даже провинившись, не перестает подшучивать. Я с досадой стал выбирать себе что-то более менее адекватное, дабы не походить на сбежавшего из психушки пациента. И нашел! Один черный с черепами — очень оригинально да-да; второй — не менее подходящий первому — с крестиками. И, наконец, последний с… блядскими арбузами. В свое оправдание скажу лишь то, что арбузы куда лучше сердечек и кошечек. На мой взгляд. Извинения я не оценил, пошел бы Фэнг к черту со своими шуточками! Очень хочется высказать ему это в лицо, но нельзя. То ли он избегает меня, то ли все еще сердится. А может все сразу. Впрочем, не думаю, что я сам готов к этому разговору. Поэтому ухожу сразу после звонка с последнего урока, не заглядывая на лестницу. Там нечего больше ловить, вот я и пошел домой. По дороге попытался состроить сердитый и важный вид — я же, все-таки, должен злиться. Но довольная улыбка непроизвольно рушила все. «Все же Фэнг больше не злится, а, значит, завтра мы снова увидимся…». Но мое настроение вновь упало, когда я подошел к своему дому. Вспомнил, что накануне, как обычно, поссорился со своими родителями. Именно из-за этого мы впоследствии и чуть ли не подрались с Фэнгом. «Ебаный эгоист», да? Так назвал меня Фэнг? Не то, чтобы мне это сильно задело. Нет. Ни разу. Вообще плевать. Это мое второе имя. Тогда почему я злюсь? Меня называли эгоистом не один раз — да и чего скрывать, я сам себя таковым считаю — но именно от Фэнга это звучит так… унизительно. Меня опять тошнит, но в этот раз от самого себя. Прогресс или деградация — вот в чем вопрос! Уже почти открыв дверь, я замялся. Мое лицо в который раз украшали раны, и это сто процентов вызовет ненужные вопросы. Морально подготовившись к словесной атаке, я зашел в квартиру. Один. Два. Три. И ничего не произошло. Ладно, пока еще жить буду, надо пользоваться моментом. Снял куртку, бросил рюкзак в коридоре, помыл руки — тишина. Уже расслабившись, я не никак не ожидал встретиться с мамой лицом к лицу на пороге своей комнаты. Кажется, она выходила именно оттуда. И что это может значить? — О, Эд, ты уже вернулся. А я тут… о, — запнулась мама, заметив мои увечья. Да-да, давай по старинке, я готов. — Ну, я не буду тебе мешать, — только и сказала она, оставив меня одного. Стоп, что? А где крики и слезы? Нет, это даже хорошо, что мне ничего не сказали, но как-то уж слишком непривычно. По маме так и видно, что она хотела сказать что-то еще, однако не решилась. Неужели я добился своего? Но какой ценой? Прогоняя из головы назойливые мысли, я наконец-то зашел в свою комнату. От входной двери до моей всего-то пара метров, но почему-то каждый раз этот путь все длиннее. Дежурным взглядом прошелся по мебели и ничего необычного не заметил. Может, мама просто зашла убраться или что-то в этом роде? Все-таки она никогда слежкой не занималась, так что не думаю, что она могла что-то сделать. Мои догадки оказались верны: вещи в шкафу, которые обычно находились в беспорядке, были аккуратно сложены. Отдохнув некоторое время у себя в комнате, я понял, что проголодался, и поэтому направился в кухню в поисках чего-нибудь поесть. Но буквально в шаге от дверей я услышал голоса родителей. Обычно меня не интересуют их взрослые разговоры, однако то, что там явно прозвучало мое имя — заставило меня насторожиться и прислушаться. Подслушать, то есть. — …точно ли все в порядке? Эд ведет себя странно, может, что-то произошло, пока меня не было? Ты же знаешь — это все работа, но я ведь его отец. — Он же подросток, наверное, настроение плохое было. Обычно он… он очень даже веселый. И друзья у него есть. Все в полном порядке, правда. — Если все хорошо, то что было вчера? — Прости его, пожалуйста. Думаю, он не специально. Очевидно, что о существовании этого разговора я не должен был знать. Но узнал. И я опять злюсь, только в этот раз на себя. Не хватит всех слов в мире, чтобы объяснить, какой я дурак. Никчемный отброс. Господи, да кто угодно. Мне семнадцать, а извиняется за меня мама. Сглаживает мои ошибки и промахи. Мама — она все это время выставляла меня в лучшем свете перед отцом. Зачем? Зачем она так старается ради меня? Почему просто не скажет, что я безнадежен и полностью пропал? Для чего она верит, что я самый лучший сын, которого можно было только желать? Если бы я был на ее месте, я бы давно прибил такого тупого ребенка. А мама терпит. Почему-то. И я не могу ее понять, а должен. Чтобы больше никогда не расстраивать ее по пустякам своим глупым недовольством. Пора взрослеть. — Мам, пап, я дома, — огласил я о своем присутствии, входя на кухню. Родители резко оглянулись на меня, не ожидая увидеть. По их растерянным лицам стало понятно — я помешал их разговору. Плевать, сейчас мой выход. Могу ли я хоть раз сделать что-то нормально? — Есть что поесть? — непринужденно спросил, будто бы и не подслушивал. — Да, посмотри в холодильнике, — ожила мама, все еще с недоверием косясь на меня, пытаясь убедиться — а настоящий ли я? Действительно, я редко когда выхожу из своей комнаты, да еще и папа дома. Совет я проигнорировал, вместо этого взял стакан воды и залпом осушил его. Смочить горло перед тяжелым разговором. Ну, это с какой стороны посмотреть, конечно. — Простите меня. Два слова. Всего лишь два слова. Я только что выпил стакан воды, но все равно меня дико сушит. Да даже если бы я выпил целое море — этого бы не хватило. Можно часами затирать какой-то бред и ни разу не заикнуться, но сказать всего два слова оказалось задачей непосильной. Однако я справился. Жаль, что это только начало откровений. Пора бы уже поговорить как семья, а не кучка людей, вынужденных жить вместе. — А? Что ты сказал? — медленно переспросил отец, но я более чем уверен, что он услышал. Просто в шоке. Как и мама. Как и я. — Я говорю, что погорячился вчера. И не только вчера, — быстро добавил, пока мой запал не пропал. Но поймав очередной ошарашенный взгляд, продолжил, — Я… был неправ. Много скрывал. И сейчас понимаю — так не должно быть. Пожалуйста, простите меня. Мне плохо. Меня тошнит. Нет, не от своих слов и даже не от атмосферы ситуации. Если судить обо всем со стороны, то как же это страшно! Очень страшно, когда обычное — или не совсем — извинение воспринимается как что-то из ряда вон выходящее. Когда скручивает внутренности от мысли, чтобы просто поговорить и признать, что был не прав. Всего лишь разговором можно избежать столько проблем! Почему я раньше не задумывался об этом? Отец тоже пришел в себя, посмотрел на меня каким-то странным, непривычным мне взглядом, встал и подошел ко мне. Взлохматил мои волосы, а после положил руку на плечо и сказал: — Ну чего ты? С кем не бывает, я никогда не злился на тебя, чего уж говорить про обиды? Не переживай, оно того не стоит. А потом просто ушел из кухни, подмигнув напоследок. Пришло мое время удивляться. Он ведь сейчас вел себя как настоящий отец. Может, я приукрашиваю, но, черт возьми, он как супергерой из детских мультиков! Выпал в осадок всего с нескольких слов. Точно, а мы ведь даже почти никогда не говорили. Тупые разговоры за ужином не считаются — в них не было ни капли искренности. Не то, что сейчас. Я бы рад наконец-то закончить все это, но осталось еще кое-что. Мама. Осознаю, что отец — это цветочки, а ягодки еще впереди. Он ведь не жил со мной все это время, не слушал каждый день грубое «Отстань!» и прочие не самые приятные высказывания. Мое красноречие резко дало знать о своем отсутствии, и я стоял, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь сказать что-либо. С чего начать? Какой из всех моих проебов самый обидный? А слова? Что лучше всего сказать? — Я тоже никогда не злилась на тебя. Эд, ты знаешь, я бы ни за что не перестала любить тебя. Я сильный. Я могу без сомнений ударить какого-нибудь зазнавшегося одноклассника. Не боюсь осуждений толпы, могу делать все, что только захочу. Могу сам разобраться со своими проблемами и… чувствами. По крайней мере, я верю в это. Я сильный, но слабый. Потому что рядом стоит мама. Я могу врать себе постоянно, но не ей. Сдаюсь, безнадежно проигрывая на войне со своими же чувствами. — Прости, кажется, я слишком много врал. Врал тебе и… себе. Я тоже люблю тебя. Сказал. Я сказал. Впервые за много лет. А говорил ли я вообще это? Не знаю. Не помню. И это чертовски плохо. Давно пора было извиниться. Рассказать, что я на самом деле чувствую. А как это сделать, если я и сам не мог понять себя? Такой вот парадокс, но все же мы выбрались. Я подошел и обнял маму. Ну, почти. Скорее жалко уткнулся ей в плечо, опустившись на колени из-за разницы в росте. Мы простояли так достаточно долго, не могу сказать точно — я потерял счет времени. Но когда я вернулся в свою комнату, то сразу же улегся спать. Сил на то, чтобы сделать что-то еще, не было. Я вымотался пусть даже морально и мне срочно нужно уснуть, иначе я сойду с ума. В довершении к этому в голову опять полезли мысли со своим вечным «Почему?». Почему я не извинился раньше? Почему не рассказал о своих чувствах несколько лет назад? Почему не сказал, что мне было плохо? Почему закрылся дома на месяца, не желая принимать чужую помощь? Почему считал, что останусь непонятым? Почему я такой эгоист? И почему Фэнг оказался прав? Всех, абсолютно всех этих «Почему?» можно было избежать простым словом «Прости». Лекарство, которое спасло бы так много жизней. Оно было прямо в упор передо мной, но я словно ослеп. А сейчас в виде побочек вынужден скитаться по несуществующим альтернативным вселенным, которые могли бы быть, если бы я только… Нет ничего болезненней осознания, что можно было поступить иначе.