Тихая гавань

Утром, несмотря на отгул, я прибыл в больницу на машине Куратова, который заблаговременно оставил ее мне с вечера. По моему плану все должно было сложиться удачно: я выписываю Дину и везу на дачу Вадика. Ей мой план был по душе, и она с нетерпением ждала, когда я ее выпишу. Я хотел сделать этот день особенным. Я знаю, что она уедет, я знаю, что такие случайности дважды не случатся, и мы, теперь уже точно, вряд ли когда-нибудь увидимся вновь. Но я так соскучился по ней, что мы просто не имеем права так просто расстаться навсегда. Это будет наш день. В коридоре я встретил Лебедеву, которая взволнованно суетилась. — Ой, доброе утро, Александр Николаевич, — удивилась она моему присутствию. — А что за суета? — Да у нас тут… — Лебедева махнула рукой и любопытно покосилась в сторону седьмой палаты, — … итальянец! Самый настоящий! Она с восторгом выпучила глаза, а я, догадавшись о ком идет речь, безрадостно направился в палату Дины. Открыв дверь, я увидел его — смуглого, благоухающего парфюмом, импозантного, — в общем, действительно настоящего итальянца. Соседки по палате на месте не было — ее увезли на операцию к Ковалец. Итальянец сидел на стуле возле Дины и держал ее за руку. Она растерянно посмотрела на меня. — А что тут происходит? — задал я вопрос ничего не понимающему по-русски Габриэлю. — У нас неприемные часы. Он развел руками и глупо улыбнулся. Дина что-то сказала ему на итальянском, и обратилась ко мне. — Он прилетел на день раньше, — ответила она с явным разочарованием, понимая, что наш план рушится, — его медсестра пустила. Узнал, что у меня сегодня выписка. Я нервно выдохнул. Габриэль уступил мне место, я сел и молча провел осмотр. — Ну что ж, — заключил я, укрывая Дину одеялом, — готовьтесь к выписке, больная Пожарская. Она грустно взглянула на меня, и я прочитал в ее глазах те же эмоции, что таились у меня на душе. Я вышел, распорядился, чтобы Лебедева подготовила бумаги для выписки Дины, а сам побрел на обход пациентов, пребывая в самом, что ни на есть угнетенном расположении духа. Я машинально осмотрел своих больных и вернулся в ординаторскую, выпить кофе и собраться с мыслями. Я не был готов к тому, что расстанусь с ней прямо сейчас, вот так, формально, на глазах ее жениха, без возможности даже обнять на прощание. Я злился и с досадой допивал кофе. Другого выхода у нас нет. Пришла Лебедева и сообщила, что к выписке Пожарской все готово. Мы вместе направились к ней в палату. Дина, уже переодевшись и заправив постель, ожидала нас, сидя вместе с Габриэлем на кровати. Он что-то увлеченно тараторил ей, но взгляд Дины устремился на меня, как только я оказался на пороге. Я выдал ей бумаги на подпись, затем сам подписал все необходимые документы. Протянув ей выписной лист, я случайно коснулся ее руки и меня накрыло нервной волной. Одернув руку, я собрал все силы в кулак и, наконец, сказал: — На этом все. Вы свободны. Всего доброго. Берегите себя, — выдал я свою дежурную фразу. Габриэль, будто поняв меня, радостно вскочил с кровати и пожал мне руку. Я ответил на рукопожатие, но покосился на Дину. Она заглянула мне в глаза. Я на секунду поймал ее взгляд. — Спасибо, — тихо сказала она. — На здоровье, — ответил я и без лишних эмоций покинул палату. За дверью я слышал, как Лебедева давала Дине инструктаж по дальнейшим действиям и любезно прощалась с итальянцем. Я пошел в ординаторскую, достал сигарету, открыл окно и закурил. Я жадно делал затяжку за затяжкой, выпуская дым через нос. На крыльцо больницы вышел Габриэль, ловя на себе любопытные взгляды пациентов. Он подал руку Дине, которая неспешно, чтобы не тревожить шов, спускалась по лестнице, будто Золушка навстречу своему итальянскому принцу. В воздухе кружились хлопья снега, и эта картина и впрямь выглядела довольно сказочно. Внизу их ожидала машина такси. Дина подняла голову и заметила меня в окне. Кивнув мне на прощанье, она села в машину. Я тоже квинул ей в ответ. Габриэль, закрыв дверцу, обошел автомобиль, сел рядом с водителем, и они тронулись в путь. Я затушил сигарету о подоконник и закрыл окно заледеневшими руками. — Ты чего, решил Новый Год с ангиной встретить? — материализовался у меня за спиной Степанюга. Я обернулся и расхохотался от его вида. На шее у него висела мишура, а руками он распутывал провода гирлянды. — А ты чего? — не смог смолчать я. — На утренник собрался? — Да ну тебя, Гордеев, — отмахнулся Сеня. — Новый Год же. Помоги лучше. Я потянул на себя провод, и гирлянда, наконец, вытянулась в одну линию. Степанюга увлеченно забрался на стул и повесил провод на окно, надежно закрепив его кнопками. Я вставил вилку в розетку и гирлянда засверкала разноцветными лампочками. В ординаторскую зашла Ирина Васильевна и, увидев на окне мигающую гирлянду, захлопала в ладоши, придя в совершенно детский восторг. — Ну надо же! — ликовала она. — Неужто решили отделение украсить? Похвально. Степанюга, также по-детски, довольно заулыбался. Я тоже чуть усмехнулся. Это хоть немного приподняло мне настроение. — А вы чего в отделении? — обратилась ко мне Ковалец. — У вас же отгул. — А я Семен Аркадьевичу помочь пришел, — отшутился я и повторил его слова. — Новый Год же. Ковалец выгнала меня из больницы со всеми почестями. Я не особо сопротивлялся, потому как обещал Вадику притащить на дачу елку. Так или иначе, мне все равно придется туда поехать, он мне и машину для этого выделил. По дороге я заехал на елочный базар, выбрал елку попушистее и повыше, водрузил ее на крышу машины и направился за город.

***

С утра я решила заскочить к Гордееву на чашечку кофе, но в ординаторской его не застала. На пороге меня встретил Семен Аркадьевич, увешанный мишурой, и заявил, что Саша сегодня в отгуле. Как интересно. Помнится, он обещал провести этот отгул вместе со мной. Раз уж я в хирургии, то заскочила в палату к Лужиной, которую утром прооперировали. Она уже отошла от наркоза и была довольно бодра. Я спросила где ее соседка, и выяснилось, что ее выписали сегодня утром. Подробностей Лужина не знала, поскольку в это время была на операционном столе. Как интересно. Я задумчиво спускалась к себе в отделение и на лестнице встретила Куратова. — А вот и Снегурочка! — воскликнул он, чем загнал меня в ступор. — А я думал, вы уже на даче! Я ничего не поняла и вежливо улыбнулась: — В смысле? — Ну так я вчера дал Сане машину, чтобы он привез елку… — Вадим задумался и тут же осекся, столкнувшись с моим недоумением. Он изменился в лице, приставил кулак к подборку и, что-то пробормотав, деликатно удалился. Как интересно. Значит, проговорился. Я набрала Гордееву на мобильный, но номер был недоступен. Сколько бы я не убеждала себя игнорировать его похождения, меня накрыла ревностная буря. Я плохо помню, как отпросилась на пару часов у Лобова, села в машину и нажала на газ. Я была уверена, что сейчас на даче Куратова Саша не один. Я даже была уверена, что он с этой Диной. Дорога прошла как в тумане. Хорошо, что в дачном поселке расчистили снег, иначе я встряла бы так, что двух часов мне бы не хватило. Я вообще не знаю, зачем еду туда, если уверена, что застану их вместе и будет больно. Мысли путались, но от маршрута я не отступала. Подъехав к калитке, я увидела, что в доме горит свет. Машина Вадима, которую он одолжил Саше, была припаркована рядом. Я даже не накинула пальто, выскочила в одном шарфе. Калитка была не заперта. Я взбежала на крыльцо, размашисто открывая дверь и готовясь увидеть в доме самую противную для моих глаз картину. Было тихо. Я обошла все комнаты, наследив снегом на коврах. В доме никого. В углу стояла елка, перевязанная веревкой. Озадаченно озираясь, стоя в гостиной, я стала понимать, что вспылила и совершила глупость. — Кто здесь? — раздался грозный голос Гордеева. Он вошел с заднего двора в гостиную с лопатой наперевес. Он был в распахнутой куртке и тяжело дышал. Увидев меня, он недоуменно уставился, отложил лопату и облегченно выдохнул: — Ты что тут делаешь? — А ты? — я больше не нашла, что ему ответить и решила пойти в нападение. — Снег чищу, — ответил он невозмутимо. Повисла пауза, и я не знала, как объяснить ему свой внезапный визит. — Чай будешь? — спросил он, снимая куртку. — Буду, — ответила я тихо. — Ты чего в одном шарфе? — спросил он заботливо. Я что-то пробормотала, что не замерзла. Саша смотрел на меня с подозрением, но не задавал никаких вопросов. Я вдруг начала глупо оправдываться, хотя меня никто не спрашивал, что просто захотела его увидеть и поэтому сорвалась с работы. Глупо, потому что дураку было ясно, что я приехала с проверкой на верность. Мне было стыдно задавать ему какие-то вопросы, потому что в таком случае это еще больше стало бы походить на проверку. Мы молча пили чай.