□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
— Какого хера ты творишь?! Когда Гон ударяет кулаком по столу, кажется, что весь «Алый Бриз» разом замолкает, смотря в их сторону. Киллуа так думает; но спустя мгновение шум вновь возобновляется, словно ничего толком и не произошло, но это не меняет ровным счетом ничего. Киллуа видит, как лениво затягивается Юйди толстой хорошей сигаретой и сбивает пепел в стоящий рядом бокал, после чего с иронией смотрит на товарища… Бывшего товарища? Что будет теперь? Сам Киллуа не знает. Они приходят сюда для разговора. Гон, точнее, сам Киллуа больше для слежки, чтобы тот ничего не натворил. Интуиция подсказывает, что ему нужно быть осторожней, и дело не только в том, что Юйди опасен, отнюдь. Он хитер и умен, это куда большая проблема. Если каким-то образом он сумел убедить Панду (Хитклиффа) перейти на свою сторону и стать подчиненным, хотя сомнительно, что после властвованием над Лунцзю тот так легко согласится стать чьей-то пешкой, то, значит, Юйди обладает достаточно весомыми аргументами. И вряд ли тут дело в одной лишь харизме, скорее всего он предлагает нечто материальное взамен… Деньги? Нечто другое? Вариантов так много, что у Киллуа начинает болеть голова, но не об этом он сейчас должен думать — а о том, что разворачивается перед ним. Юйди выдыхает ядовитое облако дыма в лицо Гону, но тот даже не морщится. После этого он откидывается назад в кресле. Даже в своей дурацкой цветастой рубашке, которая смотрится потешно на таком бугае, он все выглядит устрашающе. Гон набирает себе страшных союзников, и не факт, что они останутся верны ему до конца. — Говори конкретно. Я столько вещей натворил, года не хватит, чтобы сделать выжимку. — Я говорю о том, что ты устроил с Пандой! — Хитклиффом, — поясняет Киллуа, и взгляд Юйди несколько проясняется. — Панда?.. — на его губах проступает ухмылка. — Я запомню. Ублюдок будет просто в восторге от новой клички. Ну да, он работает на меня, в чем проблема? — Какого хера он преследовал меня?! — Он преследовал не тебя, а Дюллахан, — Юйди скептически смотрит на Гона и кривит губы в легком недовольстве, после чего опускает сигару в бокал рядом целиком, туша ее об остатки алкогольного напитка. — Не будь столь самоуверен, Фрикс. Ты действительно крайне влиятельная персона, но я и так знаю, что ты будешь делать. Плюс, мы на одной стороне. Мне нет резона за тобой наблюдать. Но с Дюллахан у нас… есть некоторые трудности, и я бы не хотел, чтобы они помешали мне в дальнейшем. Трудности? Киллуа сложно представить, что могло между ними произойти. Но если Дюллахан права, и некоторое время она была его фанаткой, то могла ли между ними образоваться некая связь? Сложно представить их любовниками, но…. Нет, ладно, на самом деле не очень сложно. Они оба выглядят достаточно дико. О нет, только не говорите, что если Гон случайно ввязывается в политические интриги, то Киллуа станет жертвой любовных! У него еще есть самоуважение, он не станет копаться в чужом нижнем белье! Но Гон то ли пропускает сказанное мимо ушей, либо намеренно игнорирует и переходит к другому крайне щепетильному вопросу. Опасно спрашивать такие вещи вслух, но, возможно, тут сработает то же, что было с Хисокой. Порой непрошибаемая искренность настолько обескураживает, что сложно не поддаться ее чарам. — Зачем тебе нэн-бастер? Юйди смотрит на Гона, не моргая. Он перестает улыбаться вообще. — С чего ты взял, что я отправил Хитклиффа за ним? — Тебе точно не нужен труп парня, что провалялся там дохлым столетия, — Гон агрессивно хмыкает и наклоняется к Юйди ниже, благо, тот факт, что тот сидит, помогает. В ином случае… да, Гон, прости, но твой низкий рост губит почти все серьезные ситуации. — Ты пришел туда за бомбой в тот самый момент, когда туда пришла Дюллахан. Говоришь, следил за ней? Боишься, что бомбу заберет она? В чем проблема с нэн-бастером? — Проблем с ним нет. Вздыхая, Юйди задумчиво смотрит на сигару в бокале, явно жалея о том, что погасил ее раньше времени. Потом он поднимает незаинтересованный взгляд на Гона. — Я послал туда Хитклиффа проследить за ней, потому что предполагаю, что она может использовать нэн-бастер. — Зачем Дюллахан его использовать?! Это бессмысленно. — Ну, его можно выгодно продать, — хмыкает он. — И зачем?.. Она бы тогда не рассказывала о нем мне. — Послушай, Гон, — Юйди складывает руки на груди и устало смотрит на названного, что продолжает полыхать гневом. — Есть разные способы «использования» вещей. В какие-то моменты ты можешь сделать все сам, а в другие — вынудить других использовать их. Я не говорю, что Дюллахан обязательно использует нэн-бастер. Она вспыльчива, но не глупа. Но она — вольный охотник, а старейшины охотников крайне сильно заблуждаются в своих убеждениях. Они страшатся прогресса, потому что именно он сгубил Ишвальду. Ты думаешь, меня изгнали прочь только за то, что я ублюдок? Поверь, этого им будет недостаточно. На губах Юйди начинает играть угрожающая ухмылка. — Я просто пригрозил им, что использую эту дрянь. И тогда они ее перепрятали. — Но ты все равно знаешь, где она. — Верно, — кивает он. — Потому что это случилось много лет назад. Дюллахан поведала мне в ту пору, когда она была юна и была очарована одним из моих прошлых воплощений. Несколько минут Гон молчит, соображая… Потом широко распахивает рот. — Ой, фу! Вы че, спали?! — Ага, трахались. Киллуа так и знал! Все опять из-за того, что кто-то не может удержать своего маленького дружка в штанах. Чертова Дюллахан… Надо же было разболтать все любовнику! Хотя, это поясняет тот факт, что она подозревала о попытке кого-то своровать нэн-бастер и позвала их, чтобы его переместить. Неожиданно логично. Что ж, хотя бы кто-то в этой ситуации пытается исправить свои ошибки… Но Киллуа ей еще это припомнит! И за то, что она познакомила его с Годивой, которая продолжает написывать странные письма Киллуа на телефон с крайне однозначными намеками. Это так ощущает себя Гон, когда к нему кто-то клеится, да?! Но слова Юйди вдруг заинтересовывают Киллуа. Он хорошо помнит Нетеро, который был крайне хаотичным, и лично знает Чидль — адепта порядка, которая не хочет повторения ситуации, что произошла на «Ките» или в Восточном Горуто. Чидль играет безопасно, и, скорее всего, старейшины вольных охотников тоже. А Юйди в своих начинаниях больше похож на Нетеро… который тоже симпатизировал Гону. Ох, это довольно ироничное развитие событий. — То есть, ты следил за Дюллахан, чтобы она не отправила бомбу старейшинам? — интересуется Киллуа, отчего Гон отвлекается от попытки просверлить товарища взглядом. Юйди щелкает пальцами и указывает на него. — Бинго. — Но какая разница? — Они могут ее использовать, потому что боятся прогресса. Боятся Гойсана, — внезапно, Гон выпрямляется и задумчиво потирает подбородок. Он начинает кружить около столика, и это крайне гипнотизирующая картина, от которой Киллуа отчего-то не может отвести взгляд. Лишь на секунду он отвлекается на Юйди, но тот сохраняет маску величавого спокойствия. — И ты послал Панду следить за Дюллахан именно поэтому? Как он вообще понял, куда она направляется? — В старую усыпальницу ведет лишь одна дорога. Я просто сказал Хитклиффу смотреть за тем, чтобы никто из вольных охотников туда не направился. Вряд ли сама Дюллахан собралась оттащить бомбу своим старым боссам, иначе бы она сделала это одна, так рассуждает про себя Киллуа. Возможно, позвав их двоих с собой, она тем самым продемонстрировала свое доверие им и людям Гойсана, потому что бомба была вновь зарыта в месте, уничтоженным пришельцами из озера Мебиус. Весьма поэтично. То есть… Юйди не начал планировать что-то злодейское? Наоборот, логичное? С одной стороны это идет против всего, что Киллуа о нем знает, но с другой — довольно понятно объясняет, за что же его выгнали. Просто потому, что старейшины вольных охотников боятся очередного «зверя конца», который уничтожит все, как было с Царицей-Матерью Запада… … отчего именно пала Ишвальда? Потому что «зверь конца» взбесился? Или из-за достижения технологической сингулярности? Что там говорил об этом Замза… — Ну что, успокоился? Когда Гон обиженно поджимает губы, Юйди начинает смеяться. — Ну и ну. Что, уже навоображал себе? Настолько глупо все это звучит, я даже обижаться не хочу. — Тебе стоило предупредить меня заранее. — Зачем? Ты бы спугнул Дюллахан. Это напоминает охоту на «Пауков» на Острове Жадности. Киллуа тоже ничего не говорит Гону, чтобы его реакция была натуральной, и чтобы Хисока ничего не заподозрил. Но, выходит, Юйди просто использует Гона, чтобы проследить за Дюллахан… вероятно, не слишком сильно надеясь на Панду. Это довольно разумно. Когда Гон выпрямляется, он раздраженно машет рукой. — Ладно, допустим я тебе верю. Все это звучит логично. Но что про «Ржавых Крыс»? Зачем было их возрождать? — Никто их и не ликвидировал. Мы с тобой преобразовали лишь самую громкую часть нашей банды, но не все согласились переходить на легальные рельсы. А Хитклифф все равно херней страдал предыдущие годы, после того, как ты отжал у него землю. Я просто предложил ему стать главарем группировки и поработать на меня. Он довольно рассудительный парень. Ага, думает про себя Киллуа, такой рассудительный, что был начальником банды в Лунцзю, которая устраивала там показательные казни. И который раскрашивает лицо в цвета панды. Рассудительностью так и прет. Это уже что-то уровня Хисоки, только Хисоке хватало совести не быть главарем крайне опасной группировки. — Но ты ничего мне не сказал. Гон все еще хмурится, и Юйди простодушно пожимает плечами. — А зачем? — В смысле?! А вдруг Панда захочет моей крови?! — Уверяю тебя, он в этом не слишком заинтересован. Сейчас, — он задумывается. — Может, потом он и попытается отжать Лунцзю обратно, но для этого ему нужно будет иметь дело с не с тобой, а с тем секретарем… Потому что, давай признаемся, ты не главарь. Ты просто публичное лицо. За ниточки дергает Демиан. Нет, смотрите, Гону все еще не нравится, по его кислой роже видно. — Все равно не понимаю, зачем тебе такое благородство… — «Благородство»? — тут даже Юйди удивляется. — Зачем мне хотеть конца месту, в котором мне дохера комфортно? Ну ты сказанул! Все, это тотальный проигрыш, Гон может даже не пытаться хоть как-то себя оправдать. Тот разводит руки в стороны, явно принимая поражение, потом ворчит себе что-то под нос и уходит, сказав, что ему нужно проветрить голову. Что-то Киллуа кажется, что он просто не хочет признавать собственного поражения… Впрочем, если все сказанное — правда, то душа Киллуа спокойна. А его интуиция молчит, что вынуждает его принять тот факт, что Юйди — вовсе не такой засранец, каким кажется. То есть, он все еще ищет выгоду и врет Гону… Но он делает это не со злым умыслом. Когда они остаются наедине, Юйди выразительно смотрит на Киллуа, после чего берет в руки бокал с потопленной там сигарой. Некоторое время он болтает остатки алкоголя с пеплом, после чего выпивает их залпом, отчего даже Киллуа выпадает в легкий осадок, но решает это никак не комментировать. Не ему спрашивать за привычки местных… Они и так хорошо знают Дюллахан, которая тоже отнюдь не самая приличная дамочка. — Ты ведь Золдик, да? Невольно Киллуа хмурится. — Больше нет. Впрочем, Юйди все равно воспринимает это, как согласие. Он криво улыбается. — Как там поживет твой прадед? — Зигг?.. — Киллуа растерянно моргает. — Да он уже много лет как мертв. Зачем тебе? — Да так. Юйди одаривает его загадочным взглядом, а потом вновь глотает мерзкой жидкости.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Гон поджидает его на выходе; обычно некурящий, он сидит на одном из мусорных баков и затягивается сигареткой, в каких Киллуа без проблем опознает марку, обычно любимую Камиллой. Значит, ненависть ненавистью, а эти двое все равно друг с другом общаются. Миленько. Он неспешно подходит к другу, который задумчиво смотрит в сторону, хотя видно, что Гон сильно нервничает. Когда он поднимает взгляд на Киллуа, тот одаривает его ленивой улыбкой и просит сигаретку себе. Вдвоем они закуривают. Барабаня пальцами по коленям, Гон вдруг выдыхает: — Что-то мне это не нравится. — Ты веришь Юйди? Он звучит довольно резонно. — Я думаю, он не соврал нам. Но он все равно что-то не договаривает, — он назидательно трясет пальцем, и Киллуа не совсем понимает, что именно его, самую доверчивую душу во всем Гойсане, вдруг заставило подозревать Юйди. — Скорее всего Дюллахан и правда должна была выполнить приказ, но решила, что это неразумно, потому доверила знание о нахождении нэн-бастера только нам. Но Юйди тоже в курсе, что мы его перепрятали. Я уверен, что Панда оставил своего человека в гробнице, когда сам уехал, чтобы после нашего ухода тот там все разведал. — Почему ты так не уверен? — Тут что-то нечисто, — Гон угрожающе щурит глаза. — Если бы Юйди действительно опасался, что старейшины вольных охотников уничтожат тут все, он бы выкрал нэн-бастер ранее, еще когда железную дорогу не проложили. Но он этого не сделал, она заинтересовала его лишь сейчас. Скорее всего именно поэтому Дюллахан сюда и приехала. Она что-то почувствовала. Если они реально встречались, а она по нему фанатела, я легко поверю в то, что она это учуяла. Короче, они оба сделали ход одновременно. … это тоже логично, хотя интуиция Киллуа не говорит ему ничего. Обычно легко почувствовать угрозу, но тут? Юйди и Дюллахан играются по правилам, которые не знакомы Киллуа, может быть, именно поэтому он никак не может понять, кто из них врет больше. Или, подсказывает голос в голове, ты просто размяк за то время, пока не был настоящим Золдиком. А если потерять клыки… обратно можно и не вернуться. Это может дурно закончиться. Киллуа кривит рот. Гон прав, все это дело пованивает. Скорее всего у Юйди есть сообщник в городе, которому потребовался нэн-бастер, причем это кто-то, кого он ценит больше Гона. Как говорила Дюллахан?.. Юйди живет через реинкарнацию уже множество лет. Возможно, он наигрался с Гоном и теперь жаждет нового развлечения, которое может подарить ему таинственный сообщник и нэн-бастер. Мог ли это быть Джайро? С другой стороны, Юйди явно не последует за Джайро. Его «реинкарнация» строится на нэн, а Джайро жаждет от него избавиться. Впрочем, он мог привыкнуть к бессмертию настолько, чтобы рискнуть. Однако это все равно слишком странный ход даже для Джайро. Тот, конечно, уже подрывал бомбу и жаждет избавиться от нэн, но отчего-то Киллуа кажется, что кто-то таким образом хочет его подставить. Или же навести их на его след, намеренно отвлекая от главного подозреваемого. Вряд ли в этом замешаны старейшины… — Я вернусь в Кер-Ис и проверю бомбу. Может, ее перепрячу. Киллуа поднимает взгляд на Гона и кивает. Разумно. — Отправиться с тобой? — Не нужно. Я возьму Замзу, через него мы свяжемся, чтобы наш сигнал не перехватили. — У него же маленький радиус связи, он не дотянется до Гойсана. — Мы оставим жуков по пути, — Гон выразительно смотрит на Киллуа. — Одиночные особи смогут связаться друг с другом, и так по цепочке мы достигнем друг друга. Это будет не очень быстро, но никто не сможет нас подслушать. Действительно. — Когда?.. — Да вот прямо сейчас. Мне потребуется около месяца на все про все, — когда Гон спрыгивает вниз, он хлопает Киллуа по плечу и дергает его за одежду к себе, после чего они стоят так близко, что легко ощутить его дыхание на коже. — Как хорошо, когда построили железные дороги, верно? Как бы я ненавидел Церри… Я хочу сказать, что тебе придется последить за обстановкой в городе, понял? Юйди ничего не должен знать, так что найди Тройку и скажи ему смыть с себя весь свой сраный макияж и притвориться мной, но пусть особо за пределы Лунцзю не выходит. Предупреди Демиана, что нам нужно разыграть представление. Киллуа еще раз кивает. Он протягивает руку, и Гон на секунду медлит, смотря на нее странным взглядом, но потом широко ухмыляется. — Да мы не прощаемся даже. Так, на чуть-чуть. — Будь осторожнее. — Не беспокойся, — Гон улыбается, но улыбка у него жесткая. — Все те, кто решил использовать меня в своих грязных играх, познают на себе молот правосудия. Смотря ему вслед, Киллуа не знает, что ему ответить; гадает, что будет делать дальше сам. Значит, сначала нужно навестить Лунцзю… Он там никогда не был, но, что уж, пора бы и побывать в месте, ставшей очередной колыбелью гоновского безумия. Поджимая губы, он бросает последний взгляд назад, после чего разворачивается и неторопливо бредет прочь, гадая, что он будет делать после знакомства с человеком по имени Демиан. Несколько недель за делами проходят довольно быстро. Киллуа знакомится с Демианом, узнает некоторые вещи о Гоне, от которых стынет кровь в жилах. Он узнает о лунцзянской резне, о преследовании людей Церредриха, обо всем, что случилось. Он не знает, что об этом думать. Все это невероятно страшно и ужасно, но в то же время — это именно то, чего он и ждал. Гон меняется. Он теряет свою невинность и наконец-то оперяется, только вместо милой пташки из него вырастает стервятник. За алкоголем проще всего разобраться в мыслях, и именно это Киллуа и выбирает. Он сидит все в том же мелком уличном баре, где ранее выпивает с Каллуто; только теперь вместо брата рядом с ним сидит глава корпорации «НЕФРИТ», один из основоположников железных дорог Темного Континента… Странно видеть тут Церредриха, особенно учитывая его любовь к изящному, но, может его тоже иногда тянет к подобным мелким местам. Киллуа пока без понятия, что он думает о Церредрихе. Рассказы Курапики разнятся с тем, что он видит сейчас. Церредрих заказывает себе рисовой водки. Киллуа — что покрепче, хотя на него и такой алкоголь все равно слабо действует. Они чокаются, и затем Киллуа продолжает свой рассказ. Удивительно, но выплакать душу проще всего незнакомцу, которому все равно. Разумеется, он рассказывает не все… Лишь те детали, которые все равно уйдут в подполье, вроде существования бомбы. Если Панда об этом в курсе, то будут знать и остальные. — Удивительно. Оружие, способное уничтожить всех, кто владеет хацу… — Церредрих, несмотря на обожание странного дерьма, и сам нервно улыбается. — Впечатляет. Надеюсь, никто не захочет использовать его во зло. Не иронично ли, когда это произносит такой человек, как Церредрих? — Этого я и боюсь, — Киллуа устало смотрит вперед. — Гон… словно с цепи сорвался. Не знаю, во что это выльется. — Он и во время нашей встречи был не особо спокоен. Киллуа бросает в сторону Четвертого принца выразительный взгляд, но тот лишь с легкомысленным видом попивает алкоголь, будто и не понимая намеков. — Интересный юноша, правда… Ты намного рациональней его. Я просто слабак, думает Киллуа. — Но не стоит слишком много об этом думать. Нэн-бастер и правда интересная вещица, но слишком опасная, чтобы с ней баловаться даже людям, вроде моего дорогого брата Бенджамина, а ты знаешь, как он помешан на оружии, — Церри беззаботно машет ручкой. — Но представь, что может случиться, если оно будет использовано. Знаешь, есть такой интересный феномен, но чем более сумасшедший человек, тем более разумные у него объяснения того, что он поступает логично. С ними сложнее всего иметь дело, ведь они всякий раз находят оправдание своим поступкам. Высшее благо, справедливость… Перед глазами Киллуа стоит усеянная трупами железная дорога. Облик Гон, стоящего посреди крови, Юйди и остальные арбитры позади него. Снисходительность во взгляде друга, когда происходит разговор с Киллуа о том, стоили ли все эти жертвы спокойствия. Все ради закона. Все ради справедливости. Правосудие… — … и им проще всего будет оправдать смерти тысяч ради какой-то незначительной для любого из нас цели. Как Паристон Хилл, например. Или Джин Фрикс, или Джайро. — Мне казалось, ты был заодно с ним. — Мы иногда сходимся, — Церри смеется так, будто в этом нет ничего страшного, будто сотрудничество с террористом — так, пустяк. — Но у нас слишком разные взгляды на мир, чтобы сотрудничать долго. В итоге мы решили, что будем действовать друг другу на нервы, потому я имею право обосрать его за спиной у него же. Опасно ли это? Церредрих не считает плохим работу с Джайро, они прекращают работу не потому, что тот опасен, а просто потому, что они не разделяют интересы. Церредрих легко может переступить через мораль, Киллуа знает это от Курапики, но тут встает та же проблема, перед которой когда-то стоял Гон. Из них всех Церредрих — меньшее зло. — А ты — сумасшедший? Церредрих отпивает немного из бокала, потом выразительно смотрит на Киллуа. — А кто в нашем мире — нет? — Я удивлен, что ты легко это признаешь. — В этом нет ничего сложного, — тот надменно фыркает. — Все творцы не в себе. Это нормально. Чем более странный человек, тем интересней он становится. Я люблю уродства, и пусть жизнь наградила меня красивым лицом, внутри я точно так же безобразен. Но это не плохо, отнюдь. Признаться себе, что ты плохой человек — первый шаг к познанию себя. Сможет ли Киллуа признаться в таком… Ему хочется надеяться. Решая больше не думать о грустном, он вдруг интересуется: — Как там поживает деликатес? — О! — Церредрих тут же оживает. — Я его пока не пробовал, пока схоронил до случая лучше. То, что вы притащили из усыпальницы — такая вещь!.. Надо только найти повод. Хочешь? Присоединиться. — Я такое не ем. — Зря! С каких пор отказ есть человечину (хотя можно ли считать мясо мутантов таким) считается зазорным?.. Киллуа хмурится. Ему не хочется об этом говорить, ему не хочется говорить в принципе. Он просто опускает взгляд в стакан, смотря на болтающиеся там кубики льда, а перед глазами все еще стоит залитый кровью Гон. Все эти разговоры про бомбу пугают. Но что он может сделать? Если только сбежать прочь из Гойсана, стать отшельником. Может, тогда его не будет касаться ничего из происходящего. — Ты все еще думаешь о Фриксе. Голос Церри звучит тихо, он шепчет сладко, словно патока льется из его рта. — Тебе нужна помощь? — Что ты подразумеваешь? Рядом с ним нельзя показывать слабости. Когда Киллуа хмуро смотрит на него, Церри пожимает плечами. Он тянется к бутылке за стойкой у владельца бара, достает ее, кидая тому толстую пачку дженни, а потом отпивает из горла. Облизывая губы, он замечает: — Я люблю инвестировать в полезные ресурсы. И ты для меня именно такой. Так что… Ах, твой телефон. Поначалу Киллуа не понимает, о чем он, но потом опускает взгляд вниз, где в кармане пиджака вибрирует мобильный. И правда. Неохотно он берет его в руки и видит имя Замзы, отчего удивляется, но поднимает трубку. Вместо приветствия тот знакомым скрипучим голосом замечает: — У меня к тебе послание через жучиную посту. Оно довольно короткое, много времени не займет. Затем Замза откашливается. — Я вскрыл могилу Двойки, — из-за того, что говорит не Гон, невозможно понять, какие эмоции на самом деле были вложены в сообщение, хотя Киллуа кажется, что он чувствует ярость. — Нэн-бастер пропал.