Все закончится в полночь

Почему он помнит все эти сны? Почему придает им такое значение? Общается, слушает, требует и подчиняется? Адама искал повод, чтобы оправдать свое плохое настроение – лишь бы не думать, что оно напрямую зависит от отказа Томми. И когда Сутан показал ему первый набросок костюма на Хэллоуин, Адам готов был чуть ли не придушить его голыми руками, но остатки здравого смысла охладили пылающий гневом разум. – Ты издеваешься, друг? – последнее слово он выдел интонационно, вкладывая в него все недовольство и злобу, – Я просил сюрприза, но не такого… – На то он и сюрприз, – невозмутимости Сутана можно было только позавидовать, – Я все продумал: и для тебя, и для Оливера. – Выставить меня сутенером, а его – дешевой игрушкой? – Адам еще раз всмотрелся в эскиз, не понимая, как докатился до такого и почему именно сейчас, когда его жизнь напоминает американские горки, а судьба дает подзатыльник каждый раз, когда пытаешься ей перечить. На него смотрело что-то нереальное: жуткое, темное, мощное. По задумке это всего лишь кожаный костюм, где плащ в пол прикрывает футболку-сетку и массивные брюки со вставками. Но для Адама этот образ таил в себе больше опасности, чем дерзкого восхищения: один шаг – и пути назад уже не будет. – Зачем нужен тигровый принт? – насмотревшись на тяжелые на вид ботинки и странного вида фуражку, которые Сутан уже заранее приобрел черт знает в каком месте (Адам для своего спокойствия никогда не спрашивал об этих, возможно, злачных местах), он снова перевел взгляд на эскиз. – Для сочетания, глупый. Все продумано до мелочей. Сутану удалось уговорить Адама оставить образ. На деле – тот просто сдался под напором, отмечая, что плюсы перевесили минусы. Да и Оливеру, как оказалось, его кошачий прикид пришелся по душе: Адам не смог бы переспорить еще и его. К концу встречи удалось убедить себя, что это именно то, что нужно. Может, виной тому была наигранная провокация Сутана, может быть – хорошее ораторское умение, но из студии Адам вышел полностью удовлетворенный, отмечая про себя, что с таким-то костюмом грядущий Хэллоуин он запомнит надолго. Да и что говорить – не только он.

***

Вечера Адам ждал с предвкушением. Он не позволил себе задремать в самолете, доставившим его в Вегас, не стал пререкаться с персоналом отеля по поводу углового номера, коих Адам терпеть не мог за чересчур хорошую слышимость, лишь мельком ознакомился с площадкой будущих выступлений и поспешил удалиться, чтобы остаться наедине. Оливер не развеивал его думы, лишь строчил милые сообщения, закидывая их горами смайликов – Адам отвечал неспешно, параллельно сотню раз проверяя, нет ли каких-либо новых сообщений. Вдруг у Томми отменились планы, или он предложил день, когда сможет уделить ему время? Надежда таяла на глазах, но Адам упорно не оставлял попыток зацепиться хотя бы одно лишнее слово. Не все потеряно. Отчего-то именно в этот день Адам отчаянно нуждался в Томми. Воспоминания их последней переписки строчками плясали перед глазами, не давали сосредоточиться ни на чем другом – два важных звонка Адам провел в полсилы, воспринимая информацию лишь поверхностно и надеясь, что не пропустил ничего важного. Томми был недосягаем, далек. Никаких слов Адаму бы не хватило, чтобы выразить все, что он чувствовал в данный момент, лежа поперек кровати одно гостиничного номера. Ему бы обнять, прикоснуться – всего один жест, казалось, смог бы решить миллион проблем и заткнуть куда подальше неуемные мысли. Острая нехватка резала по-живому. Адам с ужасом осознал, что еще немного – и начнет отчаянно просить невозможного чуда. Пусть бы дверь открылась, вот прямо сейчас, и Томми вошел. Они бы все решили, обо всем поговорили. Эти мысли приходилось гнать с особой силой, они кружили голову не хуже горького абсента, причины их появления можно было списать на усталость и перелет, только Адам, наученный горьким опытом, не убеждал себя во всех этих сказках. Что-то банально щелкнуло внутри и переклинило провода, смешало воспоминания, выдало необоснованное дежавю, заставило нервы всколыхнуться. Острая нехватка грозила вылиться в неврастению – Адам размеренно дышал, приводя себя в порядок. Один приступ равен одному отказу – они квиты? Или один он снова получил по шапке? Что-то новое родилось в тот вечер перед сном. Определенно значимое и волнительное. Томми стал большим, чем приветом из прошлого или образом наваждения во снах. Увидеть его, прикоснуться, украсть одну улыбку – нужно было хотя бы что-то, способное позволить снова чувствовать себя полноценным и живым. И все остановилось на одном человеке. Как иронично. Наверное, стоило обсудить столь странные перемены с доктором Стивенсоном, но Адам в одиночестве упивался своим новым статусом приобретенного, чувствуя одновременно все и ничего больше. Поиски простого и понятного каждому объяснения не увенчались успехом – Адам лишь плыл по течению своих новых ощущений. Предвкушение? Радость встречи и горечь ожиданий? Претила сама мысль отказа – Томми не сможет так поступить! Они не договорились о конкретной дате, но более чем дали понять друг другу свою заинтересованность. В это очень хотелось верить. После молчания, размолвок, полной потери информации друг о друге Адам был готов впитать любую весточку от Томми целиком и полностью, одним выстрелом убить в себе все пробелы. Сон не шел, в голове вертелись возможные вариации их встречи. Адам представлял, как они пару часов кряду общаются, вспоминают позабытые локальные шутки и тут же генерируют новые, не теряют нить основного разговора и не тонут в неловком молчании, будто не виделись всего-то пару дней. Он думал, что подберет Томми у дома после долгого рабочего дня, усадит на заднее сидение и повезет показать недавно открытый в Лос-Анджелесе лаундж, чтобы там угостить своего давнего друга одним полюбившимся коктейлем. А еще – украдкой наблюдать за ним в зеркало заднего вида, ловить едва различимые изменения во внешности, не боясь быть пойманным с поличным за столь невинным преступлением. А может быть время сыграет с ними злую шутку и выделит на первую (Адам упорно представлял себе и последующие) встречу не более получаса. В условиях сжатых сроков он, использовав максимум своего обаяния, добился бы такого расположения, чтобы Томми сам предложил им встретиться вновь. И так Адам, наделенной неограниченной фантазией, мог представлять до бесконечности, если бы не провалился в сон. Сон, в котором он точно знал, что ему не откажут. Его не променяют. С ним будут рядом.

***

Два первых концерта прошли на славу. Публика принимала музыканта «на ура», Адам купался в овациях и лучах славы, отмечая, как слаженно и точно работает механизм концертного выступления. О том, что вдохновляло его ночами, Адам молчал партизаном. Даже в своей голове он не готов был допустить мысль о том, что могло так сильно воодушевить его. Фанаты горели восторгом, продюсеры аплодировали стоя, персонал площадки лишь мило улыбался и кивал в знак приветствия, а за спиной шушукался, отмечая тот или иной фрагмент шоу. И дело не в наваждении, определенно нет! Стараясь упорно не замечать очевидного и не давать мыслям течь не в то русло при виде хрупких на вид блондинов, Адам поспешил в аэропорт встречать запыхавшегося и немного растерянного Оливера, чтобы закинуть его в отель и помчаться на мит. Он еще не придумал, как выкручиваться перед бой-френдом, если во сне снова начнет вертеться и стонать как ненормальный, а еще хуже – шептать имя, которое, конечно же, не следует даже упоминать. Жар сновидений до сих пор не спал, и Адам мысленно проклинал себя за слабость своего характера в таких щекотливых моментах. В последнем сне наваждение обещало ему такое, что волосы до сих пор вставали дыбом об одной только мысли, что его ждет сегодня ночью. Конечно, за столь насыщенную жизнь Ламберта тяжело было чем-то удивить, но представив себе Томми, обездвиженного, но в тоже время вызывающе-непослушного, распластанного на кровати, все внутри сжималось со страшной силой, а кровь закипала. Адам заранее знал, что проиграет эту войну, наперед готовил себя к самой сладкой пытке из всех, что ему довелось вынести. Наваждение никогда не кидало слов на ветер и, к тому же, было слишком заинтересовано в том, чтобы и сам Адам не отступил. Компенсировать оговоренную «измену» принято было жестко и радикально: Адам умотал Оливера не только собой, но и бесконечными встречами, походами из одного места в другое, двухчасовой репетицией, где парень только за водой бегал раза три, а помимо этого комментировал, согласовывал и реагировал на все, что, как казалось Ламберту, имело вес. К концу дня они оба были выжатыми лимонами. Сил хватало лишь на то, чтобы коротко кивать на односложные реплики друг друга, по очереди сходить в душ и рухнуть без сил, в сердцах проклиная бешеный ритм жизни. Был бы Адам эгоистичнее и черствее – под разными предлогами отменил бы полет Оливера, ровно как и своих близких, собравшихся на одно из выступлений. Но слишком много уже сделано и поставлено на карту – одна прихоть не имеет права путать планы всех и каждого. Именно поэтому Оливер спал калачиком рядом, билеты на самолет ожидали своего часа быть использованными, а сам Адам засыпал в сладком ожидании эйфории и опасности разоблачения.

***

– Твой парень разве не будет против? – откинув челку со лба, спросил Томми, вальяжно устроившись на кровати, где совсем скоро ему предстоит испытать нечто большее, чем испепеляющий взгляд Адама. – Хочешь пригласить его к нам третьим? – голос оставался ровным. Наваждение фыркнуло, пряча улыбку за мнимым смущением: – Боюсь, это не в моей власти. Да и вряд ли он обрадуется такой компании. Не хочешь все отменить? Этот вопрос показался Адаму крайне противоречивым. Всем своим видом Томми показывал, насколько он сам лично заинтересован в продолжение, но тем времени снимал с себя всю ответственность за то, что случилось и должно было случиться. В такие игры без разделения ответственности Адам играть не хотел: уж больно это напоминало ему о прошлом. – Если не хочешь – скажи. Ничего не будет. Глаза Томми как-то странно блеснули в свете одинокой свечи. Он не ответил на вопрос, лишь шумно выдохнул и улегся на бок, подперев голову ладонью. Может теперь им удобнее общаться на языке жестов? Адам улегся рядом, стараясь прочитать во взгляде Томми хотя бы что-то, способное дать ответ на вопрос. Ладонь сама потянулась к лицу Томми, очерчивая тыльной стороной линию челюсти и спускаясь ниже к шее. Наваждение прикрыло глаза, сполна принимая неожиданную ласку, за которой последовал невесомый поцелуй. – Ты хочешь меня? – Адам предпринял последнюю попытку докопаться до истины. – А ты любишь меня? – как-то тихо спросило наваждение. Любишь? Если Адам и думал, что удивить его может только чудо, то вот сейчас чудо и произошло. О какой любви говорит это странное существо, такое далекое и… родное? – Я тебя совсем не знаю… Разве можно кидаться высокопарными словами? Тем более в их непростой, запутанной ситуации. – Ошибаешься, – губы собеседника расплылись в улыбке: она показалась Адаму слегка сумасшедшей, – Ты знаешь меня лучше, чем можешь себе представить. Но… Может для тебя это слишком сложно. Тогда спрошу немного по-другому. Адам напрягся от вынужденной паузы, пустоты, которая повисла в воздухе в ожидании продолжения. Вопрос прозвучал остро, разрезая тонким лезвием наэлектризованный воздух. В любой другой ситуации Адам бы не воспринял слова всерьез, посчитав провокацией. В этот раз – опешил и запаниковал. – Ты любишь его?