Игра, стоящая свеч

***

В радужной комнате за 20 с лишним лет никогда ничего не менялось. Те же белые стены, режущие глаза с непривычки, разнообразие развивающих игр для малышей и детей постарше, и, разумеется, сами дети, коих было немало. Питер ещё давным давно успел свыкнуться с ролью дружелюбного, заботливого санитара-воспитателя, следящего за детьми и дарящего каплю так нужной им любви, хоть и не совсем искренне. И не совсем по своей воле. Свыкнуться он свыкнулся, но смириться так и не смог. Идеология, которую Генри сформировал ещё в далеком детстве, набирала обороты в его воспаленном сознании, ненависть ко всему живому росла прогрессивно и неконтролируемо. А он и не был против. Легче ненавидеть всех остальных, чем самого себя. Слабого, беспомощного, но не сдавшегося. Почти потерявшего всякую надежду освободиться, вырваться из этого стерильно-чистого плена, почувствовать толику чего-то…настоящего? Живого? Можно и так сказать. В детях, которых собирал Бреннер, будто намереваясь воссоздать когда-то бывшие популярными кабинеты редкостей с необычными существами, Генри не видел ничего особенного, вопреки их выдающимся псионическим способностям. Обычная малышня, порой готовая прибить друг друга за любовь одного-единственного Папы на всех. Он ненавидел их, он жалел их, хотел освободить и одновременно убить. Нечто подобное в обычной жизни люди чувствуют к полуживым животным, которые ещё не мертвы, но и шансов выжить у них нет. Остаётся либо дать им погибнуть мучительной смертью, либо облегчить их страдания вручную, самостоятельно. Жестоко? Возможно, но такова жизнь. Наблюдая за малышней, увлеченной игрушками и прочими занятиями для развития мозговой деятельности, Генри вообще не двигался. Стоял, подобно античной статуе неподалёку от выхода и дарил мимо проходящим ребятам дежурные улыбки, изредка комментируя их действия. — Шесть, не перенапрягайся, всему свое время. — Тринадцать, будь осторожна, а то головка опять заболит и придётся снова идти к Доктору Мириам. — Восемнадцать, милая, не расстраивайся, все обязательно получится. Попробуй ещё разок, я верю в тебя. Дети благодарно улыбались ему, совсем не чувствуя, что кроется за напускной добротой и ненавязчивой заботой. А говорят, что дети чувствуют абсолютно все, вплоть до темной энергетики, — промелькнуло в мыслях Первого и тот изогнул губы в ироничной усмешке, покачав головой. Очередное доказательство людской безнадёжной глупости. За своими глумливыми рассуждениями он почти упустил из виду момент, когда в помещении вошел Папа, держа за руку ещё одного ребёнка. Однако этот ребёнок не был знаком Питеру, он не помнил её и точно никогда не видел. Да и на память он никогда не жаловался, несмотря на однообразность каждого дня, прожитого в злосчастной лаборатории. — Доброе утро, дети. Сегодня в нашем дружном коллективе произошло пополнение. Разрешите представить, Номер Семь. — поприветствовав Папу, ребята поднялись с мест и выстроились в том порядке, в каком выстраивались всегда. Без исключений. — Номер Семь, это твои братья и сестры. Будь добра, постарайся найти с ними общий язык. Дети, от вас жду того же. Вы же не хотите расстроить папу? — Нет, папа. — хором ответили дети, вызвав улыбку на лице, стянутом старческими морщинами. — Отлично. Вы большие молодцы, ребята, я горжусь вами. — потрепав девочку по голове, Бреннер развернулся и, прежде чем уйти, прошептал Питеру: — Присматривай за ней, не отходи ни на шаг. Я пришлю Алека, чтобы он следил за остальными. Баллард послушно кивнул и перевёл взгляд в сторону ребёнка, неловко переминающегося с ножки на ножку перед толпой похожих на неё детей. Что ж, это его работа. Присматривать за детьми. И все-таки, наблюдать за одним намного легче за двадцатью точно таких же, так что Питер не был против. Все лучше чем ничего. В этом случае, все немного наоборот. — Хэй, привет, Номер Семь. — мягко произнёс Генри, как только выдалась возможность подобраться к ней сквозь столпотворение до ужаса любопытных детишек. — Меня зовут Питер. Добро пожаловать в наш маленький игровой мирок, милая. Надеюсь, тебе здесь понравится. Ребёнок, лет десяти от силы, безразлично пожала плечами и лениво огляделась с таким видом, будто радужная комната, от которой все дети были просто в восторге, не произвела на неё ровным счётом никакого впечатления. — Привет, Питер. — наконец ответила она и гордо выпрямила спинку, видимо стараясь казаться выше рядом с ним. Это не могло не вызвать у Балларда снисходительную усмешку. Дети такие разные, но такие предсказуемые. — Здесь… Светло. Слишком светло. Глазам больно. Девочка демонстративно прикрыла глаза ладошками, показывая свое недовольство обильным освещения комнаты в целом. Мужчина был абсолютно согласен с ней, но выбора у него не было. Куда ни глянь, везде белый. Как в психиатрической больнице, куда положили его отца. Эти ассоциации вызывали отвращение, будто родной отец находился где-то рядом, возможно, даже в соседней палате. Баллард понимающе склонил голову и встал перед ребёнком так, чтобы та оказалась под его внушительной тенью, загораживая собой часть света. — Знаю, Седьмая, но ты ещё привыкнешь. Всё же лучше, чем темнота, правильно? — немного погодя, она отняла руки от лица и с задумчивым видом пожала плечиками. — Нет? Ты не боишься темноты, милая? А того, что прячется в ней? — Неа, дядя показывал мне много ужастиков, когда я была совсем маленькой. Я больше не боюсь. — похвасталась малышка и, не обращая внимания на вмиг вытянувшееся лицо санитара, прошла мимо него к столу с шахматной доской. — Питер, давай поиграем, мне скучно. Будто опомнившись, Генри вмиг вернул маску дружелюбного воспитателя и присел за стол. Эта девочка умудрилась выбить его из колеи всего за пару минут после знакомства, что было поистине удивительно. Но больше всего его волновало другое. Как она может помнить это? Как Бреннер мог допустить это? — Ходи первой, даю тебе фору, — на самом деле, он давал фору самому себе. А если быть точнее, время для размышлений. Неужели эта девочка какое-то исключение из правил Бреннера? Почему он оставил ей воспоминания? Она же совсем маленькая, ничего не стоит подкорректировать её воспоминания, как когда-то Папа сделал с ним… — Питер, твоя очередь.– девочка вырвала его из раздумий, щёлкнув пальчиками прямо перед носом пару раз. Мужчина аккуратно убрал её руку в сторону и переставил фигуру на доске. — Скажи, Номер Семь… — спустя непродолжительное время любопытство взяло верх над Генри и он решил узнать чуть больше информации о новенькой. — Как ты попала сюда? Малышка прикусила губу, вновь принимая по детски задумчивый вид. Должно быть, она много думает, слишком много для ребёнка её лет. Впрочем, это неудивительно. Недумающих детей в лабораторию не берут, им здесь не место. — Дядя больше не мог заботиться обо мне. — ответила она, слово заученную фразу, и Первый понял это по тому, как девочка потупила взгляд и быстро переставила фигуру, забирая одну у его стороны. — О, вот оно как. Стало быть, ты скучаешь по просмотру ужастиков с ним, да? — с лёгкой улыбкой поинтересовался мужчина, повторяя её действия. Номер Семь неопределённо повела головой, не отвлекаясь от игры. — Насколько я понял, ты очень смелая и сильная девочка. Почему же ты оказалась именно здесь? Это ведь не обычный приют для детей, дорогая. — Я знаю, я уже была там… Просто я умею делать разные странные штуки с головами людей. Ну, с их мозгами. — Седьмая пыталась найти нужные слова, но её детский словарный запас явно не был рассчитан на столь сложные понятия. — Могу менять картинки в их головах. Поэтому Папа забрал меня из приюта. — Надо же… Звучит очень интересно и необычно, Семь. И как ты это делаешь? Можешь показать? — Первый медленно, неспешно прощупывал почву, выуживая из девочки новую информацию по крупинке. Но и этого было вполне достаточно, по крайней мере, для первого раза. — Папа сказал не делать так вне занятий. — грустно вздохнув, ответила Седьмая и откинулась на спинку стула, думая над следующим ходом. — А то меня накажут. — А мы ему не расскажем. Пусть это будет нашим небольшим секретом, — улыбнулся Баллард и заглянул в глаза девочке, складывая руки перед собой в замок. — Можешь верить мне, Семь. Теперь я твой друг, а ты мой. Согласна? На лице ребёнка мгновенно расцвела радостная улыбка и она тут же выпрямилась, протягивая крохотную ладошку новому другу. — Да! Конечно согласна. — быстро закивала малышка, как только Питер вложил свою руку в её. — Что ты хочешь увидеть, Питер? — Мм, хороший вопрос…– протянул мужчина, делая вид будто всерьёз задумался над этим. Он очень сомневался, что она сможет показать ему картину лаборатории, охваченной огнём и ее бездыханных обитателей. — Давай-ка на твоё усмотрение, милая. Я доверяю твоему выбору. — А…А вдруг тебе не понравится? — Конечно понравится, не переживай. Я буду рад всему, что ты покажешь мне. Только без ужастиков, пожалуйста, я еще хочу поспать этой ночью.– аккуратно сжав пальчики подопечной, успокоил её Генри, продолжая дарить ей мягкую, нежную улыбку. Подопытная хихикнула и расслабилась, видимо, окончательно убедившись в искренности слов доброго дяденьки-санитара. — Тогда хорошо… Только никому-никому не говори, что ты увидишь. Это наш ещё один секрет, договорились? — прищурив зелёные глазки, подобно маленькой лисичке, выставила требование Седьмая, с которым Баллард немедленно согласился, убедив её в конфиденциальности этого занятия. Наконец, девочка прикрыла глаза и её лицо мигом приняло не по-детски сосредоточенный вид, а Первый воспользовался шансом рассмотреть малышку. На первый взгляд, типичная для ребёнка здешних мест внешность: короткий ёжик светлых волос на голове, больничная сорочка и в общей сложности вид отпрыска, родившегося в психиатрической больнице и проживающего там продолжительное время. Все дети здесь выглядят малость болезненными от нехватки солнечного света, хоть и внутренне они вполне здоровы благодаря ежедневному приёму всех жизненно важных витамин. — Питер, ты тоже закрой глаза, иначе придётся долго-долго ждать. Я не могу скон…сконтри…сконетироваться… — Сконцентрироваться, милая. — Да-да, не могу. — Хорошо, как скажешь. –послушно выполнив её просьбу, Генри стал ждать так называемого чуда. Особых надежд насчёт этого он не питал, все же десятилетний ребёнок не самый достоверный рассказчик, но узнать границы её возможностей было до ужаса любопытно. Хотя бы из принципа, потому что на его памяти здесь точно не было детей, умеющий перестраивать строение памяти людей и проецировать в их головы то, что им заблагорассудиться. Иначе в лаборатории начался бы самый настоящий хаос, несмотря на страх детей перед наказанием. Он бы так и продолжал дрейфовать в потоке своих бесконечных размышлений, если бы не внезапная вспышка света. Не такого, к которому он успел привыкнуть. К более яркому, хотя казалось, куда ещё ярче. Внезапно, как и сказала Седьмая, картинки перед глазами начали меняться с невероятной скоростью, будто видеопленка из старого, как мир, аналогового фотоаппарата. Головная боль мгновенно дала о себе знать, но Первый даже не успел заострить на ней внимание, потому что поток картинок наконец замедлился, стабилизировался и перед глазами застыл черно белый момент из жизни девочки, который постепенно начал наполняться красками по воле ребёнка, подобного художнику, завершающему последние штрихи своего творения. Взору Питера открылся вид на потрепанный диванчик с сидящей на нем Седьмой, которая почему-то казалась на несколько лет младше, и, судя по всему, её дядей, грузным мужчиной с явной наркотической зависимостью. Конечно, нигде не валялись шприцы с отравой, да и белого порошка на плоских поверхностях комнаты он не наблюдал, однако руки мужчины с закатанными до локтей рукавами буквально кричали об этом. Исколотые вены, вплоть до ужасных синеватых кровоподтеков, вызвали у Баллард очередной приступ отвращения. Зачем Седьмая решила показать ему этот кошмар? Вопрос оставался открытым ровно до того момента, пока сзади не послышалось шипение телевизора, а затем нечеловеческий крик. Девочка дернулась и прикрыла глаза ладошками, уткнувшись лицом в плечо опекуна, а тот лишь снисходительно усмехнулся, попивая пиво. Видимо, ему предоставили честь присоединиться к тем самым вечерам за просмотром фильмов ужасов с Седьмой и её дядей. Генри аккуратно присел рядом с ребёнком, наивно полагая, что никто не обратит на него внимания, однако его догадкам не было суждено сбыться. — Питер, дядя сказал, что если я не буду слушаться, то эта страшная бабайка заберёт меня! Это правда? — повернувшись к нему, девочка вцепилась в его, внезапно, футболку и потянула на себя, чуть ли не плача. Растерянно оглядев себя, Баллард с удивлением заметил, что на нем действительно какая-то помятая старая футболка серого цвета с непонятным пятном на правом рукаве. Он вообще не помнил, чтобы хоть когда-то носил обычные футболки, да ещё и такие уродливые. — Питер! Питер, ответь, мне страшно! — Нет, Кэсси, это неправда. Ну же, не бойся, иди-ка сюда, — Баллард не контролировал слова, вылетающие из собственного рта. Это пугало. — Это просто фильм, никаких бабаек в реальной жизни не существует. И никто тебя не заберёт. Я не дам им тебя забрать, милая. Кажется, мягкий нежный шепот подействовал на напуганного ребёнка и та уткнулась носиком уже в его плечо. — Пацан, вот ты где. Мы не стали ждать пока ты там красоту себе наведешь и включили телек. Глянь, фильмец какой. «Изгоняющий дьявола» называется, новинка, во как. Урвал по скидке у какого-то доходяги, лопух настоящий. — подал прокуренный голос дядя Седьмой, смяв пустую банку из-под пива голыми руками. — Не думаю, что ребёнку можно смотреть это… — высказал свою точку зрения Генри, бегая глазами от дрожащей девочки в его руках и до работающего телевизора, который демонстрировал не самые приятные кадры. Эту фразу он уже сказал сам, по своей воле, что немного успокоило мужчину, привыкшего контролировать если не ситуацию, то хотя бы самого себя. — Ой, не начинай. Хочет — смотрит, не хочет — не смотрит. Всё просто. Кто я такой, чтобы запрещать ей проводить время с любимым дядей, да, малышка? — Стивен, так звали единственного родственника Кэсси. То есть, Седьмой. Только вот… Откуда он помнил все это? Девочка промолчала, продолжая тихонько сопеть в футболку Генри, расслабляясь под нежными поглаживаниями по трогательно маленькой спинке. Он делал так всегда, когда ей было страшно, грустно или просто когда ему самому этого хотелось. Это он тоже помнил, неизвестно откуда, но помнил. Помнил так отчётливо, что опять становилось страшно. — И все же, мне кажется… — Пит, не делай мне мозги. Хватит портить вечерний сеанс кино. Смотреть надо молча. — отмахнулся Стивен и с трудом поднялся с насиженного места, по старой традиции направляясь за очередной банкой пива. — Эй, Кэсси, милая. Не расстраивайся, завтра с утра посмотрим мультики, а сейчас кое-кому пора баиньки. Договорились? — тихо произнёс Баллард, приподняв личико Седьмой за острый подбородок. Та глубоко вздохнула и улыбнулась, с готовностью кивнув. — Договорились. Спасибо, Питер. Он улыбался ей, а она ему и именно на этой счастливой ноте, когда Генри наконец проникся атмосферой этой жизни, воспоминание обрывается. Он ошибался. Это не воспоминание Седьмой и даже не кадр из её жизни. Это его собственное воспоминание из пребывания в чужой жизни, в которой его никогда не было. — Питер? Питер, все хорошо? — обеспокоенно спросила девочка, сжав его руку и тем самым окончательно вырвав его оттуда, куда поместила самостоятельно. — Да… Да, Седьмая, все хорошо.– наконец ответил мужчина и перевёл остекленевший взгляд на ребёнка. Шестерёнки в неспокойной голове санитара заработали с удвоенной силой и он даже побоялся, что кто нибудь может услышать этот неприятный металлический лязг. — Все просто замечательно, моя хорошая. Кажется, не зря он все это затеял. Надежда на будущее вне стерильно-белых стен успешно реанимирована.