Дом Огненного Змея

Дэй явился под вечер, когда они с Айу уже были у себя, и по его измождённому виду было ясно, что весь путь от Тавирэнди он проделал почти без сна… А потом Сави-Рин заметила, что на руках у него нет перчаток. Он долго рыдал, зарывшись лицом в её колени. Потребовалось время, чтобы из его прерывающегося рассказа составить более или менее цельную картину произошедшего. — Мой бедный мальчик… — Сави-Рин погладила его по волосам. Её сердце разрывалось от жалости. Бедняжка Дэй — и бедняжка Тэм! А Су, между прочим, нарушил закон, когда скрыл истинную причину её смерти (и после этого ещё упрекает в чём-то других!) — но его можно понять: хотел оградить детей от удара. И всё же в итоге его подвели собственные нервы. — Ты знала? — спросил Дэй, когда они вдвоём с Айу усадили его на стул. — Про то, что мама… Что Эрхэ-Линн… Сави-Рин вздохнула. — Тогда мы с Тэм нечасто виделись и мало времени проводили вместе, но да, я знала, кому отдано её сердце — а после того, как она практически поселилась на Западном холме, это стало очевидно всем… Наши родители очень переживали, и очень обрадовались, когда она согласилась на коррекцию. Это позволило ей прожить нормальную жизнь. Возможно, так в самом деле было лучше для всех… — Для всех? Для всех?! И поэтому она убила себя, когда вспомнила? Да она видеть нас не могла!.. А Эрхэ-Линн остался совсем один!.. — То, что она вспомнила — само по себе очень странно… Такого не случалось раньше — обычно коррекция держится всю жизнь. Дэй, я не могу тебе сказать, что творилось у неё в душе в тот момент, но одно знаю точно. — Сави-Рин взяла его руки в свои, заглянула в глаза. — Твоя мать любила тебя. И Кари. Время, которое она провела с вами, было счастливым — никогда не сомневайся в этом. Поверил ли он ей — сложно было сказать. — Что ты теперь собираешься делать? — спросила Айу. — У нас, конечно, есть, где спрятаться, но если Освещающий задастся целью тебя найти — а он обязательно ею задастся… Пойти в храм и пройти церемонию она ему не предлагала, и за это Сави-Рин захотелось немедленно её обнять. Дэй потёр кулаками покрасневшие, слипающиеся глаза. — Один человек однажды сказал мне, чтобы я разыскал его, если мне будет некуда пойти. Этот человек — эмериец. Он живёт в Великом лесу. На лице Айу отразилось такое же удивление, как на её собственном. — Тилле? — Вы знаете его? — О да, — сказала Сави-Рин. — Мы его знаем. С Красным Месяцем она не виделась с прошлой зимы — тот уехал по каким-то делам в южную часть королевства, и до сих пор не вернулся. Пару раз она отправляла Урташа в Великий лес, и тогда на связь через Зеркало выходил Владыка — чрезвычайно учтивый и во всех отношениях приятный человек. Следующий сеанс планировали ближе к церемонии Уви, чтобы согласовать все детали её переправки, но что-то подсказывало Сави-Рин, что планы придётся быстро менять. Дэй между тем продолжал: — В общем, Тилле сказал тогда: «Как пройти через границу, можешь спросить у своей тёти». Они с Айу переглянулись. — Ты хочешь покинуть Амарат? Навсегда? — Конечно, нет! — воскликнул Дэй. — На время. Мне нужно… собраться с мыслями где-то, где я не буду каждую минуту трястись от страха, что меня найдут и отправят в храм. Ведь я до сих пор несовершеннолетний — значит, отец имеет право принимать решения за меня; хочу я или нет — никого не волнует… Ещё я должен многому научиться, многое узнать — и часть из этого, кажется, связана с Эмерией… Пожалуйста! Помоги мне пройти через границу. Ведь ты же можешь? Его взгляд был полон надежды и мольбы. — Знаешь, что, — сказала Сави-Рин, — давай-ка ты сейчас поспишь, а завтра мы это обсудим. Дэй не протестовал — слишком измучался. Она отдала ему свою комнату, и он отключился, едва упав на постель. Оставшись одни в гостиной, они долго молчали, пока всё услышанное и сказанное оседало в их головах. — Но какова ирония судьбы, — проговорила Айу. — Сын влюбляется в того же, кого любила мать. — Как будто она завещала ему своё чувство, вместе с желанием, которое для неё не сбылось: ведь она тогда всё бы отдала за возможность попасть в башню, а теперь Пресветлое наградило этой возможностью его… И Дэй совершенно прав: учитывая обстоятельства, ритуал совершеннолетия для него опасен, а законной возможности избежать его — нет. Если Су найдёт своего сына… Для световыправления не нужно танцевать, не обязательно даже быть в сознании. — Это было бы трагично. И несправедливо… — Мы могли бы этого не допустить, выполнить его просьбу, но ты знаешь, чего это будет нам стоить. — Всего лишь каких-то тридцати-сорока лет жизни? Мелочи. Увидев её лицо, Айу перестала улыбаться и сказала ласково: — Солнце моё, мы ходим по лезвию не первый год. Думаешь, я не успела приготовиться? — Ах, если бы я могла оградить тебя от этого! — воскликнула Сави-Рин в отчаянии, которое редко накатывало на неё. — Если бы могла всё сделать сама! — И оставить меня доживать в одиночестве? Нет, дорогая. Моя жизнь — твоя жизнь. Когда-то я выбрала тебя и твоё сердце. — Айу ткнула пальцем ей в грудь. — Следуй ему — и мне будет не о чем жалеть. Шмыгнув носом, Сави-Рин слонила голову на её высокое плечо и отдалась силе рук, кольцом сомкнувшихся за спиной. — К тому же, они не убьют нас сразу. Ни у тебя, ни у меня ещё нет детей. Когда Дэй проснулся поздним утром, новый план был уже готов, а помощники разосланы с поручениями, чтобы цитадель могла обойтись без Предстоящей хотя бы пару часов. Они втроём снова устроились в гостиной: Дэй со стаканом тёплой воды — за столом; сама она — на соседнем стуле; Айу встала у выхода на балкон, обводя колодец двора обманчиво-ленивым взглядом. — Мы поможем тебе, — сказала Сави-Рин, — но в ответ рассчитываем на твою помощь. — Что я должен сделать? — Взять с собой одну женщину и её маленького ребёнка. Дэй удивлённо заморгал. Пришлось рассказывать всё с самого начала, и под конец рассказа он смотрел на них так, будто никогда раньше не видел. — Так вот откуда вы знаете Тилле… — пробормотал он. — И вот чем всё это время занимался Эрхэ-Линн!.. Да, конечно, мы пойдём вместе, но… Почему вы решили отправить их сейчас, со мной — а не со следующим обозом, как собирались? Специально же назначили ритуал так, чтобы дни совпадали: чтобы усыпить Уви-Сат поддельным ядом, потом в повозку её — и поминай, как звали. Никто не задаст никаких вопросов, потому что для всех она будет мертва… а потом, в такие же удобные сроки, случайно «заболеет и умрёт» её сын. — Потому, — сказала Айу, — что если мы откроем для тебя границу — без разрешения, без согласования с центром, — то потом станем несвободны в своих действиях. В серых глазах забрезжило осознание — и Дэй втянул в себя воздух. — Я подвергаю вас опасности!.. Я не подумал… Его взгляд заметался: он пытался найти выход, придумать какой-то новый способ — Сави-Рин хорошо понимала его сейчас. — Послушай, — она ободряюще сжала его плечо. — Другого такого шанса может не представиться. Как по-твоему, почему твой отец до сих пор не примчался сюда? Самое очевидное место, где тебя искать. Тебя видели. У него здесь есть свои люди. Узнать — дело одной птицы; почему он до сих пор её не послал? — Наверное, он думает, что я ещё в башне… — Именно, если Эрхэ-Линн нарочно вводит его в заблуждение — но вряд ли это сможет продлиться четыре месяца; столько времени пройдёт до следующего обоза, где нашлось бы для тебя место. Есть и ещё кое-что. — Она помолчала, поднялась, присела на краешек стола. — Для открытия границы нужно два ключа. Один из них у меня, а второй обычно носит Поклоняющийся Храма Солнца. Старый Поклоняющийся в прошлом году ушёл, и, пока выбирали нового — ключ по моей просьбе выдали главной врачевательнице: торговля-то идёт — у нас единственный участок, который нужно регулярно открывать. Дэй перевёл взгляд на Айу, и та кивнула. — Нир-Даэс — наш новый Поклоняющийся — был сильно занят после вступления в должность, и сам просил об отсрочке. И всё же это против правил, в Управлении границ недовольны, поэтому… — Церемония передачи на следующей неделе. — То есть, потом меня некому будет выпустить… — Если не договоришься с Нир-Даэсом, — усмехнулась Айу, — но это вряд ли. — Сейчас — или никогда, — сказала Сави-Рин. — Тебе решать. Мы уже решили. Дэй долго молчал, глядя на своё отражение в стакане, потом поднял глаза — ещё припухшие после вчерашнего, но сухие, по-новому взрослые, и спросил: — Это всегда так тяжело? «Да, — мысленно ответила Сави-Рин. — Это очень-очень тяжело — ставить под удар тех, кто тебе дорог, но иногда просто нет другого выхода». Айу, оставив свой пост у окна, тут же оказалась рядом — всегда чутко улавливала её настроения. — Так даже лучше — для Уви и её малыша, как врачевательница говорю. Ведь ребёнка тоже пришлось бы усыплять, чтобы не заплакал в пути, а это не полезно. «Пытаешься облегчить ему жизнь?» Сави-Рин потянулась к её руке, благодарно переплела пальцы. Наверное, придуманное Айу помогло, потому что Дэй сказал: — Хорошо. Мы уйдём все сразу, втроём… — И добавил еле слышно, будто просил прощения: — Спасибо. *** С его появлением в трапезной гул голосов вокруг неловко смолк — а потом возобновился шепотками за спиной. Су-Тамир расправил плечи, прошагал к столу, плеснул в кубок воды и кинул в рот горсть орехов, хотя и не был голоден. Пусть смотрят. Пусть видят: Освещающий не прячется по закоулкам, как трусливый пёс. Освещающий ходит с высоко поднятой головой, и пусть хоть кто-то из них посмеет… — Как себя чувствует ваш сын — ему уже лучше? Су-Тамир развернулся так резко, что вода из кубка выплеснулась, забрызгав рукав, стол, и накидку говорящего. Тот немедленно извинился. Второй помощник мастера ритуалов, надо проверить его послужной список — вдруг найдётся, за что сослать его куда-нибудь в Даруг… Мысль напомнила о Стахе, и Су-Тамир чуть не расплющил кубок в руке. — Намного лучше, спасибо. Визиты к родственникам в Ставарг всегда действуют на него успокаивающе. Он скоро вернётся. Молодой идиот пробормотал что-то вежливое и отошёл. Захотелось выбежать на галерею, рвануть стягивавший горло воротник… Су-Тамир остался внутри, ответил ещё на парочку приветствий, уже без неудобных вопросов, и в срок, укладывавшийся в рамки приличий, степенно вышел, чтобы отправиться к себе, в свои неположенные четыре комнаты, по которым гуляло эхо пустоты, и тени в углах смеялись: «Неудачник. Неудачник. Неудачник». Едва переступив порог, он включил светильники на полную мощность, тяжело опустился на стул в гостиной и уронил голову на руки. Никогда прежде он не чувствовал себя настолько беспомощным. Когда Тэм отказала ему в первый раз, он мог ещё надеяться, потому что думал: время на его стороне. Когда она решила провести жизнь под стенами проклятущей башни, стало ясно: время не друг ему, а враг, но тогда нашлись иные помощники, и выход тоже нашёлся, а теперь… Друзья предали. Единственный сын и наследник, надежда последних лет, плюнул ему в душу, навлёк позор на его имя, и спрятался там, откуда его — действительно, в самом деле — никто не мог вытащить. Что будет, когда вскроется наспех слепленная ложь про Ставарг, и станет ясно, что сына Освещающего — так и не прошедшего ритуал совершеннолетия — нет ни там, ни где бы то ни было в доступной части Амарата? Что тогда он скажет людям — и что люди скажут о нём? В гостиной вдруг стало тесно: ярко освещённые стены словно бы надвигались на него, склонялись, давили… Его дом. Его счастье, которое он взрастил собственными руками — когда-то оно казалось исполинским деревом; семь лет назад Тэм рубанула по этому дереву топором, но оно ещё стояло, раненое, впиваясь в землю корнями. Нынешний удар перешиб ствол; Су-Тамиру чудилось, будто это он сам валяется грудой щепок на полу и никак не может собраться, потому что — не за что больше зацепиться, не за что… Перед глазами встало ненавистное лицо с ядовитым холодом во взгляде. «Ты не увидишь его. Не приходи больше», — так сказал этот выродок на четвёртый день — когда, наконец, соизволил спуститься в ответ на создаваемый им под стенами шум. Су-Тамир почти представил, как сжимает пальцы на шее Эрхэ, добавляет силы, как хрустят под пальцами позвонки… Почти. В конце концов, он был человеком, а не эмерийцем. Но если всё рухнет окончательно, если Дэй будет потерян для мира навсегда — он знал, чему посвятит остаток своих дней. Монстр, погубивший его семью, оставался безнаказанным слишком долго. Он должен заплатить — и однажды он заплатит. *** — Какая душераздирающая история! — серра Палона промокнула глаза платком. — Не приведи Изначальные ни одной семье пережить такое. Надеюсь, единобожие теперь запретят во всём королевстве. Хоть бы этот ужасный брат Арума истёк кровью и никому больше не причинил вреда. — Боюсь, матушка, он выжил, и неплохо чувствует себя в качестве правой руки правителя независимой Апсарты. Дом Эрменталей вместе со всей Фирестой наслаждался последними вечерами тёплой осени. Высокие стеклянные двери музыкальной комнаты были распахнуты, со двора доносилась возня близнецов, которые всё ещё предпочитали компанию друг друга скучным посиделкам со взрослыми. Остальные же члены семьи, расположившись внутри, выслушали сокращённый и сильно подправленный рассказ Тилле с интересом — и сделали из него каждый свои выводы. — Потому что кто-то настолько беспомощен в бою, что вынужден прятаться за спиной приказчика. Будь там я, этот единобожец сейчас лежал бы в могиле. — Солле любовно погладил покоившийся на его коленях меч и горделиво откинул со лба выбеленную солнцем прядь. — Зачем там вообще нужен был Тилле, отец? Ах да, чтобы поставить подпись. Ну, это он умеет. Из находящихся в комнате Солле, пожалуй, знал лучше других, что Тилле умеет не только это, но в согласованном с приказчиком рассказе никакие дополнительные навыки не фигурировали, поэтому возразить ему было нечего — да не очень-то и хотелось. — Солле, умоляю! — всплеснула руками серра Палона. — Веди себя прилично! Будь матушка чуть более наблюдательной, то давно заметила бы, как проступают желваки на скулах старшего сына, как тяжелеет его взгляд, стоит ей вступиться за младшего — и тогда, возможно, не делала бы этого столь часто. Но судьба не наградила серру Палону большой проницательностью. Сидевшая за клавесином Иленка пробежала пальцами по клавишам и радостно возвестила: — Ладно, всё хорошо, что хорошо кончается! Ну, то есть… Хорошо, что Тилле и мастер Дуффит вернулись живыми и невредимыми! Лучше послушайте, что я вам сыграю. Знаете, что изволила сказать Её Величество, услышав это сегодня? Она сказала: «Волшебно! Вот бы все придворные музыканты играли, как младшая фрейлина Эрменталь!» — и согласилась отпустить меня домой! — Конечно, дорогая, мы все внимание, — сказал отец, а Тилле невольно нахмурился, вспомнив, каким неприятным сюрпризом стало для него известие о придворном назначении сестры. Умом он понимал, что она уже не ребёнок, что попасть к королеве — удача для Иленки и большая честь для их семьи, но… Двор сейчас — не самое безопасное место в Эмерии. Будь его воля — он держал бы Иленку подальше от двора, и уж точно не подпустил бы на пушечный выстрел к любой королевской особе. Его мнения, конечно же, никто не спрашивал — да и на что оно могло повлиять? Успокаивало лишь одно: главный источник опасности — второго претендента на престол — Фахор уже убрал, и если раньше Тилле мысленно осуждал начальника за поспешность, то теперь готов был стоя аплодировать его предусмотрительности. Вообще разговор с Фахором прошёл не так, как он ожидал, и оставил странное послевкусие. Глава тайной канцелярии выслушал его доклад довольно рассеянно и даже не задал ни одного вопроса — Тилле пришлось спрашивать самому. — Карательного похода на Апсарту не будет, верно? Король не отдаст приказ? — Король-то отдаст, если ему подскажут, — Фахор устало потёр переносицу, — но маршал приказ не выполнит. Он практически заявил мне об этом в лицо. — Почему? Он же так хотел воевать — и вот она, возможность. Фахор неодобрительно покачал головой. — Сколько раз тебе повторять? Мысли шире! Всегда спрашивай себя: какова конечная цель противника? Только определив его главную задачу, ты сможешь верно просчитать действия. Тилле задумался. Какова главная цель Тибора Риоренга? Он хочет воевать — но не просто милостью случая. Он хочет иметь возможность самому решать: где, когда, как и с кем ему воевать, а для этого нужна власть. Сначала — власть. Потом уже всё остальное. — Он боится, да? Думает, что его пытаются отослать, чтобы потом устранить, как устранили поддерживаемого им кандидата. Как бы ни чесались руки помахать мечом в Апсарте, он не может себе позволить отлучиться из столицы и увести войска к дальним рубежам: слишком велик риск потерять всё. Фахор молча кивнул, подтверждая правильность его догадок. — Но если вы понимали ход его мысли, — спросил Тилле, — почему убрали Геннавана так быстро? Оставь вы его в живых — Тибор сейчас не был бы так подозрителен; спокойно возглавил бы поход, и Апсарту наверняка удалось бы вернуть в лоно королевства. Чем больше времени пройдёт — тем сложнее потом будет это сделать… — Доживёшь до моих лет без единой ошибки, — проворчал Фахор, — тогда и будешь спрашивать. Почему-почему — потому что я прозевал единобожцев! — он надул свои хомячьи щёки и развёл руками. — Мы все их прозевали. Тибор готовился сделать ход, и я думал в первую очередь о том, как не допустить его к власти. Не знал, что история с Братством на юге зашла так далеко; ух, попадётся мне этот твой Арума — уж я из него жилы-то повытягиваю… Тилле поморщился — тёмную изнанку тайной канцелярии с её подвалами и застенками он очень не любил. — Ещё вспышки эти проклятые, как назло… Я не ожидал восстания так скоро и не учитывал его в планах. Учись. Не будь, как я. Тилле фыркнул. Учиться? Ха-ха, очень остроумно. — Чего смеёшься? Я, знаешь ли, не вечен, да и работа долгой жизни не способствует. — И что? По-вашему, из меня выйдет достойный преемник? — Молокосос ты ещё, но лучшего пока нет. Ничего — пообтрепаешься, заматереешь. Тилле закатил глаза — настолько абсурдной показалась ему эта мысль, но Фахор смотрел на него серьёзно и оценивающе; так матушка Уна смотрит на свежезабитую курицу, когда решает, откуда удобнее начать ощипывать — с крыльев, или с хвоста. Весёлость Тилле быстро улетучилась, сменившись лёгкой тревогой. — На всякий случай напоминаю, — сказал он, — у нас был уговор. Я помогаю вам — а вы не ограничиваете мою свободу. — Свобо-оду… — передразнил Фахор. — Говорю же, молокосос. Есть в жизни вещи поважнее. Звуки аплодисментов вернули его в реальность музыкальной комнаты, где Иленка закончила играть — и Тилле поспешил добавить свои к общему хору, мысленно желая маршалу смириться с неудачей, королю с королевой жить долго… Ну или хотя бы до тех пор, пока Иленка не найдёт себе жениха. У такой красавицы, в какую превратилась его угловатая маленькая сестрёнка, это не должно занять много времени. В отличие от некоторых, Тилле никогда не запирал пространство своего сновидения (хотя давно научился это делать), и, даже погружаясь в обычные сны, был всегда готов вынырнуть из них по первому сигналу. В ту ночь Эрхэ просигналил сам — и одного взгляда на него, окутанного плотной аурой нервного напряжения, хватило, чтобы понять: что-то стряслось. — Как быстро ты сможешь добраться до Великого леса? — спросил он сразу, как вокруг нарисовались стены башенной кухни, его любимого места для серьёзных разговоров. — Примерно за неделю, а что? — Лучше, чтобы ты был там, когда Дэй приедет. Хоть одно знакомое лицо. Можешь выехать прямо с утра? Тилле подумал, что ослышался. — Кто приедет? Эрхэ покусал губы, бросил расфокусированный взгляд в подёрнутое дымкой окно, потом устало выдохнул: — Ладно, садись. Это долгая история. История действительно оказалась долгой. Она началась двести лет тому назад, со странной детской мечты; с дружбы, которая была не вполне дружбой — а закончилась совсем недавно: разбитым сердцем одного знакомого ему подростка. В этой истории нашлось место взлётам и падениям, удивительным открытиям и приключениям; она была полна изнурительных поисков, внезапных трагических поворотов, хитрости и обмана, эгоизма и страха… А ещё — веры и верности, самопожертвования и любви. Когда последняя фраза упала в тишину, и тишина болезненно растянулась, Эрхэ сказал с печальной усмешкой: — Что, Красный Месяц, в кои-то веки нет слов? Тилле открыл рот, закрыл, снова открыл. — Я просто пытаюсь не разреветься. На строгом лице Эрхэ появилось такое забавное озабоченное выражение, что ком в горле постепенно рассосался. Он помолчал ещё немного. — Однажды я найду слова, обязательно. Сейчас… просто скажи, что я должен делать.