Катарсис

      Не проходит ни дня, чтобы он не вспоминал о том, как она ушла: тихо, спокойно и безмятежно — совсем в её характере. В то утро, когда её пришли будить, её лицо не выражало ничего, кроме вселенского покоя. Всё-таки умереть во сне — лучшая смерть из всех. Сонхун гадал, снилось ли ей что-то перед тем, как её не стало навсегда, должна же она была увидеть хоть что-то: проносящийся поток воспоминаний, лица умерших родственников, пришедших проводить её. Или их лица: его, его младшей сестры, его отца. Было ли ей грустно оставлять их или она ничего не почувствовала и ничего не увидела, и ничего ей не привиделось, и Сонхун всё-таки бредит. Потому что это похоже на бред — стоять перед её могилой и понимать, что никогда, никогда больше он её не увидит, не сможет почувствовать тепло её ладони на своей щеке, не сможет услышать ласковый голос, мягкий, словно любимый плед, под который можно нырнуть и спрятаться от монстров в темноте комнаты. Это бред, и Сонхун чувствует только злость: бессильную, жалящую и жалкую. Похороны проходили днём в такую бесконечно солнечную и тёплую погоду, что Сонхун в своей парадной мантии обливался потом, словно стоя под душем. Возможно, поэтому он мало что помнит: солнечный удар хватил, не иначе. Он помнит только море белого перед глазами. Море белых хризантем, которые выбрала его сестра для букетов. Организацией похорон почти полностью занималась Сонги. Она принимала попытки помощи от отца и Сонхуна, но всё равно полностью руководила процессом с завидным самообладанием и невозмутимостью. Сонхун почти не узнавал в ней ту крикливую и избалованную девочку, которой он её помнил до того, как она уехала учиться в Махотокоро. Но он был благодарен: сам он находился в прострации и мало чем мог помочь, отец — и подавно. Перед похоронами и несколько следующих дней их старик ходил по дому привидением, потерянно огладывался, ощупывал мебель и предметы декора, которые приобретала раньше их мать: вазы, статуэтки, картины с собачками. Белое пианино в гостиной. — Ты не расстроишься, если я буду играть на нём иногда? — спрашивает Сонги отца спустя несколько дней после похорон. Они сидят в их гостиной: отец в кресле, Сонхун с закинувшей на него ноги сестрой — на диванчике. Эта комната одна из самых светлых в доме. Расположенная на солнечной стороне, она облеплена большими панорамными окнами, занавешенными только невесомой тюлью. Их матери было нечего скрывать от соседей. — Что ты, милая, — удивляется отец, хотя отвечает он ей спустя добрые полминуты. Взгляд у него немного пустой. — Играй. Сонги улыбается, кивает, но с диванчика не встаёт и к пианино не прикасается ещё неделю. В ту же после разговора про пианино ночь она робко стучится в комнату Сонхуна, ныряет к нему под одеяло, обнимает его так крепко, словно Сонхун её детский плюшевый мишка, и рыдает без остановки полчаса, пока ворот пижамной рубашки Пака не пропитывается солёной влагой. Он гладит её по волосам почти всю ночь, пока сам не проваливается в беспокойный сон. Сонхун живёт с ними в фамильном доме около двух недель. Отцу вроде как становится лучше. Он, правда, не знает, уместно ли применять к родителю подобное слово. Но отец начинает интересоваться делами вне дома, заглядывает на работу, начинает налаживать быт с помощью дочки, разгребает их долги и даже отвечает на письма. И начинает выгонять Сонхуна. — Сын, я ценю, что ты так возишься со своим стариком, но... Что подумают люди? Тебе надо возвращаться домой, к жене. А я и сам справлюсь. Сонги рядом, она поможет мне, если возникнет необходимость. Возвращаться домой к жене. Сонхуну хотелось закатить глаза на эти слова, но он сдерживался. Юна-то точно могла справиться без него, а вот его бедолага отец... Сонги, присутствовавшая при их разговоре, могла только молча коситься на брата. Она была единственной из его немногочисленной родни, кто знал о том, что брак Сонхуна с Юной в сущности был фиктивным. — Ваша договорённость о браке в таком случае не должна подойти к концу? — спрашивает девушка, когда они с Сонхуном вечером сидят в зимнем саду их дома. — После смерти мамы нет смысла играть в счастливую семью. — Смысла нет, но папа не простит мне, если я разведусь так быстро. Да и знаешь... Моя работа... Их с Юной решили поженить, ещё когда они с Сонхуном учились на шестом курсе. Первое время они свято верили, что им удастся избежать подобной участи. Юна долго и упорно продумывала планы по срыву их помолвки, но в каждом из них так или иначе страдала либо его, либо её семья. Мама Сонхуна уже тогда была тяжело больна, и он не мог придумать ничего, что помогло бы ему одновременно избежать помолвки с Юной и сохранить здоровье мамы. В голове голоса лекарей каждый раз напоминали о том, как важно сейчас не заставлять миссис Пак нервничать, и он как послушный сын готов был пойти на всё, только бы его маме не стало хуже. Они решили пожениться больше из отчаяния, чем смирения, когда Сонхуну уже нечего было терять, а Юне слишком страшно было перечить родителям и их чистокровному роду. Юна и Сонхун сдружились, и девушка решила, что уж лучше выходить замуж за того, кто не будет рассчитывать на продолжение рода с ней. Они чувствовали себя сообщниками в преступлении и актёрами театра в одном лице. Но даже при таком раскладе, женившись на подруге, что в подобных обстоятельствах было лучшим из вариантов, Сонхун не мог найти себе места и не мог почувствовать ничего, что могло бы подойти под категорию "счастья". Сону написал ему письмо со словами соболезнования не на дом, а на рабочий адрес в министерство. Очень формально и очень не в его духе, но само содержание письма, контрастно адресу назначения, звучало мягко и почти нежно, и Сонхун впервые за долгое время почувствовал себя слабым настолько, что ему пришлось бежать в туалет сломя голову, чтобы позорно зарыдать за закрытыми дверями кабинки, а не за рабочим столом в офисе. Это были первые слова Сону, адресованные прямо ему спустя четыре года после их выпуска из Хогвартса. Сонхун предполагал, что Ким может написать ему в связи со смертью матери: Хисын и Чонвон, приходившие на похороны, спрашивали, могут ли они рассказать Сону о случившемся, и Сонхун ответил согласием. Информация в какой-то момент всё равно бы дошла до него. Через месяц, два или, может, год. Через Чонсона, Рики или кого-то ещё. Это не было секретом или покрытой мраком тайной. Сонхуну было нечего скрывать. Он порывался ответить на его письмо. Зря перевёл кучу листов пергамента, потратил полбутылька чернил, сломал два пера и не выдавил из себя ничего путного, что не включало бы в себя жалкое, пусть и завуалированное, "я всё ещё люблю тебя". Оглядываясь назад, он не знает, как так произошло: он никогда не считал себя человеком, способным на любовь, презирал романтику, слащавость и сентиментальность, пока в его жизнь не ворвался улыбчивый мальчик, кормивший фестралов сырым мясом неглубоко в Запретном лесу. Он тоже был мальчиком тогда, отнюдь не улыбчивым, немного по-слизерински наглым, самонадеянным и самовлюблённым, кичащимся своими чистокровными "привилегиями". Возненавидевшим свои привилегии, когда понял, что влюбился в полукровку-метаморфомага, и когда понял, что это совершенно не тот человек, которого его родители хотели видеть рядом с ним в качестве его спутника жизни. Род Сонхуна, пусть и чистокровный, был обедневшим. Они купались в долгах так, как род Чонвона и Ёнджуна купался в галлеонах. Сонхун, не блещущий академическими успехами так, как Сонги, которая без труда поступила в Махотокоро при всей жёсткости их отбора, не обещал своей семье разрешения их финансовых проблем. Если бы его и взяли работать в Министерство, с такими оценками он смог бы стать только офисным клерком. Как в принципе и сейчас. Он и был офисным клерком, планктоном, рабом бюрократии. С одной лишь оговоркой: он женился на дочке главы следственного подразделения отдела магического правопорядка Министерства магии. А значит его путь по ступеням карьерной лестницы обещал быть не таким долгим и муторным. Сначала Сонхуна устроили секретарём отца Юны, мальчиком на побегушках, учащимся у старших и "лучших" волшебников магической Великобритании. Позже его повысили до работника архива. Несмотря на всю скучность обретённой должности, Сонхун не жаловался: ему нравилось сидеть в архиве долгими часами в безмятежном одиночестве, почитывая закрытые дела о тёмных волшебниках и попивая давно остывший кофе. Всяко лучше, чем бегать за тестем по пятам. Позже Сонхуна посадили за "приёмный" стол разгребать входящие заявки по "мелким преступлениям и нарушению общественного порядка", в основном состоящие из постоянных жалоб на соседей, подкидывающих друг другу в огород садовых гномов, и владельцев малого бизнеса, считающих, что кто-то из их недоброжелателей наслал на их лавки проклятие. И иногда отправлять заявки, прилетевшие в их подотдел по ошибке в другие подотделы и даже отделы министерства. Когда Сонхун набрался опыта, его лично стали отправлять на места подобных мелких "преступлений". Даже нудные лабы по травологии не идут ни в какое сравнение с составлением отчётов об однообразных соседских разборках. Но делать нечего: Сонхун шёл по известному проложенному пути вверх, с помощью сильных родственных связей делая это значительно быстрее. Вскоре его должны будут повысить до помощника детектива. Если бы Сонхуна спросили, нравится ли ему перспектива дальнейшей работы в министерстве и вектор его деятельности, он бы не знал, что ответить. После расставания с Сону на шестом курсе он чувствовал себя так, словно он полностью отдался течению, и порой он даже не задумывался, нравится ему то, что он делает, или нет. Потому что это было бессмысленно. Ещё в школе он понял, что никогда не сможет получать то, что хочет, и со временем он просто перестал хотеть. Он хотел быть с Сону — и не смог из-за болезни матери. Хотел избежать помолвки — и теперь вся их семья томится в нетерпении, когда же они родят им внуков. Не хотел работать в министерстве — и где он теперь? — Не хочешь сменить обстановку? — вопрос Юны звучит иронично, и Сонхун против воли усмехается. — Что? — Обед скоро закончится. После смерти его матери его жена стала приходить к нему на работу намного чаще, почти каждый день, принося ему что-нибудь из еды. Сонхун знает, что Юна не умеет готовить и каждый раз покупает готовые блюда в кафетерии на третьем этаже, но внимание есть внимание. Паку приятно. — Я не про сейчас, — отмахивается девушка, запрыгивая на его рабочий стол, пока он распаковывает контейнеры с едой. — Я про в общем. Съездить куда-нибудь, сменить пейзажи, отвлечься. — У меня работа, Юна. Твой отец не одобрит внеплановый отпуск, я и так много дней пропустил из-за похорон. — А если ты уедешь по работе? Сонхун поднимает голову, переводя взгляд с ароматной отбивной на девушку. В её глазах явно читается что-то, что похоже на идею или план, но Пак пока не понимает, что он может из себя представлять. — Что ты задумала? — Ничего, просто есть одна работа на примете… — Юна будто намеренно тянет, пытается пробудить в Сонхуне интерес и лёгкое чувство авантюризма, но и она должна знать, что оно в нём давно умерло. — Юна, — недовольно проговаривает Сонхун, — обед скоро кончится. Не тяни, ну. — Как насчёт съездить в Румынию независимым экспертом в области драконологии? Сонхун чуть не давится куском свинины. Драконы были его немного тайным и почти постыдным хобби. Тайным, потому что он старался читать учебники по драконологии в тотальном одиночестве без единой живой души рядом. Постыдным, потому что… он подхватил это увлечение от Сону. И даже несмотря на расставание с Кимом, он продолжал любить драконов той любовью, которую берёг втайне даже от сестры. Но с Юной он жил под одной крышей уже больше трёх лет, и от неё не укрылись все его книги. Это было неизбежно. — В смысле? — только и может вымолвить Сонхун. Сказанное Юной действительно пока что не имеет для него никакого смысла. — Ниннин отправляют в заповедник, чтобы расследовать пропажу британского драконолога. И ей нужен независимый эксперт в области драконологии на всякий случай, мало ли что там может вскрыться, знаешь. — В её распоряжении есть целый отдел регулирования магических популяций, — фыркает Сонхун, скрещивая руки на груди. — Моё количество знаний может только затормозить её расследование. — Ну, ей нужен кто-то, кому бы она смогла довериться, и я ей рассказала, что ты неплохо разбираешься в драконах. Что-то в поведении Юны сквозило лёгкой неловкостью и недосказанностью: то ли её пальцы, вечно убирающие волосы за ухо, то ли глаза, смотрящие куда угодно, только не на Сонхуна. За то время, что они состоят в браке, Пак научился определять, когда его подруга что-то недоговаривала. — Юна. Может расскажешь мне, в чём настоящая причина такого предложения? Девушка вдруг побеждённо вздыхает и наконец переводит взгляд на Сонхуна. — Потерпишь до дома, хорошо? Не хочу говорить об этом здесь. Пак инстинктивно оглядывается. Многим сидящим в офисе уже давно нет до них дела, но некоторым всё же было интересно узнать о подробностях жизни молодой семьи чуть больше, чем эта семья позволяла. Если Юна предлагала перенести разговор на потом, это говорило только о том, что речь пойдёт о чём-то известном только им двоим. От этого Сонхуну становится как-то не по себе. — Хорошо. — Вот и славно, — девушка хлопает в ладоши как ни в чём не бывало и резво спрыгивает со стола. — Тогда заскочу к папе и убегу, ладно? Сонхун кивает, придвигаясь ближе к столу и вооружаясь вилкой. — Спасибо за обед, кстати, — кричит он ей вслед, отчего Юна оборачивается и посылает ему воздушный поцелуй. И это единственный вид поцелуя, на который они оба согласны. Остаток дня Сонхун проводит в тревожном ожидании и размышлениях. Румыния. Заповедник. Независимый эксперт в драконологии. Пропавший британский работник. Сердце Сонхуна секундно пропускает удар. Он инстинктивно тянется к выдвижному ящику своего рабочего стола и выуживает оттуда письмо Сону. Адрес отправителя такой же, каким Сонхун его и запомнил: Румынский драконоведческий заповедник, Южные Карпаты, Румыния. Мог ли Сону быть этим пропавшим британским работником? Поэтому Юна не хотела говорить ему об этом здесь? Мог ли Сону пропасть с тех пор, как до Пака дошло его письмо? Сонхун терялся в догадках весь оставшийся день, и вечером возвращался домой он уже в мрачном ожидании дурных вестей. Первое, на что он обратил внимание, когда переступил порог их небольшого коттеджа на окраине деревеньки Вулли Грин — в доме царила тишина. — Юна? Вонён? — зовёт Пак, проходя в гостиную и не обнаруживая в ней ни единой души. — Я тут, — доносится с кухни голос Юны. Миссис Пак сидит за несуразно для их маленькой семьи большим столом, пустым, будто уже готовая к серьёзному разговору. По позвоночнику Сонхуна невольно ползёт дрожь страха. — Я взял нам еды на вынос. Но я рассчитывал на то, что Вонён тоже будет дома, — хмурится Пак, выкладывая пакеты на стол перед Юной. Чан Вонён была их негласной соседкой, третьим человеком в доме. И любовницей Юны. Хотя странным было бы использовать это слово, беря во внимание весь абсурд и фарс их брака. Вонён была девушкой Юны, и Сонхун, конечно же, не был против. — Она придёт попозже. Давай подождём её и втроём поедим, хорошо? — Юна отставляет пакеты в сторону и складывает перед собой руки в замок. — Честно сказать, ты меня немного пугаешь, — фыркает Сонхун, присаживаясь рядом. — Не переживай, пугаться нечего, — отмахивается девушка. — Просто… Я не знаю с чего начать. — С начала, — предлагает Пак, тоскливо глядя на контейнеры с едой, но покорно не притрагиваясь к ним. — Что там с Ниннин и Румынией? — Поступило заявление о пропаже человека. Как я уже говорила, он наш земляк, поэтому дело передали Министерству Великобритании, а не международной магической полиции. — А разве такие дела всё-таки не передаются международникам? Заповедник же международная организация. — Видимо, не в данном случае, — пожимает плечами Юна. — Я рассказываю только то, что узнала от Ичжуо. — Хорошо, продолжай. — Ты же знаешь, какая в Ниннин иногда просыпается чуйка. Ей взбредило в голову, что тут что-то нечисто, и она решила, что ей нужно взять с собой независимого эксперта в драконологии, чтобы объективно оценить обстановку в заповеднике. — Что снова приводит меня к закономерному вопросу: почему я? Почему не... не знаю даже... почему не тот же Хюнин Кай? Он же работает в отделе магических популяций. — Потому что... — задумчиво тянет Юна, покусывая губы. К Сонхуну вновь возвращается дурное предчувствие. — Юна, пожалуйста, скажи наконец, что... — Надо что-то решать, Сонхун, — выпаливает девушка, боясь даже поднять взгляд от своих сцепленных на столе рук. — В отношении нашего брака. Сонхуна словно прибивает на месте. — Ты хочешь развестись? — спрашивает он на удивление спокойно. На удивление даже для себя. — Я не знаю, я... Я не хочу рушить твою жизнь, не хочу, чтобы мой отец встал на пути твоей карьеры, если мы разведёмся. Я не хочу всего этого, но... Когда я выходила за тебя замуж, я была глупым наивным ребёнком. Я думала, что выходить за своего друга это лучшее, что может произойти с такой, как я. И я была счастлива, правда, нам здорово вместе, нам комфортно делить дом, и фамилию, и быт. Но я... сблизилась с Вонён, и теперь я не знаю. Теперь всё кажется неправильным. — Я понимаю, — вздыхает Сонхун, поднимаясь из-за стола. Подойдя к кухонному шкафу, он достаёт оттуда два стакана и бутылку огневиски. Он знал, что однажды рано или поздно они с Юной пришли бы к этой теме. Это было закономерно, особенно с появлением в жизни девушки Вонён. Было лишь вопросом времени, когда этот разговор произойдёт. Был вопросом времени и факт существования их фиктивного брака. Сонхун это знал, но не думал, что это произойдёт так быстро. Или ему просто казалось, что время летит настолько стремительно. — Спасибо, — шепчет девушка, принимая из рук Пака стакан и выпивая почти половину залпом. — Ты её любишь и хочешь дать ей уверенность в завтрашнем дне, — задумчиво проговаривает Сонхун, покручивая стакан в руке, глядя на янтарную жидкость, плещущуюся о стенки, и мысленно переносясь в Запретный лес на годы назад. — Вонён не хочет быть в подвешенном состоянии, не хочет быть тайной, не хочет быть тенью. И ты не хочешь, чтобы она ушла из-за этого. Ты хочешь быть с ней. И я понимаю. — И я не хочу оставлять в подвешенном состоянии тебя, — произносит Юна, тянется вперёд и накрывает своими руками ладонь парня. — Я возьму весь удар на себя. Все, конечно же, будут думать, что я тебе изменила, но я готова к этому. Вонён тоже. Но я хочу, чтобы и ты тоже... Я не знаю... Я хочу, чтобы ты был счастлив. — Юна, — протестующе фыркает Сонхун. Он и "счастье" давно перестали быть совместимыми вещами. — Сону работает в румынском заповеднике, и я хочу, чтобы ты к нему поехал. — В этом нет никакого смысла, — вздыхает Сонхун, пропуская пальцы свободной руки сквозь волосы. — Ты его всё ещё любишь, значит смысл есть. — А если он уже не любит? — вскидывается Пак, вырывая ладонь из рук девушки. — Если он давно уже меня забыл и спокойно движется дальше? Если у него кто-то есть? — Значит, проверь, — не унимается Юна. — Пока не съездишь, не узнаешь ответы на все эти вопросы. — Я не хочу ворошить прошлое. Люди должны уметь двигаться дальше, оставлять прошлое позади. Отпускать, чёрт возьми, других людей. — Но ты не можешь, — качает головой девушка, подливая в стакан Сонхуна ещё огневиски. — Ты всё ещё думаешь о нём, постоянно перечитываешь то его письмо с соболезнованиями, носишь его с собой везде. Ты любишь его. — Это не имеет никакого значения, — цедит Сонхун, после слов девушки чувствуя себя словно бы обнажённым, уязвимым. Беззащитным. Его будто бы раздели и заставили стоять посреди комнаты. Юна даже не подозревала, но она впервые за долгое время озвучила то, о чём Сонхун боялся даже подумать. — Ты должен проверить. Ты должен хотя бы попытаться. К тому же эта поездка отличный опыт и блестящий пункт в твоём резюме. Отец тебя не уволит, особенно после того, как узнает, что в разводе виновата я. Твоя карьера в безопасности. Сонхуну хочется взвыть. Каким бы адом ни казалась перспектива этого брака, когда ему было семнадцать, сейчас он считал его единственным оплотом спокойствия и, как ни парадоксально, постоянности в своей жизни. После выпуска из Хогвартса их с Юной жизнь казалась единственной вещью, которая удерживала его в здравом уме. С подругой под боком некоторые из мрачных мыслей разбегались из его головы. Они не давали друг другу впасть в уныние и поддерживали хоть какую-то нормальность во всей их сложившейся ненормальности. Сонхун не чувствовал себя одиноким. — Рано или поздно ты тоже найдёшь человека, с которым поймёшь, что всё ещё способен любить, — тихо проговаривает Юна, поглаживая его по руке. — Будет это Сону или нет, я не знаю, но это произойдёт так или иначе. Как произошло со мной. Сонхун кивает, хотя ему всё равно не верится в слова Юны. За те четыре года, что он не видел Сону, он так и не смог встретить никого, кто хотя бы отдалённо смог бы зажечь в нём те же чувства, что он испытывал к Киму. Часто ему казалось, что он действительно не способен любить, что то, что у него случилось с Сону это единственная любовь в его жизни, которая больше не сможет повториться. — Мне надо подумать, — спустя минуту молчания хрипло произносит Сонхун. — По поводу Ниннин, я имею в виду. Насчёт развода... Это всё немного внезапно, хоть и ожидаемо, но я не против. Конечно, не против. — Это не значит, что я исчезну из твоей жизни, слышишь, — уверяет девушка, заглядывая ему в глаза. — Я твой друг, и я всегда рядом. Ты меня не потеряешь. — Спасибо, — улыбается Сонхун слабо, переплетая с Юной пальцы. — Правда спасибо. Девушка поджимает губы и придвигается на стуле ближе к Паку, обнимая его и прижимаясь щекой к его плечу. Сонхун против воли вспоминает ту ночь, когда его сестрёнка плакала в его объятиях после смерти мамы, и думает, осудила бы она их с Юной за то, что они собирались сделать, или дала бы своё благословение. Только теперь Сонхун уже никогда не узнает ответ.

***

— Готов? Голос Нин Ичжуо вырывает Сонхуна из оцепенения. Он согласился на поездку на следующий после разговора день, когда Ичжуо самолично пришла к нему в офис и сказала, что ей нужен срочный ответ, потому что она отправляется в Румынию уже послезавтра. Правда, согласившись, Сонхун был почти на сто процентов уверен, что отец Юны никуда его не отпустит, особенно после тех дней, что он отсутствовал на работе из-за похорон. Но мракоборческий отдел, к которому и была привязана Ниннин, творил чудеса, и одно только его упоминание заставило отца Юны всплеснуть руками и согласиться отправить зятя помогать расследовать первое в его жизни дело. Сонхун и сам не до конца понимал, почему согласился поехать. Одна его часть кричала и вопила о том, что это бессмысленно, что эта поездка только сделает ему больно, что, увидев Сону, он навредит самому себе. Но другая требовала вырваться из душного офиса, подальше от пытливых глаз его тестя, своих коллег и соседей, подальше от хмурого Лондона туда, где его не знает ни одна (почти) живая душа. Одна только мысль об этом вызывала в нём тянущую тоску. Ему безумно хотелось уехать. Отец Сонхуна встретил новость о поездке с большим энтузиазмом, видя в ней возможность дальнейшего повышения сына. Сонги, знающая об истинной причине командировки, могла только пожелать брату удачи и настоятельно рекомендовала "не возвращаться домой с пустыми руками", что бы это ни значило. Юна пообещала присматривать за свёкром и предложила отложить обсуждение о разводе до лучших времён, когда Сонхун вернётся и когда сам захочет разбираться с этим вопросом. Вонён не торопила. Сонхун был благодарен. Теперь они с Ичжуо стоят напротив старого маггловского глобуса, заколдованного под портал, в мракоборческом офисе, готовые с минуты на минуту отправиться в Румынию. Сонхун чувствовал, как от волнения к его горлу медленно, но верно и необратимо подкатывала тошнота. — Готов. Ненавижу порталы, — криво усмехается Сонхун, сжимая и разжимая потеющие ладони в кулаки. — Если собираешься блевать, не делай это внутри воронки, иначе отделу придётся расследовать пропажу ещё одного британского работника, — хмурится Ниннин, скрещивая руки на груди. — Ничего не забыл? — Всё при мне, — кивает Пак, поднимая с пола свою дорожную сумку. — Главное не забыть палочку и деньги. И не посеять министерское удостоверение, — задумчиво проговаривает Ичжуо, глядя на настенные часы. — Осталась минута. Сонхун медленно, еле слышно выдыхает, и спустя полминуты, повторяя за Ниннин, хватается за кронштейн глобуса. Спустя ещё полминуты их наконец засасывает в воронку портала. Каким бы удобным средством передвижения ни были порталы, Сонхун их терпеть не мог. Он не умел отвлекать своё внимание от с умопомрачительной скоростью проносящихся мимо него пейзажей, и даже с закрытыми глазами его продолжало мутить от одной мысли, что его крутит и вертит во всех известных направлениях. Прибыв в Министерство Румынии в Бухаресте и быстро зарегистрировавшись в международном отделе, они столкнулись с необходимостью добираться до заповедника. Пользоваться каминной сетью со своим английским акцентом и абсолютным незнанием языка без угрозы быть выкинутым в какую-нибудь глушь они, конечно, не могли, поэтому им был предложен ещё один портал. Желудок Сонхуна грозил вот-вот сдать позиции. На другой стороне их двоих уже ждал провожающий. Другая сторона оказалась небольшим магическим поселением недалеко от города Тэлмачу, достаточно милым и уютным, но не обладающим таким юго-восточным европейским антуражем, который Сонхун себе рисовал в голове. Хотя в целом он смутно представлял себе, каким должен выглядеть румынский городок, и, не имея и не питая особых надежд, воспринимал окружающие картинки слегка удивлённо. Чем-то дома напоминали старую-добрую Англию, если бы не горы на фоне и не более приветливые лица вокруг. Их улыбчивый провожающий, с сильным румынским акцентом и тягой к праздной болтовне, сообщил, что теперь им необходимо добраться до самого заповедника, и вручил им вполне себе добротные мётлы, не слишком старые, но и, понятное дело, не новейшей модели. Такие обычно хранились у них в Хогвартсе в общих квиддичных раздевалках. Ниннин и Сонхун без слов переглянулись, улыбнувшись друг другу. Оба очевидно вспомнили, когда вместе играли за команду Слизерина в школьные годы. Сейчас Сонхун всё бы отдал, только бы вернуться в то время. За то время, что они летели до штаб-квартиры заповедника, Паку значительно полегчало, и Йон, тот самый провожающий, рассказал им, что на территории заповедника невозможно ни трансгрессировать, ни пользоваться порталами и каминной сетью из-за обязательного защитного заклинания. Это было логично, учитывая, что все школы и государственные предприятия работали по такому же принципу: чтобы никто чужой с любого уголка мира не смог пробраться к ним тайком. По территории заповедника его работники перемещались либо на мётлах, либо на своих двоих, что тоже было логично, но неудобно, если бы пришлось удирать от дракона. Сонхуну оставалось надеяться, что такие ситуации здесь происходят не так часто. Как только они подлетели к воротам заповедника, Йон передал их другому провожающему — светловолосой девушке в очках в круглой тонкой оправе. — Я Ли Юбин, но все зовут меня Дами. Добро пожаловать, — приветственно кивнув, проговаривает девушка. Судя по акценту, Сонхун мог сделать вывод, что она тоже была неместной. — Если вдруг что, вы всегда можете найти меня в пабе "Хромающий длиннорог", — произносит Йон на прощание, обращаясь к Сонхуну и Ичжуо. — Он наш местный поставщик провизии, — объясняет Дами, ведя их к штаб-квартире в глубине леса. — У него в пабе лучшая цуйка в округе, попробуйте, если будет время. — Цуйка это...? — подаёт голос Ичжуо, с любопытством осматриваясь вокруг. — Сливовая водка. Сонхун и Ниннин вновь молча переглядываются, невербально соглашаясь посетить паб Йона в ближайшее время. Хотя что-то подсказывало Сонхуну, что вот так отдохнуть им выпадет нескоро. В конце концов, они приехали работать. Штаб-квартиру заповедника окружал сплошной лес. Сонхуну против воли вспомнился Запретный лес и загон фестралов, который он в какой-то момент повадился посещать, хотя сам фестралов видеть не мог. Сону всегда подсказывал, где они стоят и куда кинуть кусок мяса. Возможно, где-то недалеко от них сейчас тоже стоял такой загон, но они с Ичжуо об этом даже не подозревали. Зайдя в небольшое приземистое здание штаб-квартиры, Дами тут же проводила их в отдел кадров, где Сонхун и Ичжуо смогли зарегистрировать свои волшебные палочки и получить временные пропуски. — Я провожу вас до ваших палаток, но после мне придётся вас покинуть и перепоручить другому человеку. У нас сейчас навалом работы, поэтому тяжело выделить много времени. — До палаток? Мы будем жить в палатках? — удивлённо переспрашивает Сонхун. — Ближайший отель в Себешу де Сус не располагает свободными местами. Да и сами мы все весной и летом привыкли ютиться в своих палатках. Приносим глубочайшие извинения, если это не соответствует вашей привычной зоне комфорта, — с явной громкой издёвкой в голосе отвечает Дами, и Сонхуну невольно становится немного стыдно. Однажды Сонги показывала колдографии себя и своих друзей с какого-то трёхдневного фестиваля под Нагоей на фоне огромного моря палаток. Когда они проходят ещё вглубь леса, Сонхун видит что-то отдалённо похожее, только палаток тут не так много и они находятся на довольно почтительном расстоянии друг от друга. Пак знает, что на них наложены чары незримого расширения и внутри всё не так страшно и довольно просторно, но всё равно заглядывает внутрь своей палатки, чтобы убедиться в этом. На всякий случай. — Если у вас нет ко мне никаких вопросов, я пойду работать, — проговаривает Дами, глядя на свои наручные волшебные часы. — С минуты на минуту к вам должен прийти... А, вот же он. Сонхун чувствует на себе его взгляд ещё до того, как оборачивается. До того, как его самого невероятной силой пригвождает на месте. Сзади него Ичжуо не удерживается от громкого вздоха, а он сам даже вымолвить ничего не может. — Сонхун? — срывается с до боли знакомых губ до боли знакомым голосом, пока до боли знакомые глаза почти со страхом смотрят на него, словно увидели призрака. Сонхуну кажется, что тошнота, отступившая во врёмя полёта сюда на метле, вновь поднимается к горлу. С трудом сглотнув, он сжимает руки в кулаки, молясь всем богам о том, чтобы прийти в себя и не опозориться. — Привет, Сону, — хрипит Пак, как заворожённый глядя на темноволосого парня. — Мне безумно интересно, откуда вы друг друга знаете, но мне уже нужно бежать, — расстроенно проговаривает Дами, хлопая подошедшего к ним Сону по плечу. — Они полностью в твоём распоряжении. Сонхуну хочется истерически рассмеяться. Отправляясь сюда и прекрасно зная о том, кого он может здесь встретить, ему всё равно не верится, что это всё происходит с ним. Сколько раз он представлял себе их встречу спустя эти четыре года, и она не шла ни в какое сравнение с тем, что было в реальности. В его воображении их встреча проходила каждый раз по-разному, но всегда эмоционально: с криками, слезами или напряжением, но не таким удушающим чувством неловкости, как сейчас. — Что ты здесь делаешь? — хмурится Сону, продолжая выглядеть испуганным. От его вопроса Сонхуну хочется провалиться сквозь землю. — Мы отправляли заявление в мракоборческий отдел. — Мы объединили усилия нашими двумя отделами, — подаёт голос Ичжуо, выступая вперёд. — Привет, Сону. — Привет, — слабо проговаривает Ким. Заметно побледневший, он действительно выглядит так, будто только что увидел призрака. Призрака из прошлого. — Слушайте, давайте посидим где-нибудь, выпьем чаю с конфетами и обсудим, кто, откуда и где пропал и только потом насладимся ностальгическими сессиями по школьным годам. После двух порталов ещё минута без сладкого и я отправляюсь в мир иной, — бурчит Ниннин. — Да. Да, конечно... Хорошо... Пойдёмте за мной, — потерянно произносит Сону, разворачиваясь и уходя к дальним палаткам, пока не скрывается в одной из них. Ичжуо исчезает в ней следом, оставляя Сонхуна на несколько мгновений одного в утреннем румынском лесу. В ушах громко гудит, хотя они ещё даже не поднялись на большую высоту, и в горле вновь этот треклятый ком. Сонхуну кажется, что ещё чуть-чуть, и он свихнётся от того, как быстро стучит его сердце и как сильно дрожат его руки. Но он не позволяет себе тормозить у входа слишком долго, и заходит вслед за Ниннин, глубоко вдохнув, будто перед прыжком в воду. И он прыгает.